Юрий Никитин
Контролер. Скелет в шкафу
Глава 7
Ингрид, вижу по ней, на жестком сиденье вертолета чувствует себя так же комфортно, как и в роскошном автомобиле. На меня поглядывает насмешливо, слабак, хотя не вижу причин для гордости, это в питекантропье время мускулы и все такое ценились справедливо, но даже этот вертолет придуман и создан не благодаря мускулам. Да пошла она, дура… хотя, конечно, задевает.
Хотя я и умный, но инстинкт велит, что хорошо бы еще и быть сильным, ну как питекантроп. И таким же бесцеремонно грубым, что считается настоящей мужской чертой, мужским характером, как будто мужчины только воюют, а науку двигают женщины.
– Не смотри вниз, – произнесла она высокомерно.
– А что там?
– Голова закружится, – сообщила она.
– У тебя? – спросил я. – За меня не волнуйся, я знаю, что летим на вертолете с реактивным приводом несущего винта, на высоте тысяча семьсот двадцать четыре метра, аварии на нем случаются в семьсот восемьдесят четыре раза реже, чем с автомобилями. К тому же вертолеты не выскакивают на встречку и не пересекают двойную линию…
Она фыркнула.
– Подумаешь, умник! Что, знание ситуации освобождает от страха?
– Конечно, – ответил я уверенно, хотя, конечно, соврал, но кто из нас не брешет женщинам. – Но тебе это не совсем понятно, инстинктивница?
Дома и коттеджные поселки, обступившие Москву на некотором расстоянии, это чтоб вдали от выхлопных газов, постепенно отодвинулись, а дальше внизу потянулся лес, даже на такой небольшой высоте похожий на мшистое болото.
Я даже не думал, что леса в Подмосковье такие дикие, даже Сибирь отдыхает. Разве что Дальний Восток, где в Приморье непролазные заросли, европейцам и не приснятся в самом страшном сне.
– Здорово, – сказал я.
– Что здорового?
– Чисто, – сообщил я. – Ни бутылок, ни пластиковых пакетов… Так и кажется, что вот-вот навстречу выйдут питекантропы. Кстати, эти леса были точно такими же.
Страха в самом деле нет, ну что тут особо страшного, я же не братья Райт, у которых первый полет. Все норм, уже все летают, вот-вот в продажу поступят автомобили со складывающимися крыльями, тогда вообще начнется веселое время, вертолеты перестанут быть самым безопасным видом транспорта.
А мир вообще-то дик и человеком не освоен. Что там говорить о необъятной Сибири или Дальнем Востоке, стоит взглянуть вниз, это Московская область, но вон в тех местах точно не ступала нога человека, настолько дремучие леса, где исполинские деревья вырастают, сгнивают от старости, на их месте поднимаются другие, и так миллион за миллионом лет…
Ингрид сказала бодро:
– Вон там на горизонте… вроде бы наше место.
Среди зеленого дремучего леса впереди проступило идеальное ровное и расчищенное место размером с футбольное поле, нет, даже побольше. В центре кукольный домик, таким кажется отсюда, изящный, в таком должна юная принцесса ждать принца на белом коне, а не доживать последние дни престарелый член Политбюро ЦК КПСС.
Ограду рассмотрел чуть позже, высоченный сплошной забор, через такой не перепрыгнешь, да и перелезть, думаю, непросто, наверняка поверху либо стекла, либо колючая проволока. Хорошо, если еще не под напряжением. Помимо основного дома в конце довольно ухоженного участка еще и гостевой, это точно для нас.
В сторонке роскошная теплица, выглядит хрустальным дворцом, что изо всех сил строил Чернышевский и в которой Достоевский из грязного подвала остервенело бросал камни.
Ингрид сказала с оценивающим видом:
– Далеко забрался!.. Смотри, к нему даже дороги нет.
– Как только и строили, – буркнул я.
Она посмотрела на меня с интересом.
