Юлия Цыпленкова
Солнечный луч. Дорогой интриг
– Что же вы всё молчите, дядюшка? – не выдержала я. – Неужто я так поразила вас, что вы не сыщете слов?
Он накрыл ладонью мою руку, лежавшую на его локтевом сгибе, и слегка похлопал по ней.
– Я всё думаю, как же забавно распорядились боги, – наконец заговорил его сиятельство. – Я так упорно пестовал своих сыновей, готовя их к придворной службе, присматривался к отпрыскам иных ветвей, чтобы отыскать себе достойную смену, а нашлась она вовсе не там, куда я смотрел. Девица, коей полагается если и принести пользу роду, то своим замужеством, готова выстраивать карьеру и рваться к высотам, где ей нет места. Мужчины же либо вовсе не имеют склонности к службе, выбирая более спокойное существование, либо готовы служить, но вдали от Двора, либо вовсе не подходят, хоть и тщеславны сверх меры. И как я уже говорил когда-то, будь вы мужеского пола, то я бы уже извернулся, но устроил вас в один из кабинетов, но, к моему великому сожалению, вы та, кем рождены, и этого нам не изменить.
– Но, дядюшка… – поспешила я возразить, однако теперь меня шлепнули по руке, и я прикусила язык.
– Я не закончил, – строго произнес граф. – Итак, вернемся к вашим намерениям. Как я уже сказал – вы та, кем рождены, и этого не изменить. По этой причине на государственную службу вам не поступить. Как не получить иной должности при Дворе, кроме тех, что жалуют дамам. Но ни одна из них вас не устроит. Либо вы прислуживаете, как сейчас, либо просто присутствуете при Дворе, выполняя номинальные обязанности, за которые платят недурное жалование. Однако вас интересует не доход с должности, а ее смысл. Такие должности для вас закрыты. И как бы мы с вами ни извивались, чей бы зад ни лобызали, нам не выбить вам даже право посещать собрания, и уж тем более иметь на них право голоса и право высказывать свое мнение. Вас попросту не будут слушать. И потому, – я вскинула взор на дядюшку, ожидая, что он скажет. До этой минуты я успела испытать возмущение, гнев, отчаяние, а теперь вдруг ощутила надежду. – И потому вам нужен покровитель. Не просто соратник и друг, а тот, кто принимает решения. Но вы и сами прекрасно понимаете, что без государя вы не сможете ступить и шагу. А теперь главное – это ничего не меняет в вашем будущем, Шанни. Как бы вам ни хотелось этого избежать, и я был бы даже рад, если бы мы сумели обойти столь пикантную деталь, как страсть монарха, но только она даст вам власть над ним, какая бывает у женщины над мужчиной.
– Но дружба – это тоже связь, только духовная, – попыталась я возразить, и граф вздохнул.
– Дорогая моя, дружба – не ваш случай. Для такой дружбы, о какой толкуете вы, должны быть иные прецеденты. Вы не должны быть ему интересны как женщина, но вызывать уважение и желание прислушаться к вашим рассуждениям. Однако чтобы заставить себя слушать и как-то влиять на мнение, между вами должно быть давнее знакомство и доверие. К тому же ваш возраст. Шанни, вы слишком юны, чтобы в вас видели серьезного, умудренного жизненным опытом советника, уже зарекомендовавшего себя как человека мудрого и дальновидного. Сейчас вы – девочка с необычными фантазиями, и только. Понимаете, дитя мое? И потому я предлагаю вам два пути, по одному из которых мы будем следовать дальше. Первый: если вам претит роль королевской любовницы, если вам вовсе не хочется быть объектом его страсти, то нужно, как бы это ни было горько, выкинуть из головы фантазии и покинуть службу при герцогине. Вы вернетесь домой, мы подберем вам жениха – пока в них нет недостатка, уж вы мне поверьте. Обещаю одобрить лишь того, кто вам придется по сердцу.
– А второй путь? – мрачно спросила я.
