Сова Серафима неожиданно ухнула во сне, заставив встрепенуться пугливого негритёнка Сэмми, и тот поспешно скрылся под кроватью. Там, в своём излюбленном месте – под уютным навесом – игрушки собирались, чтобы обсудить дневные новости. Так случалось частенько, как только их хозяйка – девочка Оля – засыпала. Домовёнок Ермошка почему-то называл эти полуночные встречи загадочным словом «тырло»1. В тесном дружеском кружке уже вовсю перешёптывались и дурачились: вязаная кукла Варюшка, Зая с балалайкой, бархатная обезьянка Джоконя, братья-близнецы Топа и Потап, которые на самом деле были тапочками с мордашками белых медвежат, хоть и мнили себя полноценными игрушками.
Только вредный Крокодилыч, что жил в серванте среди чайных чашек, не принимал участия в товарищеском междусобойчике, а лишь изредка кого-нибудь перебивал, кидая язвительные замечания. При этом маленький глиняный ворчун всем своим видом показывал, что он вовсе не участник их компании, а сам по себе. Глядел в сторону и бурчал под нос, однако не настолько тихо, а именно с той необходимой громкостью в скрипучем голосе, чтобы быть услышанным.
– Вот хорошо почти живой сове, она спит и спит на шкафу. И днём спит и ночью спит, а нам игрушкам ночью совсем туго приходится. Скучно-о-о… – тоскливо протянул Сэмми и обречённо опустил курчавую голову.
На секунду игрушки поддались подавленному настроению пупсёнка и, завздыхав вслед за ним, потупили взгляды. Но в тот же момент Варюшка огорошила неожиданным наблюдением:
– А куда это, интересно, наш Варерра запропастился? А?! То, видишь ли, каждый день прилетает, стрекочет как оглашенный. Покою от него никакого нету. А тут, глянь-ка, уж, наверное, неделю как нос не кажет, если не больше!
За воронёнком Валерой прочно укрепилось прозвище – «Варерра», потому что из-за особого вороньего дефекта речи именно так он себя и называл. Новое прозвище его нисколько не обижало, а наоборот веселило. Действительно, друзья успели соскучиться по неугомонному воронёнку, а он что-то не спешил к ним в гости. Даже его любимая подруга – почти живая сова Серафима стала частенько с тревогой вглядываться подслеповатыми глазами в окно в ожидании приятеля. И хоть её иногда раздражал назойливый птенец, но всё же старушка всей душой привязалась к нему, ведь больше никто не посещал совиное чучело на высоченном шкафу среди чемоданов.
– Ой, смо-отрите-ка, как все всполошились вокруг этого горластого цуцика. Да ваш картавый Варерра улетел на слёт юных воронят (таких же картавых, наверное) в парк Железнодорожного района, об этом ещё неделю назад все пичуги трещали – ревниво заворчал скрипучим прокуренным голосом Крокодилыч и, чуть помолчав, весомо добавил, – подумаешь достижение! А я вот, например, курить бросил. Уже три года не курю, не имею этой пагубной для здоровья привычки! И хоть бы кто-нибудь заметил! Не то чтобы похвалить, а слова доброго ни от кого не дождёшься. Всё только Варерра, да Варерра…
На что бархатная обезьянка Джоконя ехидно возразила:
– Ага! Не куришь ты три года, эт верно! Но только не потому, что о здоровье печёшься, а потому что твои курительные палочки как раз ровно три года назад и закончились!
Игрушки разом прыснули, чем окончательно вывели Крокодилыча из себя. Он ещё долго что-то обиженно ворчал про избалованную и неблагодарную молодёжь, отвернувшись носом к чайному сервизу. Со стороны казалось, что маленький сердитый крокодил отчитывает провинившиеся в чём-то фарфоровые чашки, что даже густо покраснели от стыда за своё неподобающее поведение.
