Юлия Жукова
В семье не без подвоха
Глава 4 В которой кое-кто нарисовался
Мой опыт показывает, что вино из драконьих яиц, выпитое за ужином, делает утро радужно прекрасным. За окном сияющее зеркало Дола, которое, наверное, никогда не перестанет меня восхищать, лёгкий ветер треплет макушки сосен, иногда заклекочет какая-нибудь морская птица, а в остальном тишь и благодать. Ребёнка в кроватке нету, надо думать, Азамат забрал. А впрочем, вот и они.
Азамат заходит с мелким в одной руке и кружкой кофе в другой. Той самой кружкой, что я на Гарнете покупала.
– Проснулась? А я научился из бутылочки кормить, – он пристраивает мелкого рядом со мной на подушку.
– Ах вот почему мне удалось так долго проспать, – я сладко потягиваюсь. – Надо будет сейчас ещё сцедить, пока кофе не выпила, а то зачем ребёнку кофеин? Правда же не нужен? – мелкий издаёт пару писков, не очень разумно таращась в потолок.
Азамат подаёт мне молокоотсос и наблюдает за моими манипуляциями, задумчиво покачивая головой. Мысль, что материнское молоко можно слить, заморозить и скармливать отпрыску по мере надобности, для муданжцев оказалась просто революционной. Даже Орива смотрела на меня квадратными глазами, когда я упомянула о такой возможности ещё до родов. Однако эта идея стремительно распространилась, мамаши радостно кинулись спихивать кормление на няньку, при этом совершенно не соблюдая технику безопасности. Пришлось мне срочно писать и вывешивать в местную Сеть мануал, а Азамат послал на Гарнет торгового представителя закупить молокоотсосы и молокогрейки, которые правильно размораживают и не перегревают молоко. В кои-то веки стремление муданжских женщин во всём мне подражать принесло положительные результаты: они действительно очень стараются сделать в точности так, как я написала в мануале, так что надо надеяться, детям они не навредят. Но вообще неприятная это история. С одной стороны, жалко тёток, которым надо постоянно быть при младенце, ни поспать нормально, ни развеяться. С другой, у муданжек вообще материнский инстинкт слабовато развит, а теперь многие целиком спихнули заботу о детях на мужей. С третьей стороны, стало больше кормилиц, потому что передача продукта потребителю существенно упростилась. В общем, я убеждаю себя, что так всё же лучше, а если какая мамаша своего новорожденного рада век не видать, так её отношение не улучшится, если он ей ещё и спать не даёт по ночам.
– Как наши гости? – спрашиваю. – Кто-нибудь встал?
– Ма поднялась. Застала меня на кухне за кормлением, обиделась на тебя – ты ж ей позавчера сказала, что сама кормишь. Никак не верила, что молоко твоё, думала, козье. Потребовала попробовать, дескать, по вкусу сразу отличит. Я дал немножко, ты не против?
– Да пожалуйста, у меня много, – смеюсь. – Ну она поверила?
– Да, на вкус узнала и устыдилась. Теперь очень жалеет, что в её время до этого не додумались.
Закончив сцеживание, предлагаю мелкому десерт, но он категорически заявляет, что сыт. Мы с Азаматом ещё некоторое время тискаем его. Ворковать с ребёнком, как и с кошками, я могу только на родном языке. Наслушавшись Азамата, я нахваталась всяких умильных словечек, но просто повторять за ним – это ведь совсем не то же самое, как нести разнообразный трогательный бред самостоятельно. Азамата очень смешат звуки, которые я издаю. Он даже выучил несколько более-менее осмысленных слов типа «котик», «лапочка», «масенький» и что мне ещё не стыдно было переводить.
– Этак я вместе с ним твой язык выучу, – хмыкает Азамат.
– Было бы неплохо, особенно если учесть, что моя мама говорит только на нём.
Азамат ненадолго задумывается.
– Вообще можно и ускорить процесс, наверное. У вас ведь есть какие-нибудь курсы, учебники, да? Если уж я всеобщий освоил и даже по-джингошски понимаю, может, и твой как-нибудь выучу?
– Я спрошу у бабушки. Она у меня всю жизнь наш язык преподаёт, она и курсы подскажет, и какой учебник получше. Она, правда, суровая, всё-таки начальница.