– Продолжать уже начатое, – ответил дядюшка. – Не спешите кивать, я не закончил. Вы должны отдавать себе отчет в том, что уже привлекли высочайшее внимание, что вам уже благоволят, видя в вас женщину, благосклонности которой желают. На вас уже предъявлены права, и всем прочим запрещено глядеть в вашу сторону, как и вам запрещено поощрять мужское внимание и принимать ухаживания. Теперь ваш отказ и признание в отсутствии интереса к нему как к мужчине повлечет за собой худшие последствия не только для вас, но и для всего рода.
– Но как же первый путь?! – воскликнула я.
– Если вы прервете свою игру сейчас и удалитесь от Двора, объяснив уход усталостью от придворной жизни и желанием вести привычное для вас существование, мы еще можем сохранить позиции. А вот если останетесь, значит, продолжится развитие ваших взаимоотношений с государем. И вот когда он сделает решительный шаг, когда игры будут уже неуместны, ваш отказ может оказаться фатальным. Или вы заставите его потерять от вас голову, чтобы после получить желаемое, или же бросайте всё прямо сейчас. Только эти два пути, Шанриз. Первый – наиболее безопасный и безболезненный, второй – более благополучный для всех нас, но он ведет вас в его постель. Подумайте хорошенько, прежде чем ответить. Чем вы готовы поступиться: честью или фантазиями – и тогда объявите мне свое решение. Даю вам два дня на размышления, а после мы поговорим. Я хочу, чтобы вы четко понимали, к чему идете. Вы меня услышали?
– Услышала, ваше сиятельство, – кивнула я.
Он взял меня за плечи и развернул к себе лицом:
– Отбросьте упрямство и фантазии, Шанриз. Только трезвый ум, только чистый взор, никакой туман не должен вам закрывать вид на ваше будущее, потому что сейчас решается именно оно. И я еще раз спрашиваю – вы меня услышали?
– Я вас услышала, ваше сиятельство, – повторила я.
Кивнув мне, граф возобновил путь, и я вместе с ним. Проводив меня до моих комнат, дядюшка ушел, а я осталась в смятении чувств. Нужно было обдумать всё, что сказал мне его сиятельство, и решить, чего я хочу и чем готова ради этого пожертвовать. Но я не чувствовала сил решать сейчас что-либо. И пока Тальма помогала мне переодеться ко сну, я едва слушала, что она говорит. Уловила только, что за мной присылала герцогиня, потому что я так и не появилась у нее в этот вечер. Наверное, приходил король и не застал меня, иначе бы ее светлость не отправила бы никого на мои поиски. Но и от этой мысли я отмахнулась. Я была с дядюшкой, а потому ничего ужасного не произошло.
Вскоре служанка ушла, а я приблизилась к окну, открыла его и, сев на подоконник, устремила взор на звездное небо. После прикрыла глаза и представила отчий дом. Батюшку в его любимом кресле с развернутой газетой в руках. Матушку с ее девицей О и нравоучениями, а затем и Амберли. В этот час она, разумеется, спит, а может, и нет, но непременно лежит в постели. Быть может, ей грезится ее совершеннолетие, до которого осталось так немного. Даже не представляю, что устроит для нее старшая баронесса Тенерис, но сейчас, когда ее ненаглядный солнечный лучик далеко, матушка непременно должна была сосредоточить всё свое внимание на родственнице.
Я вдруг подумала, что магистр обещал помочь матушке и в этом деле. Но он сейчас здесь, однако это не означает, что он ничего не готовит. Двор успевал вернуться в столицу незадолго до дня рождения Амберли, а вместе с ним и мы с магом. От желания сунуть нос в то, что они с моей матерью придумали, я заерзала на месте. Теперь меня снедало любопытство, и оно помогло забыться. Сразу стало легче, будто разговора с дядюшкой и не было вовсе, словно я сидела в своей комнате, и если выйти на балкон, то можно встретиться с Амбер и кинуть в нее подушкой…
– Ваша милость, вам послание, – ворвалась в мой маленький мир Тальма.
Я с непониманием взглянула на нее и нахмурилась, уже ожидая вестей от герцога. Мне даже пришло в голову приказать служанке уничтожить послание или порвать самой, так и не прочитав. Я уже и вправду была готова сделать это, но покривилась и поддалась нездоровому любопытству. А когда открыла конверт и бросила взгляд на подпись, то подняла глаза к потолку и мысленно поблагодарила Хэлла за то, что не позволил мне совершить глупость.