Дабы прервать глумливое хихиканье над расстроенным стариком, сообразительный Топа вспомнил, как они с братом, случайно выбежав на крылечко, видели во дворе много чужих людей, которые были заняты постройкой новой бани. Игрушки удивлённо заохали. Общее оживление осадил унылым предположением пессимистично настроенный Сэмми:
– Баня это значит, ещё один домишко, но не настоящий дом, почти сарай. А если у нас в старых сараюшках живут такие злыдни, как Кочебор и Свирка, то представьте себе, какие тогда ужасные гады заведутся в этой бане!
Игрушки застыли в изумлении и растерянности. Никто из них не мог предположить, что появление во дворе новой постройки может нести какую-то опасность. Но действительно, одно лишь воспоминание о коварных и злобных сараешниках заставило всех опечалиться и затрепетать в тревожных предчувствиях. Все задумались и приуныли.
Вдруг в наступившей оглушительной тишине из кухни раздался подозрительный шорох и поскрипывание половиц. Взоры метнулись на дверь, та медленно с натужным скрежетом отворилась. Игрушки замерли. Словно под гипнозом они не могли оторвать взгляды от дверного проёма в сумрачную кухню, в которой наверняка притаился кто-то очень страшный.
В ту же минуту по буфету, по кухонной стене поползла гигантская чёрная тень. Это был профиль жуткого существа с необыкновенно длинным загнутым носом и огромными ручищами. Ног у тени не имелось вовсе, и длинное платье колыхалось, не касаясь пола. Тень не спеша плыла по воздуху, словно настоящее привидение.
Не сговариваясь, игрушки истошно завопили, сбиваясь тесной кучкой в самом дальнем углу. Кто-то в отчаянии звал на помощь домовёнка. Они так громко верещали, что наверху на кровати заворочалась Оля. Игрушки всегда боялись разбудить хозяйку, но при возникшей панике это обстоятельство подействовало на трусишек успокаивающе. Однако девочка не проснулась, а леденящая душу тень метнулась и исчезла из виду.
Но страх не отпускал. Ведь если чудовище спряталось, это ещё не значит, что оно вовсе оставило мысль о нападении на несчастных куклят. Бедолаги в испуге жались друг к другу. Напряжённую ситуацию неожиданно взорвал знакомый задорный голосок, напоминающий звон серебряного колокольчика:
– Тише, дети, не блажите. Тятя вас не бросит, щас я вас быстро защитю! …или защищу! Короче, всем без разбору по попе ата-та сделаю, да и всё! Чего тут у вас приключилося?
Всеобщий вздох облегчения вырвался из тёмного подкроватного угла, куда спрятались игрушки. Натерпевшись страха, горемыки были совершенно уверены, что рядом с домовёнком им более ничего не грозит и стали наперебой рассказывать о посетившем призраке:
– Нос-то у него во-от такенный! И загнулся как у Бабы Яги.
– И ручищи, ручищи-то! Здоровенные, как лопаты.
– А ног вовсе нету!
– Это, наверное, злыдни сараешные напустили на нас страшнючее привидение, чтобы нас до смерти напугать!
Ермошка слушал жалобы с интересом и даже с каким-то жадным азартом, как будто был рад необъяснимому явлению, которое так всех перепугало. В его глазах вспыхнули столь яркие беспокойные искорки, что сразу стало понятно, он готов бесстрашно идти навстречу приключениям, какими бы опасными они ни казались кукольной малышне.
– Ладно, друже, кончай толковище! Сейчас ваш тятя пойдёт аспида треклятого наказывать, чтоб не пужал более моих малых детушек-ненаглядушек.
«Тятей» или «папой», Ермошка, конечно, величал свою персону, что позволяло ему ещё больше раздувать собственный, без того колоссальный авторитет у игрушечной паствы.
– Шпаги наголо! – сам себе браво скомандовал домовёнок и, вынув из-за пояса своё грозное оружие – старинную серебряную вилку, требовательно присвистнул, подзывая боевого коня.
