Юлия Крынская
( Не) Установленное отцовство
Глава 4
Артур
Представляю, каким идиотом я предстал бы перед Гелей и детьми, не поймай она болонку. Так и вижу, как выбираюсь на четвереньках из-под стола. Никакие слова в голову не лезут, кроме дивного вопроса из фильма «Двенадцать стульев»: «Наших в городе много?» Обошлось, к счастью или к несчастью. Из разговора Гели с Фати, я понял, что моя мышка любит этого мудака. Всеми четырьмя лапами упирается, но её тело помнит и хочет Алекса. Не меня. Психанул и свалил через окно. Дома рухнул, не раздеваясь, на диван в гостиной.
– Ты где колобродил? – отец садится ко мне на диван. – Опять боли?
– Отвали от меня! – рычу в подушку.
– О как! Ты ничего не попутал?
Соскакиваю с дивана, чуть не спихнув отца, и прохожусь по комнате. Над камином портрет матери. Мы и правда очень похожи: тёмные волосы, карие глаза… Они каждый раз смотрят на меня по-разному. Сейчас, мне кажется, с укором. Как обычно, тушуюсь перед мамой. Я потерял её, когда мне только исполнилось тринадцать лет. Частенько приходилось жить у бабушки и деда – родителей отца. Последние полгода до трагедии, разрушившей нашу жизнь, я целиком провёл у них. Отец по специальности военный врач, мать – медсестра при нём, регулярно ездили в Афганистан, и командировки их становились всё длиннее. Скучать времени не оставалось. Дед, ветеран войны и полковник в отставке, организовал меня по полной в плане боевой подготовки. Возил в соседний военный городок в клуб «Юный ленинец» на тренировки по рукопашному бою и в тир. Я и не думал идти пойти после школы куда-либо кроме военного училища.
***
1980 г., Волхов
В год гибели матери газеты и журналы пестрели изображениями олимпийского медведя и счастливыми лицами спортсменов, но для нас восьмидесятый начался с трагедии. В январе отец вернулся домой из командировки один. Тот день я помню во всех подробностях.
Зачерпываю пригоршню снега и прижимаю к разбитым губам. Рот наполняется солёной влагой. Свежая рана горит. Ещё и ногу словно гвоздь прошил. Карканье вороны на бетонном заборе алюминиевого завода похоже на смех. Запускаю в неё снежком, но промахиваюсь. Ворона косится на меня, не улетает, но больше не каркает.
– Так-то лучше, – бормочу я.
Никому и никогда не даю спуску. Срываю поклёванную птицами окоченевшую гроздь рябины и бреду дальше в порванной джинсовой куртке на меху. Такой здесь ни у кого нет. Из-за неё и подрался с пацанами. Для них я «городской». Местные меня так и не приняли за своего. Сегодня снова борзанули, а я не стерпел и врезал одному кулаком в живот. Меня сбили с ног и отпинали за милую душу. Пятеро на одного. А мне и не нужна их дружба. Я по жизни одиночка.
Дед расстроится. Я ещё и «самый проблемный» в классе. Так учительница ему перед каникулами сказала, когда вызвала за очередную драку с одноклассником.
Горький сок рябины – вкус моей сегодняшней победы. Всё равно я сделал пацанов. Потому и били толпой, что один на один со мной не справиться. А я хорошо врезал! Гад согнулся даже.
Дед простит. А бабушка добрая у меня. Уткнусь ей в колени, покаюсь, скажу, что больше никогда, ни с кем. Она поцелует меня и посадит за стол. Когда вернутся родители из командировки, уже всё забудется. Посижу на реке, пока дед не уйдет играть в шахматы к соседу.
Забираюсь на зимующий во льдах катер – белый с черной полоской по борту. Мы с ним оба ждём весны. Он чтобы уйти в навигацию, а мне мать обещала, что оставит работу и заберёт меня в город.
В сапог попал снег. Нога как не моя. Снимаю разбухшую обувку и, отжав носок, вешаю его на перила. Так вот что так мучило меня всю дорогу! Достаю из портфеля циркуль и протыкаю белый пузырь на большом пальце. Выдавливаю мутную жидкость, растираю стопу ладонями.