«Знаете, это так странно, когда гостиная заполнена людьми, а ты видишь лишь пустоту. Сегодня я смотрел на эту пустоту, и она мне совершенно не понравилась. Ей не хватало ярких красок, к которым я уже привык. Я испытал тоску и, как следствие, дурное расположение духа. В таком состоянии я становлюсь ужасно вредным, а еще мелочным, а потому объявляю вам, что к вашему долгу, который, кстати, так и не был уплачен, добавились еще несколько процентов. Опасаюсь, мне придется стребовать с вас аванс в счет дальнейшей уплаты.
Ваш неизменный кредитор, Ивер Стренхетт».
Усмехнувшись, я покачала головой. Та греза, владевшая мной всего пару минут назад, развеялась. Это было прошлым, а не будущим, о котором мне было велено думать. Этот мир благоденствия и безмятежности уже почти прекратил свое существование, потому что совсем скоро малышке Амберли исполнится семнадцать, и ее судьба известна – замужество. Да и у меня, как сказал дядя, всего два пути. Замуж или…
– Тальма, – позвала я. – Ждет ли посыльный?
– Ждет, ваша милость, – ответила она, появившись на пороге спальни. – Сказать, чтоб не ждал?
– Нет, пусть ждет. Принеси перо и бумагу.
– Слушаюсь, – чуть ворчливо ответила служанка и исчезла.
А вскоре посыльный моего кредитора уже нес мое ответное письмо:
«Вы дали мне отсрочку, любезный кредитор. Закон Камерата запрещает применять к должникам санкции до означенного срока, и я как человек, чтящий законы своей страны, спешу напомнить об этом.
Да и кому придет в голову требовать долги у лесной девы? Опомнитесь, господин разбойник, это же дурной тон.
P.S. Доброй ночи и сладчайших снов.
Искренне ваша, Шанриз Тенерис».
– Кажется, я сделала выбор, – прошептала я, уже лежа в постели.
После закрыла глаза и вздохнула. Посмотрим, что будет дальше, может, дядюшка и ошибается. Всё может быть…
Глава 17
Король со свитой покинул резиденцию. О нет, он не уехали в столицу, забыв весь Двор в Лакасе. Всего лишь отправился на малую охоту, заодно прихватив с собой и моего верного друга и наперсника, хоть бедолага Фьер и не собирался присоединяться к охотникам. Он не был приближенным, потому обычно участвовал в большой охоте, да и то потому, что ее светлость желала знать, что там будет происходить. А сейчас государь любезно намекнул, что непременно желает видеть барона подле себя.
– Можно подумать, я нужен королю, – фыркнул Гард, сообщая о скорой разлуке на целых семь дней. – У него хватает под боком более близких ему дворян, да и балагуров там столько, что мне рта не дадут открыть.
– Почему бы и нет? – улыбнулась я. – Посмотрите на это иначе, ваша милость. Во-первых, у вас есть шанс понравиться Его Величеству, а это может принести вам новую должность, где вы освободитесь от ее светлости. Во-вторых, вы любого из королевских балагуров заткнете за пояс…
– Угу, – промычал Гард. – Вы никак меня в шуты сватаете.
– А в-третьих, – продолжила я, – если нам повезет, то вас будут подкупать. И тогда в их стане появится наш человек, который предупредит об опасности, да и просто о какой-нибудь каверзе.
Барон вздохнул и покачал головой:
– Все-таки вы для своего возраста слишком расчетливы, ваша милость. – А после усмехнулся: – И всё же наш монарх жуткий собственник. Если бы не вы, то меня бы сейчас не сажали на лошадь и не везли в лесную чащу. Надеюсь, что меня не примут за лань…
– Скорей уж за вепря, – возразила я. – Свирепого, но необычайно милого. – Я поддела пальцем кончик своего носа и произнесла: – Хрю.
– Фу, Шанриз, я больше не буду с вами разговаривать. Вы совершенно лишены сочувствия. Злюка и сухарь.
