Опять тропой греха скользит душа, смеясь…
Но слезы непослушные с неё смывают грязь.
Шарль Бодлер. «Цветы зла»
Ну вот! Стихи – и те неправильные! – сказала бедняжка Алиса, и глаза ее снова наполнились слезами.
Льюис Кэрролл. «Алиса в стране чудес»
Многие стихотворные пародии, вошедшие в этот сборник, навеяны творчеством выдающихся, знаменитых, известных, оригинальных и даже моих самых любимых поэтов. Да и как может быть иначе? Кому могут быть интересны властители дум, не знающие, например, чему равна «площадь круга», или постоянно балансирующие на грани языкового конфуза? Тем более, когда речь идёт о любви. Даже пародии пишутся с любовью, но она не всегда добра…
Ю.М.
Слишком холодно на дворе,
Зря любовь пришла в декабре…
Слышу голос я ледяной
Роберт Рождественский
Любви сезоны все покорны,
Но есть один, что хуже всех.
И как любить с улыбкой томной,
Когда на лицах мокрый снег?
Зимой опасно строить глазки,
Когда мороз и сквозняки.
Какой интим? Какие ласки?
Пальто и тёплые носки!
И не присядешь на скамейку,
И вздохи, словно из ведра.
Глядишь, ещё сломаешь шейку
Неосторожного бедра.
То дождь, то лёд – слепой обманщик,
Сугробов непролазный плен.
Амур уж отморозил пальчик,
Устав от этих перемен.
То вдруг некстати нос забулькал.
Он к поцелуям не пройдёт…
Рванёте к дому – и сосулька
На ваши головы падёт.
А если вирус влез проклятый
В тела, что были так нежны,
То уклоняйся от объятий
Подруги, музы и жены.
В морозы редко сердце тает,
И я скажу вам, не тая:
Зимой любовь пусть улетает,
Как птицы в тёплые края.
Белей, чем бред, чем абажур,
Чем белый бинт на лбу!
Борис Пастернак
Не трогать, свежевымыт я, –
От пяток и до век.
Мне душу болью вымотал
Мой друг – велосипед.
Как славно мы на нём неслись
В касанья рук и щёк,
Когда б не лужи, слякоть, слизь,
И не тупой щенок.
Я, жизнь моя, клянусь на бис,
Ты тоже как-нибудь,
Отмоешься, забудешь гипс
И этот бинт на лбу!
Я люблю тебя.
Это значит –
я желаю тебе добра.
Это значит, моя отрада,
слов не надо и встреч не надо…
Вот и старость вдали маячит
Вероника Тушнова
Не отрекаются любя,
когда в душе бушуют страсти.
А я, увидев лишь тебя,
кричу вослед – Да будь ты счастлив!
И брошу брошку
тебе под ножку.
Я так сильно тебя люблю,
что к подружке твоей дорожку,
хочешь, скатертью постелю.
На щеке след помады алой –
и не будет всё как вчера.
Я добра тебе пожелала,
но любовь не всегда добра.
Тяжело любить, но прекрасно
поверяется конь в езде.
Чуть скакнул ты и сразу ясно –
эта ноша не по тебе.
Мне давно уж забыть пора
всё, что вызрело тут слезами.
Я желаю тебе добра,
но такого, что с кулаками.
Сердце плачет, уж скоро старость.
Одинокие вечера.
Ты с девчонкой, а мне осталась
только радость желать добра.
Сегодня утром уж в который раз
Я не проснулся – я родился снова…
Булат Окуджава
Я как-то понял без учёных фраз,
Без бренного и суетного слова,
Что крепко ночью сплю, но каждый раз
Не просыпаюсь, а рождаюсь снова.
Немного странно, я уже в годах…
Но прочь рассудка мненья и сомненья.
Ведь можно выпить, чтобы как всегда
Отметить этот новый день рожденья.
Я к шторам подойду: – Да будет Свет!
Записку чью-то рву, не раскрывая.
Спешу отринуть суету сует,
Тем более, что жизнь короткая такая.