– Вот и отлично! Но я не устаю поражаться, твоя бабушка ведь уже пожилая женщина – и всё ещё работает?
– Ну, она преподаёт… Вон, у Старейшина Асундула жена ведёт детский клуб, а она моей бабки не моложе.
– То всё-таки дети… А я вот даже не знаю, смог бы я в молодости учиться у женщины? Это сейчас я, тебя хорошо узнав, понимаю, что женщина может разбираться в какой-то сложной профессии. Но я даже представить себе не могу, сколько времени должно пройти и что вообще надо делать, чтобы наши обычные парни согласились учиться в школе у женщины.
– Это ты мою бабушку не видел, – смеюсь. – Она не то что вашу молодёжь, она ваших Старейшин учиться заставит.
Мы спускаемся вниз, где Азаматова матушка уже наварила чомы на плотный муданжский завтрак.
– Здравствуйте, имигчи-хон! Как спалось?
– Ой, Лиза, не говори! Я как завалилась после обеда, так до утра и придавила! Старая я стала вино пить.
– Ну чувствуете-то себя хорошо?
– Отлично! Прям как заново родилась! Да такой зуд в руках, делом заняться хочется. Вот, копчёной рыбки подогрела, чомы сварила… Да ты садись, Лиза, чего в холодильнике роешься?
– Я рыбу на завтрак не могу, мне надо чего-нибудь сладкого. Сейчас вот пару яиц взболтаю с ягодой, испеку, будет бисквит.
Яйца лебяжьи с фермы в пяти километрах к востоку. Ягоду нам поставляет семья сторожа, они её в промышленных количествах собирают, нам-то некогда, да и местный лесной гнус ни одного репеллента не боится.
Азамат слегка прибирается на кухне – ставит мыть детскую посуду, протирает стол и плиту, по ходу обнаруживает, что два моих кота угнездились в неубранной вовремя кастрюле. Котов приходится гнать, кастрюлю мыть.
– Ой, наши котята! – узнаёт матушка. – Вот озорники, это ж надо было в кастрюлю влезть! Ну как они тебе, не мешают?
– Отличные котята! – говорю. – Кстати, надо бы их побаловать. Азамат, какое у нас молоко свежее? Ну-ка, кися-кися…
Обычно на мой призывный клич они все трое являются, где бы ни были, но в этот раз третий, который Мюон, видимо, совсем загулял. Матушка глядит, как кошаки лакают из блюдца, и только головой качает.
– Как наши красавцы? Не появлялись? – спрашивает Азамат, разваливаясь на диване.
– Пока нет, – хихикает матушка. – Я утром на лестницу к третьему этажу выглянула, там такой храп стоит! А Змеелов ваш тихий. Странный он вообще.
– Да, есть немного, – охотно соглашается Азамат. – Ну так знаешь, ма, мы тут все со странностями, а одинаковым-то скучно.
– Обо мне говорите? – вопрошает лёгкий на помине Ирлик. Он тоже в хорошем настроении: видимо, от этого вина вообще похмелья не бывает. На плече у него сидит Мюон. Ясно, почему он за молоком не прибежал.
– А как же! – отвечаю, поскольку остальные несколько растерялись. – Беспокоимся, дорогого гостя долго не видно.
Ирлик хохочет и плюхается на диван рядом с Азаматом. Мюон вальяжно перемещается с его плеча на подоконник и принимается умываться.
– Эх, мягкие у тебя кровати, Байч-Харах! Где такую шерсть пуховую берёшь только?
– У меня брат овец разводит как раз на шерсть для дифжир.
– Ишь ты как хорошо устроился! Наведаться, что ли, к твоему брату? Он как, не очень нервный?
– Есть немного, – признаёт Азамат. – Уж не пугайте его, будьте так добры.
Ирлик оглашает кухню ещё одним зарядом заразительного смеха. Матушка качает головой и ставит перед ним огромную пиалу с рыбой и чомой.
– На вот, поешь, пока весь дом не перебудил!
– Всенепременно, как повелит старейшая дама! – Ирлик комично кланяется и набрасывается на еду, как будто месяц голодал.
– Хорошо у тебя, Байч-Харах, – хвалит он с набитым ртом. – Жаль, я тебя к себе пригласить не могу, – и подмигивает.
