Юрий Игрицкий
Россия и современный мир №2 / 2014

Полная версия

Россия вчера, сегодня, завтра

Россия: четырнадцатый год

Ю.С. Пивоваров

Пивоваров Юрий Сергеевич – академик РАН, директор ИНИОН РАН.

Предлагаемый текст является своеобразным способом быстрого реагирования на происходящее в нашей стране. Настоящее осмысление придет, конечно, позже, когда нынешние события оформятся в новые непреложные факты. Но и сегодняшние эмоции и реакции имеют познавательный смысл, поскольку, как говорил Б. Пастернак, «сквозь них история орет».

Содержательному измерению текста соответствует и его стилистика. Это – совокупность фрагментов, в которых обсуждается та или иная тема(ы), в определенный момент показавшаяся автору особенно актуальной. Отсюда, разумеется, и «публицистичность» языка.

Историческое испытание и искушение

Весна четырнадцатого года… Заканчивается суицидальный для христианского человечества столетний период. Таковым он случился потому, что наши прадеды не выдержали того объема свободы, сложности, противоречий, неожиданно открывшихся возможностей и пр., которые обрушились на них в конце XIX – начале XX в. (конечно, серьезные ученые назовут гораздо более важные причины мирового самоубийства в августе 14-го)…

А вот что скажут о нас, о нашей весне-лете-осени четырнадцатого? Как будут оценены патриотический подъем большинства россиян, молчание меньшинства, протесты единиц? Какой исторический приговор будет вынесен русской власти, неожиданно вновь взявшейся за привычные дела – скажем мягко – собирать земли и пасти народы?

Кстати, о нашем народе. Я служу в научном учреждении, где собралась по преимуществу просвещенная публика. Так вот, в грозные крымские и донецко-луганские дни на доске объявлений профкома появились очередные белые листики, видимо, с какими-то сообщениями для членов этой организации, которой как будто бы и нет, но и все же немного есть. Обычно перед этой доской никого. Ну, что сегодня может молвить профком (теперь это слово звучит старомодно, как когда-то «милостивый государь»). Однако на этот раз люди там были. Что-то читали, комментировали, и, как я приметил, отходили довольными и приятно взволнованными. Будто получили какую-то важную моральную поддержку.

На этой доске было три текста. Сентиментальный стишок о русском Севастополе Александра Городницкого, довольно добродушный и поучающий фрагмент какой-то статьи А.И. Солженицына, направленный против эгоистического украинского национализма, и необъяснимо-грубое, какое-то совершенно немыслимое для этого человека, оскорбительное для украинцев, стихотворение Иосифа Бродского. Я не случайно именно в такой очередности поставил русских сочинителей. По возрастанию антиукраинства (у Городницкого его и вовсе нет, но в контексте наших дней прочитывается так).

К чему я клоню? – Просвещенная научная публика, как всегда, колеблется. С одной стороны.., с другой… И хочется, и колется, и кто-то не велит… И Крым всегда был русский, это Никита-дурак разбазаривал наши земли, и Новороссия, и Донбасс, и князь Потемкин, и большевики с их насквозь фальшивой национальной (а по сути антирусской) политикой. Но и нарушение международного права, и санкции, и Запад, и последствия… В общем черт ногу сломит. – А здесь ясно, недвусмысленно показано, куда ж нам плыть. И «наше все», наши безупречные Бродский и Солженицын говорят куда. И как толковать происходящее.

Так что ж? Чего смущаться: разве прежние великие – Пушкин, Тютчев, Достоевский – учили нас иному?

Выходит, великая русская культура XIX–XX столетия, защитница униженных и оскорбленных, дает нам моральную санкцию поддержать и действия властей, и восторг соотечественников. Вновь мы «и до Тавриды». И уже не фантастическим кажется, что «матерь городов русских…», и с замиранием шепчется тютчевское: «над русской Вильной стародавней родные высятся кресты…». Но тише, тише…

Кстати, почему «тише». Не кружилась ли сладко голова весной того 14-го – «Босфор, Дарданеллы, Царьград с Софией». И «все как будто под рукою, и все как будто на века». Ну, ну. Посмотрим, во что выльется нашенская ситуация. А вот та, столетней давности, босфоро-дарданелльская завершилась величайшей катастрофой в русской истории. Сегодня даже и не понять, чего хотели эти господа (царь, бюрократия, генералы, общественники), почему благое будущее их Отечества связывалось с доминированием русских в этих районах Восточного Средиземноморья. Кстати, спросите об этом у миллионов россиян, которые уже два десятилетия проводят свои отпуска на курортах Турции.

