Юрий Горюхин
Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза
Часть I
Депо номер 2. Год 1986
Глава первая
О молодой девушке тяжелого физического труда и об экологически чистом, но неповоротливом общественном транспорте
2 марта
В семь ноль-ноль старенький, перемотанный черной изолентой «ВЭФ-202» сквозь треск и шипение эфира пропищал сигналы точного времени. Антонина Загубина равнодушно посмотрела на лежащий в ящике для инструментов радиоприемник и озабоченно перевела взгляд на строгий график движения восьмого маршрута. Она опять отставала. Антонина вздохнула, представив визгливую выволочку Зинки-диспетчерши и неспешное, с насмешливым матерком, распекание завгара Шишкина. Тяжело вращая огромное рулевое колесо, она медленно повернула свой неуклюжий синий троллейбус с проспекта Октября на улицу 50 лет СССР, притормозила и облегчено вздохнула – дуги в этом коварном месте, где они даже у Василия Загогуйлы слетали, на этот раз с проводов не слетели. Антонина подъехала к остановке «Спортивная» и открыла двери. Пока будущие пассажиры нервно влезали в троллейбус, приемник «ВЭФ-202» торжественно передавал свежие новости. С высокой трибуны 27-го съезда КПСС молодой, энергичный Генеральный секретарь, могущий говорить «без бумажки» неограниченное количество часов, пообещал стране в честь дня своего рождения безъядерный мир к 2000-му году.
«Хорошо бы», – подумала Антонина под бурные аплодисменты делегатов и еще подумала: «эх, выйти бы замуж за Ваську и родить мальчика с девочкой, чтобы они жили счастливо и безмятежно в безъядерном мире». Тем временем «ВЭФ-202» снова затрещал, а молодой энергичный генсек опять поздравил страну со своим юбилеем и пообещал каждой советской семье все к тому же, 2000-му году еще и отдельную квартиру. «Не может быть!» – первый раз в жизни не поверила радиоприемнику Антонина, но тут же исправилась и возликовала: «эх, отбить бы у Зинки завгара Шишкина, развести его с женой Лёлей, выйти за него замуж и рожать в отдельной квартире в безмятежном безъядерном мире мальчиков и девочек!» Но вдруг Генеральный секретарь властно прервал бурные и продолжительные аплодисменты: «Тихо, товарищи, тихо!». И обратился к Антонине: «А ты, товарищ водитель троллейбуса восьмого маршрута госпожа Загубина, двери-то закрой! Рабочий класс в салон уже набился до отказа и с нетерпением ждет, когда его повезут на заводы и фабрики создавать материальные ценности для построения светлого безъядерного будущего с отдельными квартирами! Ведь ты, голубушка, в светлый день моего пятидесятипятилетия отстаешь от графика движения, между прочим, уже на 4 минуты 45 секунд!».
Обомлела Антонина и так напугалась, что вскоре догнала бригадира Ваську Загогуйлу, который высунулся из кабинки своего троллейбуса, тряхнул кудрявым казацким чубом, повертел указательным пальцем у виска и весело сказал крепкое шоферское слово, потом Зинка на конечной остановке сказала по громкой связи свое крепкое диспетчерское слово, а когда вечером в общаге поделилась Антонина впечатлениями с соседкой по комнате, закадычной подругой Люсей Крендельковой, то и она, не отрываясь от ежевечерней работы над своим лицом, сказала ей крепкое слово подруги:
– Да ты что?! Прямо из радиоприемника?! – Люся выдавила на покатом лбу прыщ. – Ты, дурында, никому не говори об этом! – Люся покрыла лицо толстым слоем тонального крема. – А то ведь, тебя, колхозницу, направят на медкомиссию, – Люся выпятила губы и выкрасила их в кровавый цвет, – выгонят, убогую, из нашего депо, – Люся плюнула в тушь и нанесла жидкую консистенцию на ресницы, – в психушку неврологическую на эксперименты сдадут, – Люся повертела головой, осматривая себя со всех сторон, – мне новую соседку подселят, а вдруг я с ней не уживусь?!
Люся чмокнула воздух в направлении Антонины, выскочила из комнаты и застучала каблучками вниз по гулкой бетонной лестнице. Антонина решила больше никому не рассказывать о голосе Генерального секретаря, но за стеной в комнате заведующей культмассовым сектором Лесопосадкиной никогда не выключаемый сетевой приемник вдруг неожиданно прервал на полуслове повышенные обязательства передовой эстонской доярки Марты Аавиксоо, и почти родной баритон тут же возразил Антонине: «А как же провозглашенная мною гласность, Антонина?».