Жрать охота. Гречки бы горячей с тушенкой! Сую деревянные пальцы в карманы. Тепло. С удивлением достаю открытку. От восторга сердце подпрыгивает мячом. Ровным почерком с завитушками на обратной стороне открытки выведено: «Артур, приглашаю тебя на день рождения! В субботу, в 15 часов. Наташа Мартынова». Забываю про драку и стремглав бегу домой. Возле подъезда стоит отцовская «Волга». Перелетаю через ступени и втыкаю ключ в замочную скважину.
– Батя! – не раздеваясь врываюсь на кухню и бросаюсь на шею отцу.
Он сидит на дедушкином стуле, накрытом овчиной, и смотрит на меня затуманенным взором. Неужели дед его вызвал из-за моих постоянных драк? Он с бабой Катей сидит по другую сторону стола. Бабушкины щёки в слезах. На столе початая бутылка «Столичной» и почему-то четыре стопки. На одной лежит ломтик хлеба. Поправляю надорванный на плече рукав, облизываю разбитую губу. – Я… Я… защищался.
– Артур, сядь, – дед подвигает мне табуретку, но я не двигаюсь.
Отец поднимается и, ухватив ладонями моё лицо большим пальцем ощупывает мою губу.
– Мать, дай аптечку, – бросает он через плечо.
Бабушка достаёт с холодильника обувную коробку с нарисованным крестом и снова садится. Делает всё на автомате.
– Артур, мы все вместе в город завтра утром поедем, – отец обрабатывает губу перекисью и присыпает белым порошком из пакетика. Впервые вижу, чтобы у него тряслись руки. – К маме. То есть… Чёрт! Я не знаю, как сказать!
Он, хлопнув дверью, выходит на лестницу. По моей спине струится пот. В куртке жарко, но дело явно не в этом.
– Марина… – дед запинается и начинает заново. – Твоя мама погибла, Артур. Смертью храбрых. Она сопровождала раненных в госпиталь… Их грузовик обстреляли.
Выбегаю на лестницу и утыкаюсь головой в грудь отца. Не знаю, сколько стоим обнявшись.
После похорон отец, забрав меня к себе, остался в Ленинграде, и сам занялся моим воспитанием. Даже мать не уделяла мне столько времени. Она всегда следовала за отцом. Даже когда он был рядом, ловила каждый его взгляд.
***
2005 г., Зеленогорск
– Почему ты мне не сказал, что Алекс тоже твой сын? – смотрю на портрет матери, словно где-то за мазками акварели спрятан ответ на мой вопрос.
– Потому что он не мой сын. Ты всё-таки нашёл Гелю?
Скрип дивана и бульканье за спиной заставляют меня обернуться. Отец разливает в два бокала коньяк у бара.
– Ты знал, что Геля живёт с нами по соседству и молчал? – У меня перехватывает дыхание. – Твои внуки росли столько лет без отца.
– Давай по порядку, – отец отпивает из бокала пару глотков, – Алексей Чернов мне не сын, а, стало быть, и внуки не мои. Гелю я только на днях приметил возле нашего дома. Если честно, удивился и пока даже в толк не возьму, здороваться ли с ней при встрече? Я её видел до этого всего пару раз в жизни. И оба случая не вызвали у меня желания записать её в невестки.
– Где ты её видел? – опираюсь кулаками на стол и смотрю на отца исподлобья.
– Ты правда хочешь знать это?
– Да! – ударяю по столу. – Да! Да! Да!
Отец подносит мне бокал, но я беру с каминной полки большой коробок спичек и высыпаю их на белоснежную скатерть:
– Говори!