Я склонила голову к плечу и смотрела на него с улыбкой, понимая, что на самом деле Фьер рад развлечению и возможности ненадолго исчезнуть из цепких лапок герцогини. Но они ведь были схожи с Аметистом, и потому его милость не мог не устроить маленький спектакль.
– Ну, раз вас так не устраивает общество государя, так давайте натравим на него ее светлость, или же я попрошу вас оставить, – предложила я, стараясь снова придать лицу серьезное выражение.
Гард смерил меня взглядом с ног до головы, а после согнулся пополам:
– Благодарю покорно, ваша милость. Мне дорога моя свобода, даже видимая. И жизнь. Если вы откроете рот, то я уж точно побегу по кустам, и по моему следу пустят собак. Лучше уж на коне и с ружьем, чем хрюкать на четвереньках, спасаясь от охотников.
– Тогда утрите слезки и покоритесь жестокой судьбе. Она ведь так нещадно карает вас: личное приглашение на охоту от самого короля.
– Неделю вы не услышите от меня ни слова, – заверил меня Гард. – И не вздумайте умолять меня о прощении, я вас не услышу.
– Но пока вы не выехали с охотниками за ворота и не началось ваше молчание, может, поболтаем еще немного? – улыбнулась я.
– Но только до выезда, – сурово ответил барон. – И ни минутой больше.
С того дня, как кавалькада покинула дворец, прошло уже три дня. Самого выезда я не видела, попросту спала. Впрочем, несмотря на то, что охотники выехали засветло, их провожали. И ее светлость в том числе, вместе со свитой, но… у меня было высочайшее повеление спать и не вздумать просыпаться. А все потому, что моя ночь была посвящена Его Величеству.
О нет! Не вздумайте и мысли допустить о чем-то… этаком. Ничего подобного! Но лучше уж рассказать всё в подробностях, чтобы избежать недопонимания и конфуза. Сначала был лакей. Он принес записку от государя. С некоторых пор между нами завязалась переписка, приятная и шутливая. Всё началось с уже известного письма от кредитора и моего ответа на него. С тех пор я могла получать короткие записки в любое время дня или вечером. И подписывался он неизменно просто своим именем, что превращало переписку во что-то более интимное и искреннее.
Но вернемся к лакею и его невесомой ноше. Я уже пришла к себе и собиралась готовиться ко сну, когда в дверь постучали. Решив, что это привычное пожелание добрых снов, я даже заведомо взяла бумагу и чернила, готовая писать ответ. Однако, вскрыв конверт, перо я отложила в сторону, потому что ничего писать не требовалось. Это было приглашение, и я подчинилась.
Вновь переодеваться в наряд для выхода я не стала, памятуя, что и домашние платья вполне уместны на пикнике и на балу, так отчего бы не надеть его и на позднюю встречу? А раз я выбрала платье простого кроя без всяких ухищрений, то и делать прическу заново было лишней тратой времени, поэтому Тальма завязала мне лентой самый обычный хвост. Накинув на плечи шаль, я покинула свои комнаты и последовала за лакеем, томимая любопытством и надеждой, что я не попаду впросак в своем простом одеянии.
А когда мы покинули дворец и направились в сторону озера, я и вовсе стала настороженной. Мне вдруг подумалось, что записка могла быть написана кем-то другим, мало ли умельцев подделывать почерк, и тогда меня сейчас выведут за ворота и…
– Глупость какая, – пробормотала я, стараясь приободриться.
Но с этого момента начала поглядывать по сторонам, однако никто не крался за кустами, и я, передернув плечами, немного успокоилась. Даже стало смешно от собственной мнительности. Это надо же! Но уже через минуту собственное веселье показалось мне глупостью, потому что меня стало слишком много в жизни монарха. А каких-то ответных ходов от наших противников не было. Может, и были, но оставались неприметны для нас.
Меня не травили, не зачаровывали, даже сплетни, которые ходили между придворными, не задевали и не заставляли нервничать. И герцог Ришем, время от времени попадаясь мне на глаза, не заводил пламенных речей и не рвался со мной встретиться. Это настораживало. Ну не могли же наши недруги просто смириться с моим усилением! Так почему бы не убрать корень своих бед одним махом?
