Юрий Молин
История Дома Романовых глазами судебно-медицинского эксперта
* * *
В политической жизни при царях Федоре и Борисе активное участие принял Федор Никитич Романов. Ко времени воцарения Федора Ивановича ему исполнилось примерно тридцать лет. Старший из шести сыновей Никиты Романовича, он был наиболее способным и даровитым, слыл боярином обходительным, добрым, любознательным: по словам Д. Горсея, проживавшего в Москве англичанина, Федор Никитич изучал латынь. Современники считали его щеголем – по одежде, манерам.
Из разрядных книг видно, что Ф.Н. Романов уже в 1580–1590 годах заметная фигура по тогдашней табели о рангах. Он вел переговоры с литовским послом Лукашом Сапегой в феврале 1585 года, во время русско-шведской войны 1590–1593 годов участвовал в походе к Ругодиву, Ивангороду, Копорью и Ям-городу, числился среди бояр «з государем», то есть с царем Федором, потом «боярином и дворовым воеводой». По «береговой росписи» (список воевод, посланных к реке Оке против крымского хана) от 28 марта 1596 года Романов – воевода правофлангового полка. Два года спустя боярин – снова участник царского похода против войск хана Казы-Гирея. Федор Никитич получил почетное назначение – первым воеводой «государева полка».
Победа Бориса, при поддержке «великой государыни» Ирины Федоровны, его сестры, вдовы усопшего Федора Ивановича, и Патриарха Иова, неизбежно столкнула нового царя с придворной знатью. Не последнее место в этой среде занимал Ф.Н. Романов, двоюродный брат умершего царя. Поначалу Борис отмечал Федора Никитича среди других вельмож. Поговаривали, что он дал ему клятву в том, что боярин будет при нем братом и помощником в управлении государством (Буганов В.И., 1997). Ходили слухи о том, что царь Федор, умирая, выразил желание, чтобы именно Романовы унаследовали престол; называл как будто при этом имя Федора Никитича.
Соответствовало ли все это истине – неизвестно. Во всяком случае, Годунов видел в этом боярине и его родне опасных соперников. При всех своих способностях и уме царь отличался подозрительностью, доверием к доносчикам, чародеям. Получил он донос и на Романовых: Бартенев, казначей брата боярина Федора – Александра, пробрался весной 1601 года тайком к родственнику царя Семену Годунову, оба они, по указанию правителя, разложили по мешкам какие-то коренья, и слуга-предатель подбросил их в кладовую своего господина. Потом донес об «отравном зелье», и царь тут же послал людей для обыска. Мешки «нашли», доставили их к Патриарху. При многих собравшихся коренья высыпали на всеобщее обозрение. Романовых, их родственников и друзей (Черкасских, Сицких, Шестуновых и других) взяли под стражу, пытали. В июне 1601 года боярская Дума вынесла приговор: Федор Никитич принял постриг и инок Филарет оказался в ссылке – в северном Антониево-Сийском монастыре. Его жену Ксению Ивановну отправили в один из заонежских погостов; она стала инокиней Марфой. Сослали в разные места тещу Филарета, его четырех братьев: Александра, Михаила, Ивана и Василия. Дети Федора Никитича, пятилетний Михаил и его сестра с тетушкой Настасьей Никитичной Черкасской и женой Александра Романова оказались на Белоозере. Филарет пробыл в монастырском заточении шесть лет. Под колокольней до двадцатых годов ХХ века сохранялось тесное помещение размерами в кубическую сажень, где жил опальный инок-боярин.