– У всех в юности бывают друзья-приятели, – отец открывает в камине заслонку и разжигает стопку дров за чугунной решёткой. Сухое дерево быстро схватывается, и отец усаживается в кресло, вооружившись кочергой и бокалом коньяка. – Но когда пацаны влюбляются в одну девушку, считай, дружбе конец. Вот и мы с Димкой… Твоя мама выросла в детдоме. Она не хотела, чтобы ты знал об этом. Но это уже неважно. Мы с ней познакомились в конце пятидесятых. Белые ночи – самое время влюбляться. Увидели Марину на набережной и оба с Димкой погибли. Два года ухаживали за ней, выделываясь кто во что горазд. Димка покорял ринги, а я штудировал учебники по медицине и не вылезал из анатомички. Потом стал замечать, что Марина при встрече со мной всё больше смущается и молчит. Терялся в догадках. Не мог понять, она влюблена в меня или не знает, как отшить. А спросить гордость не позволяла. И тут у меня командировка. Как раз перед Маринкиным днём рождения. Собираю сумку, и Димка является. Заявляет с порога, что теперь просто обязан жениться на Марине, как честный человек. Я так и плюхнулся на подоконник, опрокинув горшок с мамиными фиалками. Спрашиваю, мол, переспали они что ли? А он мне так с вызовом: «До этого ещё не дошли. Маринка сказала, что только после свадьбы. Пока просто тискаемся».
Мне вдруг стало так противно, что захотелось вышвырнуть бывшего друга из комнаты. Процедил сквозь зубы поздравления, сказал, что тороплюсь на вокзал. Димкино «Бывай!» поставило точку в нашей дружбе.
Домой возвращаться не хотелось. Удалось задержаться в командировке. Вернулся после дня рождения Марины. Понял, как соскучился по ней. Марине от государства перепала комната, куда я прибежал сразу с вокзала. Цветы купил. Соседи по коммуналке передали мне прощальную записку. Марина писала её явно впопыхах. На память пришли Димкины слова. Напился в тот вечер в морге с другом-практикантом. Проснулся утром на каталке. Поклялся себе больше не пить и не влюбляться. Вычеркнул Марину с Димкой из памяти.
После академии на месте не сидел. Военный хирург всегда при деле, сам знаешь. Часто катался по горячим точкам, заводил лёгкие интрижки, но в сердце больше никого не пускал. Марина объявилась в моей жизни спустя пять лет. От весёлой красавицы осталась лишь зыбкая тень. А я увидел свою первую любовь, и точно не было разлуки. Только потом Марина призналась, что нашла меня и несколько дней поджидала возле работы. Разыскать меня было несложно. Где учился, там и работать остался. После ночной смены она меня как раз и встретила. Пригласил Марину в кафе возле академии и первые полчаса даже слова вымолвить не мог. А Марина говорила, будто все эти годы молчала: «Я погибаю, Вить, – мяла она в руках льняную салфетку и смотрела на меня своими пронзительно карими глазами. – Дима ведь силой взял. Первый год думала, ты найдёшь деревню, в которую он увёз. Ведь я так любила тебя. Ждала, что ты мне предложение сделаешь. Ради тебя в медучилище пошла… Сын у нас с Димой. Копия своего отца, наверное, потому я и не в силах принять его. Беременной ходила, вытравить пыталась. Потом в церковь случайно зашла, и батюшка велел дурь эту из головы выкинуть. Ладный пацанчик родился. Дима в нём души не чает. А у меня все мысли о тебе».
Пытался вразумить её, мол, Марин, подумай, ребёнок у вас. Говорю, а сам на пальцы её тонкие смотрю. Дрожат, будто у пьяницы, хотя видно, что в рот ни капли не берёт. А она снова за своё. Да ещё врач-дурак ей диагноз поставил. Напугал, что умирает она. Поэтому Димка их обратно в город и перевёз.
Я ей говорю, глупости это всё. Подключу лучших докторов. Ладно Димка. О ребёнке просил подумать. Написал телефон свой на бумажке. Велел позвонить мне завтра.
Марина записку в рукав спрятала и засобиралась, мол, извини, пора мне. Поднялась и пошла к выходу. А из меня точно душу вынули, и предчувствие закралось страшное. Пошёл следом за Мариной. Она шла точно пьяная. Чуть не попала под машину, шагнув на дорогу под красный свет. Дошла до середины Литейного моста и уставилась на воду. Днём здесь никогда народу нет. Постояла и полезла через перила. Я едва успел схватить свою любимую Маринку. Говорю, мол, что делаешь глупая, а сам целую её солёное от слёз лицо. Мне ведь всегда казалось, что Марина предпочтёт Димку. Именно поэтому я поверил её письму и не искал их. Вину свою в полной мере осознаю. Не разглядел, не почувствовал, а всё гордость проклятая.