И я остановилась. Лакей успел выйти за ворота и потому не заметил, что я отстала. А я вновь завертела головой, зябко поежилась и обняла себе за плечи, не решаясь продолжить путь. Так и стояла, покусывая губы и мучаясь от того, что могу быть права, как могу и ошибаться. И если ошибаюсь, то меня ожидает королевское недовольство, а если я права, то сама иду в расставленные силки.
Сделав еще несколько неуверенных шагов, я опять остановилась. А затем за спиной послышался легкий шорох быстрых шагов. Я начала оборачиваться и, словно оправдывая все самые жуткие подозрения, чья-то рука накрыла мне рот, вторая перехватила поперек живота, и я услышала приглушенное:
– Вот вы и попались, баронесса.
Зажмурившись от страха, я… впилась зубами в палец, касавшийся моих губ. С силой наступила ногой на ногу того, кто стоял сзади, и когда он охнул, вырвалась и порывисто обернулась.
– Вы не девица, вы – волчица, – тряся рукой, обозвал меня Его Величество. – Просто зверь. Вы чуть не отгрызли мне палец.
Я покусала короля! И оттоптала ему ноги. Какой ужас… Надо было извиниться, но кровь моя всё еще кипела, да и ошеломление от внезапного открытия было велико, и потому вместо извинений я возмутилась:
– Кто же нападает сзади на беззащитную женщину?
– Беззащитную?! – возмутился в ответ государь. – Да у вас клыки с мою руку. А если бы я не выпустил вас, вы бы мне и голову откусили? Покажите руки, ваша милость. Немедленно покажите и не смейте втягивать когти, я хочу видеть их, как есть.
– У меня нет когтей, – фыркнула я и показала свои руки.
– У вас и клыков не было, – возразил Его Величество. – При свете дня все оборотни выглядят, как обычные люди, только ночь открывает их истинный лик.
– Ну, знаете, государь, – парировала я. – Короли тоже при свете дня выглядят, как обычные люди, а ночью…
– Что ночью? – полюбопытствовал Его Величество.
– Разбойники с большой дороги, – буркнула я.
– Странно слышать от вас этот упрек, вы сами отправили меня не так давно на большую дорогу, – справедливо заметил монарх. – И чему тогда удивляться, если я исполнил пожелание дамы?
– Даже и не удивляюсь, – ответила я, и меня, приобняв за талию, направили к воротам:
– Вот и нечего тогда в меня вгрызаться, – подвел итог нашему спору Его Величество. – Я продолжаю вас похищать. А вздумаете буянить, кликну стражу, и вас доставят, куда я велю, повязанную по рукам и ногам.
– Очень мило, государь, – хмыкнула я. – Хотя вам не привыкать на других полагаться. И загоняете дичь чужими руками, и деву невинную похищаете тоже.
– Ну, вот вы и договорились, языкастая моя, – констатировал монарх.
Он подхватил меня на руки, миновал так ворота и зашагал дальше. Мне осталось лишь обнять короля за шею и ждать, чем закончится мое похищение. Несмотря на худощавое телосложение, силы в правителе Камерата было немало. Он донес меня до пирса и только тут поставил на ноги. После подал руку и подвел к лодке.
– Отвезете на середину озера и там утопите? – полюбопытствовала я.
– Только если придется отбиваться от озверевшего чудовища, – успокоил меня государь. – Но вы ведь не озвереете?
– Всё зависит от вас, Ваше Величество, – уклончиво ответила я.
– Эта ночь будет долгой, – констатировал король.
– Угрожаете?
– Пугаю самого себя. Вперед, – приказал господин разбойник и помог мне спуститься в лодку.
На весла сел он сам, никакого сопровождения не было. А если и было, то оставалось незаметным. Лодка скользила по легкой ряби Жемчужного озера, и я, скрывая внезапное смущение, наклонилась к борту и опустила в воду пальцы. Так и просидела некоторое время, глядя на прозрачные борозды, не осмеливаясь выпрямиться и посмотреть на своего спутника. Потому что мне вдруг пришло в голову, что я сбежала ночью на свидание с мужчиной…
Рядом со мной был не дядюшка, не Фьер Гард, а мужчина, которому я была интересна как женщина. Это осознание было волнительным и даже приятным. Несмотря на то, что король вовсе не был красив, как тот же герцог Ришем, не имел высокого роста и широких плеч, я ощущала его мужественность, и это привлекало… Это открытие привело меня в смятение. Я не была влюблена, но и не чувствовала того отторжения, которое вызывал во мне красавчик Нибо.
