Юлия Лавряшина
Как в кино
© Лавряшина Ю., 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
– Алло! Я что – потеряла счет времени? Мне казалось, ты только уехал. Хочешь сказать, что встреча уже…
– Нет, конечно. Я же выехал десять минут назад.
– Вот и я о том же… А почему звонишь? Что случилось?!
– Да не паникуй ты! Я просто хотел кое-что спросить… Ты давно была у Вари?
– Н-не помню. Пару недель назад.
– Точно?
– Нет… Кажется, еще в сентябре, но вот какого числа… Не скажу. А что такое?
– Потом объясню. Значит, это не ты…
– Не я? Ромка, да что случилось?! Слушай, я могу сходить к ней прямо сейчас. Все равно пишется не очень…
– Уже не стоит.
– А… Так ты у нее?
– Я перезвоню после встречи. Только ты особо не жди ничего, вряд ли мы с этим придурком найдем общий язык.
– А ты не настраивайся так! Его последний фильм совсем неплох, мы же говорили…
– Его заслуги в этом нет. Режиссер был хороший.
– Ты еще лучше!
– Ладно. Уговорила, – проурчал брат умиротворенно.
«Мне это не составило труда, – подумала Лиза с нежностью. – Ты так любишь, когда тебя хвалят… А кто из нас не любит?»
Буквально на днях они с Романом за ужином рассуждали о том, что кинематограф зиждется на тщеславии авторов больше любого другого вида искусства. Можно годами писать в стол, завесить картинами стены мастерской, сочинять музыку для себя самого, танцевать в своей спальне. Но кто снимает кино для себя? Не видео, понятное дело, а настоящее кино… Для фильма нужны актеры, оператор и еще целая толпа людей, которым нужно платить. Без больших денег кино не бывает… А тебе вряд ли дадут снять следующий фильм, если предыдущий положили на полку.
– Алло? Лиза, ты здесь? Я поехал.
– Так все-таки где ты сейчас? Что происходит?
Не дав ответа, телефон затих рядом – темноликий младенец, которого всегда носишь с собой… Впрочем, что ей об этом известно? Не рожала. Нет, это не было жизненной позицией, просто так сложилось. Все скоропостижные любови Лизы Воскресенской оказались бесплодны.
Опустив пальцы на выпуклые квадратики клавиатуры ноутбука, она привычно уцепилась взглядом за самолет, который день за днем пытался оторваться от земли, а Лиза лишь наблюдала за ним из окна. Иногда с состраданием, чаще безразлично, не фантазируя о том, что это светло-сиреневый одноместный экипаж самой Весны, каждый год покидающей Подмосковье слишком стремительно, чтобы пользоваться каретой или, на худой конец, поездом. Тут нужен самый быстрый транспорт, который к тому же не придется ни с кем делить, ведь Весна, несмотря на свой непобедимый оптимизм, так же одинока, как Осень, роняющая в эту минуту за окном слезы безнадежности. У октября нет ни малейшей надежды, что природа сможет выжить после его ухода, ведь Зиму не обмануть.
«И мою зиму тоже. – Лиза старалась думать об этом без содрогания. – Она уже ближе, чем хотелось бы – сороковник маячит на горизонте…»
Студеного дыхания возрастной осени она пока не ощущала. Да и младенца не так уж хотела – ее сердце целиком занимал брат, и это не менялось много лет. Ситуация была не совсем правильной, ведь Ромка давно вырос, и Лиза сознавала: их жизнь вышла не такой, как у всех… Только разве их вина была в этом? Они спасались как могли, точно жертвы кораблекрушения, вдвоем выжившие в океане, который то затихал, то гневался, но никак не позволял добраться до суши. Когда еще в школьные годы смотрели «Титаник», Лиза кипела от ярости: почему Роза не подвинулась и не дала Джеку место рядом с собой?! Разве они вдвоем не поместились бы на той двери? И выжили бы вместе…
Когда Роман уже поступил в главный киношный вуз страны, на занятиях им показали удаленные из того фильма сцены, которые как раз и объясняли, почему Джек остался в воде. Брат примчался домой, запыхавшийся и прямо на кухне, где Лиза накрывала на стол, разыграл не вошедшие в «Титаник» сцены. Так она узнала, что Роза хотела спасти любимого, но, когда Джек пытался забраться на ту же дверь, она норовила опрокинуться. В тот момент к ним подплыл мужчина, который тоже хотел спастись, забравшись к Розе, но Джек не пустил его, отрезав: «Места хватит только для леди».
