И снова блоги подростков. Катя не собиралась погружаться во все это с головой. Не хотела. В конце концов, Илоночке всего десять месяцев, и к тому времени, как наступит пубертат, вполне вероятно, у подростков будут другие фишки, другие… как там они в блогах пишут?.. – траблы. Но дятел в черепной коробке так и не угомонился – стучал, не давая покоя. И Катя снова полезла в Интернет в попытках разобраться и успокоиться уже наконец…
«Разве есть в этой жизни смысл?»
«Я устал».
«Я лишний».
«Мне нигде нет места».
«Никому нет дела, как прошел мой день, как у меня дела».
И вот это, как гнилая вишенка на торте:
«Человек может умереть только один раз. А если умрет рано, то просто будет мертвым чуть дольше. Вот и все».
Чем больше блогов и дневников читала Катя, тем сильнее закручивался вихрь чужих фраз, звучавших рефреном у нее в голове. Авторы даже не жаловались. Нет. Просто пытались избавиться хотя бы от части той боли, что грызла их изнутри. Избавиться, выплеснув ее во все принимающую бескрайнюю Сеть.
Или все-таки жаловались?
Пытались привлечь внимание?
Как еще объяснить все эти провокационные фотки, стихи, рассуждения о смерти…
Один из подписчиков просит девчонку выложить фотку ее порезанных рук. А она, значит, ему отвечает: хорошо, мол, только нужно сначала красиво сфоткать.
Вот! «Красиво сфоткать». В этом они все. Привлечь внимание. Это не что иное, как способ привлечь внимание. Они его жаждут, вожделеют, алкают.
А почему?
Логично предположить, что им его не хватает.
Не хватает…
Катя напряженно размышляла. Вспоминала, как она в ее собственном детстве включала вечерами свет во всех комнатах, чтобы не страшно было одной в пустой квартире. Мама раньше девяти никогда с работы не возвращалась, а папа – и подавно. Он занимал важный пост – рулил финансами крупного завода. Мать трудилась бухгалтером. Там же. Родители горели на работе и не представляли, как может быть иначе.
Катя попыталась честно ответить себе на вопрос: страдала ли она тогда от недостатка внимания?
Понятное дело, хотелось видеть родителей чаще. Но вот именно чувства заброшенности, ненужности, тоски… нет, его не было.
Как так? Ведь она помнила: даже на собраниях в школе родители появлялись в лучшем случае раз в год. Может, тогда было другое время и дети с младенчества приучались не требовать внимания? С года – в ясли, с первого класса – самостоятельно шагай по утрам в школу, после школы – сам разогревай себе обед.
Погруженная в размышления, Катя прикусила нижнюю губу.
Нет, не нужно смешивать понятия. Самостоятельность – это одно. Потребность в любви и внимании – другое.
Катя очень хорошо помнила… даже не то, как все было, а ощущение: она и родители – одно целое. Банда. Команда. Несмотря на мамину и папину занятость. Как так? Может, дело в поездках на лыжах в лес (пусть и редко, зато с песнями и валянием в сугробах на опушке)? Или причина в сложносочиненном пироге, который Катя вместе с мамой пекла к каждому празднику? А может, разгадка в том, что родители никогда не отказывались ее выслушать и всегда старались понять? И еще Катя знала: они – за нее. Что бы ни случилось. Даже не знала, а чувствовала. Сердцем и кожей.
«Самая моя большая фобия – узнать, что моя семья меня ненавидит».
Что могло подтолкнуть подростка такое написать? Сегодняшние родители не любят своих детей?
Чушь.
Родительская любовь – это инстинкт.
Катя оглянулась на дверь и улыбнулась. Вот уже год, как она точно знает: любовь к собственному ребенку – одно из сильнейших чувств в мире. Оно поселяется в душе, не спрашивая разрешения, – с непривычки кажется, что душа вот-вот лопнет, не вместив новосельца.
А что, если все эти дети из асоциальных семей? Вдруг иссушенная алкоголем или наркотиками душа не способна вместить любовь к чаду?
Нет. Непохоже. Слишком уж их много – блогов и аккаунтов с порезанными руками и душераздирающими постами. И потом… некоторые профили явно принадлежат детям из благополучных семей – фотки из поездок за границу, учеба в престижных гимназиях и лицеях… Вот, например, этот утопающий в пепельных розах аккаунт. «Инесса. Заварной крем со вкусом перца» – гласил заголовок.
