Юрий Мухин
Кремль – враг народа? Либеральный фашизм
Дворяне
Формально в России был феодализм, но в отличие от Запада дворяне по отношению к крестьянам имели прав не более, чем ротный командир на своего солдата. Если на Западе рыцарь мог повесить своего крепостного крестьянина, имел право первой ночи, тот был фактически его рабом, хотя и вел самостоятельное хозяйство, то в России это было немыслимо. Российский дворянин мог только восстановить дисциплину, выпороть крестьянина за проступки и в крайнем случае вернуть его царю – отдать в солдаты. Но ни посадить в тюрьму, ни тем более убить крестьянина дворянин не мог. Это было делом отца-царя, делом только его суда.
Дворянин мог сделать и то, что выглядело продажей, он мог отдать крестьянина другому дворянину и получить за это деньги. И это действительно выглядело бы продажей, если не учитывать, что крестьянин для дворянина был единственным источником дохода, при помощи которого дворянин защищал тех же крестьян. Передавая источник своего дохода другому, он имел право на компенсацию. Разумеется, что при такой продаже законом исключалось разделение семей.
Крепостных дворянин имел до тех пор, пока служил он и служили его дети. Прекращалась служба – отбирались крепостные. Заметим, служба русского дворянина князю, как и служба человека своей семье, не имела сроков. Уйдя на службу в 15 лет, он мог до глубокой старости просидеть в крепости на границе за тысячи километров от своего имения и так никогда и не увидеть своих крепостных. Тяжелые условия, в которые попала Россия, требовали такой же тяжелой службы ей.
В 15 лет призванные «новиком» на службу, они до самой старости могли ни разу не побывать в родном краю, не повидать своих крепостных, которых тем временем разорял недобросовестный управляющий. Отпуска не приветствовались, чтобы получить их, приходилось давать огромные взятки чиновникам, да и что решал отпуск… Тяготы службы лежали равно на всех. Фельдмаршал Шереметев, глубокий старик, слезно просил Петра I отпустить его со службы. Петр даже не ответил.
Лет тридцать спустя, в октябре 1736 года, фельдмаршал Лесси, храбрый и скромный генерал-трудяга, участвовавший почти во всех более или менее крупных военных кампаниях того времени – и в Польше, и на юге, – напишет рапорт: «Понеже я с начала отбытия моего в Польшу уже четвертый год в домишке моем не бывал и бедной моей фамилии не только не видал, но за отдалением и мало писем получал, паче же дети мои одни без всякой науки, а другие без призрения находятся, того ради Ваше Императорское Величество приемлю дерзновение утруждать, чтобы нынешнее зимнее время соизволили от команды меня уволить в Ригу». Но вместо отпуска получит выговор.
Русский крепостной не был собственностью помещика, поэтому в отличие от западного крепостного он не мог быть продан кому угодно. Только дворянину и только российскому дворянину. На Западе дело обстояло совершенно иначе.
Там дворянин – мини-король и имел порой всю полноту королевской власти над крепостным, включая право судебной расправы и казни. Естественно, что он распоряжался своей собственностью как хотел и мог продать ее кому угодно. Вот свидетельства о наших ближайших соседях – поляках, взятые нами из «Истории кабаков в России» И. Прыжова, а им – из подлинных документов.
«В 1517 году князь Александр Пронский и жена его милости княжна Федора Сангушковна выдали арендное условие благородному пану Бурлацкому и славному пану Абрамку Шмойловичу, жиду Турийскому, по которому они получили в аренду город и замок Локачи (в повете Владимирском) на три года за 12 000 злотых со всеми доходами, со всеми людьми тяглыми и нетяглыми, со всеми жидами и получаемыми от них доходами, с корчмами и с продажею всяких напитков, с правом судить крестьян и наказывать виновных и непокорных по мере вины даже смертью». Или: «Григорий Сангушко Кошерский с женою отдают все свои имения, ничего себе не оставляя, славному пану Абраму Шмойловичу и жене его Рыкле Юдинне и его потомкам, со всеми доходами, с корчмами, шинками и продажею всяких напитков, с данью медовою, деревом бортным и с правом наказывать непокорных денежною пенею и горлом карать».