– А то не знаешь, что армейский грузовой вертолет может целиком перенести весь этот дом?..
– А-а, – сказал я, сразу же посмотрел характеристики грузовых вертолетов, МИ26Т в самом деле может переносить даже корабли из одного моря в другое, – тогда да, лишь бы не развалился при транспортировке.
Особняк, как я оценил сверху, хорош сам по себе, но еще и стоит на стратегически выгодном месте, то есть на абсолютно гладком, словно готовили под газон.
По нему невозможно выстрелить с крыши небоскреба, как уже случилось недавно, разве что с вертолета, но нет на свете снайпера, чтобы с дрожащего и дергающегося вертолета попал даже в слона с сотни шагов.
Вертолет дернулся, чуть накренился, я невольно ухватился за поручень. Земля начала быстро приближаться, чересчур быстро даже для армейского вертолета, но в последний миг мотор протестующе взревел, пол тряхнуло, и через секунду полозья коснулись земли.
От далекого дома в нашу сторону заспешили двое, мужчина и женщина, оба в рабочей одежде.
Ингрид выскочила первой, издевательски подала мне руку. Я оперся, стараясь, чтобы в то же время не слишком, а то отдернет, свалюсь к ее ногам под хохот пилота и улыбки рабочих коттеджа.
– Спасибо, сержант, – поблагодарил я. – Вольно-вольно, не нужно так тянуться. Бить пока не буду.
Мужчина подбежал первым, рослый и с простым деревенским лицом, загорелый и обветренный, точно садовник, рукава рубашки закатаны выше локтей, руки тоже загорелые до черноты, заметны крохотные шрамики от колючек кустов роз.
– Я Грегор Ратник, – сказал он и протянул руку, – Грегор Иванович, но можно без отчества. Садовник.
Рукопожатие его показалось мне осторожным, хотя ладонь чуть ли не вдвое шире моей, но явно старался не повредить. То ли знает, что я с нейродистрофией, то ли просто выгляжу очень уж кабинетным ботаником.
Женщина подошла с довольной улыбкой во все лицо, тоже явно деревенской кости, крепенькая, загорелая, с живыми блестящими глазами.
– Тереза Карпова, – сказала она и крепко пожала мне руку, ее ладонь тоже вроде бы шире моей, обидно, – добро пожаловать!.. А то немножко скучновато…
– У вас нет Интернета? – спросил я.
Она засмеялась.
– Все есть, вечерами даже деремся в онлайновых!.. Вы – Владимир Алексеевич Лавронов?.. Не ожидала такого молодого красавца, вы же доктор наук, профессор?.. Можно, я буду вас звать просто Владимиром?.. А я Тереза без всяких длиннющих отчеств. А вы Ингрид, верно?
Ингрид с улыбкой обменялась с ними рукопожатием.
– Верно, – ответила она. – У вас тут красиво. Просто идеально красиво. Даже удивительно, как вам удается все вдвоем.
Тереза сказала весело:
– Это все Грегор!.. Я только в доме.
Садовник улыбнулся.
– Здесь такая техника, одному можно обрабатывать участок. Еще зарабатывал бы у соседей, если бы они появились. Пойдемте в дом.
– Удивительное место, – сказал я на ходу. – И что, сюда в самом деле нельзя никак, кроме как на вертолете?
Он хохотнул.
– Удивляет?..
– Еще бы!
– Меры безопасности, – сообщил он. – Надежнее, когда все под контролем на много километров вокруг. Автомобили есть у всех, а вот вертолеты пока что частным лицам не продаются.
Я сказал:
– Но можно и пешком.
– Точно, – согласился он, – однако на ключевых высотах видеокамеры. Уже молчу, что со спутников каждый сантиметр как на ладони ребенка. Кто бы ни вздумал подойти к усадьбе достаточно близко, его еще задолго до этого будут вести на мушке.
Ингрид бросила быстрый взгляд по сторонам.
