Юрий Иванович
Шагнуть в неизвестность
Глава третья
Ехал себе, никого не трогал…
Кажется, с первых фраз нашего разговора шеф данной шарашки опознал меня вполне лояльным и готовым на все работником. Хотя вопросами засыпал с головой.
– Как тебя зовут?
– Саша Резченко.
– Может, и «погоняло» у тебя похожее?
– Ага! Все друзья Резким кличут.
Дальше мне пришлось дотошно пояснять, что кличка ко мне прилипла такая с детства за ленивость и редкую прожорливость. Коснулись причины маленького роста, соврал, что все в роду такие. Стали выяснять мои умения: плел правду, что особых не имею, зато очень талантливый и очень способный. Про родственников признался, что ждут и волнуются, но в то же время дали мне полную свободу в действиях и выборе собственной стези в жизни.
После чего орангутанг перешел к деловой части:
– Заработать хочешь?
– Очень хочу. Но сколько? И что надо делать?
– Нам в труппу позарез нужен карлик, ну а твой заработок будет напрямую зависеть от исполненных номеров во время выступлений. Чем рискованней номер, тем больше получаешь. Вплоть до ста баксов за ночь. А при хороших заказчиках и все двести.
– Согласен, – просто ответил я, напуская на лицо самое плотоядное выражение.
– Чего это ты? – вдруг возмутилась тщательно прислушивавшаяся тетка. – А мне в автобусе совсем другое говорил!
– Ха! – воскликнул я с издевкой. – С каких это пор настоящие менеджеры передачи «Алло, мы ищем таланты!» стали на таких затрапезных маршрутах подрабатывать?
По-другому пока я за свое похищение отомстить не мог, но шефу и доктору моя отповедь понравилась. Они оскалились:
– Лихо!
– Видать, шутить любишь?
– Еще бы! От моих шуток ушки прекрасных дам сворачиваются трубочкой, чем мужчины и пользуются, говоря всякие гадости и держась за эти трубочки.
Оба мужика теперь хохотнули от всей души, а орангутанг похвально хлопнул своими огромными ладонями:
– Так и знал! Ты словно рожден быть клоуном. Хочешь попробовать? Причем если получится у тебя аккомпанировать нашему мэтру, то уже сегодня получишь первую зарплату. Выступление через час-полтора.
Я чистосердечно удивился:
– А сейчас сколько?
– Далеко за полночь. Но ведь это не важно. Ибо! – Шеф поднял вверх свой корявый палец и выдал философскую притчу: – Артисты выступают не когда им хочется, а когда в них нуждаются! – после чего замер, прислушиваясь к доносящимся шумам, и стал торопиться: – Значит, согласен?
– Без сомнения!
– Но учти, Резкий, пока не войдешь в полное доверие, за тобой будут присматривать, и сбежать тебе не удастся. Охранники сразу ноги переломают.
Хоть как эти слова ни звучали угрожающе, я постарался бесшабашно фыркнуть:
– Никогда не убегал от сытной кормушки! Только и у меня есть три требования.
– Сколько?! – Тон орангутанга стал еще более угрожающим.
– Всего лишь три, – стараясь не вздрогнуть, стал перечислять я, загибая пальцы. – Дайте мне пожрать вначале, потом десять баксов в виде аванса и, наконец, телефон для одного звонка. А то опять родители шум подымут, меня не дождавшись.
Казалось бы, вопрос с телефоном мог оказаться самым проблемным, но шеф решил его первым. Просто молча достал телефон и протянул мне. Но когда я стал набирать номер, к моему лицу приблизился огромный, покрытый черными волосами кулачище и раздался подрагивающий от угрозы голос:
– Вот сейчас тебя слегка и проверим!..
Но я и так догадывался, что подобные шутки с моей стороны не прокатят. Родители мне все равно помочь не смогут, а голова моя треснет после первого же удара. Если уж в эту труппу не боятся людей похищать, то нравы здесь царят более чем жестокие.
Поэтому говорил просто и без всяких затей:
– Ма, извини, что разбудил. Но меня встречать не надо. Я тут работу себе нашел, если понравится, могу и надолго задержаться.
– Но у тебя все в порядке? – сразу напряглась мать.
– Ха! Естественно! Чуть позже перезвоню и похвастаюсь новой работой более подробно. Папе привет!
После чего вернул телефон, но руку оставил протянутой:
– Где мой червонец баксов?