Верный обычаю идти «по следам» своих героев, осенью 2001 года я побывал в древней обители, бережно восстанавливаемой под руководством архимандрита Трифона (Плотникова). Практически ничего не сохранилось в монастыре из вещественных свидетельств пребывания в ней будущего Патриарха. Обитель прошла страшный путь поругания (детская колония, дом-интернат для престарелых, пионерский лагерь). Трагический путь разрушения святыни завершился пожаром 1992 года. И только после этого монастырь вернули Русской Православной Церкви…
* * *
Сложной оказалась судьба инока Филарета в Смутное время. При Лжедмитрии I Романовым была оказана сомнительная «честь» – все они были возвращены из ссылки, как «близкие родственники» нового царя. Владыко Филарет стал Митрополитом Ростовским. 1613 год – год избрания на царство своего сына Владыко встретил в польском плену. Начались длительные сложные переговоры по его возвращению на Родину…
А государство в это время сотрясали крупные политические и военные события: 27 февраля 1617 года в деревне Столбово под Тихвином, в специально для этого возведенном здании, был подписан мирный договор России со Швецией, по которому Новгород, Старая Русса, Порхов и Ладога вновь вошли в состав русского государства. Одновременно наша страна вынуждена была согласиться с утратой Копорья, Ивангорода, Орешка, устья Невы, южного побережья Финского залива. 1 октября 1618 года был успешно отражен штурм Москвы войсками польского королевича Владислава, не оставившего планов захвата русского престола. Наконец, отец царя Михаила Митрополит Филарет смог вернуться из плена на Родину. Произошло это 1 июня 1619 года.
Старший Романов, человек честолюбивый, всю жизнь мечтавший о короне, в свое время изгнанный из царского дворца Годуновым, теперь, к старости, достиг заветной цели: получил и высшую церковную власть[4], и власть светскую, которую делил с сыном-царем. Патриарх Филарет, по мнению очевидца, «был роста и полноты средних, Божественное писание разумел отчасти; нравом был опальчив и мнителен, а такой владетельный, что и сам царь его боялся. Бояр и всякого чина людей из царского синклита томил заточениями необратными и другими наказаниями. К духовному сану был милостив и не сребролюбив; всеми царскими делами и ратными владел»[5]. (Отзыв Высокопреосвященного Пахомия, Архиепископа Астраханского, 1655).
Непростым нравом отличалась царская матушка инокиня Марфа. Ее деспотичность, упрямство, сильное влияние на сына сказались и на его личной судьбе. Михаил взрослел, встал вопрос о его женитьбе, о продлении царского рода. В 1616 году, когда ему исполнилось двадцать лет, выбрали невесту – Марию Ивановну Хлопову, дочь незнатного дворянина. Но завистники постарались сделать все, чтобы расстроить предстоящий брак…
Хлопову царь приглядел на смотре невест, устроенном во дворце, объявил свою волю отцу и дяде невесты. Но поперек встала Марфа – ближайшая подруга инокиня Евникия (Салтыкова) настроила ее против. Сыновья Евни-кии боялись потерять влияние при царском дворе с появлением Хлоповых, их родственников и свойственников, с которыми они не ладили. Вскоре, наряду с оговорами, сплетнями, последовало более серьезное – Хлопова стала страдать рвотами. По указанию царя М. Салтыков привел к больной доктора-иноземца Валентина Бильса. Тот осмотрел ее, заключил: у девушки расстройство желудка, что можно вылечить; «плоду и чадородию от того порухи не бывает» (Новомбергский Н.Я., 1906).
Такой диагноз, благоприятный для невесты и жениха, не устраивал Салтыковых. Доктора Валентина к Хлоповой больше не допускали; лекарство, им назначенное, дали ей всего два раза. Второй врач – Балсырь, младший по положению, – тоже осмотрел девушку, нашел у нее слабую желтуху, которая-де излечима. Его тоже оттеснили от невесты. А лечить ее стали… Салтыковы, давая какой-то водки из царской аптеки для «аппетита» (Буганов В.И., 1997). Ей давали также Святую воду «с мощей» и камень безуй[6] (безоар – Ю.М.).
Пила ли она прописанную водку – неизвестно. Ей вскоре стало лучше. Но недоброжелатели не успокаивались: Салтыков внушал царю, что врач Балсырь сказал ему о неизлечимости болезни Хлоповой. Матушка настаивала, чтобы удалить невесту от двора. Бояре, в угоду царице Марфе, приговорили: Хлопова «к царской радости непрочна».