– Теперь ты ее простила? – Брат смотрел на Лизу насмешливо, но она-то знала, что он и сам испытал облегчение, узнав, что героиня любимого фильма его детства не была эгоисткой.
Когда они смотрели «Титаник», их собственная жизнь еще не потерпела крушение, столкнувшись с ледяным айсбергом, но их счастливое плавание уже подходило к концу. Иногда Лизе казалось, что, если б в детстве они с братом чаще других пересматривали другой фильм, их жизнь могла бы сложиться иначе…
«Не может быть, чтоб все остальные жили так же и с ними тоже постоянно что-то случалось», – порой Лизу мучительно тянуло подглядеть за соседями, перебраться через ограду, заглянуть в окно и убедиться, что там тихо потрескивает озорной камин, на столе исходят паром чашки с чаем, а напротив взрослых сидят румяные и здоровые дети.
В их семье все было не как у людей… Но Лиза сознавала, что если б она осталась одна, то просто бы одеревенела от тоски, превратилась в истукана с заострившимися чертами вытянутого лица с длинным носом и тонкими губами. Ей самой свое лицо казалось уродливым, а брат твердил, что Лиза – один в один «Мадонна с книгой» Боттичелли… Еще в детстве Ромка вырезал откуда-то репродукцию (может, в любимой библиотеке стащил) и повесил в их комнате.
– Уж Боттичелли-то разбирался в красоте!
Лиза особого сходства не находила, но ее радовало, что брат восхищается ею. Она давно заметила, что Ромка чуть ли не с рождения тянулся к ней больше, чем к матери. Может, потому, что та не кормила малыша грудью, а бутылочку и сестра в состоянии была дать? Лизе исполнилось уже шесть лет, когда Ромка появился на свет, и она очень ответственно отнеслась к роли старшей сестры.
– Ну-ну, – бормотала она тоном их старой соседки, который подслушала, когда та баюкала внучку. – Кто тут у нас такой вонючка? Ничего, сейчас сменим твои каканки, и снова все будет хорошо.
Именно ей Ромка улыбнулся в первый раз и всегда от радости колотил ножками воздух, когда сестра склонялась над кроваткой. И Лизе было невмоготу отрываться от него, когда отец тащил ее сперва в детский сад, потом в школу… Сколько раз за день она смотрела на часы – и не сосчитать!
Особенно несладко ей пришлось в первом классе: Лиза Воскресенская была застенчивой, замкнутой, на переменах сидела, уткнувшись в книгу, и никогда не играла ни с девчонками, ни с мальчишками. Расцветала она, только возвращаясь домой: топоча босыми ножками, брат выбегал ей навстречу, и личико его, тогда еще круглое, сияло любовью. Кудряшки торчали надо лбом, как антенны, улавливающие сигналы прямиком из космоса, поэтому он всегда был не таким, как другие мальчишки.
Точно разноцветным пледом, Ромка согрел сестру весенней жизнерадостностью, доставшейся ему от рождения. Укутаться и зажмуриться, чтобы не видеть своего отражения в зеркале, – чем плох такой способ выжить? Убежать от себя совсем не получится, это понятно. Но, став режиссером, Роман открыл ей путь к спасению: погружаясь в жизнь персонажей, о которых писала в сценарии, Лиза начисто забывала о собственной.
Встав из-за стола, она откатила стул, прошлась по кабинету, снова вернулась к окну. Самолет был на месте. Окруженный гигантскими колобками все еще зеленых в разгар осени кустов, он застыл на взлете, нацелившись на трубу их дома.
– Однажды он все же взлетит и снесет нашу крышу, – беспокоилась Лиза в шутку.