Государь, как и я, продолжал хранить молчание. Проплыв немалую часть озера, он направил лодку к берегу. Я подняла голову и увидела свет фонаря, нас ждали. Улыбнувшись, я спросила:
– Господин разбойник с большой дороги, вас ожидает ваша ватага?
– А с кем же я буду делить награбленное? – спросил в ответ монарх.
– Вы? – изумилась я. – Делить?
– Вот именно, – усмехнулся Его Величество. – Я и делить – вы сами ответили на свой вопрос. Моя ватага мирно почивает в своем логове, а это лишь пара оленей, которые вышли нам навстречу из леса. Не обращайте на них внимание.
– Олени – благородные животные, – возразила я. – И очень красивые. Я не могу не обращать на них внимание.
– Тогда мне придется их пристрелить, – заметил государь. – Вам ведь жаль несчастных зверушек, верно? Значит, придется даже не смотреть в их сторону.
– Все-таки вы варвар, Ваше Величество, – вздохнула я. – И шантажист.
– Я ведь разбойник, – подмигнул король. – У меня ни стыда ни совести. Потому могу красть невинных дев и навешивать на них долги. Вам всё еще не страшно?
– Я трепещу, – заверила я.
– И это не может не радовать, – широко улыбнулся государь, и лодка ткнулась носом в высокий берег, поросший травой.
Нас встречали два гвардейца. Один поднял фонарь, другой удержал лодку, пока из нее выходил монарх и пока помогал мне выбраться на твердую землю.
– Куда вы завезли меня? – полюбопытствовала я.
– Туда, где нас точно не найдут, – ответил он с кривоватой усмешкой.
Нас не ожидало ничего неожиданного или романтичного, если не считать само ночное свидание. Не было музыкантов, вина и закусок, даже какого-либо живописного местечка, куда меня заманили, чтобы очаровать. Всего лишь большой луг, благоухающий цветами, жившими ночной жизнью, да бабочки – полленглансы, чьи крылышки слегка мерцали в темноте, когда на них падал лунный свет, обильно заливавший поляну. Это пленяло взор и, пожалуй, наверное, именно поэтому король выбрал этот луг для прогулки, хотя полленглансы летали и на территории резиденции, так что скорей и вправду больше из-за того, что здесь до нас не мог добраться посыльный графини Хальт или Ее Высочества.
Государь сам взял меня за руку, и мы неспешно побрели по узкой тропинке, шедшей недалеко по кромке луга. Он молчал, я тоже, попросту не знала, что сказать. Было чувство неловкости и смятение.
– Вы будете думать обо мне? – вдруг спросил Его Величество. – Мы не увидимся неделю, а может, и больше, если охота выйдет удачной. Вы будете тосковать?
Я повернулась к нему и некоторое время молчала, не зная, что ответить. Отчего-то не хотелось просто заверить, что непременно буду думать о нем, и что время без моего господина покажется мне вечностью. Это было бы правильным ответом, именно так должна была бы ответить женщина мужчине, который проявляет к ней интерес и в котором она нуждается. Но было в этих словах что-то бездушное и лживое. Они не шли от души, были всего лишь данью вежливости, даже лести. А мне так не хотелось. И потому, рассеянно улыбнувшись, я пожала плечом и произнесла:
– Не знаю, государь. Мне пока это неведомо.
Король остановился и развернулся ко мне. Он некоторое время рассматривал меня, а после усмехнулся:
– Вы совсем не умеете лгать?
– Зачем? – искренне удивилась я.
– Хотя бы ради того, чтобы сделать мне приятное, – ответил Его Величество.
– Вам доставляет удовольствие ложь, государь? Простите, – я повинно склонила голову. – Но менее всего мне хочется лгать вам. Вы слишком хороши, чтобы выслушивать фальшивые обещания, и я слишком уважаю вас, чтобы обманывать.
Его Величество снова усмехнулся, после вновь сплел наши пальцы, и мы продолжили нашу прогулку.