– Нет при себе! – вызверился орангутанг.
Но иного ждать не приходилось.
– Тогда хоть пожрать чего-то дайте! А то прямо тошнит от голода.
Шеф мотнул своей косматой головой и, отправляясь к выходу, буркнул:
– Док, отведи Резкого к мэтру, пусть его подготовит к выступлению да накормит попутно. А ты, Ефремовна, пройди ко мне!
Довольная тетка тут же помчалась следом за орангутангом. При этом она премерзко виляла задом и что-то рассказывала льстивым голосом, ожидая щедрой подачки за проданного ею человека.
Видать, что-то в моем взгляде проклюнулось с особой зверской ненавистью, потому что док нахмурился и забеспокоился:
– Да ты никак на Ефремовну обозлился?
– А как же! Ей вон сразу заплатят, а мне даже чирика в аванс не дали! – пришлось мне выкручиваться с деланой обидой.
– Да ты не сомневайся, шеф у нас щедрый! Не обидит, – наущал мой провожатый, с некоторым успокоением подталкивая за плечи к выходу. – Почему ползешь? Плохо себя чувствуешь?
– Да ноги как ватные, – соврал я. Хотя уже в данный момент был готов припустить с самой максимальной скоростью. Лишь бы возможность для побега представилась.
– Ничего, еще полчасика – и все пройдет. Так что на арене сможешь и кувыркаться, и плясать, и что твоя душенька пожелает. Конечно, после согласования с мэтром.
– Ух, солидно звучит, – поддакнул я, пытаясь тем временем рассмотреть окружающие нас территории. – Он что, такой старый?
– Ха-ха! Не то слово! – развеселился док. – С него уже песок сыпется! Сейчас сам увидишь.
Оказалось, что мы не в сарае находились, а в будке огромного рефрижератора. Тот стоял на дальних задворках какого-то поместья, огороженного высоченным забором. Причем забор освещался прожекторами, и даже вскарабкаться по нему такому недорослю, как я, было бы и в теории невозможно. Сама центральная усадьба вообще искрилась разноцветными огнями, переливалось сполохами и гирляндами, и оттуда как раз неслись та самая музыка и шум веселящейся дискотечной тусовки.
А прямо на лугу возвышался вполне аккуратненький и милый, словно сошедший со средневековых рисунков, цирковой шатер. Небольших размеров и не слишком высокий, как представлялось по современным понятиям, он и внутри выглядел несколько нестандартно: манеж вдавался в боковую стенку, а трибуны для зрителей располагались всего в одну треть круга. То есть мест хватало лишь на две, максимум две с половиной сотни посетителей. «Домашний цирк», не иначе!
Не совсем вежливо док протолкнул меня в помещения под трибунами и заорал еще издалека:
– Ленька! Тут тебе шеф помощника прислал! Парню восемнадцать лет, но роль карлика словно под него сшита. Готовь к выступлению! – Мы вошли в некое подобие гримерной, где копошилась одетая в клоунский балахон фигура. – И покорми малого, с дороги он. Зовут его Резкий, пока стажируется у тебя. – Уже поворачиваясь уходить, со смешком добавил: – Он считает, что все мэтры старые и дряхлые. Точно как ты!
Его смех еще долго слышался в этой гримерной, а я стоял и с немым ужасом пытался рассмотреть и понять суть стоящего передо мной человека. Скорее всего, он был молод, об этом и гладкая шея говорила, и розовая кожа на груди. Но вот с лицом его когда-то сотворили страшные вещи. От глаз вертикально вверх через лоб пролегло два безобразных широченных шрама. Более узкие шрамы служили продолжением бровей и тянулись к самым ушам. Еще одни, короткие, стягивали щеки. Но самые жуткие шрамы уродовали клоуна, служа как бы продолжением губ. Получалась эдакая маска ужасного, жутко хохочущего мима. И если в первый момент хотелось отпрянуть от такого лица, то, присмотревшись, в голову начинали закрадываться мысли, что это обычный розыгрыш. Просто фантазия подсказывала, что это и в самом деле умело наложенный великим мэтром клоунский макияж. И тогда от понимания и озарения губы сами начинали растягиваться в улыбке.
Но у меня не растянулись, потому что я увидел и всмотрелся в глаза человека: полные боли, тоски и безысходности. Таких глаз даже мне, в худшие мои дни видеть, в зеркале не доводилось. Так что местный мэтр совсем не радовался своей работе.
