Юрий Коваль
Суер-Выер
© Ю. И. Коваль (наследники), 2020
© А. В. Етоев, предисловие, 2020
© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство АЗБУКА®
Юрий Коваль, Суер-Выер и мэтр Рабле
Есть писатели славы громкой. Как колокол. Или как медный таз. И есть писатели тихой славы. Слава громкая – часто слава короткая: грохнет в потолок пробкой в банкетном зале бывшего великокняжеского дворца, погуляет эхом по телеэкранам и уйдет, как уходит в форточку из курилки табачный дым. Тихая – слава долгая. Поэтесса Татьяна Бек сказала о писателе Ковале: «Слово Юрия Коваля будет всегда, пока есть кириллица, речь вообще и жизнь на Земле».
Я давно люблю книги Юрия Коваля, лет уже без малого сорок, с «Недопёска» и «Чистого Дора», попавших мне в руки примерно в середине 70-х. Изданные как детские, его книги написаны для всех читательских возрастов, всё в них лёгкое и волшебное – и предметы, и голоса зверей, и деревья, и цветы полевые, и слова, которыми говорят звери и люди, птицы и дождевая вода.
Обыденность в его книгах объединилась с волшебной сказкой.
Вот топор, забытый в лесу, он не просто отыщется под кустами, а блеснёт в тени, как глубинная рыба («Чистый Дор»). А сама глубинная рыба – ночная скользкая осенняя рыба налим – глянет на вас маленьким, как божья коровка, глазом, а потом ворочается всю ночь, никак не может уснуть, шевелит узорными плавниками, похожими на полевые цветы («Ночные налимы»). Наверное, это и называется зрением художника – увидеть глаза налима, понять его ночную бессонницу.
«Чистый Дор», «Недопёсок», «Алый», «Листобой», «Картофельная собака», «Кепка с карасями», «Приключения Васи Куролесова», «Пять похищенных монахов», «Самая лёгкая лодка в мире», «Полынные сказки», «Шамайка», «Суер-Выер»… Вот неполный список сочинённого Юрием Ковалём. Это книги, и в каждой – живая жизнь, и к каждой хочется возвращаться. А ещё есть песни, фильмы по его книгам, есть художник Юрий Коваль. Есть много хороших слов, которые про него сказали многие хорошие люди.
«Я твёрдо знаю одно, – сказал про Юрия Коваля Ролан Быков, – таких писателей мало, они очень редки. Их самих надо записывать в Красную книгу, а то совсем переведутся и исчезнут».
«В ней есть сказка, – написал поэт Арсений Тарковский о повести „Самая легкая лодка в мире“, – а сказка, которая живёт в нас с детства, никогда не умирает».
А Белла Ахмадулина, предваряя первое книжное издание «Суера-Выера», заканчивает своё посвящение так: «Я обращаю ко всем читателям Юрия Коваля его же, для меня утешительные, слова: ВЕСЕЛЬЕ СЕРДЕЧНОЕ».
«Суер-Выер» – последняя книга Юрия Коваля, последняя и посмертная.
Это роман особый, роман-игра. Собственно, он и романом-то не является; роман – это что-то матёрое, что-то очень сюжетное, многомудрое, величественное, как Лев Толстой. Пергамент – так определяет жанр своего сочинения автор.
Что такое пергамент? Как известно из археологии, пергамент есть гладко выделанная кожа животных, употреблявшаяся в древности для письма. (А в старых словарях есть добавка: «Ныне же идёт преимущественно на барабаны».)
Итак – «в древности». То есть мы с вами как бы читатели будущего и держим в своих руках некую музейную редкость, чудом избежавшую труса, голода (раз из кожи), нашествия со- и иноплеменников и так далее. Что-то утрачено, что-то не поддаётся прочтению, где-то вкралась ошибка – может быть, переписчика, может быть, самого писца, отвлёкшегося по причине принятия ежевечерней порции корвалола.
А к древности отношение бережное. Можно комментировать, делать примечания, давать сноски, но нельзя ничего менять – теряется аромат времени, пища для желудка ума, материал по психологии творчества. Если «вдруг» написано через «ю» («вдрюг»), «со лба» – «собла» и древний автор, раскачиваясь на стуле, осознаёт «гулбину» своего падения, то этого уже не исправишь.