– Как любопытно, – заговорил монарх. – Вы разом подарили и уничтожили надежды. Я хорош, но вы меня всего лишь уважаете. Так говорят другу, но не мужчине, на которого хотят произвести впечатление.
– Но разве же мы не друзья, государь? – спросила я, бросив на него взгляд искоса.
– Вы считаете меня своим другом?
– Кем же мне почитать моего монарха? Вы добры ко мне, государь, я получаю удовольствие от вашего общества…
– Значит, вам приятно мое общество? – перебил меня Его Величество.
– Неизменно, – улыбнулась я.
– А я сам? Как вы видите меня? – он вновь остановился и посмотрел на меня. – Забудьте ненадолго о моей короне, перед вами мужчина, Шанриз. Король остался в резиденции, и сейчас рядом с вами Ивер Стренхетт, так каким же вы его видите?
Я отступила от короля на два шага и окинула его взглядом. Он лишь насмешливо изломил бровь, но продолжал хранить молчание. Вопрос был задан, теперь пришло время ответа, и Ивер Стренхетт ждал. Мне было что ответить, однако я не торопилась, обдумывала слова, готовые сорваться с языка. В них не было оскорбительного, скорей наоборот. Но я не хотела спровоцировать Его Величество на какие-то действия, которые не была готова принять.
– Знаете, государь, – наконец заговорила я, – у меня есть один знакомец. Мы не так давно водим с ним дружбу, однако я отношусь к нему с искренней симпатией…
– Уж не о бароне ли Гарде вы говорите? – полюбопытствовал король.
– О нет, Ваше Величество, – улыбнулась я. – Его милость весьма примечателен, мне бывает с ним легко и весело, но сейчас я говорю о другом человеке. Его имя – Ивер, Ивер Стренхетт. Должно быть, вы слышали о нем. Его род известен и славен своими деяниями, и немногие могут похвастаться столь же древними корнями.
– Расскажите, – на губы монарха скользнула ответная улыбка.
Я развернулась и продолжила прогулку, мой спутник присоединился ко мне почти сразу. Он больше не прикасался ко мне, просто шел рядом, заложив руки за спину, и поглядывал на ясное ночное небо, с которого на нас взирали тысячи звезд. Я тоже подняла голову, посмотрела в черную бездну и улыбнулась:
– Знаете, государь, у моего знакомца волосы так же черны, как небо над нашими головами. А глаза, как звезды, такие же ясные, а иногда и такие же холодные, но в них свет разума. Мой знакомец умен, государь, умен и коварен. В этом я убедилась. – Король усмехнулся и скосил на меня глаза. – Он вовсе не красавец, Ваше Величество, – мой спутник повернул голову и вздернул брови, а я продолжила, не обращая внимания на его ироничное возмущение: – Его черты резки, однако я вижу в них хищника. Я чувствую его силу, и это завораживает. Эту силу, скрытую внутри человеческого тела, я ощутила в тот момент, когда впервые встретилась с ним взглядом, и была покорена. Разве может сравниться с этим правильность черт и миловидность кого-нибудь вроде герцога Ришема? В его светлости я вижу змея, в моем же знакомце скрывается зверь, я его почувствовала и прониклась уважением. И пусть этот зверь не рычит на меня, но я понимаю, что у него есть острые клыки. Надеюсь, они никогда не вопьются мне в горло.
– Что-то еще? – негромко спросил государь чуть охрипшим голосом.
– Ивер полон иронии, Ваше Величество, – продолжила я. – Он может быть приятным собеседником, а может и обернуть шуткой то, за что впору гневаться. С ним бывает легко, если он позволяет вольно говорить с собой, и тогда я тоже могу не скрывать своей натуры. Мне нравится Ивер Стренхетт, государь. И мне не хотелось бы познать этого мужчину иным, даже если я огорчу его словом или делом.
Король взял меня за руку, притянул к себе и шепнул, склонившись к моему лицу:
– Не огорчайте, – и прижался к моим губам.
Я накрыла его плечи ладонями и… отстранилась. После и вовсе отступила и произнесла, прежде чем он успел сказать хоть что-то:
– Теперь вы расскажите мне, государь.