Невесту из дворца, в котором уже шли приготовления к свадьбе, выслали на ее подворье, а через десять дней с родственниками отправили в далекий Тобольск, затем – в Верхотурье. Царь Михаил, судя по всему, испытывал к Хлоповой искреннее чувство, не соглашался взять другую невесту. С приездом отца у него появилась надежда. Влияние Салтыковых ослабевало. Филарет к ним относился иначе, чем его супруга. Некоторое время он вынашивал планы женитьбы сына на одной из иностранных королевен. Посольства в Данию (1621 год, сватали за племянницу короля Христиана) и в Швецию (1623 год, за сестру курфюрста Бранденбургского Георга, шурина шведского короля Густава Адольфа) не принесли успеха. Хлопова жила к тому времени недалеко от Москвы – в Нижнем Новгороде, куда ее привезли в 1620 году. На здоровье она не жаловалась. Михаил Федорович, не забывший избранницу, объявил отцу, что женится только на ней.
Вскоре специальная комиссия, назначенная Патриархом, начала следствие. Доктора Бильс и Балсырь повторили свое заключение семилетней давности: Хлопова страдала нетяжелой желудочной болезнью; в ее скором излечении не могло быть сомнения. М. Салтыков, царский кравчий, призванный к допросу, запирался, увиливал. Было ясно, что он солгал, «облиховал» Хлопову (Балязин В.Н., 1995). «Великие государи» советовались с боярами И.Н. Романовым, И.Б. Черкасским, Ф.И. Шереметевым. Послали за Хлоповыми. Отец невесты поведал, что дочь его заболела только в царском дворце; до приезда в него и во время ссылки все время была здорова. Духовник подтвердил ее слова. То же сделали Шереметев, глава комиссии, и Михаил, архимандрит Чудовский, медики, съездившие по указу государей в Нижний Новгород. Иван Хлопов настаивал, что его дочь отравили Салтыковы. Дело закончилось для Салтыковых плохо – их выслали в деревни, вотчины забрали в казну, инокиню Евникию перевели в Суздальский Покровский монастырь.
Таким образом, в установлении истины по делу немалую роль сыграла своеобразная судебно-медицинская экспертиза состояния здоровья невесты, выполненная в рамках следствия. Вина Салтыковых, ясная для всех, не смогла сломить нелепое упрямство инокини Марфы. Она была недовольна, что ее племянники попали в опалу, заявила, что, если сын женится на Хлоповой, то она покинет страну. Михаил в очередной раз уступил матери. По царскому указу бывшей невесте предписывалось жить в Нижнем Новгороде. Государь около года спустя женился по совету матери на княжне Марии Владимировне Долгорукой. На следующий день после бракосочетания она заболела и через три месяца скончалась. Ходили слухи, что молодую царицу «испортили». После смерти государыни сменили медицинское руководство.
2 ноября 1624 года царь врачу Аптекарского приказа Валентину Бильсу «указал в дохтурех не быть; а велел ему служить свою государеву службу, а будет служить не похочет, и ему дать волю, где хочет», т. е. может ехать за границу. Бильс просил оставить его в докторах, так как «он этому специально учился… а за море ему ехати нельзя же, потому что он природный государев холоп и родился в Москве». Государь отказал – это была почетная отставка врача. Видимо, Бильсу вспомнили все промахи, вольные и невольные, обусловленные тогдашним уровнем медицинских знаний (Мулюкин А.С., 1908).