Установили самолет в центре поселка еще до того, как Воскресенские построили здесь дом со стенами солнечного оттенка, который любили так, точно он был живым. Они даже дали ему имя – Лимонадный Джо, не столько из-за цвета, сколько в память о фильме, который Ромка обожал в детстве. Лиза к этой чешской пародии на ковбойские боевики относилась более чем равнодушно, но противиться названию не стала. Ей приятно было, что с домом можно было поговорить, как с человеком.
– Как ты? Не мерзла ночью? – входя утром, спрашивала она комнату, где они устроили библиотеку.
Трогала стены, проверяла подоконник. Обводила пальцем прямоугольники картин, подаренных Ромке знакомыми художниками, сдувала пылинки со светло-кофейной глади большого овального стола, в центре которого летом всегда стояла вазочка с полевыми цветами, а зимой – композиция из елочных веточек и свечей. В гостиной Лизе хотелось поставить кабинетный рояль, чтобы на его поверхности радостно вспыхивали солнечные искры, но никто из них не умел играть. Правда, к Роману как-то приезжал композитор, писавший музыку для их фильма, вот его обрадовала бы встреча с инструментом… Кажется, тогда Лизе впервые и пришло в голову, что им не хватает рояля.
– Вот разбогатеем и купим, – обещала она Лимонадному Джо, хотя ему хватило бы и банджо.
Рояль стал бы уже вишенкой на торте, а главным оставалось то, что у них появился настоящий, красивый дом. Слишком долго брат с сестрой мечтали о своем жилье и все еще не могли до конца поверить, что наконец обрели собственную крышу над головой.
Да и сам поселок напоминал заколдованное существо, даже имя которого до сих пор оставалось загадкой. Участок они покупали в «Лесном озере», именно это название значилось и на монументальном въезде, где были установлены шлагбаумы, а из будки выглядывали и улыбались милейшие люди – семейные пары охранников, сменяющие друг друга первого числа. Но по официальным документам Воскресенские поселились в «Лесном гнезде». И это, конечно, звучало правильнее: разумнее ведь жить в гнезде, а не в озере… Но все равно каждый раз брат с сестрой путались и отвечали с заминкой, если нужно было назвать адрес.
– Мы с тобой никуда не улетим, – проговорила Лиза вслух, глядя на застывший в вечном порыве самолет. – А зачем? Мы никуда и не рвемся, правда?
С распахнутых крыльев, все еще розовеющих надеждой, срывались капли, которые она различала из окна своего кабинета на втором этаже – зрение у Лизы оставалось острым. А воображение мощным: она ощущала мокрый холод воображаемых касаний, и по спине пробегали мелкие волны озноба.
«Счастье, что я могу работать дома и не нужно в такую мерзкую погоду тащиться на службу. Все же сценаристом быть лучше, чем режиссером». – Она подумала о брате, хотя Роман тоже не пешком в Москву отправился, на машине.
* * *
Сегодня ему предстояло встретиться с продюсером, который вроде как собирался доверить Воскресенскому работу над новым фильмом. Станиславу Могулову, про которого Роман всегда отзывался: «Дурак на мешке с золотом», неожиданно понравилась его последняя режиссерская работа.
– Да плевать мне на его мнение, – бурчал Роман, но Лиза чувствовала, как брат доволен. Еле сдерживается, чтобы не завопить от радости.
Хотя их разделяли шесть лет, которые в детстве многим кажутся непреодолимой пропастью, они всегда оставались на одной волне. Скорее всего, потому, что в отличие от обычных девочек Лиза отчаянно не хотела взрослеть, неспроста подозревая, что ее не ждет ничего хорошего (как и оказалось!), а Роман опережал своих приятелей в развитии и таскал у родителей взрослые книги. Некоторые он прочел раньше, чем Лиза, и подсунул ей. Она не смущалась, легко уступая ему пальму первенства и в этом, и во многом другом.
В те годы у парней еще не вошло в моду делать мелкую завивку, но Ромка был курчавым от природы, как их отец. И вообще, здорово походил на него – подвижные черные глаза, брови вразлет, широкий, улыбчивый рот на узком лице, выступающие скулы. В отцовском роду было намешано столько кровей, что Лиза даже не пыталась выделить национальность, повлиявшую на них с братом сильнее, хотя в Романе откровенно проступало цыганское начало, потому его в школе и дразнили Яшкой, хотя фильм про неуловимых мстителей уже тогда считался старым…
Лизе достались светлые мамины волосы, поэтому никто не верил, что они с Романом брат с сестрой, и в киношных кругах Воскресенских часто принимали за пару. Иногда они даже не старались прояснить ситуацию – да какая разница?!