– О чем? – с ноткой досады спросил в ответ монарх.
– О белокурой женщине, которую любит Ивер Стренхетт. Она живет рядом с ним, делит ложе и делает счастливым. Я знаю, что Иверу дорога эта женщина. Расскажите мне о ней.
– Спросите своего знакомца, – ответил король. – Я же могу рассказать о девушке, чьи волосы полыхают, подобно пламени…
– Господин Стренхетт, – прервала я его, – расскажите о вашей возлюбленной.
Его Величество криво усмехнулся и ответил:
– Знаете, что нас объединяет с королем Камерата? Нам обоим нравится девушка, чьи волосы полыхают, подобно пламени.
Я поцокала языком и отрицательно покачала головой.
– Я была откровенна с вами обоими и заслужила, чтобы и со мной были откровенны. И вот еще что. Я слышала, что мужья не любят говорить женщинам, с которыми заводят интрижку, о своих женах. И пусть графиня вам всего лишь любовница, но она вам дорога, раз меняются интрижки, а она остается. И значит, у вашей возлюбленной волосы подобны лунному свету, под которым мы гуляем с вами. И потому я прошу рассказать мне о ней.
– Нет, – чуть помедлив, ответил Его Величество, и я подумала, что сейчас мы вернемся к лодке, но он подал мне руку, и мы вновь зашагали по тропинке: – Я не буду говорить о лунном свете, когда рядом сияет солнечный луч. И раз вы не хотите слушать, о ком мне хочется рассказать, то не станем портить ночь ссорой. Лучше поделитесь, как будете проводить дни, когда я отправлюсь в охотничьи угодья.
И мы больше не возвращались к прерванному разговору. Государь более не делал попыток поцеловать меня, и я даже вздохнула с облегчением. Кажется, мне дали еще время, удовлетворившись тем, что я говорила о государе. Впрочем, впереди был турнир, и оставалось надеяться, что после него меня не ожидал крах моих устремлений. Но об этом я сейчас не думала. Просто наслаждалась прогулкой в мирном уединении и беседой. Той ночью король не столько спрашивал меня обо мне, не рассказывал и о себе, но беседа вышла легкой и увлекательной. Я совсем потеряла счет времени, и когда небо начало светлеть, Его Величество повернул к берегу, где была оставлена лодка.
Уже в резиденции он проводил меня до крыла, где жили фрейлины, и произнес:
– Благодарю за чудесную ночь, Шанриз. Ложитесь и не вздумайте вставать, чтобы проводить меня, просто пожелайте удачи сейчас. Хэлл услышит вас, и может, мне перепадет еще немного удачи.
– Хэлл с вами, государь, – улыбнулась я.
Он задержал на мне взгляд.
– Знаете, Шанриз, в чем разница между луной и солнцем? – вдруг спросил он. – Луна не греет, но в ее лучах не страшно и сгореть. И все-таки жар солнце манит столь сильно, что даже зверь готов бежать за ним, будто глупый мотылек, летящий к пламени свечи. – Он все-таки привлек меня к себе и добавил совсем тихо: – Согрей меня, и я стану ласковым псом у твоих ног.
– Я опасаюсь, что умиротворяющая луна останется прибежищем от жаркого солнца, – ответила я и отстранилась. – Но мой свет для вас, государь.
– Не забывай этого, – сказал он. После поцеловал руку и отступил, повторив: – Не забывай. Не буди того, кого разглядела. – А затем развернулся и ушел, оставив меня в смешанных чувствах.
С тех пор минуло три дня, и не могу сказать, что тосковала. В первый день и вовсе особо не заметила, что что-то изменилось, разве что в королевскую библиотеку шла, не опасаясь неприятной для меня встречи с принцессой или герцогом. Да и с Серпиной разговаривать мне вовсе не хотелось. Она после того раза, когда государь впервые открыл двери своей гостиной для игры в спилл, и барон Хендис откликнулся на ее призыв вместо меня, больше не пыталась поговорить со мной наедине. Впрочем, для этого ей пришлось бы отлавливать меня по всей резиденции, а графиня была занята более важным делом – сторожила царственного любовника, всё чаще теряя над ним контроль.