Найдутся люди, которые скажут, что проливы и Царьград одно, а русский Крым другое. И если бы мы его сейчас не вернули, то в самом скором времени Севастополь из базы Черноморского флота РФ превратился бы в порт приписки какого-нибудь Шестого флота США. – Отвечу: вполне возможно. Американцы действительно, во всяком случае, в последнее время полагают значительную часть мира чем-то вроде вотчины. Правда, эта ожидаемая опасность нашему Крыму очень похожа на угрозу со стороны империализма США и НАТО для СССР в 1968 г. Тогда уверяли, что если бы Советский Союз не оккупировал Чехословакию, то через некоторое время над пражским Градом развевались враждебные «нам» флаги…

Да, за два столетия Крым сросся, сроднился с Россией, стал ее частью. И к Малороссии имел косвенное отношение (и наоборот). И даже 1954 год ситуацию принципиально не изменил. Однако распад СССР зафиксировал Крым в составе суверенной республики Украина. Российская Федерация, наряду с другими государствами, признала границы нового субъекта международного права и его территориальную целостность. Более того, подпись под Будапештским меморандумом (1994) сделала Россию, так сказать, привилегированным, эксклюзивным гарантом неприкосновенности территории Украины.

Потеря Россией Крыма, если говорить выспренно, это плата за поражение наших предков в начале ХХ в. Под поражением я подразумеваю позорный Октябрь Семнадцатого и неудачу в героической попытке восстановить страну в ходе Гражданской. Все части Российской империи, включая Крым, превратились в части бывшей Российской империи. Кто что подбирал из красных победителей, по сути, не столь важно. Они совершенно искусственно перекроили Россию на вымышленные республики, края, области, округа. Сегодня трудно разобраться, кто и на что имел право в стране, где семь десятилетий никто не имел прав ни на что. Можно, конечно, сказать, что схожим образом действовали европейские колонизаторы в Африке. Наверное, это так. Но большевики резали по живому в своей стране. Это, разумеется, не снимает ответственности с западных империалистов, но объясняет, почему Крым – иное.

И еще одно соображение. При всех эксцессах, безобразиях, несуразностях, при всей жестокости, крови, в условиях фактического раскола страны, в Киеве произошла народная революция. События конца 2013 – начала 2014 г. на Украине сопоставимы лишь с тем, что было в Центрально-Восточной Европе в 1989 г. Череда антикоммунистических и антисоветских революций: от «бархатной» революции в Чехии до кровавого свержения режима Чаушеску в Румынии. Их интенсивность и жестокость зависели от национальных традиций, от того, что в науке называется политической культурой. Именно это случилось сегодня на Украине. «Правый сектор», «бандеровцы», «фашиствующие группировки», вне всякого сомнения, в наличии, но не они определяют главное в украинской драме (революция всегда драма).

…Знаменательно, что в России майданный Киев, Крым, Донецко-Луганское восстание против победителей режима Януковича в своей совокупности существенно способствовали резкому похолоданию политического климата, дальнейшему усилению репрессивно-авторитарного измерения режима, фактической адаптацией верхами многих идей «Изборского клуба». То есть тенденции, набиравшие все последние годы вес и влиятельность, постепенно превращаются в мейнстрим русской политики. Мы вновь попадаем под обаяние и искушение музыки «гром победы раздавайся…», «от тайги до британских морей…», «мы за ценой не постоим…» Разумеется, в таких обстоятельствах любое иное мнение, позиция, поступок квалифицируются как – «шаг в сторону – побег».

Россия вступила в историческую полосу глубоких испытаний.

О партийцах, чекистах и, как всегда, русской власти

В 12-м и 13-м годах я писал книжку о «русском настоящем и советском прошлом», и мне думалось, что ответ на их «соотношение» чуть ли не найден. Что советское должно быть и будет преодолено. Пусть этот процесс и окажется долговременным. Ведь предупреждал А.И. Солженицын: «Все народы Советского Союза нуждаются в долгом выздоровлении после коммунистической порчи, а русскому народу, по которому удар был самый истребительный и затяжной, нужно 150–200 лет выздоровления, мирной национальной России»¹. Добавим только: удар мы нанесли сами по себе. И еще одно соображение Александра Исаевича представлялось мне принципиальным, неотменимым: «Соотношение между ними («русским» и «советским». – Ю. П.) такое, как между человеком и его болезнью»². Я видел в этом послание тем – а их голоса все громче, все «массовее» – кто в той или иной форме и с разными целями стремится «оправдать» советское (так сказать, все действительное разумно).