* * *
Время шло, Михаил оставался бездетным. Это волновало семью. В памяти еще свежи были жесточайшие испытания царского безвременья. Нельзя допустить повторения пережитого, а потому был необходим законный наследник царствующего государя. Наконец, царь принял решение о новом браке. Согласно обычаю по всей Руси разлетелись гонцы сзывать на смотрины невест. В назначенный срок 60 знатнейших девиц в окружении родителей – знатных бояр и дворян – собрались во дворце. Легко представить, какие надежды на возможное родство с царским домом лелеяла родня девушек! Все с трепетом ожидали царского решения. Но… ничего не произошло. Ни одна из претенденток не остановила на себе внимание государя.
Выход из возникшего затруднения предложила мать царя – инокиня Марфа. Смотрины надо повторить, но в отсутствие родственников, и смотреть надо на спящих девушек, когда лики их не смущены и не затуманены волнением и ожиданием, то есть ночью. Во дворце были оставлены только претендентки на звание царицы и с ними по одной прислужнице, чтобы, как обычно, те могли помочь молодым госпожам при укладывании в постель.
Дворец погрузился в ночной сон, двери тихо отворились, и царь в сопровождении матери начал свой обход. Они медленно следовали мимо спящих, а скорее притворявшихся спящими, девушек: можно ли было заснуть в такую ночь!
Мать вопросительно взглядывала на сына, но царь безмолвно и бесстрастно шел вперед, и невозможно было понять ни мыслей его, ни чувств. Обход закончился. Затянувшееся молчание прервала инокиня, приступив к сыну с расспросами: на кого же пал выбор царя? Наконец, Михаил Федорович заговорил. Да, сердце указало ему одну из девушек. Отчаявшаяся мать благодарно вздохнула. Кто же она? И услышала ответ: «Она – прислужница». Инокиня запротестовала, взывая к здравому смыслу. Сколько лучших семей привезли во дворец прекрасных девиц, а царь выберет прислужницу?!
Но царь не внял доводам матери, он оставался неумолим. Это его окончательное решение. И если не она, так никакая другая: «Да кто же она?» – отчаялась мать. «Подружка Стрешневой», – был ответ. Вскоре сообщили царю и его матери, что живет у бояр Стрешневых молодая бедная дворянка, дальняя их родственница. Уговоры матери были сломлены его последним доводом: мы сами столько страдали, неужели можно отвергнуть избранницу сердца только из-за ее бедности и несчастий?
Строгая инокиня сдалась, отступила. Подумала: видимо, это Божий промысел. Вряд ли она ошибалась. Не исключено, что выбор родовитой особы мог привести к очередной смерти в царском доме: соперничавшим кланам нелегко было уступить выигравшим счастливцам, им проще было смириться с невестой «со стороны».
Утром решение царя было торжественно объявлено во дворце и народу. Знатные барышни, накануне лелеявшие надежду стать царицей, чередой подходили поцеловать ручку избранницы – Евдокии Лукьяновны Стрешневой. А российская «Золушка» никак не могла поверить в произошедшее с нею чудо. Каждую она обнимала и целовала. Вчерашняя капризная госпожа царской невесты бросилась в ноги, умоляя о прощении. Кроткая и жалостливая Евдокия Лукьяновна, не держа зла, подняла ее и призывала разделить с ней ее нечаянную радость (Байбурова Р., 1999).