– Все верно, коттедж умело упрятан в лесу, участок обнесен высоким забором, видеонаблюдения и лазерные средства оповещения, круглосуточная охрана, тут уж снайперу не подобраться! Небоскребов поблизости нет, а с вершины дерева тоже не достать.
Грегор добавил:
– Только с вертолета.
– С вертолета прицельный огонь вести невозможно, – авторитетно сказала Ингрид.
Умники, подумал я с отвращением. Еще бы сказали, что лошади кушают овес и сено, а Волга впадает в Каспийское море.
– Вертолет и сбить легко, – добавила Тереза. – Пойдемте в дом.
Красиво вымощенная булыжником дорожка привела к крыльцу, по обе стороны широкие перила с балясинами из белого мрамора под старину, мраморные ступеньки, но с синтетической дорожкой посредине, это чтоб в дождь или снег не поскользнуться, просторная веранда с белоснежным столом и такими же белыми стульями вокруг, двенадцать штук, но не думаю, что у хозяина бывает много гостей.
Грегор распахнул дверь в дом, сделал приглашающий жест.
– У счастью, вещей у вас нет, так что можете помыть руки и осмотреть нижний этаж. На второй пока не поднимайтесь, Валентин Афанасьевич работает.
– Вас только двое? – спросил я. – А начальник охраны?
Он коротко усмехнулся.
– Когда-то был не только начальник, но и сама охрана. Но потом в целях экономии убрали.
Я заметил сочувствующе:
– Да и техника следит днем и ночью.
– Не пьет и по бабам не ходит, – согласился Грегор. – А то тут раньше от безделья мужики дурели. Так что я теперь и охрана, и все-все, что не кухня.
Тереза мило улыбнулась и сказала мягким певучим голосом с отчетливым полтавским акцентом:
– Не знаю, надолго ли вы здесь, но, надеюсь, вам понравится.
– Спасибо, лейтенант, – ответил я, она чуть дернулась, я сказал с сочувствием: – что-то не так? Вас нужно звать Анной Дмитриевной?
Она смерила меня сердитым взглядом.
– Не знаю, о чем вы говорите. Меня зовут Тереза.
– Да ладно, – ответил я с барской небрежностью, – раз уж мы тут, то мы знаем, где мы. Правда, капитан Васильковский?
Грегор не вздрогнул, но посмотрел на меня очень пристально.
– Не думаю, – произнес он сухо, – что понимаю вас.
Я отмахнулся.
– Не хотите, не надо. Я, кстати, тоже только Владимир Алексеевич, доктор наук нейрофизиологии и ничего больше. Покажите моей жене душевую, а я обойдусь.
Он кивнул, понимая и принимая мужское нежелание мыться, а «жене» гостеприимным жестом указал в коридор направо. Ингрид ожгла меня убийственным взглядом, но смолчала и гордо прошествовала в ту сторону.
Я еще раз прошелся по записям двенадцати телекамер, установленных в коттедже, восемь снаружи и четыре в доме. Новейшие, широкоформатные, но поставили недавно, четыре месяца назад стояли попроще, вижу по качеству снимков, теперь же небо и земля, еще чуть – и будут снимать в 4К.
Домик только выглядит пряничным, заслуга облицовки, но толстые стены литые, бетон армированный, это не штатовские домики из тонких дощечек, что проламываются кулаком.
Гостевой домик тоже только выглядит намного проще как по материалам, так и внутри. Мне хватило доли секунды, чтобы осмотреть все, включая оранжерею и теплицу, там тоже по видеокамере.
Дверь за Ингрид еще не успела закрыться, как я поинтересовался негромко:
– Вы ведь в курсе проблемы, не так ли?
Грегор кивнул и, бросив по сторонам осторожный взгляд, ответил совсем тихо:
– Мне предписано оказывать вам всяческое содействие.
– Прекрасно, – ответил я. – У меня резонный вопрос, почему товарищ Стельмах решил обнародовать именно сейчас?
Он развел руками.