…И вдруг в самом конце июня 13-го года, через месяц после выборов нового руководства Академии наук, за пару дней до начала летних вокаций «вероломно, без объявления войны» власть напала на РАН. Сразу же началось общественное, в том числе и академическое, сопротивление. В который раз за последние, с Болотной, годы показалось: у нас есть гражданское общество. Последовали переговоры, первое лицо государства – насколько это известно – согласилось отменить наиболее одиозные и разрушительные для отечественной науки предложения анонимных авторов законопроекта. В какой-то момент возомнилось: пусть и с потерями, пробоинами, но корабль Академии продолжит свой ход (ведь не за морями уже ее 300-летие; старейший российский светский институт!) – А затем между 11 и 17 сентября власть молниеносно разыгрывает комбинацию по «окончательному решению» академического вопроса. Все было сделано столь виртуозно, что к возмущению, обиде, непониманию добавились удивление и невозможность поверить во все это. Онемели уста, перехватило дыхание, глотку забило унижением.

И вновь, как в молодости, грохнул Галич: «Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл! / Начал делать – так уж делай, чтоб не встал»! «А я ему по-русски, рыжему: / «Как ни целься – выше, ниже ли, / Ты ударишь – я, …, выживу, / Я ударю – ты, …, выживи!». «Ты, …, думаешь, напал на дикаря? А я сделаю культурно, втихаря, / Я, …, врежу, как в парадной кирпичом! – / Этот, с дудкой, не заметит нипочем!»

Не надо морщиться от неприличного слова, от уголовной лексики. Александр Галич был великий поэт и аутентично представлял мир, людей, их язык. Эта эстетика, этот экспрессионизм в полной мере выражают ментальность тех, кто осуществил очередной, бандитский наезд на русское гражданское общество, причем в особо циничных, издевательских формах. (Честно говоря, с младых ногтей не испытывал такого бессильного унижения. Помню, как нас, мальцов-первоклашек, старшие переворачивали головою вниз и, держа за ноги, вытряхивали копейки, которые родители давали на чай и пирожки. Обидно было до слез, да и сдачи этим верзилам не дашь…)

И вновь русская поэзия дает формулу того, что произошло. – «Люди сметки и люди хватки / Победили людей ума – / Положили их на лопатки, / Наложили сверху дерьма. / Люди сметки, люди смекалки / Точно знают, где что дают, / Фигли-мигли и елки-палки / За хорошее продают. / Люди хватки, люди сноровки / Знают, где что плохо лежит. / Ежедневно дают уроки, / Что нам делать и как нам жить…» (Б. Слуцкий).

Так выходит, что «болезнь» (по А.И. Солженицыну) нас не оставила, что «советское» совсем не «прошлое»? Более того, может, перефразируя Е.И. Замятина, «советское прошлое» – наше будущее? – Возможно. Но это вполне ожидаемый вывод. И стоит ли ради него огород городить? Думается, на самом деле ситуация сложнее. Ну, конечно, мы еще «больны», и у советского сохранился немалый потенциал. Важнее другое: да, наша самоэмансипация – громадное достижение русской истории. Однако ее, так сказать, медленноэволюционный характер наряду с плюсами имел (имеет) существенные минусы. Может быть, наиболее неприятный из них в том, что «болезнь» стала столь привычной, в известном смысле даже необходимой. То есть она уже и не болезнь вовсе, не девиантность, но – норма, нормативность для «русского настоящего». И полагать день сегодняшний преодолением (пусть и не окончательным) советизма нельзя. А это означает, что в начале XXI в. «русское» и «советское» почти равны друг другу (конечно, полной идентичности нет). И потому название моей писавшейся книжки («Русское настоящее и советское прошлое») следовало бы изменить на «Советско-русское настоящее-прошлое»…

Впрочем, и это более или менее понятно. А вот стиль, тип поведения власти в ходе ее победоносного блицкрига против Академии наук (эх, не нашлось у нас своего Жукова, да и мы не уперлись как наши отцы и деды под Москвой…) все-таки малообъясним. Зачем так? Просто Черчилль какой-то: «a riddle wrapped in a mystery inside an enigma»… В общем мы вновь возвращаемся к теме «власть».