9 марта
– Загубина! Чего там на «Маяке» про американский «Челленджер» говорят, нашли обломки? – напугал только что припарковавшуюся Антонину неожиданным вопросом завгар Шишкин, кивнув через открытую переднюю дверь троллейбуса на торчащую из инструментального ящика антенну приемника.
– Не работает, Павел Семенович, – зачем-то соврала Антонина.
– Чего не работает?! Как он может работать, я же говорю – обломки! Вот и интересуйся у вас мировыми новостями!.. – Шишкин уже было матюкнулся, но его за рукав потянул видный активист Идрисов.
– И обломки нашли, и все тела астронавтов в этих обломках! ВМС США – это вам не трамвай на перекрестке! – поднял палец вверх активист.
Антонина буркнула под нос, что мировые новости ей из первых уст сообщают, сняла инструментальный ящик с железной панели и поставила на грязный троллейбусный пол. На полу ящик, конечно, постоянно будет мешать, но зато, рассудила Антонина, никто антенну «ВЭФа» через лобовое стекло больше не увидит.
13 марта
Антонина чертыхнулась, в очередной раз ударившись ногой об ящик с инструментами. С досады она пихнула его тяжелым шоферским ботинком, а ящик вдруг сказал ей человеческим голосом: «Сегодня советские космонавты Кизим и Соловьев на пилотируемом корабле «Союз Т-15» осуществили первую экспедицию к орбитальной станции «Мир». Ящик сказал еще много коротких предложений и закончил торжественными словами о том, что это очередная победа партии и правительства, а также всего советского народа, но почему-то не добавил, что и лично товарища Михаила Сергеевича. Антонина озадачилась.
1 апреля
Антонине пять раз сказали, что у нее спина белая, три раза, радостно улыбаясь, посылали в бухгалтерию за внеочередной премией, два раза – в профком за вдруг присланными для всех работниц депо югославскими сапогами и один раз шепнули про двухметрового блондина, ожидающего ее на проходной. Антонина в конце концов отчего-то всхлипнула, щелкнула переключателем «ВЭФа», повертела ручкой настройки – и вдруг услышала русскую речь с нерусскими словами. Интеллигентный, слегка гнусавый голос радостно донес до сведения неосведомленного пролетариата, что стоимость барреля нефти впервые в обозримой истории опустилась ниже десяти долларов и теперь экономика Советов уж точно затрещит по всем швам. Антонина не смогла определить: первоапрельский розыгрыш это или нет, потому что не знала, насколько доллар маленький, а баррель большой. Голос тоже не стал ничего объяснять, он сначала затрещал, а потом зашипел и сошел на нет.
8 апреля
Целую неделю не включала Антонина приемник, только изредка натыкалась взглядом на торчащую из инструментального ящика антенну и тут же отворачивалась. А восьмого апреля взяла и включила.
«Перестройка», – сказал Генеральный секретарь собравшемуся вокруг него рабочему классу волжского автомобильного завода города Тольятти. «Чего?!» – переспросил рабочий класс. «Это как?» – встрепенулась с рабочим классом и инженерно-техническими работниками Антонина Загубина, резко надавив ногой на большую железную педаль тормоза. «Не кирпичи везешь!» – крикнул Антонине рабочий класс из салона. «И не дрова!» – поддержали пролетариат инженерно-технические работники. «Тихо, товарищи, тихо, – успокоил пассажиров Генеральный, прищурился по-ленински и резюмировал по-сталински: – в общем, так, товарищи, нынче каждый сам кузнец своего счастья – куйте себе на здоровье, ежли сможете!»
Антонина была не прочь выковать какую-нибудь подковку или хотя бы гвоздик счастья, – знать бы еще, в какой кузне эти наковальни стоят. И, решив вечером перед сном послушать более подробные инструкции и ценные указания, взяла «ВЭФ-202» за перемотанную изолентой ручку и понесла в общежитие. Но счастье само не заставило себя долго ждать – по дороге домой Антонину стремительно обогнал сосредоточенный Василий Загогуйла.
«Куда ж ты, можно сказать, суженый?» – хотела неторопливо загрустить Антонина, но Василий почему-то сменил свой журавлиный шаг на вальяжную походку подвыпившего матроса и позволил Загубиной себя догнать.