Для русских подобное было немыслимо. Наверное, за всю историю России был случай, когда русский дворянин женился на француженке, не принявшей российского гражданства, и вскоре умер, вследствие чего оказалось, что часть земли русской и часть народа России принадлежат гражданину другого государства. Это было чрезвычайное происшествие, которым занимался лично император.
Европейцы вышли из своего феодализма рабами, с рабской психологией и мировоззрением. Они, не понимая сути происходящего в России, могли предложить русскому помещику продать крепостных девушек для вывоза в гарем – и удивляться матерному ответу. Англичане, например, без всякого злого умысла высказали Екатерине II пожелание купить русских солдат для войны в североамериканских колониях. Ведь покупали же они служивых тысячами по всей Европе. И им совершенно невдомек, почему Екатерина сердится, а Потемкин исходит потоком слов, которые невозможно перевести на английский. Как невольнику понять свободного?
Мировоззрение члена семьи выработало особые черты российского характера, и прежде всего российский демократизм. То, что каждый человек должен в первую очередь служить народу, обществу, страдать во имя общества, было для россиян вещью безусловной. Поэтому всякое уклонение от этой службы, противопоставление ей своих личных интересов было для русских противоестественно, что тогда уже вызывало удивление западных современников, которые не без резона считали, что родина у человека там, где ему хорошо живется.
Народ
Основная масса населения России, собственно русские люди, люди, которые несли в себе то, что называют духовной силой народа, это крестьяне. Даже в 1917 году их количество превышало 85 процентов населения страны. Как «технарь», скажу, что 85 процентов – достаточно весомая величина: если есть 85-процентная вероятность получения ожидаемого результата, то соответствующий процесс перестают в ряде случаев контролировать – такая вероятность считается достаточной.
Если мы хотим понять Россию, то обязаны понять образ мыслей крестьян, ибо они – суть России. Мы все из крестьян, если не в первом, то во втором или третьем колене. И в нас самих сидит крестьянский дух, русский дух. И когда поэт говорит: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», значит, здесь пахнет крестьянином, поскольку ничего, более русского, у нас нет.
Русские крестьяне никогда не жили отдельно друг от друга, а вернее сказать, много сот лет жили вместе, общинами, и именно эти общины они называли «мир». Не зная правил «мира», основополагающих его принципов, бессмысленно говорить о русских. Ибо все мы оттуда – из общины, из мира. Формально русский мир, русская община была убита в, пожалуй, столетней борьбе с бюрократией, но дух ее живет в нас. Он пока неистребим, и его нельзя не учитывать.
Каковы с точки зрения демократического правления основные особенности русской общины? Чтобы понять это, нужно ясно представить то, что есть сейчас, и то, что было.
Сейчас законодатели – Дума – регламентируют мельчайшие подробности нашей внутренней жизни, причем делают это одинаково (единообразно) для всего населения страны и еще гордятся этим. В этих актах (законах) регламентируется все, что бюрократия может только придумать: какую армию иметь, сколько ей платить, сколько налогов собирать, сколько денег давать учителям, сколько гражданам страны работать, сколько врачей иметь, как продавать и покупать – и прочее, прочее. Со всех сторон несется крик, что у нас власть народная, но народ уже не имеет к этой власти никакого отношения, так как команды всему населению сразу дает единая бюрократия из одного центра. Народ в законах и указах, как в тисках. Но бюрократии – раздолье.
Свободолюбивый русский народ прежде этого не терпел и, объединенный в общины, очень долго оказывал сопротивление подобному бюрократическому безумию.
Схема управления в России изначально строилась таким образом. Царь – и законодатель, и исполнитель – командовал, казалось бы, безраздельно всей Россией. Внешне это выглядит так, но мало кто обращает внимание, что, с точки зрения подданных, с позиции народа, он командовал в очень узких областях общественной жизни. Крестьянам с его указами, с командами центра сталкиваться приходилось очень редко.
Сначала царь занимался только внешней защитой, для чего и обязывал народ поступать по его царской воле, а не так, как тот считает нужным, в трех случаях: при выплате податей; при отработке урочного времени на дружинника, а впоследствии – дворянина; при поставке рекрута в русскую армию. Стоит упомянуть еще уголовное право – царь с помощью утверждаемых им законов преследовал уголовных преступников на всей территории России, но если крестьянин не преступал закон, то его это прямо не касалось. Впоследствии цари стали обращать внимание на промышленность, науку, интеллектуальную защиту народа – строили и содержали университеты, поощряли искусства и т. д. Но и это касалось крестьянина только опосредованно, через налог – подать.