А Марина шепчет, что ноги домой её не несут. Жить не хочет, коли мне не нужна. И тут я сказал, как отрезал: «Нужна!».
В тот же день мы её вещи перевезли ко мне, пока Димка таксёрил, а Лёшка в садике был. Дмитрий быстро нас отыскал. С ножом подстерёг меня в подворотне. Да я бы и так не выстоял в драке с мастером спорта по боксу.
«Знал, что ты придёшь, – говорю ему, а мысленно уже с жизнью прощаюсь. Спиной к стене прислонился. Холод бетона до сих пор помню. – Хочешь убить меня, имеешь полное право. Но чего ты добьешься? Марина скорее ляжет в землю следом за мной, чем вернётся к тебе».
Димка как-то сник сразу и нож в урну выкинул. Признался, что снасильничал Марину в первый раз. Думал, простит его, когда увидит какой он дом для них приготовил, почувствует, как он любит её безмерно. До сих пор любит.
Смотрю на бывшего друга и не узнаю его. Такой рубаха-парень раньше был, а сейчас точно пёс побитый. Но тут уже не до жалости, говорю ему, мол, Марина выбрала меня, отпусти её.
А он с козырей заходит. Сыном их общим попрекает. Прямо по больному бьёт. Понимаю, надо договариваться. Прошу его позволить Марине с ребёнком видится. Но здесь точно коса на камень нашла. Нет и всё.
Не передать словами, как мне самому больно за всех нас стало. «Ты можешь не верить, – говорю Димке, – но я чувствую вину перед тобой. Хотя Марина сама меня нашла. Может, это и глупо прозвучит, но давай останемся друзьями».
Дмитрий совсем ссутулился, точно ему на плечи всю тяжесть мира положили. И тут меня словно чёрт дёрнул. Говорю Димке, мол, у меня теперь возможностей много. Отблагодарю тебя. Как будет какая печаль, помогу. Но, пожалуйста, оставь Марину в покое. Ты бы видел, как она расцвела.
Димка усмехнулся тогда криво и махнул рукой: «На чужом несчастье, счастья не построишь. Мне это не удалось, и у вас не получится. Тварь она. Ладно я, но Лёшка… Передай: увижу её рядом с сыном, зашибу камнем, как змею».
Дмитрий действительно однажды накостылял Марине около детского сада. Но в нашу жизнь он не лез. А мог бы здорово мне карьеру громким разводом попортить. И вот спустя четверть века пришла моя пора платить по счетам. Когда я увидел в девяносто четвёртом Алексея около могилы Марины, подумал – призрак. Он удивительно похож на отца. Оказывается, Дмитрий тоже всю жизнь скрывал от сына правду, сказав, что мать уехала в Штаты. Рядом с Алексеем шла хорошенькая девушка. Я побродил среди могил, не решаясь подойти. Вскоре пара вышла с кладбища и села в чёрную бэху. Машина не трогалась, и я принял это за знак. Подошёл. На переднем сиденье лежала полураздетая девушка. Алексей ласкал её по-взрослому. Я смутился и поехал домой. Тем же днём нашёл в твоей окровавленной куртке фото девушки Алексея. Теперь ты понимаешь, почему я нажал на все рычаги, чтобы ты поискал себе невесту в другом месте?
– Аж в Югославии. – Пока слушал отца, построил спичечный домик. Встаю и прохожусь по комнате: – Зашибись! Меня всю жизнь обманывали собственные родители. А вы никогда не задумывались о том, как бы изменилась моя жизнь, Алекса, сумей вы договориться. Конечно, он ненавидит женщин. Все проблемы из детства. Но это ваши дела. Зачем ты мне-то жизнь сломал? В начале девяносто пятого?
– Сломал? Да я еле замял тройное убийство! Только отъезд из страны мог спасти тебя. Наследил здорово.