Поддразнивая брата, Лиза язвила:
– Вот прямо слышу их шепот: «И как это такой классный парень живет с бесцветной молью? Да она же еще и старше его на десяток лет! Что не так с этим Воскресенским?!»
Но это было, конечно, до того, как он влюбился в Варю: ее могла обидеть подобная двусмысленность, которая брату с сестрой казалась комичной. Чтобы избежать пересудов за спиной, Лиза вообще перестала бывать на творческих тусовках. Тем более там уместно было появление режиссера Романа Воскресенского и продюсера Вари Харитоновой (Варварой она себя никогда не называла). Лиза была всего лишь сценаристом… Кто вообще помнит имена сценаристов? И уж тем более знает их в лицо?
Первыми нелепую ошибку допустили редакторы телеканала, проявившие интерес к сценарию о Сергее Рахманинове, который Воскресенские придумали вместе, едва Роман окончил ВГИК. Не один год они тщетно пытались пристроить историю, которая им самим казалась глубокой и поэтичной драмой, достойной любимого композитора. Ромка чуть не сошел с ума от радости, когда орал сестре в трубку:
– Их зацепило! Ты представляешь?! Они готовы снимать!
Девушка-продюсер сама настояла, чтобы он привел на встречу и сценариста, встретила их приветливо, и Лиза даже слегка расслабилась, хотя для нее подобная встреча была внове.
– Чай? Кофе?
Они оба выбрали кофе, чтобы лучше соображать и не терять бдительность. Брат предупредил ее, что им предстоит плавать с акулами – отворачиваться не следует… Все улыбаются, но это ничего не значит: одна опытная дама из киноиндустрии без смущения откровенничала в общей компании, что идеи сценариста ничего не стоят, это не документ, и она заимствует их без зазрения совести. Другое дело – готовый сценарий, да еще зарегистрированный, за такое можно огрести проблем!
– Эти девочки с канала такие же: сопрут твой замысел и глазом не моргнут, – настраивал Роман.
И добился того, что у Лизы от страха просто выскакивало сердце, пока они поднимались на лифте. Была бы лестница – бросилась бы бежать вниз…
Потом слегка успокоилась, познакомившись с редакторами. Вроде адекватные люди, не такие уж гламурные, как она опасалась. Самая взрослая из них вообще, как добрая бабушка, куталась в шаль и часто моргала за линзами очков.
Но вскоре Лиза почувствовала, как в небольшой переговорной возникло напряжение. Оно зависло духотой, забивавшей горло, хотя никто не курил. Все дело было в Романе – он оказался в этой компании единственным мужчиной, к тому же молодым и симпатичным, и у продюсера блестели глаза, когда она смотрела на него. А он со всеми разговаривал отстраненно, по-деловому, и только Лизе улыбался, то и дело в разговоре касаясь ее рукой. Такая привычка у него выработалась еще в детстве, Рома словно подзаряжался от сестры… Но кто об это знал, кроме нее?
В голосе одного из редакторов прозвучала откровенная надежда:
– Он ведь был еще тем бабником?
– Кто? – опешила Лиза. – Рахманинов?! Да бог с вами! Он вел переписку со знакомыми женщинами, в том числе с поэтессой Мариэттой Шагинян…
– Это мы у вас прочли.
– Но не более того! Сергей Васильевич безумно дорожил своей Наташей, которая дала ему то, чего ему отчаянно не хватало, – дом, семью, заботу.
– Это плохо…
Роман прищурился, точно хотел их всех уложить одним выстрелом:
– Вам желтизны не хватает?
Внутренне ахнув, Лиза незаметно сжала под столом его колено. Продюсер качнула аккуратной головой – каждая волосинка знала свое место.
– Драматургии… Он любит ее, она любит его. Кому это интересно?
