полная версия

Юрий Андреевич Бацуев
Сусеки

Полная версия

9.07.2019г

Двое суток я находился вне зоны обитания уток. В первый день я почему-то не захотел подниматься на плотину, а на второй день вообще не ходил на речку. И вот я вновь на плотине. Очертания водоёма изменились. Часть воды пустили по каналам на полив сельхозугодий. За плотиной местами распластались отдельные островки. Воды стало меньше. Я, как всегда, высматривал своих уточек, но не находил. Естественно, стал смотреть вниз, заглядывая в знакомый мне сегмент суши, обросшей травой, где в последний раз укрывались уточки от зноя. Сразу, напрямую, их не было видно. Тогда я попытался сначала перегнуться через перила, чтобы детально разглядеть «сегмент травянистой суши», и тут обнаружил светло-серое пятно, которое едва просматривалось среди травы. Я стал внимательнее вглядываться, но торчащих головок с клювами не обнаруживалось. Я пошёл дальше по плотине и даже вышел на левый берег, по ходу с разных мест приглядываясь к исследуемому «сегменту». Вспомнил вдруг студента Овдина, который был близорук, но чтобы разглядеть уравнения на доске, соединял две пары пальцев обеих рук, образуя таким образом своеобразный «микроскоп» – маленькое отверстие, сквозь которое вырисовывались детально предметы и даже буквы. Действительно детали «сегмента» теперь просматривались чётко. И мне даже вырисовались два тёмно-серых пятна, которые я представил искомыми уточками, прижавшимися друг к другу. Но как бы я не ухитрялся видоизменить оконце моего микроскопа, головок птиц я не различал. И каких-либо движений не улавливал. Зато мне на сто процентов хотелось быть уверенным, что это они там, мои уточки, укрылись под травой и что это их серенькие тельца, прижатые друг к другу, отдыхали от полуденного зноя. Мне так этого хотелось, что я просто поверил в это, и, успокоившись, направился

домой…

Через три дня Пономарёвы сказали мне, что «малыш встал на крыло, и вчера уточки взлетели вместе».

А вскоре я «ни с того и ни с сего» заболел. Меня качало из стороны в сторону, слабость одолевала невероятная, я едва держался на ногах. Безнадёжно-гнетущие ощущения надвигающейся смерти посещали меня то и дело. Давление колебалось в самых нижних пределах. Оказалось, что в моём организме катастрофически снизилось содержание гемоглобина. Тогда-то я и вспомнил сон с верблюдами, тот сон оказался «вещим». Только через месяц я пришёл в себя и стал снова появляться на речке. А желания мои, пока я болел, тоже осуществились: книги попали в интернет – и на английском языке, и на русском.

«Где же ты, моя любовь?»

9.08.2016г

Намерен был, как всегда, совершить моцион у речки, и вдруг спонтанно, когда ещё ехал в автобусе, решил посетить церковь. Даже сам удивился такому решению. Но это было кстати. Надо было поставить свечи за благополучие близких людей и за успех моих внучек, которые поступали в институт искусств и ожидали результатов зачисления их на грант. В кармане моём набралось изрядно мелочи, я взял пять свечек, а остальные монеты предложил служительнице поменять на бумажные деньги. Купюру в двести тенге я тут же опустил в ящик пожертвования. Осталась у меня вторая двухсотка и мелкие монеты. Но, когда я трижды перекрестившись, вышел за ворота церкви и, накинув свой картуз на голову, воззрился на небо, то ни прямо передо мной, ни всюду в небесах, даже над горами, не было ни одного облачка. Машинально я залез в карман куртки, и совершенно неожиданно моя рука загребла монет ещё на двести тенге, словно я полчаса назад не пытался избавиться от неё. «Ничего себе, – подумал я, – чистое небо, да ещё и горсть монет. Не так, однако, печальна жизнь, как порой нам кажется, иногда стоит порадоваться и житейским мелочам».

Я пошёл в сторону реки в бодром настроении, где, выбрав в тенёчке удобный валун, не замедлил описать происшедшее со мной маленькое чудо.

…У спортивных снарядов один физкультурник руками бил по мячику, который на резинке был укреплён к шапочке у него на голове. От ударов мячик отлетал в разные стороны, но руки виртуозно отбивали его. Видимо, «жонглёр» вырабатывал реакцию.