– Сохраните своё гостеприимство до поры, – ухмыляется Азамат. – В конце концов понадобится.
– О чём речь, конечно! – Ирлик смеётся и давится. Я извлекаю из духовки бисквит и громко ставлю его на стол, доводя до всеобщего сведения, что мне не нравится тема застольной беседы. После этого усаживаюсь напротив Азамата и тоже приступаю к завтраку.
– О, кстати! – Ирлик хлопает себя по коленке. – Хотон-хон, ты ведь вчера у меня выиграла. С меня адресок. Давай карту, что ли.
Я приношу из гостиной карту – ту, по которой весной военные действия планировали, – и раскладываю на столе.
– Вот. Только я всё равно вряд ли попрусь туда фрукты собирать. И уж точно не одна, – зеваю. – Так что считай, что это Азамат выиграл.
– Я уж догадываюсь, что ты без мужа никуда, да ещё со всеми вокруг поделишься. Ладно, я сегодня добрый. Вот, смотри, вот это место, а пройти сюда можно под горой, вот тут вход. Только бери в сезон не больше, чем на бочку, я ведь тоже хочу!
– Лиза, да ты никак вчера с ним в питье соревновалась! – ахает матушка.
– Я не нарочно, – отмахиваюсь. – Я ж не виновата, что на этой планете никто пить не умеет!
– Не только соревновалась, но и выиграла! – каверзно сообщает Ирлик и поворачивается к Азамату. – Она тут не буянила потом?
– А она не пьянеет, – пожимает плечами Азамат.
– Зверь! – Ирлик восторженно качает головой. – Кстати, спасибо за спиртовку, я оценил.
Азамат слегка кланяется. Ирлик доедает последние крошки бисквита и встаёт.
– Ну что ж, спасибо, дорогой хозяин, – он кивает Азамату, – и дорогая хозяйка, – он слегка кланяется мне, – за гостеприимство и вкусную еду. Предрекаю, что удача, которой мы все вчера приобщились, сведёт нас вместе ещё неоднократно. Счастливой вам жизни без забот, и вам, дорогая матушка.
Матушка плавится от такого внимания и ласково гладит Ирлика по плечу. Мы все ещё раз раскланиваемся, и он выходит за дверь. Из любопытства поглядев в окно, я замечаю мелькнувший оранжевый хвост.
Минут через десять к нам снисходят Тирбиш и Бойонбот, протирая заспанные глаза и демонстрируя на щеках рельеф подушек.
– Какое чудесное утро! – приветствует нас Тирбиш, широко улыбаясь.
– Ой, мы последние, да? – смущается Бойонбот. – Что же вы нас не разбудили?
– Гостя провожали, – ухмыляется Азамат.
– Он, наверное, вчера всех перепил, – вздыхает Тирбиш. – но надо же было попробовать! Представляете, сад с драконьими яйцами!
– Да уж представили, – говорит матушка. – Лиза вон получила карту. За что б хорошее…
– Да ну?! – вылупляется Тирбиш, окончательно просыпаясь.
– А ведь правда, на корабле ещё говорили, что на Хотон-хон алкоголь не действует! – вспоминает Бойонбот. – Ну и правильно, и хорошо, пусть лучше у вас эта карта будет, а то ещё не в те руки попадёт… Как только этот Змеелов прознал про такое место?
– Я полагаю, – с расстановкой произносит Азамат, – что он тот сад сам посадил.
– Это как же? – хмурится Тирбиш. – Драконьи деревья лет семьдесят растут, прежде чем плоды дать, если не сто. А Змеелов совсем молодой.
Азамат некоторое время выразительно смотрит то на одного парня, то на другого.
– Ой! – вдруг охает матушка и прижимает ладонь ко рту.
– Так он не человек, что ли? – осторожно спрашивает Бойонбот.
– На демона не похож, – пожимает плечами Тирбиш. – На духа тем более…
– Вы бы присели, ребят, – ласково предлагаю я.
Они оба смотрят на меня насторожённо и послушно усаживаются. Мы с Азаматом переглядываемся, я ему киваю, дескать, ты говори.
– К вашему сведению, – мягко начинает Азамат, – вы вчера пытались перепить Владыку Подземного Царства.