– Мальчик с детства подрабатывал, бегал по морозу в одном пиджачке, пережил предательство первой любви… После чудовищного провала первой симфонии из депрессии не мог выйти не один год! Опять же Наташа помогла… А сколько скитался по миру, не мог сочинять вдали от родины? Это вам не драматургия?
«Как он орет на них. – Лизе хотелось провалиться под землю, хотя она подписалась бы под каждым словом брата. – Сейчас они пошлют нас подальше… Разве можно так вести переговоры?»
– Или вам интересно только то, кто к кому в трусы залез?!
– Это интересно зрителям.
– А вы за всех-то не говорите! Ваше телевидение еще не всех, слава богу, превратило в сладострастных извращенцев!
– Роман, вы такой импульсивный, – пропела продюсер. – Вашу бы горячность да в нужное русло…
Это прозвучало откровенно до того, что даже циничные редакторы смутились, а у Лизы лицо пошло пятнами. Только Романа смутить не удалось. Он усмехнулся и ответил, на ее взгляд, двусмысленно:
– Моя горячность всегда находит нужное русло.
Когда после встречи, переволновавшаяся Лиза отправилась в туалет, а потом, разглядывая фотографии на стенах в коридоре, забрела в другой конец офиса, продюсер сама разыскала ее и криво усмехнулась:
– Ваш Рома там без вас прям с ума сходит: «Где Лиза? Где Лиза?» Надо же, как он к вам привязан!
– Слушай, эта дамочка приревновала! – сообразила Лиза, когда они с братом уже оказались в машине.
Роман даже не взглянул на нее:
– С чего бы?!
– Кажется, они приняли меня за твою девушку… Или даже за жену, если ты говорил им мою фамилию.
– Не помню. Дуры набитые! Угробили на них два часа жизни…
– Может, они еще возьмутся?
– Ты слышала, какие они вопросы задавали? Да я лучше с голоду сдохну, чем позволю себе осквернить память Рахманинова!
Лиза поспешно заверила:
– Я тоже. Несколько месяцев работы… Ну ничего. Положим в стол… до лучших времен.
Хотя Роман промолчал, ей услышалось в тишине сочувствие, ведь он-то знал, как бредила сестра всем, что составляло Вселенную Рахманинова: его музыкой, каждый день звучавшей в их доме, его письмами, воспоминаниями об этом благородном, ранимом и сильном человеке. Ее стол был завален книгами о нем – от ЖЗЛ до детских изданий, – и Воскресенский не сомневался, что Лиза не допустит фальсификаций, ведь эту невероятную жизнь она прожила уже несколько раз. И его самого настойчиво утянула на музыкальную орбиту, хотя прежде Роман не отличил бы на слух Рахманинова от Прокофьева…
Но сестре удалось увлечь его, поразить сдержанной страстью, вырывавшейся сквозь кончики длиннющих пальцев. Зачем случайные любовницы человеку, который умел создавать квинтэссенцию любви – музыку? Эти девочки с канала просто ничего не знают о творчестве… А оно куда мощнее и глубже любых человеческих отношений, потому что вбирает множество вариаций, а не одну судьбу.
* * *
О собственной Лиза старалась думать как о давно сложившейся. Последнюю попытку что-то изменить предприняла, когда они только начали строить этот дом и ей пришлось руководить процессом – Роман был по уши в съемках. Лиза сама нашла строительную компанию, выполнявшую работу «под ключ» за приемлемые деньги, и одна приехала на участок, чтобы встретить рабочих.
Пока разбирались с прокуренным бригадиром с документами, планами, определяли фронт работ, она даже не всматривалась в лица троих строителей. А потом случайно подняла глаза и встретила такой детский вопросительный взгляд, что сердце дрогнуло: «Кто это?» Хотя было очевидно: этот крепкий высокий парень будет воздвигать стены ее дома, кирпичик за кирпичиком. Лиза взглянула на его руки – рабочие кувалды, явно занимается этим не первый год.
– Давайте познакомимся?