Но удивить его мне удалось. Потому что он поинтересовался:
– Разве тебе не смешно?
– Никогда не смеюсь над плачущими, – изрек я с некоторым пафосом. – Потому что сам такой.
Клоун и расслабился, и смутился одновременно, сообразив, что перед ним тоже калека.
– Извини! Я так привык к одной и той же реакции на мой вид, что давно стал садомазохистом в такие моменты. Жалею себя и упиваюсь собственной жалостью, словно идиот. Ты голоден? Давай сюда!
Он призывно махнул рукой и увлек за ширмочку, в еще меньшую подсобку, где кроме двухъярусной кровати все остальное место занимал стол и некое подобие табуретки. Причем стол оказался заставлен готовыми блюдами, мясной нарезкой, консервами, фруктами, салатами и солениями, бутылками с вином, соками и водами. У меня дар речи потерялся от такого изобилия, и я бухнулся на единственную табуретку.
– Налетай, не стесняйся, – усаживаясь на кровать, он немного запнулся, перед тем как произнести мое имя: – Резкий! У меня все артисты подкармливаются в любое время дня и ночи. А я тебя тем временем введу в курс нашей жизни. Ты как, сам к нам или по наущению со стороны?
– Ха! – вырвалось у меня презрительное восклицание. – За такие «наущения» я бы эту Ефремовну в ее собственном дерьме утопил!
Может, мне и не стоило вот так с ходу раскрываться, но парень лишь понятливо кивнул, закрывая тему словами:
– Да, та еще сволочь!
Но потом и в самом деле перешел к предстоящему выступлению:
– На манеже когда-нибудь выступал?
Я уже не сдержался и к тому времени стал энергично пережевывать роскошную котлету по-киевски, поэтому только отрицательно мотнул головой.
– Ну, это не трудно. Главное, смотри, как делаю я, и во всем мне подыгрывай. Мало того, если и просто будешь стоять полным истуканом, то мы все равно неплохо отыграем. Помимо этого на вот эти мои репризы тебе желательно ответить и действовать вот так.
Несмотря на молодость, парня и в самом деле можно было считать мэтром цирковой клоунады. Не могу утверждать, что все его жесты, ужимки или фразы претендовали на оригинальность или уникальность, но мне многое понравилось. Не слишком-то увлекаясь цирком, я и юмористические программы просматривал весьма редко, отдавая разве что тотальное предпочтение КВН, но услышанные сейчас шутки просто обязаны были нравиться публике. Причем даже без добавки в виде неповторимого в своей оригинальности лица.
Когда с контурной обрисовкой программы выступлений мы закончили, я, так и не прекращая есть, провел ладонью над своим лицом:
– Леонид! Кто это тебя так?
И опять легко читалось противоборство двух стихий в глазах у парня: бешенство и смирение. Причем все это на фоне досады, которую клоун попытался разъяснить в первую очередь:
– Когда меня об этом спрашивают, я готов убить человека за бестактность. Но ты имеешь на такой вопрос полное право, извини.
– Да ладно, не хочешь – не отвечай.
– Нет, отвечу! – Парень чуть помолчал, словно собираясь с мыслями. – Меня нашли в пятилетнем возрасте цыгане на окраине одного из черноморских городов. По их словам и по моим воспоминаниям, я умирал от страшной ножевой раны в области живота. А лицо уже было заживлено более года. Спасти им удалось меня чудом, отдавать меня властям они побоялись, потому я так и остался с ними на два года. А потом меня не погнушались продать в кочевой балаган. – Он протяжно вздохнул. – Вот с тех пор, уже восемнадцать лет, я и перехожу от одного владельца к другому.
Я поспешно прожевал внушительный кусок заливного языка и только тогда воскликнул:
– Так почему же ты до сих пор не сбежал?!
Леонид вначале грустно рассмеялся, глядя сквозь полотняные стены куда-то в безмерность, а затем пробормотал:
– Кому я там нужен? Даже если бы у меня скопились огромные средства, все равно операция меня от уродства не спасет. А здесь… – Он пожал плечами. – Не так уж и плохо… иногда.
– Я думаю! – выдавил я с набитым ртом.