– Вы что, телевизор совсем не смотрите, новостные сайты не посещаете?
– Если честно, – ответил я, – заглядываю только на специализированные по нейрофизиологии и смежным дисциплинам. А смотреть телепередачи… уж простите, но у меня в сутках всего двадцать четыре часа, которых и так недостает.
– Понятно, – ответил он, – человек науки. Но Валентин Афанасьевич тоже человек науки, только его областью является политика. Ее нельзя проводить, не зная, что хочет народ, что он потребляет, что ему вливают в уши.
– Дальше, – сказал я.
– Вы просто не замечаете, – заговорил он, чуть набирая темп, – какая на Западе сейчас поднялась целенаправленная волна клеветы против России!..
– Разве она когда-то стихала? – спросил я.
Он понимающе кивнул.
– И то верно. Но сейчас с особой силой везде и всюду постоянно подчеркивается, что СССР был чудовищной машиной репрессий, а вот благородный Запад сумел нас победить и сломать эту машину. За это весь мир должен целовать их в жопу и отдать нефть, землю и свободы. Потому Валентин Афанасьевич и сорвался, заявил, что обнародует всю правду и заткнет им вонючие пасти.
Я пробормотал:
– А может… он прав?
Он взглянул на меня остро.
– Может быть. Но может, и не прав. В управлении, как я понимаю, мнения расходятся. Но все-таки большинство полагает, что время для правды еще не настало. Сейчас это бередить еще не зажившие до конца раны.
– Но если большинство, – сказал я и замолчал.
Он уточнил:
– Не большинство, вы очень точно заметили нюанс, а наиболее… так сказать, умудренные. Или даже мудрые. Те, кто всегда отличался более точным подходом. И чьи прогнозы оправдываются.
– А почему тогда не выгнать остальных? – спросил я.
Он посмотрел на меня с укором.
– Вы серьезно? А кто придет на смену?.. Это вас удалось привлечь со стороны, а остальных приходится выращивать у себя. Постепенно и эти горячие станут умнее.
Ингрид вышла из туалетной комнаты в самом деле освеженная, словно успела принять душ. Грегор посмотрел на нее и на меня, улыбнулся.
– Хорошо, что вы в самом деле муж и жена. Валентин Афанасьевич достаточно чувствителен в этом вопросе. Он как был, так и остался коммунистом. Особенно это касается нравственных ориентиров, брака и семьи. Как вы слыхали, наверное, коммунистов, изменивших жене, вызывали на партсобрание и «прорабатывали», выясняли, почему он так поступил и что нужно сделать, чтобы отныне вел себя соответственно статусу семейного человека.
Ингрид бросила на меня быстрый взгляд.
– Ну… мы не настолько уж и муж и жена.
Он сказал успокаивающе:
– Я не слепой. Вы интересуетесь друг другом даже больше, чем муж и жена, а это очень-очень хорошо в вашей миссии.
Я пробормотал:
– Да какая там миссия… В Управлении опасаются, что кто-то пытается дестабилизировать обстановку. Потому мы здесь, чтобы чем-то помочь, если такое возможно, хотя, честно говоря, из нас хреновые помощники. Когда он нас примет?
Он взглянул на часы, сказал почти шепотом:
– У хозяина строгий режим дня. С утра работает до обеда, затем полчаса занимается в спортивном зале, а потом снова за бумаги…
– За бумаги? – переспросил я.
Он кивнул.
– Это стандартный оборот. Называем же емэйлы письмами, словно живем все еще во времена Екатерины Великой… Конечно, у него все в электронном варианте.
– Это хорошо, – сказал я. – Меньше шансов потерять. Сейчас он… в своем кабинете?
Он сказал так же негромко:
– В спортзале. Потом обед, затем снова работа. Уже до ужина. Вы это время пробудете в своем гостевом домике. Он обычно заканчивает в одно и то же время. После ужина свободен и примет вас.
Ингрид сказала быстро:
– Прекрасно. Передайте нашу благодарность.