– Здорово! Чего, транзистор купила? Обмыть надо! – Загогуйла весело и задорно захохотал, выхватил из рук Антонины приемник и включил на полную громкость.
– Нет, – тихо сказала Антонина.
«Ожидается малооблачная погода», – сказал «ВЭФ-202», а Загогуйла удивленно взглянул на Антонину:
– Не хочешь, что ли? Ну тогда я к практиканткам пойду.
– Хочу, – растерялась Антонина, – я приемник не покупала, он мне от тети Раи достался, когда она на пенсию уходила.
– А, ну тогда пошли в двести четырнадцатую комнату, там день рождения, кажется, у Сереги, а может быть, у Ричарда Ишбулдыевича. Ну или там еще у кого-нибудь.
«К вечеру ожидается понижение давления, поэтому употребление крепких алкогольных напитков крайне нежелательно, особенно для космонавтов, педагогов дошкольных учреждений и водителей троллейбусов, вы меня слышите, водитель Загубина?»
– Слышу, Михаил Сергеевич, – зашептала Антонина, – но ведь как же без крепких алкогольных напитков замуж выйти за хорошего человека?
– Ты, чего там бормочешь? – нахмурился Загогуйла, – ты это, давай того, я веселых люблю.
– Я веселая, – тихо возразила Антонина и, запинаясь, рассказала анекдот, который ей в четвертом классе иглинской школы № 2, поправляя сползающие с носа-пипочки тяжелые очки, прошептала соседка по парте Матильда Крамарова.
– Ничё не понял, Чапаев-то тут причем? – рассердился на замысловатый юмор Загогуйла, отдал Антонине приемник и прибавил шагу.
– Не знаю, там что-то еще про Анку было, да я подзабыла, – тоже прибавила шаг и тут же запыхалась Загубина.
– Ну ты даешь! – опять повеселел Загогуйла, сбавил темп и опять взял из рук Антонины «ВЭФ-202».
«Эх, Антонина, в стране вовсю идет переоценка ценностей, а ты смешные анекдоты про красноармейских героев гражданской войны коверкаешь!» – беззвучно упрекнул генсек.
«Я подучусь, Михсергеич», – зашевелила в ответ губами Антонина и, подставив плечо под размашистый удар железной двери на тугой пружине, вошла вслед за Василием в тусклый коридор общежития троллейбусного депо номер два.
Глава вторая
Близость счастья
14 мая
И стала Антонина ходить с Василием Загогуйлой на дни рождения в двести четырнадцатую комнату, иногда в триста шестнадцатую, изредка в пятьсот третью. Возвращалась к себе, правда, всегда одна, потому что Василий или куда-то исчезал по неотложным делам, или так уставал по месту дня рождения, что наотрез отказывался идти куда бы то ни было. Антонина шла к себе, одиноко присаживалась на краешек кровати, доставала из-под нее радиоприемник, включала на самую минимальную громкость и долго слушала Михаила Сергеевича, как жить дальше.
Но 26 апреля Михаил Сергеевич замолчал, и Антонине стало тревожно. Молчал Михаил Сергеевич до 14 мая, а потом сказал: «Чернобыль», а приехавшая в тот же день мама – «Брат Кольки-баяниста Генка-тракторист по секрету шепнул, что водителей троллейбусов и трамваев в первую очередь отправят на восстановление атомной станции, потому что транспорт у них электрический, а электричество, в отличие от бензина и солярки, не взрывается!» – разъяснила:
– В Библии про все это давно написано, и про нашего Михаила-меченного, и про звезду Полынь, которая и есть Чернобыль, и еще многое про что написано, мы только этого не знаем!
– Никакой он не меченный! – возмутилась Антонина, а потом резонно добавила: – так надо всему советскому народу Библию наизусть выучить, и будем мы знать, что нас ждет в светлом будущем!
Но Валентина Петровна отчего-то нахмурилась:
– Больно умные стали – наизусть выучить! Сами даже на фельдшера не могут отучиться. Книгу Божью прочтет только тот, кто читать ее умеет! – и достала из большой брезентовой сумки трехлитровую банку соленых помидор, банку квашеной капусты, полведра картошки и завернутый в чистую холщевую тряпицу брусок сала, мгновенно заполнив его чесночным ароматом всю комнату.
Валентина Петровна тайно надеялась переночевать у дочери, как-нибудь разместившись валетом на узкой панцирной кровати, но соседка Антонины Люся Кренделькова сказала, что сало есть не будет, а с чесноком – ни за какие коврижки! Валентина Петровна робко попробовала умаслить строгую соседку, достав маленький сверточек «в дорогу» и сообщив, что пирожки она тоже привезла, но Люся была непреклонна:
– Пирожки тоже не буду! Ни за какие коврижки!