Сколько раз в год крестьянину приходилось вспоминать, что у него есть царь, а у царя законы? Как часто он сталкивался с этими законами?
С одним трижды за неделю – это обусловленная царским законом необходимость отработать урочное время на дворянина. А с остальными? Два-три раза в год – не более!
А нам, живущим ныне, сколько раз приходится сталкиваться с законами и указами, спускаемыми из столицы? Из области?
Сегодня эта бюрократия штампует неимоверное количество законов и нагло убеждает всех, что иного не дано.
Нет! Дано! И было можно, пока цари не склонили головы перед бюрократией и умниками. Русская крестьянская община не имела над собой никаких законов высшей власти, кроме немногих упомянутых нами, и в общественной и хозяйственной жизни управлялась самостоятельно. Народ управлял собой сам. Как это еще назвать, если не демократия? Да, русские крестьяне не избирали всеобщим и тайным голосованием депутата, чтобы тот якобы от их имени что-то там вещал в парламенте, причем то, что ни он сам, ни они, избиратели, не понимают. Общине этого не требовалось, так как свои законы для себя она устанавливала сама, и каждый ее член, подчеркнем – каждый, оказывал непосредственное влияние на формирование этих законов.
В различных общинах и законы самоуправления были разные. Русская поговорка того времени гласила: «Что город – то и норов, что деревня – то и обычай». Писаных-то законов не было, законы утверждались в виде обычаев, которые запоминались миром, и этим обычаям неукоснительно следовал каждый член общины. В этом смысле любая деревня, любая община были отдельным государством, как сказали бы либералы, – суверенным.
Тем не менее, было несколько правил, обычаев, общих для всей России. Веками русские люди подмечали, что требуется, чтобы дружно жить вместе, и в принципе они недалеко ушли от заповедей ортодоксальных христиан или правоверных мусульман. Главное – это всеобщая справедливость, здесь русские не сделали никакого открытия, но интересны пути, которыми обеспечивалась эта справедливость.
Разумеется, что для России, объединенной по принципу семьи, главным законом, или главным обычаем, было то, что и община формировалась по принципу семьи, но без конкретного отца во главе. «Отцом» было общее собрание общины – коллективный орган ее управления. Причем это собрание не было собранием представителей, каждый член общины автоматически был членом этого собрания, и голос его был настолько весом, что подобное не могло и присниться, например, депутатам предтечи всех парламентов – английского.
С принципом семьи, русской семьи, органично был связан следующий принцип – ни один член общины не может быть исключен из нее ни при каких условиях. Родился в общине либо был принят в нее – всё, нет силы, способной тебя из нее выдворить. Правда, в обычной семье отец мог отделить от себя сына, отдав ему равную и для всех других долю имущества. В общине же наоборот – ее член мог уйти из нее только добровольно, но ничего из коллективного общинного имущества ему не причиталось.
Тем не менее, и тот и другой принцип сохраняли справедливость, но только в разных условиях. И в семье, и в общине человек был уверен: какие бы новые веяния ни овладели его отцом или общиной, никакой несправедливости лично с ним не произойдет.
Из принципа семьи вытекал и другой принцип, или особенность, – община весьма пренебрежительно относилась к «священному праву» личной собственности вообще, и к личной собственности на землю, в особенности.
В семье не может быть у кого-либо какой-то личной собственности на то, благодаря чему вся семья существует. Непризнание личной собственности на землю – вот подлинно священная русская идея, пронесенная через тысячелетие. Только общая собственность, и находиться земля должна в распоряжении только того, кто ее обрабатывает.
Третий русский принцип, единый для всех общин: решение на собрании общины могло быть принято только единогласно. Община не утруждала себя подсчетом голосов. Если был хотя бы один несогласный, решение не принималось.