Она предложила это сразу всем, хозяйка же должна знать тех, кто на нее работает! Для нее роль хозяйки, а уж тем более состоятельной женщины, способной построить загородный дом, была внове. На миг увидела себя глазами этих людей: голову держит высоко, глаза холодные, надменный рот. Не объяснишь ведь, что это маска самой застенчивости…
Заставила себя улыбнуться, чтобы смягчить впечатление, назвалась без отчества, а сама с ходу запомнила только одно имя – Игорь. Его имя. Еще подумала, что звучит несовременно, теперь так не называют, последние Игори, пожалуй, остались в поколении их родителей.
А он отреагировал на Лизино имя неожиданно:
– Звучит по-дворянски…
– Почему? – вырвалось у нее. – Обычно все первым делом «Бедную Лизу» вспоминают, а она не была дворянкой…
Он трогательно покраснел – пятна вспыхнули на щеках:
– А мне Лиза Калитина на ум пришла… «Дворянское гнездо». Вы же читали?
– И вы читали?
– Странно для работяги?
Испугавшись, что с ходу и незаслуженно оскорбила его, Лиза торопливо заверила:
– Ничего странного! В наше время людям разными способами приходится зарабатывать на жизнь. Я сама была санитаркой в больнице.
Неожиданно Игорь так и просиял:
– Правда?
Улыбка была открытой, широкой, с намеком на ямочку слева. Лизино сердце так и ухнуло в эту ямочку…
После работы Игорь как бы невзначай задержался, возился с инструментами, пока товарищи не покинули поселок. У Лизы от волнения зашумело в голове, но произнесла она ровным тоном (удалось с трудом!):
– Я предложила бы вам чашку чая, но у меня даже дома еще нет, как видите.
Он рассмеялся:
– Скоро будет! Не сомневайтесь, мы на совесть строим.
– Очень на это рассчитываю…
Его смех показался Лизе, что называется, заразительным. «С таким человеком не заскучаешь». – Она подумала, что это как раз то, что ей необходимо. Брата она любила больше всех на свете, но отдавала себе отчет, что весельчаком его не назовешь.
Оглянувшись на шлагбаум на въезде, видневшийся издали, Игорь застенчиво покрутил чемоданчик… «Вылитый первоклашка с портфелем!» – чуть не ахнула Лиза и едва удержалась, чтобы не погладить его спутанные русые волосы.
– Ну… Тогда я поехал?
– А вам на электричку? Мне тоже. – Лиза подхватила рюкзачок, с которым приехала на участок, чтобы не выглядеть городской фифой с сумочкой.
– Вы не за рулем? – не поверил Игорь.
Даже огляделся, пытаясь отыскать ее машину, но гостевые парковки оказались пусты. Лиза улыбнулась, все сильнее волнуясь от того, что им предстоит вдвоем идти по тропинке вдоль реки. Совсем как в той сказке про Варвару-красу: «Тропинка широкая, а мы все ближе, ближе друг к дружке, ровно мы по узкой идем…» В то время Варя Харитонова еще не вошла в жизнь Воскресенских, болезненного отклика имя красавицы с экрана в душе не вызвало.
– Я не вожу, – призналась Лиза, нацепив рюкзачок. – Некогда было учиться. Да и машины у нас с братом еще нет. Участок в ипотеку взяли…
– С братом?
– Да, мы с ним вдвоем будем тут жить.
Может, это и показалось Игорю странным, только с Лизой он своими сомнениями не поделился.
Протоптанная местными жителями дорожка к станции вилась между густыми островками пепельных колосков и встрепанными кустарниками вместе с их разговором о Тургеневе, которого Игорь читал еще в школе, когда мечтал поступить на журфак. Но потом разочаровался в профессии, чуть не ежедневно вынуждающей идти на сделку с совестью, и в итоге не поступил вообще никуда.
«Как и я», – обрадовалась Лиза, ото всех стыдливо скрывавшая это обстоятельство. В тот раз Игорю тоже не призналась, а потом как-то разговор не заходил…
– А как вы занялись строительством?
– У отца многому научился, когда дачу строили. Я тогда еще школьником был… А сейчас папа болеет, не работает, помогать надо. Мама разрывается между своей ветеринаркой и домом. Вот я и подумал, что больше своими руками нигде не заработаешь…
«Какой хороший мальчик!» – едва не вырвалось у нее, хотя Игорь не выглядел моложе. Только глаза…
– Смотрите, какой шатер! – восхитился он на ходу, указав на ветвистое дерево с огромной зеленой кроной, похожей на шапку гриба.