А через полчаса Люся, взглянув на висящие под потолком часы с уже полгода дергающейся на одном месте секундной стрелкой, и вовсе спросила, сколько стоит билет из Иглино в Уфу и не дешевле ли он в обратную сторону?
Обо всем этом Валентина Петровна рассказала в полупустом вагоне вечерней электрички, на которую чуть успела, своей неожиданной – бывшая классная руководительница Антонины – попутчице тете Шуре, так увлеклась ее поддакиванием, улыбчивым киванием и встречной информацией, что едва не уехала вместе с ней в Тавтиманово погостить у ее пожилых, но крепких – «дом кирпичный, баня, гараж, мотоцикл «Урал» с коляской, корова с телком, поросенок, кролики, гуси, куры, пчелы, внук Валерик четверть почти без троек закончил» – родителей, делающих такой перегон из медовухи – закачаешься! – за ним даже из Улу-Теляка приезжают.
17 мая
Субботним утром в депо № 2 из далекого северного Свердловска приехал по обмену опытом передовик производства и самодеятельный поэт водитель Денис Выдов.
Водка, не успев толком начаться, тут же и кончилась. Обмен опытом, словно патефон с лопнувшей пружиной, по инерции продолжался две-три секунды и замер в немом недоумении. Первым прервал гнетущую паузу Ричард Ишбулдыевич:
– И чё?
– Да ничё! Нигде сейчас не найдем. Всю водку в Чернобыль отправили, потому что японские ученые из Хиросимы и Нагасаки доказали, что водка с йодом радиацию аннигилирует! – ответил осведомленный комсорг бригады ремонтников Серега Шептунов.
– А у барыг?! – напористо спросил свердловский передовик производства Денис Выдов.
– У тети Шуры дружинники весь вещдок реквизировали и на экспертизу увезли, третий день их ищут, у Саныча участковый Лампасов самогонный аппарат забрал и не отдает, зараза, уже кого только к нему ни посылали, даже кандидату в депутаты райсовета Идрисову отказал, – отверг конструктивное предложение Загогуйла.
Антонина почувствовала, что сейчас будут ругать Михаила Сергеевича за развернутую партией и правительством антиалкогольную кампанию, опустила голову и напряженно затеребила декоративную пуговку на груди кофточки. Но собравшиеся вяло прошлись по государству в целом, быстро перескочили на начальника депо, матюкнули завгара, вспомнили матерей бригадиров, долго полоскали Зинку-диспетчершу, потом сделали глобальные обобщения с неутешительными выводами, а приехавший по обмену опытом Выдов хрипло прочел неполиткорректное четверостишие собственного сочинения.
– Вась, – робко тронула плечо Загогуйлы Антонина и тихо спросила: – может, просто по Первомайской погуляем?
Все сидящие за столом как-то разом развеселились, даже развалившаяся между Серегой и Выдовым самая раскованная девушка троллейбусного депо номер два Люба Лесопосадкина закашляла в сторону Антонины клочками грязно-синего дыма докуренной почти до самого фильтра ароматизированной сигареты «Золотое руно»:
– Василий, вы лучше в кинотеатр «Победа» сходите, там антиалкогольный фильм про любовь с первого взгляда показывают.
Сидящие за столом захохотали еще громче, а Денис Выдов вынул изо рта сигарету и начал декламировать тут же рожденные в его голове строки:
– По Первомайской все идут в «Победу», один лишь я в кино не еду…
Но окружающие не были расположены внимать высокому, и комсорг Серега прервал рифму:
– Хорош, Денис, сколько можно?! Тут серьезная проблема, как построить досуг Василию, а ты со своими стишками!
Окружающие еще раз хохотнули. Лишь Люба Лесопосадкина крепче прижала свое бедро к коленке Дениса и шепнула:
– Тут стихов не понимают, а у меня в комнате Евтушенко лежит на журнальном столике.
– Евгений?.. На журнальном?.. – задумался Выдов перед вдруг образовавшимися на его пути двумя тропинками: негромко признаться Любе, что Евтушенко кумир его поэтической молодости, или все же пойти с Ричардом Ишбулдыевичем в Красный уголок играть щербатыми шарами в американку?