Вот в тот момент мы оба и обратили внимание, что со мной явно что-то случилось. Потому что я ел словно конь! Да что там конь: как два коня! И по всем здравым, логическим выкладкам должен был как раз взорваться от переедания. Почти одновременно мы посмотрели со страхом на мой вздувшийся живот. И пока я его трогал дрожащими пальцами, клоун шепотом поинтересовался:
– А он не лопнет?
– Понятия не имею, – прошептал я в ответ.
– Ты всегда так много… хм… кушаешь?
– Первый раз в жизни! – ответил я чистую правду. – Просто увлекся, наверное, твоими шутками и рассказом. А чего мы шепчемся?
– Шепот – единственное лекарство, когда меня начинает разбирать смех. Ибо, если я начинаю хохотать, никто вокруг тоже не может удержаться. Так что тогда ты точно лопнешь.
Странные у него лекарства, хотя остальные рассуждения выглядели вполне логично: жить хотелось в любом случае и умирать от смеха было совсем не смешно. Поэтому я тоже всеми силами сдержал собственный, рвущийся наружу смешок и встал на ноги. Чуток подвигал корпусом. Попытался наклониться чуть вперед, после чего не сдержал нервного хихиканья: из-за вздувшегося живота я не видел собственных коленок! Как там издеваются в таких случаях над толстяками? А! Зеркальная болезнь!
Не иначе мне и в самом деле надо срочно избавиться от излишков пищи?..
Я так и замер в этих размышлениях. Ничего в животе не урчало. Тошнота тоже отсутствовала полностью. Диафрагма не сдавливалась, дышалось легко. Ничего не онемело и не затекло. Мало того, и последнее наблюдение поражало больше всего: во мне кипела такая энергия, что я почувствовал беззаботное ребячество и желание кувыркаться.
Только вот временный наставник смотрел на меня расширенными глазами, и вкупе с его оригинальным лицом это выражение могло рассмешить кого угодно. Но я таки еще чудом сдержался, подвигался более интенсивно и вынес для себя сиюминутную классификацию:
– Обжора прожорливый, прикормленный, дорвавшийся до обжорства.
Вот тут Леонида и прорвало. И я понял, почему его смело можно считать мэтром клоунады: только за один его заразительный смех! Он хохотал так заливисто, так легко и проникновенно, что удержаться от ответной реакции мог бы лишь покойник.
Ну и я грянул. После первой минуты у меня затряслись коленки, и я присел на табуретку. После второй минуты у меня заныли живот, позвоночник, и в поисках более удобного положения я сполз на пол. Еще через минуту я уже стоял на коленках, бесполезно пытаясь перекатиться с раздувшегося живота хотя бы на бок.
В общем, истерия истинных профессионалов юмора!
Именно так и подумал ворвавшийся к нам шеф всего этого балагана. Но сам смеяться не стал, имея в своем арсенале весьма эффективное средство борьбы с беспричинным смехом. Он просто завыл, словно пароходный гудок, моментально переведя наши сознания из фазы веселья в фазу непроизвольного испуга. И когда мы, полуоглушенные, замерли, пытаясь вдохнуть воздух, вполне деловым голосом проговорил:
– Вижу, что сработались! Молодцы! Готовьтесь к выступлению, через полчаса начинаем.
Развернулся и сгинул. Только и осталась на месте заросшего лица колышущаяся разноцветная занавеска. Глядя на нее, Леонид уселся на кровати, озадаченно почесал макушку и благоразумным шепотом стал размышлять:
– Странно! Уже и утро скоро, а этим нуворишам представления захотелось.
Я с трудом облокотился на табуретку, стараясь смотреть только на плотный брезент, и тоже шепотом поинтересовался:
– А это плохо или хорошо?
– Все зависит от количества ими выпитого и от качества собравшейся компании. Тут чаще всего такие отбросы собираются, что прямо на манеже блевать хочется.
– Так давай сбежим! – с горячностью предложил я, вспомнив, что пора «делать ноги», а вслух перечисляя: – Покушали, так сказать, пора и честь знать! По принципу: «Гости, а не надоели ли вам хозяева?»
– Ты забыл, что там я никому не нужен, – окончательно погрустнел мэтр.
– Там? – Неожиданно я вспомнил о мире Трех Щитов, представил, как этого парня излечивают первым щитом и он становится вполне приятным и симпатичным на вид. – Ха! Может, за этим забором ты никому и не нужен! – Я встал на ноги и теперь смотрел на парня в упор. – Но я знаю место, где тебя если и не вылечат сразу, то на твое уродство не обратят ни малейшего внимания.