– Я про Гелю. Когда я приезжал пять лет назад, Кэнди мне всё рассказала. Алекс на цепи держал мою девочку, пока она не сдалась.
– Возможно эта игра их обоих устраивала…
– Геля любила меня! Мы собирались пожениться! – смахиваю со стола спичечный домик.
– Я был с Дмитрием в гостях у этой чудесной пары, – отец достаёт из бара пачку «Данхилла» и щёлкает бензиновой зажигалкой. – Цепей не видел. А вот Гелин живот и то, как Алекс влюблённо смотрел на твою бывшую девочку, хорошо запомнил. Дмитрий попросил вернуть долг. У меня не было оснований отказать ему. Пара готовилась к свадьбе.
Мне на грудь точно бетонную плиту кинули. Не глядя на отца, я, хлопнув двери, вышел из комнаты. Схватил с тумбочки ключи от своей «бэхи» и спустился в гараж.
Глава 5
Артур
Внедорожник братца, не уступив дорогу, пролетел перед самым носом. Пунктуальный гад. Алекс с завидным постоянством встаёт на моём пути. Хоть и не специально. Рванул следом по инерции. Если Геля согласилась на свидание, то мне остаётся лишь отойти в сторону. Не замечал за собой страсти к мазохизму, но всё же решил понаблюдать за голубками ещё один вечер. Издержки профессии. Во мне вмиг пробудился разведчик. Лишь бы не проснулся снайпер.
Не один я слежу за ними. По дороге в ресторан позволяю обогнать себя невзрачной серой «десятке». Явно не контора, но и не бандиты. Советский автопром не для них. Скорее, наёмные детективы или менты. Неужели Алекс уже успел наворотить дел? Или за старое не всё отсидел? Оставляю машину за рестораном. Преследователи встают на парковку. Сквозь толщу оконного стекла наблюдаем, как Алекс кормит Гелю с рук и отпаивает беленькой. Конечно, «встреча века» нам всем троим ударила по нервам. Но Алекс понастырнее меня. Прослушку я, психанув, оставил во дворе Гели. Сейчас бы очень пригодилась. Почему я тогда повёлся на уговоры отца? Поверил ему. Он всегда был для меня больше, чем друг. Но в делах любви разбираться нужно самому. Я не дал Геле выбора, не выяснил, что к чему до конца. Пусть бы арестовали меня за тех ублюдков. Уже отсидел бы да вышел. И кормил бы сейчас Гелю я, а не этот урка! При первой встрече он меня едва не пристрелил, когда я вписался за сероглазую незнакомку. И за два дня Геля превратилась для меня в самого родного человека. Перед иконой друг другу клялись. А я предал её. Бросил беременную, не разобравшись до конца…
Мне не даёт покоя слежка за Алексом. Могут ведь и Гелю впутать. Пора раскрыть карты перед братом и… Язык не поворачивается назвать «моей» женщину, чьё тело тоскует не по мне.
Чтобы не засветиться перед соглядатаями, пробираюсь в ресторан через единственное открытое окно.
– Какой красавчик! Анжел, ты глянь, – кивает на меня брюнетка в леопардовых леггинсах. Светловолосая Анжела с губами неоново-розового цвета быстро захлопывает складное зеркальце и вытирает нос.
– Девчонки, не спалите! – улыбаюсь до ушей. – Хочу подруге сюрприз сделать.
– Судя по всему, неприятный, – усмехается Анжела и приспускает топик на роскошной груди. – Смотри какие близняшки. Приходи потом поплакаться. Мы пока одни кукуем.
– На коктейль вам, авансом! – Достаю кошелёк и подкидываю местным бабочкам на выпивку. У этих дам можно любую информацию получить, если по любви.
– Вау, круто! Наш столик третий от сцены, если что!