Шалея от собственной смелости, Лиза предложила:
– Подойдем?
И они нырнули под живой зонт, осенивший прохладной тенью. Правда, вокруг валялись пустые бутылки и окурки, но оба, не сговариваясь, сделали вид, будто не замечают их…
«Какой надо быть сволочью, чтобы портить такую красоту». – Она приблизилась к воде, чтобы не стоять у пепелища. Спиной, по которой пробежали мурашки, ощутила, что Игорь подошел слишком близко. Шевельнешься и уткнешься в него… Лиза так и замерла, решая: шагнуть вперед, рискуя его обидеть, или остаться на месте? Но тогда Игорь может решить, будто она ждет, чтобы он обнял ее… А разве она не ждет? Уже и по рукам озноб россыпью…
Делая вид, будто смотрит на реку, она едва заметно взглянула на лицо Игоря, уже решившегося встать с нею рядом. Ее притягивали его губы, не пухлые, не сладострастные – упаси бог! Но в их рисунке было нечто манкое, хотелось если не касаться их, то хотя бы смотреть… Только он ведь заметил бы, если б Лиза перевела на них взгляд?
«Отвернись! – велела она себе. – Не будь смешной!» И нехотя послушалась…
К берегу, на который они вышли, устремились утки, гнездившиеся на Клязьме, закрякали громко и недовольно. Эти птицы не привыкли просить, они требовали.
– Похоже, их избаловали, – рассмеялась Лиза. – А у меня ничего с собой нет. В следующий раз куплю хлебушка.
– Им нельзя хлебушек. Лучше крупами, только уже сваренными. Или вареной картошкой…
– Но все же кормят хлебом!
– Это да. И кажется, они выживают…
– Не только человек ко всему приспосабливается!
Игорь вдруг схватил ее за плечи и повернул навстречу течению:
– Смотрите, ондатра!
– Где? – Лиза чуть не оглохла от шума крови, так и вскипевшей от его прикосновения.
– Вот же… Видите? Похожа на полено.
Зверька Лиза заметила как раз в тот момент, когда ондатра нырнула в камыши. Радостно вскрикнула:
– Я увидела!
Руки Игоря разжались:
– Вот и хорошо. Теперь вы будете часто с ней встречаться – соседями стали. На Клязьме еще и норки водятся… Надеюсь, вы не станете на них охотиться? На шубу все равно не наберется.
Перебрасываясь шутками, они дошли до станции за пару минут до прихода электрички. Увидев надвигающуюся железную морду, она испытала разочарование: «Вот и все?!» Но Лизу ожидали еще теплое прикосновение его пальцев, сжавших голый локоть, когда Игорь подсадил ее в вагон, и жаркая близость его крупного тела – их притиснула к стенке пышная тетушка, тяжело, с присвистом сопевшая, и они оба едва удерживались от смеха, поглядывая друг на друга.
А потом он вышел в Болшеве…
Лиза доехала до своей станции, бессознательно улыбаясь и чувствуя себя необъяснимо счастливой. Ей казалось, что все только начинается и вместе с домом будет расти и нечто более значительное. Игорь вернется уже завтра.
– Ты сдурела?! – заорал брат, однажды заметив, как Лиза шепчется с одним из строителей. – Нашла с кем флиртовать! У этого парня на каждом объекте по бабе… Хочешь, чтобы тебя поимели за твои же деньги?
– С чего ты взял, что на каждом объекте? – пролепетала она, оглушенная правдоподобностью этого обвинения.
Роман оттащил ее подальше от стройплощадки, развернувшейся на их участке, и они принялись нервно нарезать круги по поселку. Его пальцы больно впились в ее локоть, Лиза отстраненно подумала, что после этого разговора останутся синяки… И не только на коже.
А брат уже сменил тон, заговорил умоляюще, как в детстве, когда без труда уламывал ее:
– Прошу тебя, включи голову. Ну кто ты и кто он?