Они встречались уже четыре месяца, и за это время Дэн ни разу не преподнес ей ни цветов, ни хотя бы шоколадки. Не то чтобы Вероника жаждала подарков – понимала: Дэн – школьник, а не бизнесмен. И потом разве любовь в подношениях измеряется… Но все же в Международный женский день она из-за этого расстроилась. Плакала даже, если уж говорить честно.
Хотя дело было не только в презенте. Дэн исчез. Еще 7 марта исчез – в школу не пришел, не позвонил и ни разу не появился онлайн. Сначала Вероника была уверена: он готовит ей сюрприз. А пропал, чтобы вау-эффект произвести: этакое «та-да-да-таам» с цветами и песней под балконом. Ладно, пусть даже без песни, но с походом в кафешку или кино.
8 Марта Вероника встала ни свет ни заря. Не спалось. И потом нужно же было принять ванну с маслом апельсина, сделать маску для лица, красиво подкраситься. Долго крутилась у зеркала, укладывая волосы то так, то этак. Начала ждать с девяти утра – поминутно проверяла мейл, теребила в руках смартфон, выглядывала в окно. К обеду радостное предвкушение почти сошло на нет. А к восьми вечера Вероника поняла, нет, скорее – почувствовала: зря она ждет. Напрасно. И тогда Вероника сорвалась.
Роль спускового крючка сыграл комплимент отца: «Ты сегодня так красиво причесалась!» У нее будто что-то в голове замкнуло: выбежала из-за праздничного стола и скрылась у себя в комнате. С ней раньше никогда такого не случалось. Вероника всегда гордилась тем, что она выдержанная, невозмутимая. А тут… ничего с собой поделать не могла. Ревела, уткнувшись в подушку, как истеричка. Корчилась на виду у мамы, папы и заглянувшей к ним в гости коллеги.
– Оставьте меня, оставьте, пожалуйста! Прошу вас, оставьте! – захлебываясь слезами, просила она испуганных родителей.
А через два дня Дэн объявился как ни в чем не бывало.
– В Питер по делам гонял, – небрежно бросил он.
Ну, в самом деле, не могла же Вероника вот прямо взять и спросить: «А почему ты меня не поздравил с Восьмым марта?» Нельзя же так – в лоб. Родители воспитали ее тактичной девочкой. Она твердо усвоила правило «трех не»: не показывать, что тебе больно, не навязываться, не повышать голос. Вероника впитала это правило с молоком матери, вузовского преподавателя английского языка. Правило попало Веронике в кровь вместе с генами отца, декана в том же вузе.
Может, у Дэна с карманными деньгами проблема и он постеснялся появиться ей на глаза без подарка. А про Питер соврал. Да мало ли что. Главное, он ее не бросил (а ведь она так этого боялась). Главное, Дэн по-прежнему с ней. У них же все хорошо. Хорошо ведь?
Так вот эту футболку – первый и единственный подарок – Дэн принес Веронике через несколько месяцев после злополучного 8 Марта – в день ее рождения. Голубая такая футболка с милым единорожком на груди. Дэн опоздал на час, поэтому подарок он вручал при всем честно́м народе. Нет, гостей было немного: Вероника позвала троюродную сестру, двух девчонок из класса и сына маминой подруги – кучерявого очкарика Витьку.
До этого случая Веронике ни разу не приходило в голову замутить пати. То есть дни рождения она, конечно, отмечала, но гостей при этом звали родители – родственников там, друзей семьи, ну вы понимаете… Только раньше у Вероники парня-то не было, а теперь появился. И вряд ли Дэну было бы интересно чинно сидеть за столом с незнакомыми тетками и их мужьями. Поэтому Вероника уговорила родителей, чтобы они отправились в гости, оставив квартиру в ее полное распоряжение. Уболтала позволить ей устроить СВОЮ собственную вечеринку. Без взрослых.
Вероника сама приготовила угощение. А она, между прочим, к тому времени уже плотно сидела на диетах. Но (надо же!) ей вдруг страшно понравилось колдовать над праздничными блюдами. Раньше она за собой такого не замечала. А тут вдруг кайф от процесса словила.
Девчонки яства оценили. И Витьке, кажется, тоже все понравилось – он хоть ничего и не сказал (Витька – молчун), но уминал за обе щеки. А Вероника плоды собственного труда даже не попробовала, а ведь, пока ждала гостей, думала: не утерпит и – прощай диета. Выручило то, что, во-первых, она беспокоилась из-за отсутствия Дэна, а во-вторых, у нее было такое странное чувство, будто ей достаточно того удовольствия, которое она испытывает, видя, как едят гости. Да, это было именно настоящее удовольствие. Почти как чувство насыщения.