Бойонбот тоже закрывает рот рукой, а Тирбиш громко втягивает в себя воздух.
– Какой же я идиот! Змеелов, да ещё драконьи яйца! Это же всё про мангуста! И вы говорили, что он нам во время войны сильно помог…
– Но мы же его видели! – спохватывается Бойонбот. – После высадки, когда он ещё… ну, вы помните… Он совсем не так выглядит!
– Дурень! – подключается пришедшая в себя матушка. – Он же бог, как хочет, так и выглядит! Вот я тоже хороша, надо ж было на тень посмотреть!
– А тень была при нём очень послушно весь вечер, – делится наблюдениями Азамат. – Сегодня утром немного погуляла по кухне до его прихода, а потом снова к ногам пристала. Вот позавчера на веранде тень дольше него задержалась, Лиза её видела. Ты, Тирбиш, тоже мог бы.
– М-да-а, неудивительно, что он исчез на ровном месте.
– Ой, и под столом тоже он был? – спрашивает Бойонбот.
– Может, он, а может, посланник его.
– То-то он всё смеялся, что я ему указываю, – матушка зябко поёживается. – Думаешь, обиделся?
– Думаю, нет, – улыбаюсь я. – Мой опыт показывает, что он вообще не обижается. Но вы на всякий случай извинитесь при следующей встрече, ему будет приятно.
– И часто он к вам заходит, что ты его уже так выучила хорошо? – матушка таращится на меня округлившимися глазами.
– Зашёл первый раз, но я с ним во время войны много общалась.
– Ой, жуть, – матушку, видимо, бросает то в жар, то в холод, потому что она принимается обмахиваться хваталкой. – Неужто ребёнка благословил?
– Дважды, – кивает Азамат. – Первый раз ещё внутри. Я только поражался, как это до тебя слухи не дошли, что Ирлик-хон благословил наследника.
– А, – отмахивается матушка хваталкой, – в моей деревне никто в такие слухи не поверил бы. И мне бы враки рассказывать не стали про мою родню. О-хо-хо, ну Азамат, ну у тебя и жизнь весёлая!
– А вы-то откуда узнали, что это он? – Тирбиш продолжает нас допрашивать, видимо, всё никак в голове не уложится, что и правда вчера пил с богом. – Только по тени?
– Я его уже видела в этом обличье, – говорю.
– А что ж вчера не сразу поняли, что это он?
– Поняла-то я сразу, но не хотела тебя пугать.
– Да ладно, я бы не испугался! – возмущается Тирбиш.
– Нет, – усмехается Азамат, – ты бы просто глупостей наговорил. А Бойонбот начал бы заикаться. Знаю я вас.
– П-погодите! – Бойонбот немедленно демонстрирует, что с ним случается на нервной почве. – Н-но ведь вы к н-нему н-не обращались, как к б-богу!
– Видишь ли, Бойонбот, – ухмыляюсь я, – когда я его впервые встретила, я не знала, что он бог. Потом, когда узнала, спросила, надо ли мне его правильно величать. Он сказал, что не надо. Вот так и получилось, что я с ним на «ты».
– А я весь вечер старательно избегал обращения, – сознаётся Азамат. – Сказал бы «вы» – Ирлик-хон мог и обидеться, а сказал бы «Вы», все бы сразу поняли, оно же совсем по-другому звучит. Вот хорошо на всеобщем, один-единственный способ обратиться, хоть к богу, хоть к кому. Вряд ли только Ирлик-хон на нём понимает. Кстати, Лиза, написала бы ты своей родственнице, пока я не уехал. Чтобы не откладывать в дальнюю суму. А ты, Бойонбот, давай собирайся, нам улетать надо.
Писать бабушке дело дохлое, потому что она не разделяет почту на домашнюю и рабочую, и среди сотен ежедневных писем легко затеряться. Я сверяюсь с календарём, устанавливаю, что сейчас в её городе восемь часов вечера и звоню бабуле.
– Гринберг на связи! – решительно сообщает бабушка, появившись на экране. Бойонбот шарахается и чуть не сносит стол.
– Бабуль, привет, это я. Как у тебя дела?
– А, Лизонька, – смягчается бабушка. – Как твои дикари, цивилизуются?