Я пошёл вверх по руслу и, удалившись на приличное расстояние от физкультурника, облокотившись на перила, стал смотреть на воду, которая каскадами скатывалась вниз. Денёк, как я упоминал выше, выдался хороший – по-прежнему не было ни одного облачка на небе, вода в реке чистая, голубоватая. Монотонный шум реки, завораживая, не отпускал меня. Вспомнилась речка Казачка, она высоко в горах впадает в реку, которая доходит сюда. Наверное, потому и вспомнил момент, когда в 58 году, почти 60 лет назад, я ехал верхом на коне по ущелью Казачка. Почему-то ехал один, хотя маршруты положено совершать вдвоём. Наверное, надо было проехать вверх и просто отобрать в верховьях реки пробы воды из родников, впадающих в Казачку. Всплыли воспоминания. Мы тогда стояли в ущелье Большой Алмаатинки как раз напротив второй ГЭС на сопке, покрытой елями. Там мы расположились лагерем на время, пока совершались маршруты в заданном районе.

Вечером, пользуясь тем, что рядом посёлок, мы пошли на танцы в клуб. И хотя в отряде находились девушки – практикантки из Миасского техникума, в тот вечер мы оказались на танцах без них. И, разумеется, резко выделялись среди местных парней. В основном здесь были балкары, переселённые с Кавказа. Их парни здесь ухаживали за русскими девчонками, своих-то на люди не выводили – не положено. В тот вечер на танцах я познакомился с местной девушкой, пошёл её провожать. Помню, сидели с ней на брёвнах развлекали друг друга, рассказывая наиболее примечательные моменты из жизни. Разумеется, обнимались и целовались.

На следующий вечер снова появились на танцах. И почти у каждого из нас была местная девушка. Балкарские парни, конечно же, не могли смотреть на это спокойно. Ко мне подошёл один из них и спрашивает: « У тебя серьёзные намерения насчёт Тани?» – Да, конечно, – отвечаю я, хотя совсем ещё не имел никаких намерений. «Ну, ладно, – сказал парень, – смотри, не дури с ней». Я обещал. Но им, наверное, не хотелось выжидать и наблюдать, как наши ребята уводят из-под носа местных девчат. Перед концом танцев – они спровоцировали скандал. Не успели мы выйти наружу, как они двинулись на нас толпой. Хорошо, что среди нас оказался Коля Беляев – бывший детдомовец – удивительно коммуникабельный и миролюбивый человек. Едва мы унесли в тот вечер ноги, такова была их нетерпимость к чужакам. «Серьёзных» отношений я тогда вообще ещё не планировал. Мне нравилось быть холостяком. К тому же в нашем лагере была девушка из Миасса, которая мне нравилась. С ней бы я наверняка задумался о «серьёзных отношениях». Так она была мила и желанна мне. Но я приехал в отряд слишком поздно, и чувства мои не успели проявиться, и девушки-студентки вскоре уехали – закончилась практика. Осталась в памяти только песня, которую они пели.

Ветер догорает над рекою,

Тихо над посёлком в этот час,

Я хочу, чтоб ты была со мною,

Но тебя со мною нет сейчас.

Припев:

Тихий вечер, тёплый вечер –

Я такие вечера люблю.

В этот тихий, тёплый вечер

Я о тебе, любимая, пою.

Они уехали, и я вдруг почувствовал, как мне «её не достаёт». Свою тоску по Людочке я свалил на осеннюю непогоду:

Гадкая погода:

Холодно, дождливо,

Отцвела природа –

И в душе тоскливо.

Грусть неотвратимая

В полевых шатрах,

Без тебя, любимая,

Мрак царит в горах.

Свою запоздалую стихотворную тоску я отправил в Миасс, и ещё долго сожалел, что не установил тогда должный контакт. Даже сейчас передо мной та девушка – голубоглазая с русыми короткими волосами в облегающем чёрном свитере. А потом, уж не помню от кого, я узнал, что она полюбила кого-то в Миассе, а тот не разделил её чувств, и она безысходно страдала. А сейчас я вспомнил и другую песенку, которую мы распевали уже в армии:

Где же ты, моя любовь,

Для кого твои глазки горят,

Для кого твоё сердце стучит,

С кем ты делишь печаль?..