А потом пришел Дэн и подарил футболку. Голубую такую футболку с милым единорожком на груди. Вероника обрадовалась. Не потому, что у нее появилась новая футболка. Тряпок у нее и без того полный шкаф. Но ведь Дэн что-то выбрал специально для нее, у нее теперь есть что-то от Дэна. ОТ ДЭНА.
Радовалась целых три минуты – пока по просьбе девчонок обновку не примерила.
Нет, в футболку она все-таки хоть и с трудом, но влезла. Только зря она вернулась к гостям, не посмотрев на себя в зеркало. Хотя что бы это изменило?
Девчонки прыснули, Дэн криво улыбнулся. Витька, правда, остался абсолютно бесстрастным (пережевывал канапешку).
– Эко единорога расплющило, – хихикнула Маринка.
В гостиной больших зеркал не было, и Веронике пришлось выйти в прихожую.
Да… А она-то считала, что здорово похудела. Корова несчастная. Если бы у нее имелась сила воли, если бы она была способна на что-то сто́ящее, единорог в таксу бы не превратился. Не растянулся бы уродливо на ее туловище.
И все-таки Вероника не расплакалась. Собралась. Сумела. Не раскисла. Переоделась в балахонистую блузку (чтобы жирные телеса не так в глаза бросались) и продержалась до конца вечеринки.
Как только гости ушли, Вероника бросилась к компу. Открыла страничку группы «Худее, еще худее» и принялась разбираться, что она делает не так.
Почему я не могу дать ему отпор? Почему он действует на меня как удав на кролика? Уставится странным «куриным» взглядом, и все – я парализована. Как дурочка пришибленная – боюсь слово сказать. Да кто он такой? Чужой дядька, нагло поселившийся у нас дома.
Другое дело, если б я в принципе не умела за себя постоять. Так ведь нет – умею. Вспомнить хотя бы эту историю с переходом в нынешнюю школу.
Я и не тешила себя надеждами, конечно, что одноклассники примут меня с распростертыми объятиями. К новичкам везде настороженно относятся. Я сразу приготовилась к тому, что станут присматриваться, косые взгляды бросать, может, даже испытывать. Но что вот так гнобить будут – нет, не ожидала.
Хотя, если разобраться, по-настоящему меня невзлюбила всего одна чикса. Только мне не повезло – она в этом классе вроде как вектор задает. Ну, знаете, такие в любой школе есть – типа самая крутая барби на районе. Не представляю, чем я ей помешала. Барби из меня точно никакая. Где вы видели черноволосую барби, да еще с короткой асимметричной стрижкой. И ростом я не вышла. И потом тряпки. Меня выворачивает ото всех этих стразиков, каблуков, платьев в обтяг. Брр… Худи и джинсы – вот что мне нра. Ну, можно еще комбез. Желательно черный.
В общем, непонятно, чего она окрысилась, Марина эта белобрысая. Я еще ни о ком в новом классе представление составить не успела, а она уже смотрела на меня, как на мокрицу. И при этом хихикала и шипела что-то на ухо соседке по парте. Потом в ход пошли шпильки. Мол, а что, гнилостно-зеленые и траурно-черные шмотки – мода из Западного Бирюлево? Только мне фиолетово. Как хочу, так и одеваюсь. Мне так удобно. Мне так нравится. Разве я обязана меняться только для того, чтобы подстроиться под вкусы какой-то выдры? Я на Маринкины подколы – ноль внимания. А ее это нереально выбешивало. Сама улыбается, скалит зубы, как акула, а глаза злые-презлые.
И пусть бы. Мне-то что. Только, как я уже говорила, она в классе типа трендсеттер: все на нее смотрят и делают как она. Девчонки – кто из страха, что она их высмеет, а кто просто по натуре подлизы. Ну а мальчишки – что с них взять. Они за такими, как Маринка, всегда толпами ходят. Это ж биология: чем ярче губы у самки, тем глупее выражение морд у окружающих ее самцов.
Вот так и пошло. В угоду Маринке надо мной начали смеяться остальные. Вскоре фраза про Западное Бирюлево превратилась в мем: стоило кому-то в классе лохануться, как ему говорили: «Ты что, из Западного Бирюлево?»
Со мной никто не хотел сидеть. Та девчонка, к которой меня посадила классная, когда я только пришла в школу, однажды прямо на уроке собрала вещички и перебралась на заднюю парту. Угарно было наблюдать, как, пока она сгребала в рюкзак книжки-тетрадки, у нее на лице деланое отвращение боролось со смущением. Ржака же. У девахи буквально на лбу было написано, что ее подговорили так поступить и что ей самой от этого не по себе.