– А кто я?
– Талантливый сценарист. Ты входишь в мир кино… Да ты там таких людей встретишь! Невероятных. На фига тебе связываться с этим работягой? У него в башке одна извилина.
– Неправда. Он читал Тургенева.
– «Му-му»? Это все читали по школьной программе.
– Ромка, откуда в тебе этот снобизм?
Внезапно Лизе стало страшновато, будто она упустила важный момент, когда вместо брата ей подсунули совершенно незнакомого человека. Но тут же на нее жалобно глянули такие родные глаза брата.
– Сеструня, не связывайся с ним… Ну ты же потом сама жалеть будешь, я-то знаю!
Почему она не спросила, откуда, собственно, это известно Ромке? Поверила на слово.
А брат с этого дня не отпускал ее на стройку одну, вырывался со съемок, отправлялся в «Лесное озеро» с ней вместе. У Лизы это вызывало досаду, ведь ее откровенно лишали свободы действий, но и трогало: оказывается, Ромка так волнуется за нее!
И вот уже дом давно закончен, и в мире кино Лиза Воскресенская вроде немного обжилась, только никаких невероятных мужчин, готовых бросить мир к ее ногам, ей что-то так и не встретилось…
* * *
Лет в десять Ромка Воскресенский тайком стал брать отцовскую видеокамеру, тогда еще кассетную. На чистые кассеты он мужественно копил, отказываясь от школьных завтраков, потому что карманных денег родители им не давали. Не из жадности! Им самим еле хватало на жизнь: мама зарабатывала сущие копейки в детском клубе, где вела кружок бумагопластики (под Новый год в их доме так и роились диковинные снежинки!), а предприятие, где работал отец, в девяностые годы обанкротилось, и бывшему конструктору пришлось заниматься частным извозом.
И все бы ничего, дети никогда не требовали лишнего, но утрата статуса, каким бы условным тот ни был, выбила почву у их отца из-под ног: он стал жаловаться на боли под ребрами, хандрить, кудри поседели, а врачи никак не могли поставить точный диагноз, говорили, мол, сердце в порядке.
– Может, желудок барахлит? – ворчал кардиолог. – Запишитесь к гастроэнтерологу.
А тот не находил сбоев в пищеварительной системе и бубнил:
– Да это сердце сбоит… Тоже мне – кардиолог. Диагностирует через задницу!
Хотя как раз это было в его компетенции…
На всякий случай отец заваривал тысячелистник, который Лиза с Ромкой собирали по всей округе, пил стаканами, до сих пор помнится запах этой горькой травы. Но неопределенность угнетала отца настолько, что однажды он просто не встал с постели. Через три месяца они похоронили его, так и не узнав, что за болезнь скрутила их некогда веселого и красивого папу, в выходные водившего семью на спектакли любимого мытищинского театра «ФЭСТ».
Мама им не сказала.
Она умерла вместе с ним.
Нет, физически она была жива, до сих пор оставалась в их старенькой двушке в Перловке, но словно отгородилась от жизни стеклянной стеной. Как выживают в этом обезлюдевшем для нее мире их дети, мать больше не интересовало… Лизе с Романом казалось, что она через силу дождалась, когда дочь с сыном повзрослеют настолько, чтобы покинуть ее дом.
Комнату на окраине Москвы (только через МКАД перебрались) брат с сестрой сняли на следующий день после Лизиного выпускного. Мать не возразила против того, что дочь забирает Ромку с собой. Нельзя сказать, что не заметила – не отрывала взгляда, пока они собирали вещи. Но у обоих возникло подозрение, будто мама опасается, как бы дети не прихватили чего лишнего. Если и так, то наверняка она беспокоилась лишь о вещах, оставшихся от мужа, но Лиза не могла отделаться от ощущения, словно ей плюнули вслед…
Как они выжили в то время, сейчас самой трудно было понять, но оба старались, стиснув зубы… Лиза сначала мыла полы в больнице неподалеку, где к вчерашней школьнице, худенькой и тихой, отнеслись с сочувствием.
– Лизок, ты полные-то ведра не набирай, надорвешься! Грыжа вылезет, кому ты нужна будешь?