Это такой принцип, о возможности которого парламентские умники и не подозревают. Ну, как, действительно, хоть в какой-либо «говорильне» мира этот принцип внедрить? Ведь это тупик. Парламент не примет ни одного решения. Действительно, в парламентах это невозможно, а сотни тысяч русских общин на протяжении тысячелетия управлялись этим принципом. Решения принимались только единогласно.
Тут нужно понять вот что. Русский мужик, русский человек в своей коренной сути – истинный демократ, то есть он всегда понимал, что общественный интерес выше личного, причем не просто понимал, но и руководствовался этим. И на мирских сходках крестьяне думали именно об интересах общины, а не о своих собственных. Но общий интерес – он один, следовательно, разногласий быть не могло ни у кого.
А в парламенте идет борьба личных интересов, даже если это интересы групп, или партий, или слоев населения. Этих интересов много, поэтому невозможно достичь и единогласия.
Далее. Для крестьянина община – это дом, в котором живет он, и будут жить его дети. Разорение общины – разорение его лично. Крестьянин персонально отвечал своей судьбой за свое решение, за свой голос.
А в парламентах депутаты за свои решения лично не отвечают и поэтому могут позволить себе голосовать как бог на душу положит, вернее, за что им заплатят.
Крестьянские сходки, особенно по запутанным вопросам, могли длиться много вечеров подряд и порой принимали весьма грубую форму, доходило чуть ли не до драки. Там не стеснялись и не обязаны были стесняться, обсуждались все мелочи, все аспекты решаемого вопроса, даже если они затрагивали деликатные стороны чьей-либо жизни, о которых в обычное время спорящие не рискнут спросить. Общинная проблема выворачивалась наизнанку, рассматривалась абсолютно со всех сторон – до тех пор, пока каждый член общины не начинал понимать, что обсуждаемое решение должно быть принято, пусть оно лично его и не устраивает, но для всей общины в целом это решение единственно возможное. И решение принималось только тогда, когда затихал, соглашаясь, последний спорящий.
В сравнении с традиционной крестьянской сходкой сегодняшние парламентские бдения выглядят крайне позорно. Депутаты собираются обсуждать тяжелейшие вопросы государства, но начинают с того, что договариваются, когда закончить свое собрание. А кто сказал, что отведенного времени хватит? Ведь вопрос еще и не начинали обсуждать!
А могло ли случиться, что, несмотря на длительность обсуждения, какой-либо член общины, преследуя личный интерес, все-таки не согласится с большинством? Да, могло. В этом случае, устав от споров, две или три сотни человек могли уступить одному и принять решение, выгодное только этому человеку. Но община – не институт благородных девиц – в нее входили занятые тяжелой работой, лично преданные обществу и достаточно решительные люди. Человеку, пошедшему против мира, никто и ничего не прощал. Он обязательно за свою дерзость расплачивался и часто вынужден был из общины уходить. С ним начинали случаться всякие неприятные вещи – тонула в болоте корова, сгорало сено, внезапно ломались колеса у подводы – и так далее, пока человек не начинал понимать смысл поговорки: «Против мира не попрешь!»
Кулаки-мироеды, впоследствии насиловавшие общину благодаря деньгам, всегда строились только в центре села, только в тесноте других домов, настолько тесно с ними, чтобы пламя от их горящего дома обязательно перебросилось на другие избы. Понимали, что только в этом случае их не подожгут.
А что давало единогласие при принятии решений отдельному человеку – понятно всем. Это гарантия того, что твоим голосом, твоим личным интересом никто не пренебрежет. Поскольку интерес общества – это учесть интересы всех. Никто не прекратит прений, не захотев выслушать твое мнение, не дождавшись, пока выскажутся все желающие. Можно много болтать об уважении к каждой отдельной личности, а можно ввести в закон уважение к ней. Можно кричать, что раз в этом государстве свобода слова, то это очень цивилизованное государство, и при этом забыть, что свобода слова без обязанности слушать – это забава для идиотов. Что толку говорить, если тебе никто не собирается внимать?
Крестьянская община России в отличие от подавляющей части российской интеллигенции, предпочитающей умничать на западный манер, это понимала и этим руководствовалась.
Еще одно правило, общее для всех крестьянских общин – справедливость в распределении средств своего существования – земли. Конкретные способы размежевания земельных угодий у каждой общины были разные.