Но – повременим. И скажем о значении события, которое произошло совсем незадолго до окончания непростого 13-го года.

… 16 декабря 1986 г. Михаил Горбачёв позвонил сосланному в Горький академику Андрею Сахарову, который был главным символом тогдашнего русского противостояния режиму. Именно с того момента стало ясно, что заявления верхов о начале новой эры – не просто очередной приступ демагогии, но действительные намерения. При этом Сахаров выдвинул условие своего возвращения в Москву и включения в процесс преобразований: освобождение политических заключенных. Михаил Сергеевич согласился и сдержал свое слово. А за несколько дней до этого в одном из пермских лагерей умер Анатолий Тихонович Марченко. Он объявил голодовку, требуя от мирового сообщества заставить советские власти прекратить уничтожение инакомыслящих (уничтожение – не перебор; популярный ныне Андропов за несколько лет до этих событий перешел к физической расправе над активистами диссидентского движения)…

Прошло 27 лет. Россия провозгласила себя демократическим, конституционным, правовым, социальным государством. Ее строй базируется на принципах разделения властей, верховенства закона, примата международного права над национальным. Статьи Основного закона 1993 г., посвященные правам человека, могут быть признаны образцовыми для мирового сообщества. Свобода слова достигла небывалого для истории Отечества уровня. Практически нет никаких ограничений для выражения взглядов и крайне радикальных национал-социалистов, и радикальных либералов.

19 декабря 2013 г. Президент РФ В.В. Путин, закончив традиционную ежегодную пресс-конференцию, неожиданно заявил, что бывший олигарх М.Б. Ходорковский попросил у него помилования и получит его. Действительно, 20 декабря 2013 г., через 10 лет и 2 месяца после ареста, в День работников госбезопасности (96 лет со дня учреждения ВЧК) Михаил Ходорковский был освобожден.

Два этих события, конечно случайно, пришлись на декабрь³. Действующие лица этих историй не похожи друг на друга. Объединяет два события только одно: слава Богу, страдальцы были освобождены. Все остальное настолько несхоже, что даешься диву.

Но как все-таки разуметь решение Путина выпустить Ходорковского? Думаю, это была еще одна победа президента. До нее – Сирия, Иран, Украина⁴, формирование большой коалиции в Германии (насколько эти победы исторические, скажет история, но именно к ним стремился Владимир Владимирович). Освобождение Ходорковского – такой бравурный финал большой музыкальной композиции.

Чего же хотел достичь этим освобождением наш президент? Кажется, правы все комментаторы этого события. Здесь и стремление улучшить имидж России перед Олимпийскими играми, и вообще послать человеколюбивый мессидж Западу (уж больно расстроились там после договоренности с Януковичем) и русскому обществу (власть заботится обо всех, и даже заблудшую овцу хотя сначала жестко и справедливо накажут, но потом великодушно помилуют), и правящей верхушке (могу всё, вашего мнения не спрашиваю, до конца никого не убиваю, но более всего ценю преданность).

Наверное, люди, придумавшие и продумавшие эту спецоперацию, полагали одним выстрелом убить всех зайцев. И им это удалось. Но значение этого события, конечно, в другом.

Когда-то, довольно давно, Игорь Клямкин и Андраник Мигранян⁵ испугали прогрессивную перестроечную общественность перспективой установления у нас диктатуры. Ну, пусть не диктатуры, а лишь твердой власти, авторитаризма по-научному. Они объясняли это тем, что демократия сразу после коммунизма невозможна. Мы к ней когда-нибудь придем, но пока, в переходный период, для проведения всяческих (экономических, в первую очередь) реформ необходима сильная рука сверху. – В те эйфорически-эмансипационные времена слышать это было странно. Ведь до царства свободы (и изобилия) оставалось-то самое большое 500 дней.