Ноль эмоций. Леонид просто чуть сдвинул меня в сторону и вышел в большую гримерную. И уже там, нанося уверенными движениями цветной макияж на свои шрамы, напомнил:
– Ты забыл, как тебя сюда доставили? Ты забыл про охрану и угрозы? А ведь ты даже не догадываешься, что это за место.
– Поделись секретами, если не боишься.
Я подошел и встал рядом, с изумлением наблюдая, как уродливые шрамы на глазах превращаются в уникальный портрет самого развеселого и счастливого мима на свете. Только вот слова изо рта этого мима выходили жуткие и кошмарные:
– Я-то уже ничего не боюсь. Да и уйти возможность имею в любое время, а вот тебя ни за что не выпустят. Охранники – звери. Хозяева поместья – вообще вурдалаки в человеческом теле: заправляют торговлей наркотиками во всем районе. Их гости… Эх, по каждому из них виселица плачет. Мохнатый, это которого мы шефом кличем, вообще последняя сволочь и убийца. Только за последние месяцы от его рук погибло несколько человек. Девочка-ассистентка: в нее попал топор во время репетиции по метанию ножей и прочей металлической прелести. И кажется, совсем не случайно. Предыдущий карлик задохнулся в ящике факира, потому что Мохнатый не потрудился его вовремя оттуда достать после представления. Воздушный акробат вдруг сорвался с трапеции и разбился прямо на представлении. Зато в каком восторге были зрители!..
Я отказывался верить собственным ушам. Хотя чего еще можно было ожидать от людей, занимающихся киднеппингом? Но все равно разум пытался отыскать какие-то отговорки, оправдания, намеки на ложь или напрасные наговоры. Такого просто не может быть в моей родной стране! Такого просто вообще не может быть во Вселенной.
Но печальные глаза изувеченного в детстве мэтра лгать не могли. Каждое сказанное его губами слово было правдой. А то, что правда была высказана равнодушно-омертвевшим тоном, пугало еще больше, чем если бы он кричал, вопил и брызгал во все стороны истерическими слезами.
Из моих легких только и вырвалось фанатичное, сокровенное желание:
– Тогда здесь все надо сжечь! Лишь огонь очистит эту землю!..
Клоун взглянул на меня с покровительственным интересом:
– Экий ты… резкий!
И в следующий момент он стал резко бледнеть. До нашего слуха донеслось мощное женское контральто:
– Ленечка! Дорогой! Я лечу к тебе!
– Это Плата – жена хозяина! – Губы парня дрожали и проступали синевой даже под гримом. – Прячься! Под кровать! И сиди как мышь, что бы ни случилось!
Его тон не допускал и малейших возражений, поэтому я юркнул за занавеску и с огромным трудом втиснул свое распухшее от последней кормежки тело под кровать. Втиснул, а потом с ужасом представил, что случится, если на эту кровать кто-нибудь завалится. Но даже шевелиться было поздно: невидимая женщина уже находилась в гримерной и с хорошо слышимым бесстыдством домогалась Леонида:
– Ну! Чего ты сегодня такой недотрога? Я так по тебе соскучилась! Так хочу тебя приласкать и обнять.
– Ага! Заметно было вчера твое желание меня ласкать и обнимать.
– Ну не обижайся, котеночек! Я ведь такой нервной бываю из-за этой дурацкой работы. Порой сама себя не узнаю. Ну! Обними меня!
– Угомонись, Плата! Сюда сейчас Мохнатый вернется, да и остальные уже на манеж сходятся. Еще и карлика нового за мной следить приставили, где-то здесь вертится. Представление вот-вот…
– Это ты угомонись! – в раздражении воскликнула женщина. – В гробу я видела твоего Мохнатого вместе с его карликами!
– Точно что видела.
– Не смей мне дерзить! Я ведь пришла сюда, чтобы тебя обрадовать: представление отменяется! Напоила кого следует и все устроила. Так что ваш орангутанг и в самом деле сейчас вернется, но лишь для отмены представления. После чего ты сразу отправишься ко мне, дверь на зеленой веранде оставлю открытой. И попробуй только хоть на пять минут где-то задержись!
Властный голос замолк, сменившись перестуком каблуков. Хозяйка поместья, а может, правильнее сказать, супруга владетеля поместья, удалилась. Я со стонами и хрипами выбрался из-под кровати и опять выглянул в гримерную. Леонид стоял посреди помещения, плечи его поникли, а из глаз текли крупные слезы.