К счастью, мы говорим на родном.
– Да вот, представляешь, мой муж решил выучить наш язык.
Бабушка с подозрением прищуривается.
– И куда он для этого обратился?
– Пока никуда, я подумала, что надо тебя спросить.
– И то хлеб. А то я уж боялась, он от тебя учиться стал. А ты же сама как инопланетянка, даже истории не знаешь толком, сколько я ни трудилась…
– Ладно, ладно, бабуль, не обо мне речь. Ты можешь ему порекомендовать какие-нибудь удалённые курсы, самоучители там?
Бабушка постукивает торцом карандаша по столу, раздумывая.
– Этот твой муж, он ведь заметный человек на этой вашей планете, так?
– Ага, Император.
Бабушка склоняет голову набок.
– Это значит, не просто курсы надо, а чтобы с дипломатическим уклоном. Ему же для переговоров язык нужен.
– Ему язык нужен, чтобы понимать, когда я с ребёнком сюсюкаю.
– Это всё болтовня, – категорически отрезает бабушка. – Он собирается иметь отношения с Землёй? Вот и пусть имеет их через нашу страну, а не через каких-нибудь… Ты, Лиза, в этих делах ничего не понимаешь. Твоего необразованного варвара надо просветить в области нашей многовековой культуры.
– Вообще-то у него два высших образования…
– В каком институте получал? – настораживается бабушка.
– Здесь, на Муданге.
Бабушка машет рукой.
– Ещё курсы проходил по Сети, – настаиваю я.
– По Сети! – с отвращением фыркает бабушка. – Ты ещё скажи, что он газеты читал!
– Ему Кандинский нравится! – выпаливаю я последний аргумент за образованность Азамата.
– Кандинский! – восклицает бабушка. – Говорю же, варвар! Ты, Лиза, как похвалишь, потом не отмыться! Всё ясно с твоим вождём краснокожих. Надо его воспитывать, воспитывать, и ещё раз воспитывать. Он на каких-нибудь языках говорит?
– На муданжском, на всеобщем, и джингошский понимает.
– На всеобщем хорошо?
– Примерно как я.
– Да ты тоже тот ещё носитель… Ладно, видимо, он небезнадёжен. Но никаких курсов. Я сама составлю программу и буду с ним заниматься лично через визуальную связь.
Бабушка принципиально не использует слово «нетбук», как и многие другие заимствования из всеобщего.
– А может, не надо? – блею я. Бабушкино отношение к народам расселения никак нельзя назвать нейтральным и дипломатичным. – Понимаешь, он ведь очень занятой человек. И различие по времени здесь и дома очень большое. Неудобно же будет… Тебе тоже некогда… Он бы самостоятельно позанимался, когда минутка выдастся…
– Никаких минуток! – отрезает бабушка. – Учиться надо сознательно и на ясную голову. О времени мы с ним без тебя договоримся, чтобы не создавать испорченный телефон. Давай его сюда.
Я оглядываюсь в поисках Азамата. Он сидит через стол от меня и заворожённо наблюдает моё общение с бабушкой. Шёпотом, чтобы бабушка точно не поняла (а то она немножко владеет муданжским, как и большинством языков мира) я подзываю его к буку.
– Здравствуйте, молодой человек, – произносит бабушка тоном, каким пожилой полицейский обращается к несовершеннолетнему воришке. – Вы будете называть меня «профессор Гринберг». Вы сделали, возможно, единственный правильный выбор в своей жизни, решив изучать великий язык нашей страны. К вашему сведению, наилучшее время суток для изучения иностранного языка – с девяти до одиннадцати утра, так что будьте добры освободить этот период от других дел. Я согласна периодически входить в ваше положение как высокопоставленного чиновника и переносить отдельные занятия, но это не должно становиться нормой. Итак…
Азамат только сидит и глазами хлопает, выслушивая бабушкину лекцию. К счастью, она решает не начинать обучение прямо сейчас, а только расписывает виды речевой деятельности и внимание, которое будет уделено каждому из них, типы упражнений, международные стандарты и подобную лабуду. Наконец, заявив, что завтра утром представит ему программу на полгода ежедневных уроков, она отпускает душу на покаяние и отключает связь. Азамат некоторое время выдыхает, глядя в пустой экран.