Но если бы наша общественность была пограмотней, она, конечно, вспомнила бы, что русская мысль в эмиграции, да и в СССР обо всем этом уже сказала. К примеру, Иван Ильин (столь любимый ныне, но не тогда), или многое интеллектуально взявший у него Александр Солженицын. Идея посткоммунистического авторитарного транзита, о которой почему-то забыли на рубеже революционных 80–90-х, довольно интенсивно обсуждалась в 70-е. Скажем, мой учитель, покойный профессор Николай Никанорович Разумович (фронтовик, сын расстрелянного священника, историк мысли, правовед, человек, повлиявший на формирование многих тогдашних молодых ученых), неоднократно утверждал: скоро коммунизм падет, СССР развалится. Украина, Белоруссия, балтийские страны уйдут на Запад, настанут экономически очень тяжелые времена. И в этих условиях, держа своей целью либерально-демократический порядок и правовой строй, Россия неизбежно выберет себе форму «полицейского государства». Для того чтобы сдержать общество от гражданской войны, чтобы вообще удержаться и не повторить Февраля. Правда, Н.Н. Разумович, говоря «полицейское государство», подразумевал «Polizeistaat» Нового времени, а не какое-нибудь новое издание казарменной полицейщины. То же самое надо сказать и о линии Ильина–Солженицына. Они мечтали о просвещенно-правовом, духовно-благородном авторитаризме.

Но Россия вновь всех обманула и обманулась сама. Она, конечно, возвела здание авторитаризма. Субъектом строительства и эксплуатации, как нам известно, стали «славные ребята из железных ворот ГПУ» (это Осип Мандельштам – на нынешнем языке – о спецслужбистах). Об этом сейчас пишут все, кому не лень. Мне же важнейшим здесь кажется следующее. Во времена «оттепели» (и моего детства) утверждалось, что при Сталине «органы» вышли из-под контроля партии, и это-то наряду со злой волей отца народов объявлялось причиной террора. Соответственно, задачей дня становилось возвращение контроля партии за деятельностью чекистов. Надо признать: партийцам это в целом удалось. Несмотря на всю свою мощь, КГБ подчинился ЦК. Им убедительно и показательно напомнили, что они не сами по себе, а органы при партии; на официальном языке – при государстве. Это и было зафиксировано в названии: КГБ при Совмине СССР. И вот в начале XXI в. в новых исторических условиях «органы» берут реванш. Они главенствуют и господствуют, наверное, во всех сферах русской жизни. Иными словами, «партия» опять под спецслужбами. Реванш взят!

Таким образом, мы получили чекистский авторитаризм. Кстати, символически это зафиксировано в триумфе Сталина и ничтожестве Хрущёва в народном сознании.

Различие между партийцами и чекистами кардинальное (все-таки не получилось того, о чем мечтал Григорий Зиновьев: каждый коммунист – чекист, каждый чекист – коммунист). Партийцы, хотели они этого или нет, но всегда были ограничены некоей долей публичности, официальщины, идеологической формальностью. В общем вслух они были обязаны «исповедовать» определенные «принципы». Разумеется, эти принципы были для них не догмой, а руководством к действию. И, решая те или иные вопросы, они вели себя, так сказать, практически, т.е. цинично. Тем не менее рамки существовали.

Что касается чекистов, то история их повседневности была такова, что им просто приходилось каждый день преодолевать любые принципы и рамки. Это к ним «относится» название самой романтической книги самого романтического поэта России ХХ столетия: поверх барьеров.

Надо сказать, что партийцы не заметили, как ЧК начала брать реванш. ЦК направил в КГБ одного из самых эффективных своих менеджеров – Ю.В. Андропова. И этот человек постепенно вернул КГБ надлежащее положение в системе. Надлежащее – значит решающее.

Ю.В. Андропов возродил и возвел на новые высоты чекистское племя. При нем вновь стало почетно и престижно работать или сотрудничать с КГБ. С этой службы удалили палаческий «нимб». Ее новый статус был закреплен в общественном сознании в кинохитах «Щит и меч», «Адъютант его превосходительства», «Семнадцать мгновений весны», «Вариант “Омега”», «ТАСС уполномочен заявить». Все это – эстетическо-информационные продукты высшего качества (не иронизирую). И вполне понимаю чувства В.В. Путина, увидевшего подростком сериал «Щит и меч» («С чего начинается Родина…» – с чего, чего? – со службы в ГБ).

Но Андропову удалось и другое. При нем КГБ, особенно те его направления, которые работали за пределами страны, на самом деле комплектовались способными, энергичными, честолюбивыми, квалифицированными людьми. Им давалась счастливая возможность учить иностранные языки, работать за границей, в целом вести образ жизни, гораздо более качественный, чем обще-серо-уныло-эсэсэровский. Более того, определенная выведенность из брежневской системы позволила сохранить в их рядах и определенную «чистоту». То есть по бóльшей части в силу объективных обстоятельств они оказались за пределами разлагающе-освобождающей коррупционности брежневизма.