Он взглянул на меня, я добавил:
– И восхищение, что не разводит розы, а продолжает работу.
– За розами слежу я, – сказал он, – но все верно, он не пытается выбирать работу полегче. В смысле, жизнь полегче. А благодарность передам, когда освободится.
Глава 8
На лестнице, ведущей со второго этажа, послышались шаги. Грегор и Тереза встали, мы с Ингрид переглянулись и поднялись тоже.
Он спускался неспешно, но уверенно, деревянных перил касается слегка-слегка, именно касается, а не опирается. На мой взгляд, в восемьдесят восемь выглядит на шестьдесят, а то и меньше. Поджарый, жилистый, с худым костистым лицом и такими же плечами, смотрится все еще сильным и крепким, что проживет не меньше десятка лет в добром здравии, а дальше как получится.
Не замечая нас, прошел на первый этаж и скрылся за дверью кухни-столовой.
Ингрид проводила его тревожным взглядом.
– Всегда чувствую себя неловко с такими динозаврами, – пожаловалась она. – Кажусь себе такой глупой верещащей белкой.
– Ну, – сказал я великодушно, – чего уж белкой… Какая из тебя белка… Ты что-то крупное, еще не до конца исследованное ученым-испытателем в моем благородном облике.
– А все остальное, – сказала она язвительно, – при мне? Свинья ты.
Грегор сказал с легкой усмешкой:
– Пойдемте, покажу вам гостевой дом. Нужно было сразу, но я решил, что вам стоит показать обстановку здесь, это может дать какие-то ключи…
Тереза осталась в доме, а мы вышли за Грегором.
Я сказал мирно:
– Ингрид, ты чего? Разве это я назвал тебя глупой верещащей белкой? Это ты сама, как в зеркало посмотрелась… Топай быстрее, нужно собраться и обдумать, что говорить, когда он поужинает и примет нас.
– А вдруг не примет?
– Ну да, – сказал я, – ему же самому интересно.
– Думаешь, – спросила она шепотом, – интерес с возрастом не падает?
– Это ты в каком смысле? – спросил я с подозрением. – О каком интересе речь?
– Свинья, – сказала она в который раз, – я говорю вообще об интересе к жизни, к новым людям.
– Узнаем, – ответил я, – когда доживем до его возраста. Но, думаю, он нам скажет уже сегодня.
Грегор сказал деловым тоном:
– Не ссорьтесь, дети. Ну скажите же, что здесь красиво!
Дорожка вилюжится между роскошными клумбами с яркими цветами, плотно посаженными кустами черники, ежевики и черной смородины.
Я на ходу сорвал ягоду черники, полная и спелая, с готовностью лопнула во рту, заливая язык сладчайшим соком.
Грегор поощряюще улыбнулся.
– Выходите сюда пастись.
Ингрид кивнула, а я поинтересовался:
– Не жалко? Мы прожорливые. Особенно вот она… Видите, какая пасть?
Он хмыкнул.
– Все равно больше половины осыпается. Я тоже люблю ягоды, но больше тазика за один раз ну никак не съесть.
– Она вот съест корытце, – заверил я. – Ну и я поклюю из чашечки.
Он поднялся на крыльцо гостевого, где сразу потянул за ручку двери. Та послушно открылась, показывая чистый холл и дальше пространство гостиной со столом и креслами..
– В доме всего две спальни, – сказал он, – стандартная кухня, душ и ванная. Туалет тоже без наворотов, хозяин привык к удобствам, но без чрезмерности. Если что понадобится, лучше обращайтесь к Терезе. Я больше по двору, по саду.
Я спросил понимающе:
– Забор тоже в вашем ведении?
Он кивнул, по виду заметно, что понял к чему вопрос.
– Да. Как и то, что по ту сторону.
– А что вы знаете о проблеме? – спросил я. – Вы же знаете, что случилось. И даже зачем мы здесь.
Он бросил в мою сторону осторожный взгляд.