Любая мелочь, на которую в обыкновенной книге (если такие вообще бывают!) порой не обращаешь внимания, здесь, в пергаменте, играет роль важную, как в оркестре, где умри какая-нибудь маленькая сопелка, флейточка или английский рожок – и музыка перекосится и рухнет, превратившись в трамвайный шум.
Теперь о самой игре, о её незамысловатых правилах.
Правила очень простые.
Вот корабль, вот море и острова. Надо плыть по этому морю и открывать эти самые острова. Заносить открытые острова в кадастр и плыть дальше. А в свободное от открывания островов время заниматься обычными судовыми делами: пришивать пуговицы, развязывать морские узлы, косить траву вокруг бизань-мачты, варить моллюсков.
Да, чуть не забыли сказать про самое главное: кто в игре победитель и какая ему с этого выгода.
С победителем просто. Кто первый доберётся до Острова Истины, тот и выиграл. И в награду ему, естественно, достается Истина.
Правда, странное дело – выиграть-то он вроде бы выиграл, но идёт себе этот выигравший по Острову Истины, кругом её, естественно, до хрена, идёт он себе, значит, идёт, разглядывает лица девушек и деревьев, перья птиц и товарные вагоны, хозблоки и профиль Данте – а за ним (!) тихонечко движется океан. И сокращается островок, съедается, убивает его идущий своими собственными шагами; обернётся, дойдя до края, – а сзади уже вода. И впереди и сзади.
Вот такие интересные игры встречаются иногда на пергаментах.
Говоря по правде, игра эта очень древняя. В неё играли ещё в те времена, когда мир держался на трёх китах, а Земля была плоская и загадочная, как рыба вобла.
О путешествиях и невиданных островах писали древние греки и Лукиан, Плиний и Марко Поло. Они описаны у древних китайцев в «Каталоге гор и морей» и в путешествиях Синдбада из «Тысячи и одной ночи», в кельтском эпосе и русских народных сказках.
Острова, на которых живут циклопы и тененоги, псоглавцы и царь Салтан; а ещё – ипопеды, то есть люди с копытами вместо ног; а ещё – бородатые женщины и люди без рта, пьющие через специальную трубочку; а ещё – Робинзон Крузо, капитан Немо и Максим Горький. Все они описаны, зарисованы и выставлены на народное обозрение – в сушёном или заспиртованном виде.
Идёшь, смотришь, щупаешь, пьёшь, закусываешь, берёшь ещё.
И вроде бы как даже приелось.
Но вдруг из-за какой-нибудь сухой груши выходят два человека: матрос Юрий Коваль и мэтр Франсуа Рабле. Смеются и тебе говорят: ну что, говорят, плывём?
Ты даже не спрашиваешь куда, потому что и так понятно: в руке у мэтра Рабле початая Божественная Бутылка, а матрос Юрий Коваль уже щёлкает по ней ногтем, и Бутылка отвечает звонким человеческим голосом: «ТРИНК».
Александр Етоев
Суер-Выер
Пергамент
Посвящается Белле Ахмадулиной
Часть первая
Фок
Бушприт
Тёмный крепдешин ночи окутал жидкое тело океана.
Наш старый фрегат «Лавр Георгиевич» тихо покачивался на волнах, нарушая тишину тропической ночи только скрипом своей ватерлинии.
– Грот-фок на гитовы! – раздалось с капитанского мостика.
Вмиг оборвалось шестнадцать храпов, и тридцать три мозолистые подошвы выбили на палубе утреннюю зорю.
Только мадам Френкель не выбила зорю. Она плотнее закуталась в своё одеяло.
Главы I–VI[1]
Шторм
Служил у нас на «Лавре Георгиевиче» вперёдсмотрящий.
Ящиков.
А мы решили завести ещё и назадсмотрящего. Ну мало ли что бывает. Короче – надо. Завели, а фамилию ему давать не стали. Ну на кой, простите, пёс, назадсмотрящему-то фамилия?
А он говорит:
– Ну дайте же хоть какую-нибудь. Ну хоть бы Бунин.
Никакого, конечно, Бунина мы ему не дали.
А он назад оглянулся и как рявкнет:
– Идёт шторм!