Поясню, что я хочу сказать. М.С. Горбачёв рассказывал (25 мая 2005 г.; семинар, посвященный 20-летию начала перестройки, на котором я присутствовал), что когда он стал членом Политбюро (1979), то был ознакомлен с данными КГБ СССР, согласно которым советская экономика примерно на 25% является теневой. Но это была лишь часть «коррупционной составляющей» системы. Коррупция – это ведь не только взятки и внезаконные производства, но и вообще внеправовой передел и договоренности по поводу вещественной и невещественной субстанций (например, пристроить сына в университет, получить орден или разрешение на покупку иномарки – речь ведь идет о советском периоде). Андропов понимал, что это гниение, разложение советской системы. От себя добавлю: в такой извращенной форме происходило и освобождение от нее.

Юрий Владимирович хоть и прославился своим парадоксалистским высказыванием: мы-де не знаем страны, в которой живем, очень даже хорошо ее знал. И бросил свои чекистские силы на спасение системы. Это не означает, что он был чекистом до мозга костей, чекистом по преимуществу. Нет, скорее он был даже похож на партийца. В его жизненном устройстве была какая-то интрига, может быть связанная с его неясным происхождением, а может и с чем-то другим. Но как бы там ни было, этот странный Андропов сыграл в истории спецслужб решающую роль. Сейчас гадают, кем бы занять место «железного Феликса» на Лубянке. Предлагаю: Юрием Владимировичем. Кстати, со мной согласен и такой авторитетный человек, как А. Кончаловский. – Он снял об Андропове комплиментарный фильм.

Поначалу, как мы знаем, эксперимент был поставлен в Азербайджане, одной из наиболее коррумпированных республик юга СССР. Шеф тамошнего КГБ Г.А. Алиев возглавил ЦК республики, абсолютно повсюду расставил своих (чекистских) людей и взял под контроль всю республику. Заметьте, Азербайджан и сейчас – под контролем клана Алиевых. Бакинский вариант оказался модельным и для будущей России.

И здесь, у нас, после небольшого демократического эксперимента у власти оказались дети Андропова. Они пришли на смену детям Арбата. Сегодняшний управляющий слой – это на столько-то процентов… (точно знает О. Крыштановская) выходцы из КГБ, причем не только советско-андроповского призыва, но уже и постсоветского, современного.

Политическая наука утверждает: политика есть поле деятельности, конкуренции и сотрудничества элит. Допустим, что это так. Какие элиты правили Россией в ХХ столетии? При этом не будем говорить о царских. Все-таки ХХ век начался у нас в 1917 г. Тогда ответ прост: номенклатура. Ее в 1920 г. принялся создавать И. Сталин. Идея была проста: иметь универсалов-управленцев, т.е. могущих руководить всеми сферами жизни общества, от идеологии до химии, и лишенных (впервые в новой истории) частной собственности. Этот проект провалился. Оказалось, что человек хочет иметь (в этом смысле абсолютно ложной является дилемма популярного неомарксиста Э. Фромма: иметь или быть; русская жизнь подправила этого мечтателя: быть – это значит иметь).

В рамках советской системы возникло два новых проекта. Правда, проектами их можно назвать только сегодня. Тогда, естественно, мы их так не понимали. – Слишком рано было. Проект первый: партийная номенклатура превратилась в частных собственников или, по модному ныне выражению, хозяйствующих субъектов. Проект второй: ими становятся чекисты, которые уже были призваны к этому делу Андроповым.

Исторически возобладал второй проект. И понятно почему. Партийная аристократия во главе с Л.И. Брежневым была глубоко интегрирована в коррупционно-передельный порядок 1960–1980-х годов. И вместе с этим порядком – совершенно неожиданно для себя, как «Титаник» – налетела на «айсберг». Что касается чекистов, то на «Титанике» находилась только их часть. Остальные (оставшиеся) и пришли на смену.

В этом – принципиальное отличие антикоммунистической революции от антисамодержавной. В той сгинули все без исключения элиты старого режима. В этой, напротив, победила одна из двух главенствующих элит предшествующего порядка (правда, и некоторая часть партийцев сумела пристроиться к новому русскому порядку)⁶.