– Что случилось знаю, но ваша роль мне пока что неясна. Именно ваша, а не вашей жены.
– Я при ней, – сообщил я. – Интеллигентное с виду прикрытие. Ну, вид у меня интеллигентный, а так вы же знаете, поскреби интеллигента…
Ингрид, не слушая мое умничание, пошла осматривать дом, из ванной комнаты донесся ее довольный возглас.
Грегор посмотрел в ту сторону, лицо стало озабоченным.
– Она из тех, сразу видно, кто привык решать все вопросы пулей в лоб. Увы, здесь такое не катит. Напротив… Вы имеете дело со старой доброй системой рассылки, называемой иногда «Мертвой рукой». Вы уже наверняка знаете, он разместил на удаленных серверах секретные документы, которые появятся в Сети сразу же, как только палец отпустит кнопку взрывателя.
– А пароль подтверждает каждый день? – уточнила Ингрид, появляясь в дверях ванной.
Он вяло отмахнулся.
– Да хоть раз в неделю, нам не легче. Остановить это нельзя. Напоминаю, для того чтобы запустить рассылку документов, не нужно ничего делать! Напротив, чтобы не допускать, он каждый раз вводит код…
Она переспросила:
– А схватить и потребовать выдать пароль? Чтобы войти на сервер и уничтожить компромат?
– Потребовать, – переспросил он с легким сарказмом в голосе, – под пытками?
Она сказала сердито:
– Ну… есть же такие психотропные вещества? Сыворотка правды?.. А если нет, то допустимы и пытки. У нас общество гуманное, но не до идиотизма.
Он покачал головой.
– Такая сыворотка есть, но только для простаков. Так же, как легко обмануть детектор лжи, так же просто не поддаваться сыворотке… кто обучен, конечно. Кроме того, Валентин Афанасьевич способен продержаться и под пытками до тех пор, пока информация не уйдет в Сеть и во все издания. А нам не он нужен, а информация. И вообще… мне даже говорить неприятно о каком-то физическом воздействии. Валентин Афанасьевич прекрасный человек! И хотя работаю в Управлении, но Валентина Афанасьевича намерен защищать любыми средствами.
Я уточнил:
– Не информация вам нужна, как я понял, вы все это знаете не хуже него, верно?.. Вам нужно, чтобы это не попало в Интернет? Не стало достоянием всех-всех?
Он посмотрел на меня мрачно.
– Да, – ответил с таким неудовольствием, что я почти услышал хруст моих костей в его челюстях. – Да, это должно остаться тайной.
Ингрид сказала задумчиво:
– А попробовать проследить за самим кодом?
Он сказал раздраженно:
– Как? Подсмотреть?
– Подсмотреть, – согласилась она. – Не с помощью видеокамер, понятно. Но каждое прикосновение к клавишам можно ощутить, проследить, интерпретировать… Мой дедушка мог узнать телефонный номер, стоя спиной к телефонной будке…
Грегор сказал уязвленно:
– Каждый агент КГБ это умел, но такое было только в эпоху дисковых телефонов. Всего-то нужно считать щелчки. От единички при повороте диска два щелчка, а от девятки – одиннадцать. Но как сейчас?
Она указала на меня взглядом.
– Владимир говорит, что нет абсолютно одинаковых клавиатур! А еще даже при десятипальцевом методе нажим на клавиши разнится. Валентин Афанасьевич же наверняка печатает одним пальцем. Ну, пусть двумя. Разница ощутима, при коротком сеансе сличения всегда можно сказать, что человек печатал, прослушав только с помощью направленного микрофона стук клавиш.
Он проворчал:
– Боюсь, такое предусмотрено. И такие точки, куда можно взобраться с подобным микрофоном… под наблюдением.
– Я говорю о принципе, – сказала она обиженно и, гордо выпрямившись, отправилась исследовать кухню.