– Шторм? – удивился наш капитан сэр Суер-Выер. – Так ведь он умер.
– Кто умер?
– Шторм умер. Апполинарий Брамсович.
– А это другой шторм идёт, – пояснил вперёдтеперьужесмотрящий Ящиков.
– И другой умер, – сказал Суер. – Через два года.
– Знаете что, капитан, – который Бунина просил, говорит, – свищите скорей всех наверх.
– Рак, – пояснил капитан то ли про первого, то ли про второго Шторма.
– А ну вас всех, прости меня господи, – сказал назадсмотрящий, – понасели на «Лавра Георгиевича» и плывут незнамо куда, гады!
– У обоих, – продолжил Суер свою предыдущую мысль.
Перед бурей утихли волны. В тишине слышался скрип нашей ватерлинии и какие-то клетчатые звуки. Это мадам Френкель ещё плотнее закуталась в своё одеяло.
Глава VII
Остров Валерьян Борисычей
– Со всеми этими штормами и сошестерениями, – сказал как-то наш капитан Суер-Выер, – нам Острова Истины не открыть. Да вон, кстати, какой-то островок виднеется. Не Истины ли? Эй, Пахомыч! Суши вёсла и обрасопь там, что надо обрасопить!
– Надоело обрасопливать, сэр, – проворчал старпом. – Обрасопливаешь, обрасопливаешь… а толку?
– Давай, давай, обрасопливай без долгих разговоров.
Вскорости Пахомыч обрасопил всё, что надо, мы кинули якорь, сели в шлюпку и поплыли к острову, виднеющемуся невдалеке. Он был невелик, целиком умещался в подзорную трубу. На нём не было видно ни души. Песок, песок да ещё какие-то кочки, торчащие из песка.
Шлюпка уткнулась носом в берег, и тут же кочечки зашевелились и каким-то образом нахлобучили на себя велюровые шляпы. Тут и стало ясно, что это не кочки, а человеческие головы в шляпах, которые торчат из пещерок.
Крупная, но фетровая шляпа заколебалась, и из пещерки вылез цельный человек. Сняв шляпу, он приветливо помахал ею и сказал:
– Добро пожаловать, дорогие Валерьян Борисычи!
Мы невольно переглянулись, только Суер поклонился и сказал:
– Здравствуйте, братья по разуму!
Шляпы в норках загудели:
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогие Валерьян Борисычи!
А первый, в крупной фетровой, обнял Суера и расцеловал.
– Ну, как вы добрались до нас? – спрашивал он. – Легко ли? Тяжело? Все ли Валерьян Борисычи здоровы?
– Слава богу, здоровы, – кланялся Суер.
Меня всегда поражала догадливость капитана и его житейская мудрость. Но какого чёрта? Какие мы Валерьян Борисычи? Никакие мы не Валерьян Борисычи! Но спорить с туземцами не хотелось, и я подумал: если капитан прикажет, мы все до единого дружно станем Валерьян Борисычами.
Между тем шляпа номер один продолжала махать когтистой лапой и весело лопотала:
– Мы так радуемся, когда на остров прибывает очередная партия Валерьян Борисычей, что просто не знаем, как выразить своё счастье!
– И мы тоже счастье выражаем, – сказал Суер и, обернувшись к нам, предложил: – Давайте, ребята, выразим своё счастье громкими кличами.
Мы не стали спорить с капитаном и издали несколько кличей, впрочем вполне приличных. Кроме Пахомыча, который орал:
– Борисычи! А где же магарыч?
– Я надеюсь, – сказала шляпа номер один, – среди вас все истинные Валерьян Борисычи? Нет ни одного, скажем, Андриан или Мартемьян Борисыча? Не так ли?
– Ручаюсь, – сказал капитан, придирчиво осматривая нас. – Верно, хлопцы?
– Да, да, это так, – поддержали мы капитана. – Мы все неподдельные Валерьян Борисычи.
– Но мы маленькие Валерьян Борисычи, – влез в разговор лоцман Кацман, – небольшие Валерьян Борисычи, скромные.
Капитан недовольно поморщился. Лоцману следовало бы помолчать. Он сроду не бывал никаким Валерьян Борисычем, а, как раз напротив, по паспорту читался Борис Валерьяныч.