Такой вывод, подчеркнем, предполагает дополнительное изучение советской системы. Это тема соотношения двух главных ее элит. Она предполагает вопрос: почему режим советского типа порождает две типологически близкие, но разные элиты. И не являются ли борьба, сотрудничество, компромисс двух этих элит «переносом» в ХХ столетие ситуации, описанной более века тому назад В.О. Ключевским: в России нет борьбы партий, но есть борьба учреждений (тогда главными акторами были МВД и Минфин). В социумах подобного типа конкуренция социальных сил, видимо, заменяется конкуренцией привластных группировок. Это не значит, что последнее есть девиантность, но – особый и малоэффективный тип саморегуляции социальной цельности…

О Первой мировой войне и очередных задачах нынешней власти

В самое последнее время обнаружилась тенденция трактовать финал Первой мировой войны для России следующим образом (причем, именно обнаружилась – она еще не возобладала; но сам факт ее появления весьма значителен). – Утверждается: Россия проиграла эту войну, хотя русские, как всегда, проявили свои великие качества: мужество, стойкость, самоотверженность и т.д. То есть со стороны нашего народа это был очередной исторический подвиг, но бездарные царь и верхушка тогдашнего русского общества, а также злонамеренные и безответственные действия «темных сил» сорвали уже близкую победу. Позорный Февраль и какой-то пока еще не очень ясный Октябрь (не очень ясный для нынешних верхов – до конца не определились) стали вехами на пути поражения Великой России. Однако правительство большевиков, заключив договор с Германией и Австро-Венгрией, вывело Россию из мировой бойни.

Брестский мир – одно из важнейших событий в русской истории ХХ столетия – по сей день не получил какого-то очень важного, решающего определения: что это было? Ведь как ни крути, как ни поноси большевиков, но разве окончание кровавой драки есть предательство национальных интересов? Понимаем этот термин в самом практическом смысле слова: сбережения народа. Действительно, ну, отдали территории (около 1 млн км²) с людьми (миллионов эдак пятьдесят). Но ведь сотни тысяч были избавлены от предстоящей им смерти – людей молодых, здоровых, за которыми будущее. Да и тогдашняя немецкая армия пришла в Белоруссию, на Украину, на Дон и т.д. не как вермахт с гестапо и СС через четверть века. Тогда еще немцы (впрочем, и мы) были нормальными. Никакого особого ужаса войска Второго рейха на территории Российской империи не творили. Более того – свидетельствуют очевидцы тех событий – они пытались установить хоть какой-то порядок на территориях, впавших в хаос в процессе русской революции.

Так, может, правы те, кто сегодня пытается (и, наверное, у них официально это получится) выдать позорный Брестский мир за русский финальный аккорд в Первой мировой войне? Кстати, хочется напомнить: Брестский мир в качестве позорного квалифицировал В.И. Ленин. Этот циничный человек никогда никого не обманывал. И если он что-то обещал или как-то называл, то это всегда было прямо и по существу. Так что же получается? Современная демократическая Россия признает позорный и вынужденный Брестский мир событием, за которое отвечает историческая Россия (мы ее не идеализируем; действительно, это была «страна рабов, страна господ»; но другой России у нас нет – именно та была исторической; и она никогда в своей новой истории, т.е. со времен Петра Великого, не могла, не хотела и не прибегала к действиям типа Брестского мира; максимум, на что была готова историческая Россия, это Парижский мирный договор 1856 г., смысл которого был только в том, что Россия – и ее верхушка это отчетливо понимала – на время отказывалась от сегодня малопонятной, но навязчивой в предшествующие времена мечты овладеть Босфором и Дарданеллами; т.е. повторим, на время отказалась от мечты морской экспансии; правда, вскорости, и мы уже касались этой темы, вернулась к ней⁷).

Получается (скажем, неожиданное): современная Россия полагает, пусть и в неявной форме, Брестский мир основой своей легитимности. А ведь что, собственно, связывает Российскую Федерацию с империей? По сей день ни юридически, ни всерьез исторически нынешняя власть не определила себя преемницей тысячелетней России. Есть ряд заявлений всех трех президентов РФ, которые можно было бы толковать так. Есть концепция нового школьного учебника, которая тоже, вроде бы, говорит об этом. Но это все-таки признаки и знаки, а не общественные и государственные установления, особенно на фоне активной любви к Сталину и ко всему советскому.