А Загогуйла наконец понял, что смеются не столько над Антониной, сколько над ним. Поэтому коротко и ёмко послал Любу по назначению, Сереге пообещал в его смену загнать свой троллейбус на техобслуживание, потребовал у Ричарда Ишбулдыевича вернуть долг в пять рублей двадцать копеек, а Денису Выдову, как гостю, всего лишь посоветовал ехать отсюда куда подальше поступать в какой-нибудь стихотворный техникум. И гневно вышел из комнаты. Антонина выбежала следом:
– Вась, а может, и вправду в кино сходим?
– Чего?! – глянул на Антонину сверху вниз долговязый Загогуйла, сплюнул сквозь два передних зуба в позолоченных коронках на протертый до тканевой основы линолеум и презрительно развернулся на каблуках чрезвычайно модных в позапрошлом году туфель.
Отчаяние охватило Антонину:
– Вася! У меня болгарская «Плиска» есть!
– Чего?! – Загогуйла притормозил и опять развернулся, откинул в бок и одновременно назад свой чуб Григория Мелехова, лишив Антонину остатков самообладания, и повторил, понизив голос до хрипотцы интимного регистра:
– Чего?
– Давай, Вась, тогда у меня посидим, музыку послушаем, немного коньяка выпьем?
В это время в конце коридора открылась дверь, и послышалась музыкальная заставка вечерних новостей.
– Нет, музыку слушать не будем, – вдруг испуганно поправила себя Антонина.
Первой новостью после музыкальной заставки было сообщение о том, что глава государства отбыл с дружественным визитом в столицу Германской демократической республики – правую половинку города Берлина. Антонина облегченно вздохнула:
– Лучше просто культурно проведем время, а?
Загогуйла опять откинул кудрявый чуб, раскрыл украшенный орлами, крестами и кинжалами портсигар, привезенный ему в подарок двоюродным братом Стасом из колонии общего режима, достал из него и сунул в рот небольшую туго свернутую коричневую сигару, выигранную в очко месяц назад у фарцовщика Жоржика Кукина.
– Ну, давай.
– Только я сейчас, Люську попрошу, чтобы это… Я сейчас, подожди пока в коридоре, ладно?
– Ну я подожду, – Василий щелкнул никелированной зажигалкой и чуть отстранился от высокого желтого пламени.
Антонина стремглав бросилась на свой этаж, Загогуйла положил сигару обратно в портсигар, сунул зажигалку в маленький кармашек джинсов, достал пачку беломора и долго чиркал спичками у окошка под плакатом со строгим капитаном милиции, любовно перезарязаряжающим пистолет Макарова и запрещающим в общежитии образцового порядка пьянство, курение, азартные игры и прочий разврат с космополитизмом.
* * *
– Да ты что, дурында?! С Васькой?! Да он всю общагу уже оприходовал, одна ты осталась, да председатель профкома Ольга Львовна, – наотрез отказывалась немного погулять Люся.
– А ты, как же?.. – почему-то спросила Антонина, вместо того, чтобы продолжать плаксиво уговаривать подругу покинуть помещение.
Люся Кренделькова вдруг вспыхнула и неестественно скривила маленький ротик:
– Ой, да нужен мне твой Васька, у меня таких Васек как грязи зимой, как штабелей нерезаных, как собак э… Если ты думаешь, что я о себе беспокоюсь, то ты глубоко ошибаешься!
Люся вдруг шмыгнула носом и резко поменяла первоначальное решение:
– Ладно, давай семьдесят копеек, я в кино схожу, пока ты тут развлекаешься. Любка Лесопосадкина говорила, что в «Победе» двухсерийный фильм про настоящую и оттого несчастную любовь идет, она уже три раза ходила и каждый раз ревела как эта… – Люся вдруг озадачилась фонетическому казусу: – вроде бы стерлядь, но вроде бы на букву «бэ»…
* * *
– Не суетись, Тоня, мы люди простые, нам закуска почти ни к чему, – Василий снисходительно следил за бегающей от холодильника к столу и обратно Антониной.
– Ну как же без закуски, – не соглашалась Антонина и выкладывала на стол все запасы, – по радио говорили, что для здоровья очень вредно пить без закуски и вообще пить…
Василий поморщился:
– Да сядь ты, хватит мельтешить.
Антонина села и тут же стала накладывать Василию в тарелку вчерашний салат.
– Ничего не забыла? – помрачнел Загогуйла.
– Нет, все как положено, сначала у меня зеленого горошка не хватало, но Люсе как раз Верка-буфетчица две банки за полфлакона лака для ногтей дала.
