Юрий Никулин
Наш второй дом
Уютен зрительный зал Московского цирка. Пожалуй, подобный я видел только в Брюсселе, в королевском цирке. Удобно расположены места – манеж с артистами перед зрителями как на ладони. Во время выступления я всегда вижу лица, даже глаза зрителей – вплоть до последнего ряда.
Когда на проспекте Вернадского открылся новый цирк и мы с Мишей участвовали в его первой программе, то сразу оценили все преимущества родного старого цирка. Работая в новом здании, мы все время ощущали, будто что-то потеряли. Нам было неуютно. И репризы проходили хуже. Зал слишком большой. Публика сидит далеко. Ни о каком общении со зрителями (что должно быть характерным для цирка) не может быть и речи. Акустика плохая. Свет бьет сверху, поэтому лица у артистов несколько затемнены. Места для зрителей круто уходят вверх, и у публики, сидящей в последних рядах, нет ощущения высоты – работу воздушных гимнастов они видят почти на уровне своих глаз.
Неуютна и закулисная часть: маленькие гардеробные для артистов напоминают больничные палаты. Видимо, те, кто придумывал и строил новое здание, плохо знали цирк – иначе они подумали бы и о том, что артистам нужен уют, удобство для работы. Цирк, по существу, наш второй дом.
Помню, как-то при встрече со мной Карандаш спросил:
– Вы что, собираетесь в новом цирке работать?
– Да, – ответил я.
– Надо работать только в старом, – сказал Михаил Николаевич. – Новый цирк – это для зрелищ, а старый для искусства.
Пожалуй, он прав.
В старом цирке широкий проход с манежа ведет прямо к слоновнику и конюшням. В конюшнях светло. Конюхи чистят лошадей специальными жесткими щетками. Стукни такой щеткой об асфальт, и на асфальте останется квадратик пыли. И если против каждой лошади после чистки остаются десятки квадратиков – это значит, ее чистили долго и заботливо.
В слоновнике обычно стоят ящики с реквизитом. Слоны в программе работают редко, и свободное место можно использовать под временный склад. А вот конюшни никогда не пустуют. Лошади, ослики, пони, дрессированные козы и даже коровы гораздо чаще заняты в программе. Для каждой лошади – отдельное стойло, к которому прибита фанерка с кличкой: «Буран», «Марс», «Орлик», «Буян»… В одном из этих стойл когда-то занимал место и Агат, удар копытом которого чуть не стоил мне жизни.
В самом дальнем углу конюшни в клетках – собаки. Обычно их клетки отгораживают от прохода щитами и ящиками. Но все равно, кто бы мимо ни прошел, за загородкой начинается несусветный лай. Собак кормят в определенные часы, регулярно чистят, выводят гулять и ежедневно репетируют с ними. Конечно, жалко, что держат собак в клетках, но иначе нельзя. Это рабочие собаки. И если их не держать в клетках, они разбалуются, перестанут работать.
Как в кино, так и в цирке работа моя нередко связана с собаками. Став коверным, я получил письмо от своего приятеля, жонглера Игоря Коваленко. У него две страсти: марки и собаки. В письме Коваленко писал, что придумал для нас с Мишей смешную репризу и выдрессировал для этого одну из своих собак. Через некоторое время мы встретились в Москве. Реприза, которую придумал мой товарищ, действительно оказалась смешной, и через неделю мы с Мишей ее исполняли. Героем репризы был ярко-рыжий ирландский сеттер Люкс, который незаметно подкрадывался, снимал с меня шляпу и убегал с ней за кулисы. В карманы пиджака и брюк я прятал различные шапки, которые надевал после каждого похищения. Суть репризы в том, что я не подозревал в воровстве собаку и обвинял во всем партнера, который сидел на барьере и смеялся. В финале репризы, когда между нами назревал скандал, я обнаруживал настоящего похитителя.