Царь женился на Евдокии Стрешневой 29 января 1626 года. Она родила супругу десять детей; из них шесть умерли в раннем возрасте; четверо, в том числе наследник престола Алексей Михайлович (а также дочери – Ирина, Анна, Татьяна), пережили отца…
* * *
Прежде чем перейти к изложению сведений о здоровье и предсмертной болезни первого государя из рода Романовых, автору показалось целесообразным рассказать читателю о состоянии здравоохранения на Руси в то далекое время. В 1581 году английский аптекарь Джемс Френчам привез из Англии транспорт аптекарских товаров для царской семьи. Эти лекарственные препараты и составили основу первой русской аптеки. Для лечения государя в ней имелось 160 разных лекарств. Услугами аптеки пользовались только царь с семьей и его ближайшие приближенные. Каждый прописанный доктором рецепт сначала поступал в Аптекарский приказ с описанием входящих в лекарство веществ и их возможных действий на организм. Обо всем этом докладывалось царю, и лишь после его санкции аптекари приготовляли прописанное лекарство. Медикаменты приобретались на Западе, главным образом, в Англии. Хинная кора, ревень, мускус, миндаль, камфара, гвоздика покупались у восточных купцов. Царская аптека пополнялась лекарственными препаратами из арсенала русской народной медицины. Аптекарский приказ организовывал сбор различных лекарственных трав и кореньев по всей России. Уже в эпоху Ивана IV в Москве, Киеве, Архангельске, Пскове и Новгороде появились специальные зеленные дворы для выращивания и обработки лекарственных растений. Здесь производились мази, масла, сиропы, настойки, экстракты, водки. В зеленных и москательных лавках продавались также цветы, семена, корни и кора лекарственных растений. Здесь можно было приобрести сырую печень трески для лечения «куриной слепоты», деготь для борьбы с чесоткой, клюкву и морошку для профилактики цинги, дезинфицирующие препараты для наружного применения, изготовленные из чеснока, лука, редьки…
Первая царская аптека в Москве, кроме обилия лекарств, отличалась роскошью обстановки. Вся посуда была из шлифованного хрусталя, покрытого позолотой; принадлежности и инструменты обихода были сделаны из золота и серебра. Роскошь царской аптеки объяснялась не только желанием московского правительства показать иноземцам свое богатство, но и стремлением утвердить значение медицинского дела. Заграничные врачи и подведомственные им небольшие аптеки также считались принадлежностью царской семьи. Для того, чтобы получить от них лекарства, требовалась особая челобитная на имя государя. Еще с 1581 года, по указу Ивана Грозного, врачебное дело составило особое ведомство – Аптекарский приказ[7], содержавшийся, в частности, и на доходы с вышеуказанных аптек, где лекарства могли приобретать «всяких чинов люди» (Платонов С.Ф., 1925). «Аптечный» боярин – глава соответствующего приказа, считался одним из важнейших членов придворной иерархии. Эту должность занимали представители древнейших родов – Черсасские, Шереметевы, Одоевские. При царе Феодоре Иоанновиче возглавлял приказ его шурин, будущий государь Борис Годунов.
Аптекарский приказ приглашал врачей из-за границы для лечебной работы и подготовки русских лекарей, руководил их службой, являлся высшей инстанцией в случаях претензий к оказанию медицинской помощи, устраивал аптеки, ведал плантациями целебных растений, посылал врачей и медикаменты в действующую армию. В течение XVII века существенно увеличились врачебные штаты. Так, если при Михаиле Федоровиче в Москве трудилось около 20 лекарей, то при его преемнике их число удвоилось. В 1654 году во время эпидемий чумы и войны против Польши в связи с возросшей потребностью во врачах при Аптекарском приказе была создана Школа лекарей и костоправов. В 1670-х годах штат Приказа[8] насчитывал до 100 человек – врачи, лекари, аптекари, «алхимисты» (фармацевты), ученики лекарского дела, окулисты (оптики), огородники, разводившие целебные растения (Змеев Л.Ф., 1896).
В 1661 году Аптекарским приказом был одобрен медицинский сборник «Прохладный вертоград», который множество раз переписывался и был широко распространен среди населения. В нем приводились разнообразные советы и рецепты. Так, при лечении наружных поражений рекомендовалось прикладывать свежие растения – капусту, лен, орешник или их свежие соки. Язвы рекомендовалось промывать вытяжками из лука или свеклы. Чесноком широко пользовались для предохранения от «моровых поветрий», смазывая тело здоровых людей смесью чеснока и уксуса, или давая жевать чеснок. Ряд заболеваний в древние времена лечили зеленой плесенью. Лишь теперь в свете учения отечественных исследователей о пенициллине (А.Г. Полотебнов и В.А. Манассеин), о фитонцидах (Б.П. Токин) стала понятной рациональная основа народного врачевания и профилактики болезней микробной природы.