Вскочив верхом на подбежавшего кота Марсика, пришпорил его голыми грязными пятками и смело отправился на невидимого врага – прямиком в кухню. Судя по тому, как ступали по полу кошачьи лапы, звякала посуда в буфете, скрипели табуреты, наездник объехал кухню несколько раз. Игрушки затаив дыхание ждали возвращения своего избавителя из ночного дозора.
Не обнаружив ничего подозрительного, Ермошка вернулся в детскую спальню и, спрыгнув с верного «коня» покровительственно сообщил:
– Зря дрожите, крохотульки мои, нетути супостата. Видать, убёг гад. Наверняка какой-то очумелый сараешный крыс решил над вами поизголяться. Зря всполошились. Ложитесь-ка быстро по кроваткам, а сараешников больше не бойтесь, они наказаны! Висят в старых часах в паутине, как сухие пауки.
– В паутине?
– Как сухие пауки? – загалдели до крайности удивлённые «крохотульки».
– Так, всё! Завтра-завтра. Некогда мне тут с вами. У меня делов – во, за три дня не перелопатить! – Ермошка резанул себя по шее ребром ладони, показывая, что он, вообще-то, весьма занятой господин и не намерен тратить драгоценное время, нянчась с глупой мелюзгой, которая боится обычной тени.
После чего Ермошка гордо задрал голову с вороньим пером в нечёсаных вихрах, всем своим видом показывая, что инцидент исчерпан, удалился без дальнейших объяснений «лопатить» неотложные дела, а точнее – резаться до утра в шашки с хозяином погребка Збигней. В ближайших планах у домовёнка было во что бы то ни стало выиграть у жадного Збигни банку вишнёвого компота.
Варюшка, Сэмми и Джоконя разбрелись по кроваткам. Зая с балалайкой привычно задремал стоя у кукольного рояля. Братья-потапочки по обыкновению засыпали там, где их настигал сон, то есть где придётся – в самых разных уголках дома и даже посреди комнаты. Сладко зевнув, полусонный Потап тихо спросил у более смышлёного Топы: «А как ты думаешь, например, могут ли сухие пауки выбраться из паутины? А?!» Но Топа уже спал и ничего не ответил глупенькому братишке.
После пережитого явления жуткой тени, игрушки со страхом ждали наступления следующей ночи. Предшествующий отбою день, надо сказать, выдался весьма суматошным. Дело в том, что Оля задумала сшить всем своим маленьким друзьям одинаковую школьную форму из большого старого бабушкиного платка в клеточку. Поэтому с утра до вечера девочка что-то кроила и строчила на детской швейной машинке.
Затем для игрушек настала ещё более изнурительная процедура бесконечных примерок, а так же подбора пуговиц, замочков и других швейных украшений. Даже когда портновская работа была окончена, все ещё долго были заняты уборкой комнаты, ведь катушки и пуговки рассыпались по всей детской.
Утомлённая дневной суетой Оля быстро уснула, а игрушки маялись в необъяснимом тревожном ожидании, что усилилось с наступлением темноты. Чтобы спастись от волн накатывающей паники друзья занялись своей любимой игрой в жмурки, которая всегда безотказно спасала от хандры.
В уснувшем доме, где стал слышен даже тихий скрип половиц, сохранять тишину при столь подвижной игре удавалось с трудом. Игрокам приходилось двигаться весьма осторожно на цыпочках, но самым сложным было – сдерживать смех. Друзья изо всех сил старались сохранять тишину, чтобы не разбудить хозяйку. Поэтому из-под Олиной кровати, где происходило игрище, доносился лишь едва уловимый топоток маленьких мягких ног да учащённое дыхание.
С какой бы считалочки ни начиналась игра, а вадить всякий раз выпадало страдальцу Сэмми. Варюшка завязала негритёнку глаза своей косынкой и раскручивала его приговаривая:
– Раз-два, три-четыре,
Кто живёт в моей квартире?