Есть благодать – не знать, что позади.
Ученья свет и мрак забыты мною.
И как же хорошо, как ни крути,
Родиться так: в пижаме и с женою.
И это плюс, перечь ей – не перечь.
Ведь у неё припрятан ключик к раю.
Когда устану и хочу прилечь,
Я каждый вечер с нею умираю.
Пусть эту радость ночью сны сотрут,
Я снова оживу, как юный геймер.
А, чтобы не забыть, себе к утру
Записку напишу: Лечись – Альцгеймер…
Я тебе из Парижа привез
деревянную сволочь:
кубик-любик для плотских утех,
там, внутри – золотые занозы
Александр Кабанов
В сухостой отупевших берёз
я привёз с перепою
кубик-любик забавный тебе –
из Парижа с любовью.
Суть заноз испытал на себе.
Если влево крутнуть,
выйдет злой Чупа Чупс.
Если вправо – спаситель кроватей
и чувств,
электрический стойкий солдатик.
Пусть подарок мой
дьявольски груб,
когда будем в разлуке,
сволочь он, но и похотируб,
ты бери его чаще на руки.
Ты поверь, Гименея оков
не достойны все их Мулен Рожи.
Их канкан, то – гопак без штанов
в исполнении вражеских ножек.
Потому, чтоб не пасть
в стихотворном бреду,
и не сдаться тем ножкам без боя,
я и сам для Парижа беру
кубик-губик с собою…
Да не рви на себе рубашку!
Я не стану другой, не стану.
Это – то же, что стать монашкой,
Если в теле – душа путаны…
Только, знаешь, я даже хуже…
Златенция Золотова
Да не рви ты трусы, бедняжка!
И рукой не толкай к постели.
В моём теле – душа монашки,
Оказавшейся вдруг в борделе.
Лучше ты бы нашёл путану
Из валютных рабынь Эдема…
В твоём теле – душа Султана,
Забродившего без гарема.
Ну пойми же, мне неприятно…
Отчего, почему – не важно.
Хуже только – любить бесплатно,
Если в теле – душа продажна.
Ты уже – возбуждённый атом,
Я без сил, но держу застёжки.
Это – как не ругаться матом,
Если в теле – душа матрёшки.
Вот и ягодки без цветочков…
Устоять нелегко при этом!
Это – как не писать ни строчки,
Если в теле – душа поэта.
Как же проза твоя убога!
Про любовь умолчим, мне душно.
Это – то же, что верить в Бога,
Когда тело совсем бездушно.
Спугнув неведомую птицу,
Раздвинув заросли плечом,
Я подошёл к ручью напиться
И наклонился над ручьём…
И, угадав в волне нестрогой
Улыбку чистую твою,
Я не посмел губами трогать
Затрепетавшую струю.
Владимир Солоухин
Любя тебя, но не прощая,
Хрипя обидой и тоской,
Как тварь последняя лесная,
Я ревность вёл на водопой.
Но и в ручье прозрачно-чистом,
Вдали от прозы бытовой,
Такой желанный и лучистый
Привиделся мне образ твой.
В воде трепещут твои губы
И насмехаются опять.
Я наклонился глупо, грубо,
Чтоб образ твой поцеловать.
Но рябь волнуя голубую,
Давя протесты муравьёв,
Я ясно понял, что целую
Лишь отражение своё.
Обида, ревность, сожаленье
В душе моей лишились сил –
Своё целуя отраженье,
Тебя я понял и простил.
По улицам хожу не так, как все:
Поправ собой все правила движенья,
По встречной пешеходной полосе…
Идя в потоке, видишь только спины,
Идя навстречу, смотришь всем в лицо
Андрей Макаревич
Придумал я, и в сердце нет сомненья,
Простое правило, как «Love is all we need»:
Ходить пешком, презрев чужие мненья,
Вгрызаясь пятками в услужливый гранит,
Ходить навстречу всем в любом проходе.
Пусть покажусь кому-то наглецом,
Но буду долго тем любезен пешеходу,
Что я иду, смотря ему в лицо.