– А я ещё смотрел на тебя и удивлялся, что это ты лепечешь, как будто тебя ругают. Никогда не видел, чтобы ты перед кем-то так робела… теперь понимаю.
– Я не робею, просто, ну, это же бабушка. Ты извини, я всё время недооцениваю, какое она может произвести впечатление на свежего человека. Я могу всё отменить, если хочешь.
– Да нет, мне даже любопытно, – усмехается Азамат. – А ты вполне адекватно её оцениваешь. Помнишь, ты сказала, что она и Старейшин учиться заставит? Пожалуй, я согласен. А почему она считает, что ты плохо говоришь на родном языке?
– Потому что я языком пользуюсь, как мне нравится, а она – как положено. Не обращай внимания, она тебе ещё такого наговорит… Короче, если услышишь что-то странное, обязательно проверь, потому что она плохо понимает, что такое объективность. Но научит она тебя хорошо, за это не волнуйся. Если только выдержишь…
Я решаю присоединиться к Азамату и Бойонботу и слетать в столицу. Отговариваюсь тем, что у меня кончаются подгузники, хотя на самом деле есть ещё заначка на месяц. Но я так предполагаю, что ученик художника должен уже закончить трудиться над портретом, а мне не терпится посмотреть, что получилось.
Бойонбот садится за руль, мы с Азаматом устраиваемся на заднем сиденье. Азаматов унгуц оставляем здесь на всякий случай, тем более что я последнее время избаловалась и не вожу самостоятельно, а запрягаю кого-нибудь, чтобы не тратить четыре часа на сидение за рулём. Мы с Азаматом синхронно открываем буки – он редактирует какой-то проект, я перевожу популярную статью о младенческой психологии. Раз уж с меня берут пример, так надо этим пользоваться и просвещать массы. Вот, бабушка бы мной гордилась, если бы догадалась, что мной можно гордиться. Многие мои знакомые удивлялись, когда узнавали, что моя мама закончила только какое-то аграрное училище и дизайнерские курсы, и это при том, что в предыдущем поколении полно академиков. А я вот совершенно не удивлена…
По прилёте в столицу я быстренько со всеми прощаюсь и исчезаю, чтобы избежать встречи с духовниками. А то они как начнут расспрашивать про Ирлика, я тут заночую. Накинув на голову косынку, чтобы не привлекать внимания светлой шевелюрой, я огородами и переулками пробираюсь к Дому Художников – большой общаге для учеников. Полноценные мастера живут и творят в собственных домах, а у подмастерьев на это обычно нет денег. К счастью, мне не только не попался никто по дороге, но и Бэр увидел меня из окна второго этажа и сразу выскочил встречать, так что мне не пришлось его разыскивать. Не иначе, эликсир действует.
– Здравствуйте, Хотон-хон! – шепчет он, пританцовывая на мысочках в дверном проёме. – Я всё сделал, получилось в лучшем виде! Посмотрите? Только у меня там грязно, даже не знаю, как бы…
– Ничего, я потерплю. Давай, показывай.
Он ведёт меня по темноватой лестнице в свою мастерскую, где все поверхности щедро уделаны красками, а по стенам набиты гвозди для развешивания картин. Сами картины стоят по углам, как книги на полке, лицом к стене. Бэр тщательно запирает за собой дверь на замок и щеколду, а потом обращает моё внимание на единственное большое полотно в другом конце комнаты. Ну что ж, надо отдать должное мальчику, он нарисовал ровно то, что я хотела. Картина вытянута вертикально, и на ней, как и положено, Азамат изображён на коне, анфас, с мечом наголо. Конь очень на себя похож – это серебристый Князь. Он скачет во весь опор, так что передние копыта вот-вот вылетят из плоскости картины и подомнут залюбовавшегося зрителя. Азамат, очевидно, как раз подскакивает на лошадиной спине, потому что его хорошо видно поверх головы огромной скотины. Но это всё – традиция. На Муданге всех Императоров так рисуют. А вот инновация: вместо жёлтой сонной степи на заднем плане северные горы и гроза. Молния ярко освещает скалистые отроги и главных персонажей, оставляя в непроглядно-чёрной тени всё лишнее. Разметавшиеся волосы Азамата отсверкивают металлом и в беспорядке падают на лицо, из-под них видны горящие глаза, орлиный нос и волевой подбородок. Лезвие меча сияет, как полированное.