– Ну, ты чего? – приблизился я к нему и попытался потрепать по плечу. – Нам нельзя плакать. Мы с тобой тогда слабеем. А слабеть нам вообще никак нельзя.
– Как я ее ненавижу! – воскликнул клоун, сжимая в бессилии кулаки. – Как я эту тварь ненавижу!
Мне хотелось еще какими-то словами утешить или подбодрить несчастного калеку, но тут и в самом деле послышался издалека взбешенный голос Мохнатого:
– Мать вашу! Представление отменяется! Все по норам! И не дай бог кого пьяным завтра после обеда поймаю! Репетировать будем! – Заскочив к нам, он только хищно оскалился и рыкнул: – Мэтр, новенький у тебя под личной опекой! Продолжай его учить и готовить к выступлениям. Сам потом больше заработаешь.
И опять умчался куда-то из шатра. Клоун безысходно вздохнул, подошел к умывальнику и стал смывать раскраску с лица. При этом он бормотал:
– Все, все делается так, как хочет эта стерва.
– Так не ходи к ней, – посоветовал я, подходя ближе.
– Ха! Ты себе не представляешь, на что она способна в своей мстительности и необузданном бешенстве.
– Так зачем ты с ней связался?
– Скорее всего, это не от меня зависело. Но лет шесть назад, когда Плата еще блистала своей красотой, мне даже льстило ее внимание. Это уже позже я узнал, что она с кем только не якшается: и с Мохнатым, и с акробатами, и с тем самым карликом, который уже ныне покойник. Но если с ними она балуется время от времени, то мне больше всех не повезло, почти своей собственностью считает. До сих пор поражаюсь, как это муженек ее меня не пришиб. По некоторым слухам, в первые годы их совместной жизни он более десятка ухажеров своей благоверной на тот свет отправил. А сейчас, наверное, просто устал хоронить их за свой счет.
– Так ты все-таки пойдешь… – протянул я полуутвердительно.
– Пойду. И мы будем гоняться друг за дружкой по всей спальне словно сумасшедшие. Эта дура обожает секс, напоминающий скорее американский футбол, чем человеческие ласки.
Глядя на его вздрагивающие не то от рыданий, не то от интенсивного умывания плечи, мне самому плакать хотелось. Но с другой стороны, я понимал, что каждый лишний час пребывания в этом гнезде пороков и преступности может обернуться самыми трагическими последствиями для моей жизни. Поэтому следовало поторопиться с побегом.
– Слушай, а можно, я с тобой пойду? Ну, хоть осмотрюсь немного в поместье, на людей посмотрю, еще с кем познакомлюсь.
Оценивающе на меня поглядывая, Леонид стал вытирать лицо и шею, заодно прокручивая в своих мыслях какие-то варианты. И раскусил меня сразу.
– Все-таки тебя здесь ничто не удержит. – И тут же добавил: – Но я ничего не имею против. Даже помогу по возможности.
– А тебе за это ничего не будет?
– Подгадаем все так, что о моем содействии и не заподозрят. Завтра уж точно представление состоится, и вот сразу после него я тебя и запихну под крышу фургона, перевозящего лошадей. Их сразу после представления должны отправить в другое поместье на пастбище. Оттуда уйдешь легко и незаметно, там ферма открытая и без бандитской охраны.
– Ой, спасибо!..
– Рано благодаришь, – отмахнулся клоун и быстро стал переодеваться в повседневную одежду. Мне тоже швырнул некое подобие фирменного пиджака: – Надень! В нем наш карлик всегда на парад-алле выходил. Меньше к тебе внимания будет во время прогулки. Ну а если все-таки приставать начнут с вопросами, можешь смело утверждать, что по моему распоряжению что-то ищешь. А то и вообще на госпожу Плату все вали. Дескать, сказала тут ее дожидаться. Ее все боятся, так что с уточнениями к ней обращаться не пожелают.
– А куда заходить вообще не следует?
– К главным воротам и домику охраны возле него даже не приближайся. Ну и весь забор под видеонаблюдением. В самом доме не вздумай в чердачное помещение подниматься, кажется, у них там не то лаборатория, не то склад наркоты. Ну и под руку пьяным гостям старайся не попадаться, они тут порой такое вытворяют…