Древние рукописи отражали состояние медицины и лекарствоведения своего времени. Они послужили основным источником для составления фармакопей. Лекарем Иваном Венедиктовым – одним из первых составителей рукописной фармакопеи – в 1676 году осуществлен перевод с латинского на русский язык фармакопеи о лекарствах.
В XVII веке в России произошла окончательная дифференциация понятий «лекарь» и «доктор»: «Дохтур совет свой дает и приказывает, а сам тому не искусен, а лекарь[9] прикладывает и лекарством лечит, а сам не научен, обтекарь у них у обоих повар» (БМЭ, т.12, с.532). С правлением первого государя из Дома Романовых связано и возникновение первой московской больницы «в Китай-городе, на Пожаре», т. е. на Красной площади, существовавшей помимо имевшихся при монастырях богаделен. Небольшое количество педиатрических сведений в медицинской литературе XVII века соответствует незначительному удельному весу педиатрии в деятельности врачей. На первый взгляд такое явление может показаться малоправдоподобным, принимая во внимание исключительно высокую детскую смертность и заболеваемость. Необходимо, однако, учесть, что в то время на Руси лечение детских болезней не входило в поле деятельности научной медицины. Даже в быту царской семьи, имевшей в своем распоряжении видных врачей-иностранцев, последние обычно не привлекались к лечению детей. Между тем использование их именно для педиатрических целей было бы тем более оправдано, что, по сохранившимся воспоминаниям современников и довольно точным описаниям, многие дети царской семьи тяжело болели различными болезнями, в том числе рахитом (были «скорбны ножками») и туберкулезом (были «скорбны грудью»). Имеются данные, что тяжело болели рахитом Федор и Дмитрий, сыновья Ивана Грозного, Федор Алексеевич – старший сын Алексея Михайловича и брат Петра I (Змеев Л.Ф., 1896). Придворных врачей допускали к детям и женщинам лишь в самых исключительных случаях. Особенно недоступны для врачей были царевны. Призванный для консультации врач, как правило, не допускался к больной; ему предоставлялось лишь расспрашивать мамок, боярынь, давать советы состоявшим при каждой царевне особым лекаркам. Подлинной «бытовой революцией» оказалось, когда царица Наталья Кирилловна (жена Алексея Михайловича) начала при болезни горла допускать «на свои очи» врача – «гортанного мастера» Ивана Губина.
При вступлении на службу врачи и аптекари произносили клятву: «Лиха государю и семейству не хотети, не учинити, зелья лихого и кореньев не давати, всяким ведомским мечтанием не попортити, по ветру никакого лиха не посылати и следу не вынимати». С них бралось обещание «никого не лечить без указу государя». Было даже издано специальное распоряжение о том, чтобы «ни один медик не дерзал, под опасением ссылки, пользовать вельмож без именного приказа государя» (Нахапетов Б.А., 2005).
Многие врачи не знали русского языка и поэтому их постоянно сопровождали толмачи-переводчики, которые, надо полагать, играли роль и соглядатаев. М.Ю. Лахтин (1902) сообщал по этому поводу: «Близкое отношение иноземных докторов к членам царской семьи имело для них свои отрицательные стороны. Вследствие недоверия к обществу правительство стремилось оградить свою безопасность целой системой шпионов. Не только к приезжавшим в Россию иностранцам, но и русским должностным лицам командировались из приказа Тайных дел подьячие, которые должны были постоянно находиться при них и доносить обо всем, что ими говорилось или делалось. Врачи в этом отношении были, конечно, предметом особого внимания».
Лечение царя и членов его семьи обставлялось сложными формальными процедурами. Каждое мнение, высказанное врачами, каждое действие должны были облекаться в форму протокола за их подписями и визой дьяка Аптекарского приказа. Пользовавший царя врач обязан был подавать в приказ подробное письменное заключение о диагнозе, а затем представлять такие же «сказки» о дальнейшем ходе болезни. Следует отметить, что эти «формальности» послужили источниковедческой основой для изучения начального периода истории отечественной медицины.