Он снова проводил ее обеспокоенным взглядом, что и понятно, никому из мужчин не нравится прыгающая и стреляющая женщина. И вовсе не потому, что вторгается в мужской мир и может в чем-то превзойти, хрен нас эти обезьяны с гранатами превзойдут, а что из-за женской неуравновешенности и эмоциональности наломают дров. Не зря же эти анекдоты про блондинок, а женщины все до одной блондинки.
– Ладно, – сказал он, – я пойду, а вы обустраивайтесь, отдыхайте. Если что, обращайтесь.
Он не добавил обычное «помогу», что и понятно, незачем брать на себя такие обязательства, а так – обращайтесь, а я посмотрю, может быть, и в самом деле возжелаю в какой-то малости помочь.
Ингрид вышла из спальни, довольно потирая руки, позвала кивком.
– Кухня здесь, несмотря на старинный домик, самая технологично продвинутая.
– Удручена?
– С чего бы? – спросила она обидчиво. – Люблю, когда все автоматизировано.
– Понятно, – сказал я, – ленивая.
Она поморщилась.
– Слушай, а нельзя проследить за этими его сигналами? Ну, что все в порядке, пока рассылка отменяется.
– Уже проверил, – признался я, увидел на ее лице удивление и ругнулся на себя, что вот так и проколоться можно. – Это просто. Любой продвинутый школьник проследит. Но его сигнал идет не на какой-то свой сопливый сайтик, где лежат эти материалы, а на крупные серверы разных компаний по всему миру. А там такая система, не буду вдаваться в подробности, сам их не знаю, ни одна секретная служба не взломает.
– Ну хоть что-то не знаешь, – ответила она с сарказмом. – А то прям говорящий попугай, а не профессор!
– Я не профессор, – ответил я, – хотя, конечно, доктор наук обычно и профессор. Ты вообще-то держись скромнее, женщина. А то вдруг и тут видеокамеры.
Она ответила шепотом:
– Что значит скромнее?
– Лежи на спине, – объяснил я, – раздвинув ноги. И все.
– Чего-чего? – протянула она. – А что можно?
– Стесняться, – объяснил я. – В советское время секса не было. Потому стесняться можно и нужно.
– Но что-то же было?
– Было совокупление, – сообщил я. – Был коитус, мужчина и женщина могли иметь стыд… это то же самое… еще копуляция, а то и вовсе копулирование…
– Как это то же самое?
– Эвфемизм, – пояснил я. – Это как ты говоришь гостям или хозяевам, что пошла помыть руки, а на самом деле отправилась срать. И хотя все понимают, что ты там срешь, пыхтя и выпучивая глаза, но никто в приличном обществе вслух такое не скажет, а при коммунистическом строе все были приличными, скромными и добропорядочными.
Она надулась, буркнула:
– Ты уверен, что везде просматривается и прослушивается?
– Нет, – ответил я, – но мы должны соблюдать конспирацию, не так ли?
– Тогда и тебе чего-то нельзя? – спросила она с надеждой.
– Мне можно все, – ответил я гордо. – При коммунистическом режиме примат мужчин поддерживался и культивировался. А женщина должна быть скромной, застенчивой и прилежной. У тебя как насчет застенчивости?
– Лучше, чем у тебя, – огрызнулась она.
– А мне и не требуется, – сообщил я. – Доминант должен доминировать. Ты давай раздевайся и становись в позу, а я подоминирую.
Она отрезала:
– Какую-такую позу? Сам сказал, я должна только лежать на спине и стесняться.
– Мужу нельзя перечить, – напомнил я. – Это из Библии перешло прямо в Устав ВКП(б)…
– Что за…
– Устав Всесоюзной, – пояснил я, – Коммунистической Партии Большевиков. Слово «большевиков» писалось со строчной, так как были еще и меньшевики, но про них решили забыть при Хрущеве и партию переименовали в КПСС. Гм, подумать только, как много из Библии позаимствовано для Устава Коммунистической партии… Чего рот открыла? Ложись и раздвигай ноги!