– Я говорю, на стол ничего не забыла поставить? – заметно занервничал Василий, – горошек, ё-моё!
– Ой! – вскрикнула Антонина, бросилась к платяному шкафу, распахнула дверцу, выпустив густое нафталинное облако, и достала из зимнего сапога фабрики «Скороход» бутылку коньяка.
Василий приободрился и произнес свой любимый тост про девушку, ступающую в море и приподнимающую при этом платье.
– А я никогда на море не была, – взгрустнула Антонина и сделала маленький глоточек из скособоченной, но хорошо протертой рюмки.
– При чем тут – на море не была! – Василий раздраженно отставил свою рюмку, взял чайный стакан, налил половину и одним махом вплеснул в свое горло, – тут смысл в другом, кулема!
– В чем, Вася? – робко спросила Антонина, приготовившись совсем обмякнуть от мужской последовательной мысли.
– Ну в том, что она идет, а вода все выше, а платье надо поднимать и поднимать, ну и видно ноги там, живот, грудь и вообще.
– А кому видно, разве она при людях в воду заходит? – удивилась Антонина.
– Да откуда я знаю! – Василий налил себе еще полстакана и тут же выпил.
– Вась, ты совсем не закусываешь, – Антонина придвинула к Загогуйле тарелочку с нарезанной ровными кружками любительской колбасой, – а если кто и есть на берегу, девушка, ведь, в воду заходит, и вода ее скрывает, а когда девушка будет из воды выходить, она платье опять будет вниз спускать.
– Ну тебе только анекдоты рассказывать, в смысле эти, забыл как называются! – Василий проглотил кружок колбасы и опять налил себе полстакана и опять тут же выпил.
– Тосты?
– Чего тосты?
– Тосты мне не надо рассказывать?
– Тосты… – Василий потянулся за бутылкой, но почувствовал, что не улеглась еще предыдущая доза, – ты, наверное, как Сонька Иванова, тоже под подушкой книжки держишь?
– Нет, у меня под подушкой ночнушка, – покраснела и отчего-то расстроилась Антонина, – я ведь не библиотекарша, чтобы государственные книги под подушкой прятать. Вась, а может, на гитаре сыграешь?
– Ну давай, – Загогуйла взял гитару, брезгливо посмотрел на розовый бант, повязанный на конце грифа, ударил по струнам и запел мимо аккордов песню про молодого вора, которого злые менты везут на расстрел.
Антонина почему-то представила, что молодой вор – это сам Васька Загогуйла и, подперев кулаком щеку, пустила по ней крупную слезу.
Василий закончил песню, ударив по звонким струнам три раза подряд, и, удовлетворенный достигнутым результатом, обнял Антонину правой рукой, а левой принялся расстегивать декоративную пуговку на ее груди.
– А ты молодец, понимаешь в искусстве, не то что эти соплячки практикантки, им все итальянцев из Сан-Ремо подавай.
– Вась, не надо, – Антонина прикрыла пуговку ладонью.
– Да чего не надо-то?! – раздраженно спросил Загогуйла.
– Вась, не надо ее расстегивать, – жалобно попросила Антонина.
– Да ладно, чего как маленькая? – удивился сопротивлению Загогуйла.
– Вась, она не расстегивается, она для красоты пришита.
Василий чертыхнулся и полез к Антонине под юбку. Люсина кровать ойкнула, потом взвизгнула, затем, недолго повздыхав, напряженно затихла, держа в своих пружинных объятиях непривычную тяжесть двух взрослых тел.
– Вась, ты меня хоть немного любишь?
– Ну… Это… Конечно… Вот давай за любовь выпьем.
Василий налил себе остатки коньяка, выпил, спел еще одну песню про то, как молодого вора не дождалась любимая, покурил в открытую форточку, побарабанил пальцами по столу и хлопнул себя ладонями по выпирающим коленным чашкам:
– Ну ладно, Тонь, побегу, надо еще и то, и это, и туда, и сюда. Дел полно, а времени в обрез, жизнь проходит, Тоня, ничего не успеваю! В общем, побежал.
Антонина сняла с Люсиной кровати простыню, тщательно застирала небольшое вишневое пятнышко, прогладила утюгом и аккуратно заправила постель. Потом достала из-под своей кровати радиоприемник и чуть повернула ручку громкости. Приемник равнодушно шипел, Михаил Сергеевич осуждающе молчал.