Идти в потоке, ткнувшись носом в спину?
Или чуть ниже? Господи, я прав!
А если сзади кто-то дышит псиной,
И напевает: «All you need is love»?
И я иду вперёд, сомкнув ладони,
И прогибаю ими всех, как параход.
Мелькают лица, локти, нет погони,
Но иногда обидно бьют в живот.
Что впереди, удача ли? Погибель?
Навстречу часто прёт мордоворот.
По жизни лучше мчать в автомобиле.
Пугает только новый поворот.
Я и ты, нас только двое?
О, какой самообман.
С нами стены, бра, обои,
Ночь, шампанское, диван…
С нами всё, что в этом мире
Опустилось на постель…
А над нами кто-то свыше
Всё давно решил за нас.
Валентин Гафт
Думаешь нас только двое
В этой комнате большой?
С нами люстра, ветер воет,
И посуда бдит горой.
Алкоголем вечер выгнут.
В окнах звёздная метель.
Ты считаешь, только мы тут
Опустились на постель?
Негде нам уединиться,
И мне кажется, что мы
Лишь нули и единицы
Кем-то созданной игры.
Зря ты мне на ухо дышишь,
Нам бы лучше «Баю-бай».
Наблюдает кто-то свыше,
Ты при всех не приставай!
Хоть ты не настоящий,
Как растворимый кофе,
Но действуешь бодряще,
В любви ты супер-профи.
Лариса Рубальская
Поэты дружат с музами
Без ссор и без забот.
А поэтессе – мужа бы,
Как крепкий кофе в рот.
Чтоб действовал бодряще,
Журчал, как свиристель,
И в спальне был неспящим,
И нежность нёс в постель.
Ушли года в столетия
Рассыпанным драже.
Но я таких не встретила,
Чтоб, как у Фаберже…
Тот стар, тот слишком молод,
Тот даже не бодрит,
Хоть жизнью перемолот,
И в чём-то плодовит.
Мне не везло с мужчинами,
Как с песнями везло –
Лишь пенки с капучино
Снимать мне довелось.
Судьба моя закована
Виньеткой горькой мути.
Мужчину бы такого мне,
Что был с Орнелой Мути.
Мой сладкий, супер-вспученный,
Подманчивый как бог,
Я ждать тебя замучилась.
И кофе не помог.
Так захотелось бодрости,
Что обратилась к профи.
И по закону подлости
Он жёг, как с печки кофе –
Небритым Калигулою
Всю ночь со мной бодрился.
Под утро прикорнула я,
Он взял и растворился.
Всё «профи» супер дорого,
Как в лучших санаториях,
Но облегчает здорово
На кофе экономия.
Мне руки на плечи кладёт
и у другой меня крадёт.
Евгений Евтушенко
…в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Иосиф Бродский
Печаль стихами хороводит,
Так долго Муза не приходит,
А ходят тенью на листе
На муз похожие не те.
И Муза грустно ходит где-то,
Уже прошли Зима и Лето.
Я сердцем чувствую своим,
Так будет много Лет и Зим.
А эти, всуе что приходят,
Они не топчутся в проходе,
Мне ноги на плечи кладут,
И у стихов меня крадут.
Я прячу в суете тетради,
Пришли коварные опять.
Чего они приходят ради?
Ведь силы нету их прогнать.
Им грубо сразу не ответишь,
Ведь будет громкий «Ай-яй-яй».
Стихи писать уже не светит,
Им только плечи подставляй.
А Муза, если вдруг увидит
Их ноги стройные в окне,
Она найдёт, возненавидя,
Поэта нового себе.
Я весь на нервах от недружных,
От этих связей мне ненужных.
Где ты моя уединённость?
О, кто-нибудь, приди, гони
Порочную осатанённость
Тех, кто приходит без любви.
Печаль стихами хороводит,
Так долго Муза не приходит,
А ходят тенью на листе
На муз похожие не те.