Я особо не парилась. Держалась особняком. В конце концов, все они однажды исчезнут из моей жизни. Школа закончится, и прости-прощай. Зачем трепать нервы из-за случайных людей? И потом… я привыкла. Нет, в старом классе меня не обижали. Но и друзей у меня там тоже не было. Ну, если не считать хакера Славика. Да и то он не в нашем классе учился, а в параллельном. Мы с ним поэтому, видать, и подружились, что похожи: он белая ворона и я пернатая той же породы. Или, может, потому, что в соседних подъездах жили. Хотя при чем тут где мы жили, – мы ж в основном в Сети общались, ВКонтосе. Ну, сейчас-то – ясное дело, на другой конец города не наездишься. Но и раньше мы только виртуально трепались, а в школе просто кивали друг другу, и все. Мол, привет-привет.
В общем, я всегда была сама по себе. Не из высокомерия, нет (хотя некоторые именно так и думают). Просто у меня не получается сходиться с людьми. Смотрю, как девчонки обнимаются при встрече, делятся секретами, ходят вместе гулять… И мне кажется, что они инопланетянки. Как у них это получается? Как? Разве непреодолимая сила не тянет их закрыться, спрятаться в скорлупе, надеть забрало? Разве у них в голове не звучит свистящий шепот: «Не подходи. Не подставляйся. Они предадут тебя. Обязательно предадут»?
Что-то я отвлеклась.
Вернемся к нашим баранам. К овцам, точнее сказать.
Я, значит, вся такая гордая, сидела за третьей партой на среднем ряду. В одиночестве. Как Робинзон на необитаемом острове. И даже и не помышляла о поиске Пятницы. А Маринкина парта на том же ряду – пятая. То есть когда Маринке нужно было выйти из класса, она неизбежно проходила мимо меня. Не думайте, что я просто так треплюсь – это важно для истории.
Ну так вот. Шел урок географии. У меня на столе много чего лежало: пособия там разные, контурные карты, атлас, тетради. А еще – раскрытый пенал с цветными карандашами: мы над картой России работали.
И тут слышу Маринкин голос: мол, Ольга Михайловна, можно ли выйти. Училка говорит: «Иди». А через несколько секунд все мои вещички со стола на пол летят. И Маринка такая:
– Ой, что-то упало.
Обернулась, невинно похлопала длиннющими крашеными ресницами и дальше, вихляя задницей, отправилась. А ведь она нарочно рукой все с моего стола смахнула. Я видела. Видела!
Я застыла. Превратилась в камень. Камень, по которому кто-то незримый лупит долотом: «Один, два, три, четыре…» После двенадцатого удара я вышла из оцепенения и подняла руку:
– Ольга Михайловна, мне нужно выйти.
Учительница кивнула, и я покинула класс.
Если бы Маринка задержалась в туалете (например, сделала бы еще пару селфи возле зеркала, по своему обыкновению), я, быть может, остыла бы. Вспомнила бы об обещании. И ничего бы не произошло. Но Маринка спешила доделать контурную карту, потому как в конце урока работу нужно было сдать. Это Маринку и подвело.
Я ее встретила аккурат на выходе из туалета. Ни слова ей не сказала. Ни до, ни после того, как втолкнула обратно в туалет, отработанным приемом сбила с ног и придавила за шею к полу. Просто держала, молчала и смотрела в ее злющие глаза. Впрочем, глаза очень быстро из злющих превратились в испуганные.
– Пусти меня! Ты что, с ума сошла? Пусти, пожалуйста. Ксюш, извини, я больше так не буду, пусти.
Я так и не сказала ей ничего. Просто отпустила и ушла. Она вернулась в класс минут через десять.
После этой истории травля прекратилась. Как отрезало. Маринка держалась от меня подальше. Изредка я встречала ее настороженный взгляд. Как только она замечала, что я на нее смотрю, лицо у нее сразу делалось приветливым и дружелюбным.
Ну-ну.
Не знаю, рассказала ли Маринка кому-нибудь о том, что произошло в туалете, или нет. Но, во всяком случае, остальные меня гнобить тоже прекратили. Мем про Западное Бирюлево вышел из употребления. Нет, я не говорю, что с тех пор вокруг меня летали сплошь сказочные розовые пони (или как там говорят: мухи, что ли). И друзья у меня так и не завелись. Одноклассники меня просто избегали, сторонились, не замечали. И пусть. Не очень-то и хотелось.