Шлю воздушный поцелуй и выхожу в зал. Столик Алекса и Гели пуст. Сердце выбивает чечётку. Неужели ушли? И тут челюсть моя едет вниз. Геля танцует на сцене. Ботфорты… Мы с моей мышкой сидели в ресторане, когда впервые увидели Кэнди. Горько усмехаюсь. Мне ещё тогда показалось, что Геля на неё запала. Так рьяно бросилась её защищать передо мной. А потом эти две кумушки сошлись. Эх, но в ту пору моя девочка носила скромные одежды и в белой пачке танцевала под Цоя для меня на озере. Сейчас она превратилась в Кэнди или косит под неё. Холодными тощими змеями по спине ползёт пот. Вспоминаю, как пять лет назад помогал своему корешу из Англии спасти Кэнди. Её подстрелили в клубе как раз после таких разудалых танцев. Быстро пробираюсь к сцене, оценивая каждого сидящего в зале. Благо здесь всего двадцать столиков у сцены и пять у окна. Но кроме похоти, никаких других эмоций не замечаю на лицах разгорячённых мужиков. Слежка ждёт на улице.
Предпочитаю оставаться незаметным. Выходка Гели меня озадачила. Днём я её видел совсем другой. Несчастная мамочка с двумя сыновьями. Она ласкала своё прекрасное тело, и я восхищался тем, что она предпочитает одиночество. По-прежнему ждёт своего принца. Может, даже меня. Сейчас передо мной незнакомая женщина. Её взгляд устремлён на моего горе-брата. Она хочет его. И вообще: пьяная баба себе не хозяйка. Лишь осознание былых ошибок заставляет меня досмотреть спектакль.
Иду к столику Анжелы и Леопардихи.
– Можно у вас приземлиться ненадолго? – целую ручки с наманикюренными коготочками.
– Рыбу нам только не распугай! – хищно улыбается Леопардиха, наматывая на палец длинную позолоченную цепуру, свисающую ниже груди.
– Если что, в обиде не останетесь, – балагурю я, поглядывая в сторону сцены.
– И мы тебя не обидим, – Анжела растягивает щёку языком.
Геля спрыгивает в объятия Алекса. Разгорячённая, глаза сияют. Он помогает ей одеться, целует, ласкает… Твою ж мать! Что я здесь до сих пор делаю? Мои случайные подружки закуривают, и я морщусь от дыма. Сидение сутками в засаде с винтовкой отучило меня от этой вредной привычки. Мне теперь не по нутру аромат даже самого дорогого табака. Официант приносит Геле и Алексу горячее. Заказываю девчонкам ещё по коктейлю. Но вот Алекс встаёт из-за стола и идёт к выходу. Немного подождав, Геля нетвёрдой походкой идёт следом.
– Я скоро, мои птички! – бегу к выходу.
Алекса с Гелей в холле нет.
– Вы почему в верхней одежде в зале? – преграждает мне путь управляющий.
Отпихнув его, вылетаю на улицу. Алекса нигде нет. Возле серой десятки непонятное движение. Раскладываю у машины двух мужиков лет сорока. Они даже не поняли в чём дело. Выдёргиваю Гелю из машины и, перекинув безвольное тело через плечо, скрываюсь за рестораном. Укладываю Гелю на заднее сиденье, прыгаю за руль и выезжаю из-за угла. Алекс трясёт мужиков возле десятки.
Но меня это уже не волнует. Похитителям, как оказалось, нужна была Геля. Будь это братки, вопросов бы не возникло. Обуть коллегу по цеху через его бабу – милое дело. Геля не Кэнди, и конторе явно не сдалась. Отец бы рассказал. Отец! А не его ли это рук дело? Он знал, что Геля обосновалась в Зеленогорске. Неужели таким способом решил в очередной раз отвадить её от нашей семьи? После случая с Кэнди ничему не удивлюсь. Нет, отец не способен на такую подлость. Впрочем… Доверяй, но проверяй.
Пока не разберусь что к чему, заляжем с Гелей на дно. Слабый стон за спиной возвращает меня к действительности. А как быть с детьми? Фати поднимет крик, а чертова болонка лай, если я сейчас приеду за пацанами. Мне нужен один день! Один грёбаный день. Геля придёт в себя, и мы во всём разберёмся. Но сейчас Геле домой нельзя. Алекс первым делом будет искать её там. С ним я разберусь позже.