И наконец, единой для всех общин была коллективная ответственность по внешним обязательствам – уплаты налогов, поставки рекрутов в армию.
Если, к примеру, в общине было 200 человек, обязанных платить подати царю, то ни один из них непосредственно свои положенные 12 целковых в налоговое ведомство не носил, все 2400 рублей община платила одной суммой, а сколько с кого взять, решала самостоятельно. Община исполняла свои обязательства добросовестно и требовала к себе такого же отношения. Если помещики или чиновники, нарушая уложения и обычаи, наносили общине обиды, а та законным путем не могла добиться справедливости, она решалась на крайние меры.
Вплоть до бунта. Между тем и цари понимали, что причины волнений часто коренятся в действиях самих властей, сознавали, что пролитая кровь может вызывать потоки ответной. Понимая это, государство при вспышке бунта всегда старалось погасить его без крови, насколько это было возможно. Характерно, что орденом Св. Владимира, четвертая степень которого уже давала дворянство, награждались те офицеры и чиновники, которые сумели погасить крестьянские волнения, не прибегая к оружию. Это действительно требовало мужества, так как возмущенная община не щадила ни себя, ни своих обидчиков.
Если, к примеру, общине не удавалось мирными способами призвать к порядку своего помещика, то она могли не бунтовать, а сделать, скажем, следующее. Выбирались несколько мужчин, которые шли и убивали помещика с семьей, а усадьбу поджигали. Затем сдавались властям. Россия не знала смертной казни, вернее, смертная казнь применялась в исключительных случаях по узкому перечню статей уложения. Поэтому суд приговаривал преступников к каторжным работам на тот или иной срок и дальнейшему поселению в Сибири. Брачные узы почитались священными, считалось, что браки заключаются на небесах и не людям их разрывать. Поэтому, по существовавшему закону, семья осужденного (при ее желании) на казенный счет также отправлялась в Сибирь к месту каторги и ссылки, поселялась у тюрьмы, и там же ей за счет казны назначалось содержание. Но помимо этого вся община регулярно собирала деньги и отправляла их в Сибирь осужденным, поскольку в ее глазах, естественно, это были не преступники, а герои, «пострадавшие за мир».
Мы видим, что русские люди были объединены в полностью самоуправляемые общины, имевшие хотя и строгие обязательства перед государством, но по очень небольшому перечню вопросов. Община была способна в ряде случаев эффективно защитить свой суверенитет перед кем бы то ни было, как это может сделать только семья.
Приоритет духовных ценностей, таких, как преданность обществу, готовность к самопожертвованию ради него, обостренное чувство справедливости и пренебрежительное отношение к абсолютизируемым ценностям материальным, таким, как неприкосновенность частной собственности, включая собственность на землю, определяли различие в поведении русских людей, с одной стороны, и людей Запада и приверженцев их мировоззрения в России (так называемых западников»!), с другой.
Община обеспечивала каждому своему члену право на труд безо всяких оговорок. Хотел человек работать – ему предоставляли для этого равные со всеми условия. Община являлась и органом социального обеспечения. Обычно немощные старики доживали свой век у детей, а сироты-малолетки воспитывались и взрослели у близких родственников. Но случалось, когда и старики оставались одни, и дети. Чаще всего в таком случае они «шли по миру». Это означало, что они жили в каждой семье общины по очереди определенное время, скажем, неделю, а одевались – за общинные деньги. Способы вспомоществования могли быть разные. Скажем, община снабжала стариков хлебом и кормами, собранными с миру, или же они жили за счет того, что члены общины регулярно носили им уже готовую к употреблению пищу. И это не было подаянием, благотворительностью. Община попросту обязана была содержать своих немощных членов, и того, кто нуждался в помощи, не заставляли унижаться, ее выпрашивая.
Община собирала больше денег, чем требовало от нее государство. Дополнительные средства шли на те цели, достичь которых сегодня пытается государство за счет увеличения налогов. Община создавала резервы хлеба, община строила школы и нанимала учителей, а если была достаточно сильна, то и врачей или фельдшеров. Фактически ее член платил налог больший, нежели предусмотренный правительством, но размер взимаемого сверх подати устанавливал сам крестьянин и тратил эти излишки тоже сам. За то, что могло сделать только центральное правительство, деньги платились царю; на то, что могла сделать сама община, деньги собирались ею и в руки бюрократии не попадали. Это важно отметить, чтобы понять конечные цели борьбы бюрократии с общиной.