– Мы-то маленькие, – продолжал болтливый лоцман. – А вот он, – и лоцман указал на Суера, – он величайший из Валерьян Борисычей мира.
Суер поклонился, и мы ударили в ладонь.
Самое, конечно, глупое, самое тупое заключалось в том, что я и вправду почувствовал себя Валерьян Борисычем и раскланивался на все стороны, как истинный Валерьян Борисыч.
– Дорогой Валерьян Борисыч, – сказал Суер, обращаясь к главной шляпе. – Позвольте и мне задать вопрос. Скажите, а вот эти люди, которые сидят в норках, все ли они истинные Валерьян Борисычи?
– Валерьян Борисыч, дорогой, – отвечала шляпа, – мы понимаем вашу бдительность и ответим на неё дружно, по-Валерьян-Борисычески. Эй, вэбы, отвечайте!
Тут все Валерьян Борисычи зашевелились в норках и хотели было вылезать, но Главношляпый крикнул:
– Сидеть на месте! Кто выскочит – пуля в лоб! Начинайте.
И один носатый из ближайшей норы неожиданно и гнусаво запел:
О, Океан!
О, тысячи
На небе дивных звёзд!
Все Валерьян Борисычи
Имеют длинный хвост.
А хор из норок подхватил:
Имеют хвост, но он не прост,
Меж небом и землёй он мост.
Гнусавое запевало выползло тем временем на второй куплет:
В душе изъян был высечен
На долгую науку.
Вам Валерьян Борисычи
Протягивают руку.
И хор подхватил:
Берите нашу руку,
А то дадим по уху!
И они высунули из норок когтистые лапки. Все невольно отшатнулись, и даже Суер заметно побледнел. Он быстро оглядел нас и впёр свои брови в меня.
– Валерьян Борисыч, – сказал он, похлопывая меня по плечу, – возьми руку друга из норы.
– Кэп, меня тошнит.
Валерьян Борисычи в норках зашептались, заприметив наши пререканья.
– Иди, скотина Валерьян Борисыч, – толкнул меня в спину Пахомыч. – Иди, а то меня пошлют.
Глава VIII
Суть песка
В этот момент меня покинуло чувство, что я немного Валерьян Борисыч, но – подчинился капитану. Я уважал Суера, вам, впрочем, этого не понять.
Любезно гримасничая, как это сделал бы на моём месте истинный Валерьян Борисыч, я тронулся с места и пошёл некоторым челночным зигзагом.
– Он очень стеснительный, – пояснял Кацман, – но истинный, хотя и мелковатый Валерьян Борисыч[2].
Подойдя к ближайшей кочке-шляпе, я схватил за руку какого-то Валерьян Борисыча и принялся тресть.
– Здорово, старый хрен Валера! – заорал я. – Ну как ты тут? Всё в норке сидишь? А мы тут плавали-плавали и на вас нарвались! Да ты сам-то хоть откуда? Я-то из Измайлова!
Схваченный мною Валерьян Борисыч тихо поскуливал.
– Ты с какого года? – орал я.
– С тридцать седьмого, – отвечал задёрганный мною Валерьян Борисыч.
– А я с тридцать восьмого! Ты всего на год и старше, а вон уже какой бугай вымахал!
Валерьян Борисыч призадумался и наморщил лобик.
– Ты знаешь чего, – сказал он, – копай норку рядом со мной, мы ведь почти ровесники. К тому же я из Сокольников.
– Да! Да! Да! – закричал Главный Шляпоголовый. – Копайте все себе норки! Здесь очень хороший песочек, легко копается. И мы все будем дружно сидеть в норках.
И тут я подумал, что это неплохая идея, и мне давным-давно пора выкопать себе норку в тёплом песке, и хватит вообще шляться по белу свету.
«Заведу себе велюровую шляпу, – думал я. – Стану истинным Валерьян Борисычем, а там разберёмся». И я опустился на колени и стал двумя руками загребать песочек, выкапывая норку. Песок струился с моих ладоней, и суть его, копая, я пытался постичь.
«В чём же суть этого песка? – напряжённо думал я. – Эту вечную загадку я и стану разгадывать, сидя в норке».
Струился, струился песок с моих ладоней, тянул к себе и засасывал.