Печаль стихами хороводит…
Видел! – Ива, веткой каждой
Устелив холодный грунт,
Разлеглась…
Целует с жаждой
Ветра вздыбленную грудь!
Михаил Зайцев
Вывез я детей однажды
На природу, Вижу – Жуть!
Ива – днём! – целует с жаждой
Ветра вздыбленную грудь.
А проказник у дороги,
Под призывный визг колёс
Оголял бесстыдно ноги
Группе ветреных берёз.
Я давно уже не мальчик,
Но смутился. Глянул вниз…
Вовсе голый одуванчик
Обнимал капустный лист.
В небо глянул голубое…
Задохнулся. Не смешно!
В небе облако большое
Превратилось в чёрт те что.
Я детишек сгрёб в охапку
И, пусть сердится жена,
От беды унёс в палатку.
Продержал там дотемна.
Накажу в стихах народу:
Малышам из городов
Не показывать природу
До шестнадцати годов.
Я листву у корней разгребаю,
потаённую чувствую суть,
нежно глажу рукой, открываю
гриб прохладный, как женская грудь.
Вадим Ковда
Если сердце от нежности тает,
А в стихах только мухи и быт,
Я свой лучший костюм надеваю,
И с лукошком айда по грибы!
Гриб считают закуской отменной,
Но поэт тонко чувствует суть –
Гриб, он с виду похож на колено,
А на ощупь, как женская грудь.
Выйду в лес, всё в стихах оживает.
И откуда берутся слова!
Я листву, как одежды, срываю…
Просто кругом идет голова.
Тайны все постигаю руками,
Долго глажу. Как кожа нежна!
Каждый день проводил бы с грибами,
Жаль вот только, ревнует жена.
И чтоб семья могла сложиться,
Нам пары нужно создавать
Не с тем, с кем хочется ложиться,
А с тем, с кем хочется вставать.
Эдуард Асадов
Чтобы не мучиться тревогой,
И вдруг семью не потерять,
Учил певец морали строгой,
Любовь кроватью проверять.
Мол, прежде чем жениться,
Нам нужно главное понять,
Не то, с кем будем мы ложиться,
А каково будет вставать!
Решил я опыт взять нахрапом,
Была подруга и кровать.
Как лёг не помню, но от храпа,
Вставать хотелось и… прогнать.
С другой мы долго сомневались –
Чтобы так сразу и в кровать.
Но ночью так накувыркались,
Что утром не хотел вставать.
Мы не подходим? Очень странно…
Увидел, как она встаёт,
Как кофе утренний желанна –
И днём покоя не даёт!
И, поборов в себе дремоту,
Я понял, почему кровать –
Чтобы хотелось на работу
От своей женушки сбежать!
…Мальчишка с кудрями до плеч
И девочка, вбитая в джинсы.
Надеюсь, что эти стихи
Прочтут через некие годы,
Увидев в оконце строки
Превратности нынешней моды.
Константин Ваншенкин
Ржёт весело русский Пегас,
И грустно смеются поэты:
В ковбойские брюки у нас
Прекрасные дамы одеты.
Достойней в эпоху калош
Умела девчонка одеться.
Мальчишкой за нею пойдёшь
И сразу же выйдешь из детства.
Припомню, и вздрогнет стило,
Так щедро когда-то мне снились
Мадонна с соском наголо
И две стюардессы в бикини.
А нынче мне страшно прилечь,
Такая хреновина снится:
Я сам с волосами до плеч
И Муза в поношенных джинсах.
Как много обидных потерь.
Пишу я, а радости нету.
Не много подсмотришь теперь
В оконце строки у поэта.
И, кепкой прикрыв полчела,
Скажу молодёжи устало:
«Хорошая ж мода была.
Так пусть повторится сначала».
Неповторимо зримы зимы лжи,
в которых было треугольно странно.
Живи теперь, мой катет, не тужи,
гипотенузе всё по барабану.
Анна Корнет
Жила я треугольно, без забот
в задрипанной квартире коммунальной
гипотенузой с катетом, а катет тот
не знал, кто был ему ортогональным.