Тапки, куклы и Ермошка.
Посчитай ещё немножко.
Ну, а кто, игрушек кроме,
Проживает в этом доме?
Оля, бабушка и кот.
Посчитай наоборот.
Три-четыре, два и раз,
Лови мышек, а не нас!
Как только прозвучали последние слова считалочки, игрушки бросились врассыпную. Сэмми покачиваясь на нетвёрдых ногах, растопырив в стороны пухлые ручонки, двинулся на поиски. Убегать от неповоротливого недотёпы, страдающего от сильного головокружения, было легко и весело.
Особым шиком для себя Джоконя считала подскочить к вадящему на опасно близкое расстояние, для начала покривляться на потеху публике, а затем, дёрнув растяпу за чёлку, ловко улизнуть из-под самого его носа.
Правда, к чести Сэмми, ему дважды почти удавалось настичь самоуверенного, но, увы, медлительного Потапа. Вместе с тем даже такому увальню, как правый из братьев-тапочек, удалось-таки избежать участи следующего вадящего.
Впоследствии никто так и не смог припомнить, когда среди игроков затесался кто-то посторонний. Но именно его совершенно неожиданно поймал негритёнок, сообщив об этом радостным шёпотом: «Поймал! Поймал!»
Однако по правилам игры, вадящему ещё предстояло вслепую опознать схваченного, не снимая с глаз повязки. Сэмми стал осторожно ощупывать лицо незнакомца. Маленькие пупсячьи ладошки несколько раз прошлись по огромному загнутому носу, по узкому вытянутому овалу лица, по высокой шапочке…
Сначала Сэмми никак не мог взять в толк, кто же перед ним. Затем медлил уже намеренно, словно боясь себе признаться, что поймал какого-то незнакомого уродливого чужака. Вдруг негритёнка осенила счастливая догадка, ну кто же кроме извечной насмешницы мог так коварно и зло над ним подшутить:
– Джоконя, это ты! Я понял, ты надела маску Буратино из коробки с новогодними украшениями!
Но когда он, наконец, не выдержав, сдёрнул с глаз повязку, то увидел перед собой совершенно неизвестного субъекта с длинным лицом цвета скорлупы грецкого ореха, в широкой атласной рубахе в пол, и колпаке с кисточкой. Человечек обладал удивительно несообразно-широкими ладонями. Но самое впечатляющее во внешности незнакомца был его выдающийся орлиный нос. «Не нос, а целый парус, – подумал Сэмми, – если вот, например, сильный ветер дунет сбоку, то этого дядьку может унести далеко-далеко… Хорошо бы!..»
Сэмми, озадаченно озираясь, только теперь заметил, что, оказывается, все игроки окружили их и уже несколько минут с выпученными от удивления глазами созерцают сцену узнавания и в полном недоумении ожидают, что же произойдёт дальше. Невольное: «Ой!» – выскочило у изумлённого Сэмми.
– А вы, извините, кто? – осмелилась спросить отважная Варюшка, которая первой пришла в себя.
– Прриветствую вас, достопочтенная публика! Что ж это вы, позвольте поинтерресоваться, никогда штоль настоящего Петррушки не видали?
– Ну, почему же не видали? Видали. У бабушки в огороде её полным-полно! И петрушка растёт, и салат, и редиска, и лучок.
– Сама ты – рредиска, глупая вязаная барышня! Петррушка – это я!
– Это что же прозвище такое? А почему именно петрушка, а не баклажан или укроп? – осторожно поинтересовался Сэмми, сам испугавшись своей смелости.
– Вот ещё! Петрушка – это от имени Пётр только ласково. Понял, черрнявый?! А вообще-то, я по пачпорту – Пётр Балаганыч Уксусов.
– И откуда вы такой, простите, взялись? Да ещё с пачпортом? – поинтересовалась Варюшка, озвучив общий вопрос.