Вдруг кто-то сильно дёрнул меня за шиворот и выволок из норы.
– Ты что делаешь? – сказал Суер, щипая меня повыше локтя. – Опомнись!
– Норку копаю. А вы разве не будете, кэп?
– Будем, но позднее.
– Позвольте, позвольте, – встрял Главный Шляподержатель, – откладывать копание не полагается. Копайте сразу.
Тут я заметил, что Валерьян Борисычи в норках надулись и смотрели на нас очень обиженно.
– Копайте норки, а то поздно будет, – приговаривали некоторые.
– Нам нужно вначале осмотреть достопримечательности, – отвечал Суер-Выер. – А уж потом будем копать.
– Какие ещё достопримечательности? Здесь только песок да Валерьян Борисычи.
– А где же музей восточных культур? – спросил Суер.
– Мы его разграбили, – мрачно ответил Главный Валерьян Борисыч. – А вы, я вижу, не хотите норок копать. Бей их, ребята! Это поддельные Валерьян Борисычи! Их подослали Григорий Петровичи!
– Вот ведь хреновина, – устало сказал Суер. – Только приплываем на какой-нибудь остров – нас сразу начинают бить.
Головной Валерьян Борисыч снял вдруг шляпу и метнул её в капитана. Шляпа летела, вертясь и свища.
Капитан присел, и шляпа попала в лоцмана. Кацман рухнул, а шляпа, как бумеранг, вернулась к владельцу.
Все прочие Валерьян Борисычи засвистели по-узбекски и стали принакручивать шляпами. Через миг несметное количество шляп загудело над нашими головами.
Волоча за собой, как чайку, подбитого лоцмана, мы отступили к шлюпке. Над нами завывали смертоносные шляпы.
Пахомыч изловчился, поймал одну за тулью, зажал её между коленей, но шляпа вырвалась, схватила корзину с финиками, которая стояла на корме, и понеслась обратно на остров.
Эти финики спасли нам жизнь. Валерьян Борисычи, как только увидели финики, выскочили из норок. Они катались по песку, стараясь ухватить побольше фиников.
– А мне Валерьян Борисычи даже чем-то понравились, – смеялся Суер-Выер, выводя нашу шлюпку на правильный траверз. – Наивные, как дети: хотели нас шляпами закидать.
Тут в воздухе появилась новая огромная шляпа. Она летела книзу дном, тяжело и медленно.
Долетев до нас, шляпа перевернулась, вылила на капитана ведро помоев и скрылась в тумане.
Главы IX–X
Развлечение боцмана
На следующий за Валерьян Борисычами остров для забавы мы взяли с собой боцмана Чугайло. Он уже несколько месяцев не сходил с борта и совершенно озверевал.
– Хочу развлечений! – ревел он иногда в своей каюте.
Правда, ещё издали было видно, что особых развлечений на этом острове не состоится. Прямо посредине его стояло какое-то сухое дерево, а вокруг сплошной камень.
– Это ничего, – говорил Суер, – походит вокруг дерева – глядишь, и развлечётся.
Ну, мы сошли на берег и открыли остров. А потом сели на камушек, а боцмана пустили ходить вокруг сухого дерева. И он начал ходить, а мы смотрели, как он ходит, и перемигивались.
– Неплохо ходит, холера!
– Медленно как-то. Вяло.
– Господин Чугайло! – кричал Пахомыч. – Да вы побыстрее ходите, а то не развлечётесь.
– Сам знаю, как хожу! – ревел боцман. – Развлекаюсь как умею.
– Чепуха, – сказал лоцман Кацман, – так он не развлечётся никогда в жизни. Давайте потихоньку сядем в шлюпку и уплывём, вот тут он и развлечётся.
И мы сели в шлюпку и отплыли на три кабельтова.
Боцман Чугайло вначале не заметил нашего манёвра и ходил, тупо глядя в землю, а когда заметил – забегал вокруг дерева, то и дело падая на колени.
– Вы куда? – орал он. – Вы куда?
Ничего не мог он придумать, кроме этой моржовой фразы. Ясно куда: на «Лавра».
– Не покидайте меня, братцы, – орал Чугайло в пространство, а мы посмеивались и делали вид, что навеки уплываем.