При отпуске лекарств из аптеки для царя или членов его семьи принимались чрезвычайные меры предосторожности, в частности, предписывалось «самому дохтуру и аптекарю того лекарства надкушать, а как великие государи то лекарство изволят принять, и тогда дохтуру, в коем месте ему велят, указу ожидать, пока благое действие того лекарства совершится» (Герман Ф.Л., 1895).
* * *
Вернемся, однако, к личности царя Михаила Федоровича. Сведений о состоянии здоровья первого государя из дома Романовых в детские и юношеские годы практически нет. Известно лишь, что Михаил с юных лет «скорбел ногами» от последствий ушиба, что, видимо, и послужило причиной его традиционно малоподвижного образа жизни. Несмотря на относительно небольшой возраст, в последние годы жизни государь располнел и обрюзг. Лицо его, по воспоминаниям современников, поражало бледностью и отечностью. Движения стали медленными, появилась одышка после быстрой ходьбы. В 1639 году царь в течение трех месяцев потерял двух сыновей – Ивана, 6 лет, и младенца Василия. Горе усилило болезненное состояние государя. Он часто лежал, жаловался на слабость и боли в сердце, отказывался следовать просьбам своих врачей – Венделина Сибелисты, Иоганна Белау, Артмана Грамана[10] чаще бывать на свежем воздухе, больше двигаться. Душистые отвары лекарственных растений надолго поселились в опочивальне царя. Часть кореньев и трав прибавлялась в красное рейнское вино, даваемое Михаилу Федоровичу. Весной 1643 года царь перенес протекавшее в тяжелой форме рожистое воспаление. Не успев восстановиться после болезни, Михаил Федорович 6 июля заболел «жабой» (ангиной). Лечили его доктора Граман и Белау. 29 декабря 1644 года, по воспоминаниям датского принца Вальдемара, во время данной ему аудиенции государь поразил его тихим хриплым голосом, одышкой, печальным отечным лицом. Царь зябко кутался в роскошные одежды, видимо, его знобило.
Иноземцы-врачи известили бояр, что внутренние органы государя, по причине «накопившихся в них слизей» функционируют ненормально, что ведет к образованию отеков, мокроты, «разжижению крови». Доктора запретили приближенным сообщать царю неприятные известия. На фоне прогрессировавших хронических заболеваний в апреле 1645 года у Михаила Федоровича возникло какое-то острое желудочное расстройство. Врачи пришли к заключению, что «желудок, печень и селезенка по причине накопившихся в них слизей… бессильны от многого сидения, холодных напитков…» (Морозова Л.Е., 1992). Царь Михаил никогда не отличался крепким здоровьем, а вторую половину жизни так «скорбел ножками», что часто не мог ходить, и его возили в возке…организм слабел, нарастала лимфатическая вялость. По конец жизни царя врачи отмечали в нем «меланхолию» (Пресняков А.Е., 1990).
В конце мая врачи «смотрели воду» (мочу) и отметили ее повышенную бледность. Наступило 12 июля, день Ангела государя. Пересиливая слабость после бессонной ночи, царь вышел к боярам, чтобы вместе с ними идти к заутрене. Тихо дойдя до церкви, поддерживаемый под руки, он начал молиться. Внезапно страшная боль возникла в сердце, разлилась по соответствующей половине груди, переместилась в левую руку. Государь упал, потеряв сознание, ударившись головой о резную решетку царского места. Михаила Федоровича осторожно перенесли в опочивальню. Врачи делали ему холодные примочки, окуривали дымом резко пахнущих трав[11]. Царь очнулся, пожаловался, что ему нечем дышать, выпил успокоительный отвар. У постели остался лишь Венделин Сибелиста. Государь заснул… Около 20 часов, на закате солнца, Михаил проснулся и застонал. Отказавшись из-за тошноты принимать лекарства, он потребовал прибытия Патриарха, царицы и наследника, поговорил с ними, затем вновь впал в полузабытье. Около двух часов ночи царь выразил желание исповедаться и приобщиться Святых Тайн. Патриарх тотчас исполнил его желание. Смерть последовала в третьем часу ночи. Академик С.Ф. Платонов (1913), обобщая данные немногочисленных исторических источников (подлинные медицинские сведения не сохранились), сформулировал причину смерти царя как цингу и «меланхолию, сиречь кручину». Поверхностно обобщая разрозненные факты о последних днях жизни Михаила Федоровича, некоторые историки пишут о смерти царя «от болезни желудка», другие связывают его гибель с «водяной болезнью» (Яшлавский А., Дробязко С., 1998), патологией почек (Герман Ф.Л., 1895).