Так, уйдя в воспоминания, я стоял на берегу речки и не заметил, как за моей спиной на скамейке расположились две женщины, до этого занимавшиеся «скандинавской» ходьбой с лыжными палками. В последнее время такое увлечение здесь стало почти повальным.

– Ты счастливая, – говорила одна из подруг, – и тебя любит муж.

– С чего это ты взяла? – удивилась её спутница.

– Так он же называет тебя Дульсинеей, принцессой.

– А ты знаешь, кто такая Дульсинея?! – громко возмутилась подруга. – Это же деревенская девка, необразованная баба, и от неё пахнет потом. Этим именем он унижает меня, а не возвеличивает…

Далее их беседа продолжалась на повышенных тонах, и я удалился, не смея их смущать и мешать их беседе, хотя меня прямо подмывало желание вторгнуться в их разговор и оправдать Дон Кихота, пылко полюбившего Дульсинею. Ведь Дульсинея была идеалом воображаемой им женщины. Она стала его мечтой, которую нельзя было не любить, и не восхищаться ею. А как только рушится эта «мечта», принцесса сразу превращается в обычную «потливую бабу». Анна Керн, воспетая Пушкиным, как «гений чисто красоты» – это тоже плод его мгновенного воображения. Известно, что позже Пушкин высмеивал Керн. Но это уже было потом. И как только «женщина мечты» превращается в обычную женщину, – сразу исчезает восхищение ею, и наступает безразличие, или даже раздражение. Если же женщина «томит» твою душу всю жизнь – это и есть настоящая Любовь. А как только опускается твоё воображение на землю, любовь пропадает. Томление будет, но только, как «естественная потребность» или, как привычная неотъемлемая необходимость, не более. Обычная же жизнь – это взаимное терпение, притворство и желание не обидеть ставшего близким тебе, некогда воспламенившим тебя, человека. А что такое настоящее большое неповторимое чудо любви, я выразил своими выстраданными чувствами, которые застряли в моём сердце как

АККОРДЫ ЛЮБВИ

1

Озарение

Неведомое кроткое создание,

Загадка моего воображения:

И радость ты, и нежность, и страдание –

Беда моя, тоска и упоение.

Мечта моя, земная и желанная,

Томление моё неодолимое.

Нежданная, негаданная, странная –

И беспредельно мною ты

Любимая.

2

Порыв

Я хочу купать тебя в любви:

В море волн и в ливени рассветов,

Только ты решись, и позови –

Я приду к тебе, любимая,

Хоть где ты…

3

Кто ты? –

Ты всё в одном лице:

Невеста, дочь моя, сестра и мама…

Моя любовь к тебе

Быть может травмой

Для близких и родных,

Как пуля во свинце.

Но я ласкать тебя и целовать хочу,

Лелеять, обожать, любить и нежить.

Ты мой мечтанный форт –

Тоска и безмятежность.

И вздох моей души –

Об этом и кричу.

4

Как хорошо безудержно пылать,

Забыв самоконтроль и пульс сердцебиения!..

Смеяться, петь, печалиться, рыдать –

В святом наплыве откровения!

С любимой только можно так пылать!..

5

Апогей

Я хотел бы в тебе раствориться,

И чтоб ты растворилась во мне.

Чтобы мы не могли разделиться –

Не хочу, чтоб была ты во вне.

Мы сольёмся с тобой воедино,

Не на миг, а сольёмся навек.

Будет жить

Полнокровно-счастливый

Двуединый из нас человек.

29.03.2017г Речка Б. Алмаатинка. У моста, возле «Бунгало»

Слушаю аудио – исполнение произведений Ивана Алексеевича Бунина

По-моему, никто из писателей так не описывает природу, как он.

Господь наделил его такой наблюдательностью, какая редко у кого есть.