– А что? – сказал Суер. – Может, и вправду оставить его на острове? Надоел ужасно. Ходит всюду, плюётся и сморкается. Всего «Лавра Георгиевича» заплевал.
– Давайте оставим, – сказал Пахомыч.
Думали мы, думали и решили оставить боцмана на острове. Хрен с ним, пускай развлекается.
Главы XI–XII
Самсон-Сеногной
Лоцман Кацман разрыдался однажды у мачты, на которой к празднику мы развесили кренделя.
– Жалко Чугайлу, – всхлипывал он. – Давайте вернёмся, капитан. Заберём его на «Лавра».
А, наверно, уж с полгода прошло, как мы оставили боцмана на острове.
– Ладно, – сказал наш простосердечный капитан, – вот откушаем праздничного суфле и назад поплывём.
Ну, откушали мы суфле, поплыли назад.
Смотрим – Чугайло жив-здоров, бегает по острову вокруг сухого дерева.
– Неужто ещё не развлёкся? – удивился Суер.
А боцман, как увидел нашу шлюпку, стал камнями кидаться. Во многих он тогда попал.
Высадились мы на остров, связали боцмана, сели под дерево и рассуждаем: что же дальше делать? Забросает же камнями, ватрушка!
Сидим эдак, вдруг слышим, Кацман кричит:
– Почки!
Лоцман кричит:
– Почки!
И пузырьки какие-то лопаются!
Батюшки-барашки! На ветвях-то сухого дерева появились настоящие растительные почки! И лопаются, а из них листочки выскакивают. Растительные!
– Боцман! – Суер кричит. – Откуда почки?
– Не знаю, – мычит боцман, мы-то ему в рот кляп засунули, чтоб не плевался. – Не знаю, – мычит.
Вынули мы кляп, а боцман всё равно ничего не знает. Засунули обратно, и капитан спрашивает:
– Живёте на острове, а про почки не знаете. Как же так?
– Они раньше не лопались, – через кляп мычит.
– Развиваются! – закричал Кацман, и мы увидели, что листочки позеленели, а из-под них цветы расцвели.
Бросили мы боцмана, кинулись цветы нюхать. Только нанюхались – цветы все опали.
– Что же теперь делать? – спрашиваем капитана. – Опали наши цветочки!
– Ждать появления плодов, – размыслил Суер.
И плоды не заставили себя ждать. Вначале-то появились такие маленькие, зелёненькие, похожие на собачью мордочку, а потом стали наливаться, наливаться. Лоцман цоп с ветки плодочек – и жрёт!
Капитан хлопнул его по рукам:
– Незрелое!
– Я люблю незрелое! Люблю! – плакал лоцман и жадно, как лягушонок, хватал плодочки.
Связали мы лоцмана и стали ждать, когда плоды созреют. И вот они созрели прямо на глазах.
– Неужели груши? – восхищался Пахомыч.
– Ранет бергамотный?! – мычал через кляп боцман.
Накидали мы целую шлюпку груш, развязали боцмана с лоцманом и отбыли на «Лавра».
Потом-то, уже на борту, мы долго размышляли, с чего это сухая груша столько вдруг всего наплодоносила.
– Она расцвела от наших благородных поступков, – сказал Кацман.
– Каких же это таких?
– Ну вот мы бросили боцмана на острове. Какой это был поступок: благородный или не благородный?
– Благородный, – сказал Пахомыч. – Он нам всего «Лавра Георгиевича» заплевал.
Сэр Суер-Выер засмеялся и выдал старпому особо спелую и гордую грушу.
– Ну нет, – сказал он, – благородный поступок был, когда мы за ним приехали. И груше это явно понравилось.
– Ерунда, кэп, – сказал боцман, вынимая изо рта очередной кляп свой. – Пока я бегал по острову, я ей все корни обтоптал.
Разгорячённый грушами, лоцман запел и заплясал, и боцман, раскидывая кляпы, затопал каблуком. Мы обнялись и долго танцевали у двери мадам Френкель:
Мадам! Спасите наши души
От поедания плодов!
А то мы будем кушать груши
До наступленья холодов!
Эх, и хороший же тогда у нас получился праздник! Ну прямо Самсон-Сеногной!