Во всех русских общинах существовала система взаимопомощи. Но особенность ее состояла в том, что каждый, к кому обращались за поддержкой, оказывал ее не от щедрот душевных, а потому, что обязан был помочь.
Русская крестьянская община, хотя и была по сути своей более коммунистической, чем сам основоположник научного коммунизма, но законы поведения людей учитывала. Крестьянин, трудясь в общине, обрабатывая надел принадлежавшей общине земли, получал за свой труд не зарплату от начальника, а сам конечный результат своих усилий в полном объеме и натуральном виде.
Ведь не только сейчас, но и в те времена подлецы с подпевающими им идиотами носились с идеей частной собственности на землю, как дурак с колокольчиком, не понимая, что для крестьянина земля сама по себе как товар ценности не представляет. Подлинная ценность, подлинный товар – это урожай. А земля – один из инструментов, при помощи которого урожай получают. Доход крестьянина, его материальная заинтересованность – в урожае, а чья земля – личная или государственная – не важно. Как не важно рабочему, на чьем станке он точит болты – принадлежащем ему ли, капиталисту ли, или государству. Если он получает за болт 10 рублей – это хорошо, это повышает заинтересованность в работе, а если всего рубль, то какой толк с того, что станок его личный? Чтобы понять это, болтливым идиотам надо самим поработать.
Образ мысли русского, русская идея – в том, что лично тебе может принадлежать только то, что ты сделал своими руками. Землю ты не делал, она божья, и сама идея личной собственности на то, что ты не сделал – на землю, для русских была крамольной. Да, сегодня образовался слой русских с западным мышлением, русских, смекнувших, что хотя земля и божья, но на спекуляциях с ней можно неплохо поживиться; что земля может быть не только местом приложения своего труда, но и местом вложения денег.
Из недр русской крестьянской общины выходила и развивалась демократия высшей пробы, настоящая демократия. Но буржуазия с бюрократией при царе, а затем уже одна, победившая бюрократия при коммунистах основательно подрезали ей крылья.
Итак. Народ – это население страны и будущие поколения. Государство – это население, законодательная и исполнительная власти. Цель государства – защитить народ. Защищает себя государство руками и жизнью населения. Команды населению по защите народа дает законодательная власть. Организует население на эту защиту – исполнительная.
В своей первоначальной идее демократия в России строилась по следующей схеме.
Царь – законодательная власть и глава исполнительной – брал на себя обязанность дать населению команды по защите народа и организовать население на исполнение этих команд только в тех случаях, когда само население себе таких команд дать не могло. Это команды по защите народа от внешнего врага, уголовника (на всей территории России). Это команды по защите интеллекта народа – посредством подготовки научных и инженерных кадров, научных исследований. Это команды по части экономической защиты – путем создания государственной промышленности, наконец, это защита граждан России за рубежом. В остальных случаях население России, объединенное в общины, команды по своей защите давало себе само.
Можно оспаривать целесообразность отдельных элементов устройства России – крепостное право, монархия и т. д. Но никто не докажет, что российская идея управления для осуществления демократии (власти народа) была порочна. Она была абсолютна верна. Мало провозгласить власть народа, нужно народу предоставить способы управлять. Население (крестьяне) не лезло в вопросы управления тем, чего оно понять не могло (армией, внешней политикой и т. д.), и не избирало от себя депутатов, чтобы те в эти вопросы лезли.
А правительство не влезало в те вопросы, в которых оно было некомпетентно – в вопросы внутреннего управления общинами, их экономическими и социальными делами.
При этом государственный аппарат был минимальным по численности, а соответственно, и расходы на него – то есть налоговое бремя народа – были не слишком велики. Подавляющая масса и военных, и гражданских чиновников действительно отвечала за нужное народу Дело, и налоговые средства, взимаемые с народа на их содержание, были оправданны.
И, разумеется, каждый гражданин мог ответить на вопрос, зачем ему нужно государство, поскольку видел, что оно существует для его защиты в случаях, когда он и его община сами себя защитить не могут.