Как оценить эти предположения историков с позиций медицины? Цингу впервые описал еще Гиппократ как состояние, при котором «илеос кровавый… изо рта плохо пахнет, десны отделяются от зубов, из ноздрей течет кровь, язвы на ногах, цвет кожи становится гранитным». В XV–XVIII вв. в Европе наблюдалась высокая заболеваемость цингой. Истинные причины цинги (авитаминоз С) были неизвестны вплоть до XX века. На Руси эту болезнь эмпирически пытались лечить отварами из растений, при этом в зимний период хороший эффект отмечался от применения хвои сосны, ели, кислой капусты, позже, с появлением «заморской торговли», лимонов.
В настоящее время под цингой понимают заболевание, специфические проявления которой: кровоизлияния, анемия, отек и воспаление слизистой оболочки десен и желудочно-кишечного тракта, изменения в костях, изменения зубов обусловлены выпадением участия витамина С в процессах формирования структурных элементов соединительной ткани и кроветворения. Характерный для цинги симптом выраженной слабости связан, как полагают, с дефицитом нескольких витаминов (С, Р, фолиевой кислоты), а также стероидных гормонов коры надпочечников, для синтеза которых требуется аскорбиновая кислота (Рысс С.М., 1963; Адо А.Д., Ишимова Л.М., 1973 и др.).
Возможно, в год смерти с учетом сезона (конец весны – начало лета), Михаил Федорович действительно перенес декомпенсацию хронически протекавшей цинги. Не исключено, что вышеописанная юношеская травма ноги государя осложнилась так называемым гемартрозом – кровоизлиянием в полость коленного сустава, с последующим развитием его тугоподвижности. Такие состояния были специфическими для нелеченной должным образом цинги. Возможно и присоединение к ней каких-то других заболеваний, в том числе, инфекционных, что является очень характерным для этой патологии вследствие снижения выработки в организме антител (вспомним ознобы, т. е. подъемы температуры тела, беспокоившие государя). Вспомним и интересную гипотезу профессора В.Н. Звягина… Все это резко ослабило организм царя и привело к развитию сердечной недостаточности (симптомы которой, в том числе отеки, четко описаны свидетелями), что обусловило непосредственную причину смерти.
* * *
Хоронили царей в кремлевском Архангельском соборе. Ныне вдоль стен Архангельского собора, примыкая к граненым столбам, расположены 46 орнаментированных надгробий с надписями на церковнославянском языке. Над ними, в нижнем ярусе росписей – изображения покоящихся здесь царей, великих князей, военачальников. Все надгробия были накрыты в 1903 году бронзовыми остекленными футлярами. Первым похороненным здесь Великим князем стал Иван Калита. До эпохи Петра I, когда столица была перенесена в Санкт-Петербург, почти все правители Руси были погребены в этом храме. К исключениям относятся первый московский князь Даниил (святые мощи которого покоятся в одноименном московском монастыре), царь Борис Годунов (после ряда перезахоронений погребен в Троице-Сергиевой Лавре). В послепетровскую эпоху из Романовых в Архангельском соборе был похоронен лишь Петр II (1730).