А обещание… Да, тренер по карате взял с нас, учеников, обещание никогда не использовать приемы за пределами додзё, кроме как для самообороны. Но, во-первых, это, можно сказать, и была самооборона. А во-вторых, должна ли я держать обещание, данное человеку, который меня предал?
Заинтересовавший Катю блог вела худеющая девушка. Одна из «бабочек», как они себя называют. Та, что начинает утро с просмотра мотивашек в пабликах, посвященных диетам. Та, что носит красную нить на правом запястье. Та, что свято верит: лучший рацион – голод.
Чтобы рубить фишку, Кате пришлось долго изучать матчасть по тематическим статьям в Инете – иначе некоторые записи в дневнике Инессы казались бредом сумасшедшей. Все эти отвесы, красные и фиолетовые нити, читтинги и мотыльки сбивали с толку. А аббревиатура? ЖП, МЖ… Катя сперва совсем не то подумала. А оказалось – жесткая питьевая диета и маложор, «простигосподи».
Впрочем, Катин выбор пал именно на Инессин блог не просто так. Среди огромного количества дневников с хэштегом #похудение этот выделялся наличием в нем интересных мыслей. Нет, в посте «За день: огурец и две чашки зеленого чая. Горда собой» тоже присутствует мысль (автор же хотел что-то до читателей донести, разве нет?). Но ведь ни за что не поймешь, как человек дошел до жизни такой. Нет, не поймешь. А Кате хотелось.
Вот, например, как Инесса объясняла, почему она режет себе руки:
«Иногда мне мерещится: кто-то коварно, исподтишка впорол мне ледокоин. Я ничего не чувствую. Совсем ничего. Боль уходит, но вместе с ней уходит и способность сопереживать, радоваться, волноваться… Уж лучше бы осталась боль. И тогда я беру лезвие, чтобы почувствовать. Хоть что-то почувствовать. Чтобы убедиться: я жива».
Это пишет школьница? Серьезно? Что такого она могла успеть пережить? Она же ребенок еще. Чувства не притупляются так рано. Нет. Так не бывает. Не бывает же?
Имелось у Инессы и собственное мнение о пресловутом конфликте отцов и детей:
«Они нас никогда не поймут. Время сейчас другое. Мы другие. Это необратимо».
И еще:
«Люди становятся взрослыми тогда, когда исчезает их атмосфера. Попробуйте почувствовать атмосферу своих родителей. Ничего у вас не получится. Из-за этого взрослые и подростки все равно что животные разных видов».
Атмосфера человека… Катя задумалась: атмосфера праздника, атмосфера места – это она понимала. А у людей разве есть атмосфера? Человек – он сегодня грустный, а завтра веселый. Вот он сердитый, а вот кто-кто сказал ему нужные слова, и человек успокоился. Может быть, Инесса имела в виду, что некоторые люди умеют создавать вокруг себя ту или иную атмосферу? Тогда да, правда. Только разве это от возраста зависит? Катя вспомнила несколько вполне себе взрослых людей, умеющих мастерски управлять атмосферой. С Димкой, например, легко, весело, рядом с ним не думается ни о чем серьезном. Потому что он не парится? Потому что легкомысленный? Излучает флюиды беззаботности? Или это и есть его атмосфера и он, получается, еще не повзрослел? Кате вдруг сильно захотелось обсудить с Инессой многие вопросы – расспросить, поспорить.
Нет, глупости. Вряд ли девчонка будет откровенна с незнакомой теткой. Катя вздрогнула, когда осознала, что мысленно назвала себя теткой. Ну вот, приехали. Неужели она именно так себя ощущает? Тридцать три. Да уж, не подросток, конечно. Но ведь не тетка же.
Не тетка – вон еще и на авантюры способна. Сейчас возьмет и рискнет: создаст аккаунт, притворится подростком. Вдруг Инесса раскроется? А что? Подружиться. Разобраться во всем. Это должно сработать.
А ведь она, Катя, может помочь Инессе. Исподволь, незаметно направить, научить. Подсказать, в конце концов. Это будет не обман, а мистификация с благими целями.
Катя поднялась из-за стола, подошла к окну, взяла за ручку стоявший на подоконнике длинный серый чайник.
– Попей, Аркадий. Ну-ну, не принимай такой независимый вид. Я в курсе, что ты неделями без воды можешь обходиться. А все же влага и тебе нужна, хоть ты и кактус.
После того как Катя полила все цветы в квартире (да-да, у каждого растения было имя), она вернулась к компьютеру и быстро заклацала по клавиатуре.