– Восхитительно, – говорю. – Ровно то, что надо.
Бэр расплывается в польщённой улыбке.
– Хвастаться не хочу, но я как закончил, посмотрел, и прямо понял, что так и надо. Он ведь грозный Император, вот пусть враги трепещут. Да, не забудьте взять, – он протягивает мне мою флэшку. – Я ничего не копировал, клянусь!
– Верю-верю, – киваю я. Этот парень гораздо больше моего печётся о фотографиях Азамата в контрастном закатном свете, которые я специально так делала, чтобы правая сторона лица была в тени. Азамат даже терпит их существование, настолько они удачные. – Ну что, заворачивай, да пойдём, представишь Императору?
Пока Бэр возится с упаковкой, я звоню Азамату выяснить, где он. Он оказывается в «Щедром хозяине», прощается с Алтонгирелом. Ну вот мы им сейчас скрасим прощание. Поглядев на попытки Бэра тащить высоченную коробку с картиной пешком, я стучусь в ближайший дом и прошу хозяина подкинуть нас до центра города на машине. Хозяин с радостью соглашается, только робко протягивает мне маркер. Эту систему оплаты я уже выучила: мне предлагается оставить в уголке лобового стекла благопожелание. К счастью, никаких слов выдумывать не нужно, достаточно нарисовать узорчик, как на гобелене.
Кроме Азамата и Алтонгирела за столиком в «Щедром хозяине» сидят наши Старейшины. У меня вообще складывается впечатление, что эти двое всё свободное время гуляют по кабакам, хоть и не пьют.
– О, Лиза, ты вовремя, – машет мне Азамат. – Я как раз собирался рассказать о нашем вчерашнем госте.
– Замечательно, только это немного подождёт. У меня для тебя сюрприз, дорогой. Бэр, открывай.
Бэр прислоняет коробку к стене и открывает крышку. Весь трактир стихает, рассматривая фантастическое творение молодого художника. Через несколько секунд тишины Азамат и Алтонгирел одновременно заговаривают:
– Я же говорил…
Алтонгирел замолкает и кивает Азамату, мол, ты первый заканчивай.
– Я же говорил, что это можно без меня нарисовать.
– А я же говорил, что Лиза придумает, как это сделать, – тут же сообщает Алтонгирел.
Ажгдийдимидин смотрит на него с кривой улыбкой. Тоже, видимо, заметил, что Алтоша работает над своей способностью уступать.
– Красота-а, – выдыхает Унгуц, не заметивший ничего вокруг. – Да тебе, мой мальчик, все прежние Императоры завидовать должны. Эй, художник… как тебя, Бэр, если не ошибаюсь? Молодец, парень! Учитель твой вполовину так хорошо не смог бы. Я скажу Асундулу, чтоб перевёл тебя в мастера, это ж высший класс!
Бэр розовеет, но с опаской посматривает на Азамата, который, собственно, не вынес никакого эстетического вердикта.
– Тебе-то как? – спрашиваю, подсаживаясь к мужу.
Азамат поглаживает подбородок, рассматривает картину.
– Я никогда не ношу шпоры, – наконец сообщает он. – А в остальном ничего, даже немного похоже. Хорошая идея насчёт гор, северяне сразу узнают местный пейзаж, порадуются, что я свои корни помню. Спасибо, мастер Бэр, отличная работа. Зайдите завтра в Канцелярию, вам выдадут гонорар. А я сейчас кого-нибудь позову, чтобы занялись тиражированием, и так затянули с этим делом…
Азамат принимается звонить и отдавать распоряжения, а меня и Бэра Унгуц тянет за рукава.
– Я смотрю, вы сработались. А тут как раз ещё дело есть. Мы с твоих, Лиза, рассказов, хотим выпустить новое издание книги об Ирлик-хоне, ну, знаешь, у нас эта серия биографий богов. Так вот, туда бы картиночку посвежее нарисовать, а то прежним-то уж века три будет. Ты, Лиза, его по-всякому видела, вот и опишешь, а Бэр нарисует. Договорились?