Мне кажется, Тургенев, бродя с ружьём по лесу, наблюдал, потом записывал впечатления, а потом талантливо использовал их в произведениях. А Бунин, уверен, обладал такой особой памятью видимого окружения, что потом просто, уединившись и представляя прежде видимое, описывал так, словно списывал с натуры. Да так, что всё воспринимается тобой как очевидное. А какое точное изображение! Какое богатство слов, верно отражающих картины в его повествовании. Изумительный писатель. Порой кажется, что он в плену деталей, что они, эти детали давлеют над ним и просятся к отражению на бумаге на столько, что обволакивают и поглощают саму суть, ради которой затеяно произведение. Мне даже кажется, что он порой и придумывает фабулу, чтоб только не расплескать видимое ранее окружение природы, желая запечатлеть непременно перла и жемчуга, пока они не затуманились в памяти. Удивительный писатель, особенно в мастерстве изображения природы и душевных своих оттенков и проявлений.

Как зримо представляешь всё то, о чём он пишет. Показывает он картины в динамике, в сиюминутном измерении, в красках и запахах, будто он за тебя выразил то, о чём ты едва ли смог найти нужные слова. Он будто помог тебе в ощущении, восприятии окружающего мира, на который ты только взглянул, а он уже выразил. Причём, описывая порой серые будничные моменты, он находит такие яркие и точные краски, что блёклый для тебя мир оживает благодаря его словам, и делается краше. Это поразительно! Обычная привычная серость превращается в прекрасное. И ты думаешь, да ведь не так скучен блёклый мир. Он ярок, выразителен и интересен. Ты только внимательно приглядись в него. И всё это благодаря Бунину.

11.02.2018г. Стою на плотине. Горы и город в сизом мареве. Спустился в долину. Деревья покрыты толстым слоем инея. Мрачновато. Но в 11-40 солнце стало пробиваться сквозь серую мглу. И буквально через десять минут выросли перед взором сперва горы, а потом и очертания городских зданий. И вот уже день стал радостным и на душе посветлело. Стали появляться взрослые люди с детьми и санками. А пожилые «ходоки» с лыжными палками размеренно вышагивают согласно заданному ритму «скандинавской» ходьбы. Благодать. Я спустился ниже по руслу. Со мной поравнялся Рома Шульц с коляской, в которой блаженно спит его сынок. Рома – друг моего сына. Талантливый дизайнер. В своё время он выполнил, по моей просьбе, рисунок геолога, который я использовал на обложке своей книги «Увидеть весь мир в крупице песка». Сейчас он катил коляску со спящим сыном вверх по руслу к плотине. И пока совершал круиз, я, вдохновившись, написал для него стихотворение, которое вручил ему тотчас, как только он поравнялся со мной:

ЭКСПРОМТ РОМАНУ

ШУЛЬЦУ

А по речке иссушённой,

Растерявшей водный пульс,

Отрешённый, полусонный

Ходит Рома Шульц.

Красно-чёрную коляску

Он, как лоцман, в путь ведёт:

Избежать он должен тряску –

Он наследника везёт.

Безмятежный и беспечный,

Спрятав носик свой в тенёк,

Драгоценный человечек

Спит в коляске твой сынок.

19.05.2015г. Мой мир. О картинах.

Что я покупал бы охотно, так это картины. В МЕГЕ, которая расположена на правом берегу речки, понравились с выставки на продажу картины Ведерникова «В горах Заилийского Алатау» («Медвежье ущелье» и ещё кое-что) и Атырбаевой «Утиные места» и «Зимняя пора». Но я бы предпочёл что-нибудь о пустыне – барханы и о степи – простор нелюдимый, дикий, навевающий полное одиночество, напоминая о геологическом прошлом. Ещё бы мне хотелось слышать в моём небольшом воображаемом полупустом картинном зале – звучание музыки, чтобы она лилась неназойливо, умиротворяюще. В общем, приятные взору картины и музыка Моцарта (Маленькая симфония) или Вивальди (Мэми блю) – что-то такое.

«О, МЕМИ БЛЮ…»

на музыку Вивальди

Обилие цветов

И неоглядность моря,

Загадку слов волшебных

«я люблю»,

Беспечность крайнюю,

Невыразимость горя

Несёт в себе мелодия

«О, мэми блю…».

«О, мэми блю…» -

В душе теперь не прячу

Тепло любви,

И радость бытия.

Сливаясь с музыкой,

Я и смеюсь, и плачу,

И верится,

Что буду счастлив я.

Аккорды звуков

Солнечно-печальных,

Слетая с диска,

Трепетно парят…

Я недругам своим

Обиды все прощаю,

Когда звучит

Оркестр Мориа.

* * *