– На черрдаке жил, в большом кованом сундуке.
– А где у вас, извините, ноги? – С дрожью в голосе спросил Сэмми, увидев, что длинная рубаха странного дядьки колышется над полом, не обнаруживая нижних конечностей.
– Не боись, черрнявый, я такая же кукла, как и ты, только перрчаточная. Петрушка – великий арртист и ррежиссёр! Работал и в верртепе, и на яррманке, и в настоящем кукольном театрре!
– И как это перчатошная? Как тряпошная штоли? – прервала выступление великого артиста Варюшка.
– Перчаточная, то и значит, что как перчатка. Человек надевает меня на рруку, и я начинаю управлять им! Таким обрразом большой взрослый детина только лишь подсаживает меня повыше, чтобы меня было видно со всех сторрон и делает только то, что ему велю. Я – мирровая знаменитость! Да меня и в Прруссии знают и во Хрранции. Повезло ж вам, прростакам, меня узреть-лицезреть!
Манера гостя говорить, кое-где удваивая букву «Р», напоминала речь воронёнка Варерры, только голос у Петрушки был уж очень резкий и неприятный. «Столь противную голосину можно попытаться изобразить, если зажать себе обе ноздри и постараться взвизгнуть, да и то так гадко вряд ли получится…» – подумала про себя Варюшка, слушая самоуверенное бахвальство нового знакомого. Меж тем Петрушка продолжал:
– Эх, прропадай моя головушка с колпачком и кисточкой! Прриглашаю вас, доррогие дррузья, к себе на новоселье! Попррошу аплодисменты!
Экспрессивно размахивая руками, Петрушка встал в горделивую позу, ожидая взрыва восторженных эмоций и рукоплесканий. Но вопреки его ожиданиям игрушки молчали, потупив глаза.
– Что такое? Отчего я до сих порр не вижу ррадости, оваций и поцелуев?!
Выкрикнул это гость так резко, что Зая с балалайкой от неожиданности даже тренькнул по струне.
– Куда вы хотите нас пригласить? – Осторожно поинтересовался Сэмми.
– Куда-куда! Конечно, в новую, ослепительно прекррасную, великолепно рроскошную свежеструганную баню!
– В ба-а-ню!!! – поражённо протянули игрушки дружным хором.
– А что у вас в вашем захолустье самое пррекрассное? Конечно баня, да не просто баня, а пррактически самый настоящий театр! Где я ррешил побаловать зрителей прревосходной премьеррой!
Игрушкам не хотелось огорчать великого артиста, но и выходить из дома без спросу, оставив хозяйку, они не решались. Варюшка, пытаясь подобрать слова потактичнее, рискнула объяснить:
– Видите ли, уважаемый Пётр Балаганыч, мы весьма благодарны вам за приглашение, но без своей хозяйки мы никуда не ходим, вот если бы вы пригласили нас вместе с ней…
– Что?! – Вспылил Петрушка, – Человеческая девчонка в моём обворрожительном театре?! Это ж как слон в посудной лавке, она ж мне там и сцену прроломит! И что самое непрростительно омерзительное – наррушит великое таинство театра! Нечего ей там делать! Прриходите одни, только для вас, высокочтимая публика, будет разыгран мой комический суперсовременный спектакль!
Но как бы ни расхваливал Петрушка себя и свой банный театр, игрушки наотрез отказались идти на новоселье без Оли. Лишь когда он прощался, Джоконя решилась спросить:
– Скажите, а про что ваш космический спектакль?
– Комический, – поправил её Петрушка, – ну… это такая ирроничная исторрия в стиле современной сатиррической драмы, – на этом запас непонятных слов у Петрушки, видимо, закончился и он, осекшись, загадочно примолк, оставив некую манящую недосказанность.