Напрасно не светилась между строк,
ведь в тайне суть подобного союза.
Ещё со школы помнила урок:
два катета – одна гипотенуза.
Зимой любила печь свою топить,
углы слагая в треугольной драме.
Но в сумме выходило только Пи,
уместное для карасей в сметане.
И вот, пока те караси пеклись,
свершилось геометрии возмездье:
два катета таки пересеклись
букетами в моём подъезде.
Плита не отмывалась, был звонок.
Меня смутила суета за дверью.
Испуганно смотрю в дверной глазок,
и в первый раз глазам своим не верю.
С тех пор, всем теоремам вопреки,
живу одна, но вот какое чудо:
два катета мои, как голубки,
теперь вдвоём, и где-то делят угол.
Сирень в стихах опять взбивает крем,
а я лечусь дарами Диониса,
и избегаю треугольных тем –
выходит, я была им биссектрисой.
Лети отсюда, белый мотылёк.
Я жизнь тебе оставил. Это почесть
и знак того, что путь твой не далёк.
Иосиф Бродский
Я обнял эти плечи и застыл.
Ведь то, что оказалось за спиною
так преданно твой защищало тыл
тем, что не встретишь снежною зимою.
Был виноградом оплетён фасад,
ветрами, сыростью и временем истёртый.
Тропинка, что вела в прозрачный сад,
дорожкою прикидывалась жёлтой.
Сад зеленел. Лоснился огород.
Цветы торчали одурью бессонной.
От ветра лук и молодой горох
казались зеленью одушевлённой.
Но мотылёк мне голову вскружил,
и наш неспешный тет-а-тет нарушил.
И если он тогда остался жив,
то только потому, что был везучим.
И не причём, как виделось ему,
та тет-а-тета сладкая истома.
Я жизнь ему оставил потому,
что свой сачок, увы, оставил дома.
Душа с душою сводят берега,
когда не могут жить на расстоянье.
Людмила Самохина
Душа и тело спорят иногда,
за передел среды существованья.
Душа по времени снуёт туда-сюда,
а телу нужен бег на расстоянья.
И в явь смурную, и в кошмарных снах
течёт душа, но не как кран на кухне.
Она течёт в конкретных берегах,
а тело только ест и пухнет.
Душа предчувствует, а тело всё хранит,
и копит опыт бытия земного,
а если у него застой возник,
душа становится цунами Бога.
Но как понять, что берег у души?
Поэт обязан выражаться смело…
Выходит так: как вёсла ни суши,
пока ты жив, души обитель – тело!
Не спорить надо, а оберегать –
так учит Март, весны своей угодник.
Когда две души сводят берега,
для тел уже не нужен сводник.
И шальная весна ударяет в гонг,
И на пост заступает созвездье Овен!…
Почему нам планета с тобой тесна?–
Разве это не элементарно, Ватсон?
Потому что на свете, где есть весна,
Неприлично так долго не целоваться!
Алина Серегина
Весна согревает лучами холм,
А поэтов всегда ударяет в гриву.
Я теперь не Алина, а сыщик Холмс,
Что, мурлыча, коленками мнёт крапиву.
Манит меня в гуттаперчевом марте
След подозрительно странных людей.
Порохом чувствую – сам Мориарти
Ключи подбирает от наших идей.
Ватсон следом ползёт, шевеля клюкой,
Но сегодня глаза его так ленивы…
Он не сыщик матёрый, совсем другой.
Вот затих у ствола побледневшей ивы.
Я к нему подбежала, а вдруг вспорхнёт.
Не на ветку повыше, а ближе к раю.
Я сказала «не надо», что он не умрёт,
От поцелуев, ведь, не умирают.
Только правду щебечет поэт весной,
Хоть становится бешеным канареем.
Мне соврать не позволит сэр Конан Дойл,
А тем более – дактилем или хореем.
Как в засаде, нам тесно от наших глаз,
Нас раздевающих напропалую.
Ну, вот опять, уж в который раз,
След потеряли мы в поцелуях.