Приметив, каким азартом сверкнули глаза любопытной обезьянки, напустил на себя ещё более важный вид и продолжил:
– Там, видите ли, главная героиня – очень перрспективная и очарровательная макака, попадает в совершенно чуждое врраждебное окружение, но, пройдя путь стрраданий и терзаний, побеждает всех подлых вррагов. В финале, естественно, умопомрачительный трриумф: перья, блёстки, иллюминация! Нагррада, как говорится, нашла своего героя, точнее герроиню!
Джоконя просто остолбенела от услышанного. Видя, какой ошеломительный эффект произвела его речь, Петрушка не растерялся и решил «добить» глупышку:
– Вот сейчас занимаюсь подбором актррисы на главную роль… ищу… Чао!
Оставив Джоконю в полном ступоре, Петрушка откланялся. Махнув на прощание алой шёлковой кисточкой на колпачке, он поспешно скрылся в темноте, а поражённая обезьянка всё стояла и стояла, открыв рот, не смея сдвинуться с места.
На самом деле хитрый Петрушка вовсе не торопился покидать дом, он шмыгнул в сенцы и тихим свистом подозвал крысёнка Куца.
– Так, слышь сюда, беги пулей на черрдак и возобнови шуррум-бурум. Шуми и отвлекай домового, чтобы у меня ещё хоть минут пять было.
– Чё, куклы клюнули? Удалось их в баню выманить? – Поинтересовался Куц.
– Нет пока. Упёрлись и ни в какую, чёррт! Но, есть у меня одна зацепка! Так что дуй на чердак и что хочешь делай, обзывай Ермоху, хошь – дрраку затей, но чтоб ещё хоть три минуты домового в комнатах не было!
Умаявшись за день, игрушки крепко заснули. Лишь Джоконя страдая от упущенной возможности стать знаменитой актрисой банного театра, сдавленно рыдала, уткнувшись в подушку: «Почему, ну почему я не крикнула Петрушке, что главная героиня – это Я! Возьми в спектакль меня! Меня! От чего язык проглотила?!» Вдруг её терзания прервало тихое:
– Э-эй! Подь сюды, макака!
В дверном проёме маячил большеносый силуэт в колпаке. Обезьянка в два прыжка оказалась рядом со знаменитым артистом. Петрушка увлёк её в кухню и страстно зашептал в самое ухо:
– Я специально веррнулся. Тайно, чтобы другим не завидно было. Я понял – моя главная актрриса – это именно ТЫ! Нет, ну где я здесь ещё другую макаку возьму, да ещё такую кррасивую.
Джоконя, онемев от счастья, была готова на всё. Она смотрела на Петрушку во все глаза и понимала, что именно он отныне её кумир, прекрасный принц, а главное – продюсер.
– Так, времени в обррез, пошли быстрее. Нам нужно много рработать. Будем из тебя Прримадонну делать.
Не давая жертве опомниться, коварный интриган схватил обезьянку и поволок вон из дома.
Игрушки, конечно, обнаружили пропажу Джокони раньше, чем проснулась девочка. Сначала они предположили, что легкомысленная обезьянка по своему обыкновению хочет над ними подшутить или просто гуляет где-то, забыв о времени, и не чает, что уже давно пора возвращаться домой.
Время шло, рассветало, а Джоконя не возвращалась. Такая вопиющая вольность для игрушек была совершенно недопустима. Собравшись кружком, друзья, пошептавшись, решили – когда проснётся Оля, не пугать её и ни о чём не рассказывать, ну а если обезьянка не вернётся к вечеру, то идти в розыск самостоятельно. Где нужно искать легкомысленную и тщеславную подружку теперь ни у кого сомнений не оставалось. Это было ясно без слов – разумеется, она сбежала в банный театр, чтобы непременно стать звездой шоу.
Перед тем как все разбрелись по кроваткам, Потапа вдруг осенила гениальная догадка:
– Я знаю, что за страшная тень приходила к нам тогда. Привидением был он – Петрушка!
– Ой, ну ты прям Америку открыл! Да об этом уже и так все давно догадались!