Юрий Поляков
Левиафан и Либерафан. Детектор патриотизма
Часть первая
«Детектор патриотизма»
Меня часто спрашивают: зачем поэты, прозаики, драматурги пишут статьи? Неужели они не могут свести счеты со Временем, скажем, при помощи могучей эпопеи, разительной поэмы или комедии, которую современники тут же растащат на цитаты, как олигархи растащили общенародную собственность? А ведь есть еще эпиграммы, памфлеты, антиутопии, позволяющие от души поквитаться с неудовлетворительной действительностью. Но литераторы, в том числе и автор этих строк, продолжают писать статьи. Зачем? А затем, что процесс художественного творчества долог, сложен, противоречив и непредсказуем. Да и само влияние художественного текста на общество неочевидно и ненадежно, напоминает скорее поддерживающую терапию или даже гомеопатию. А что делать, если требуется молниеносное врачебное вмешательство – тот же прямой массаж сердца? Ведь случаются события, от которых, как пелось в революционной песне, «кипит наш разум возмущенный», когда хочется отхлестать гнусную рожу действительности наотмашь, вывалить политикам, соотечественникам, самому себе все и сразу, пока не остыл, не забыл, не перекипел, ведь отходчив русский человек, непростительно отходчив…
Вот несколько статей, написанных по горячим следам. Своего рода прямой массаж нашего общего обидчивого и доверчивого сердца.
Детектор патриотизма
Позавчера в эфире «Русской службы новостей» я поделился банальной, вроде бы, мыслью: человеку, лишенному «патриотической щепетильности» (выражение Пушкина), в политике и на государственной службе делать нечего. Заниматься делом, от которого зависят судьбы граждан и даже исторические виды Державы, не будучи патриотом, примерно то же самое, что водить автобус с пассажирами, являясь дальтоником. А дальше я высказался метафорически: тех, кто наладился в политики или чиновники, надо бы проверять на детекторе: патриот или нет. Если нет, тогда идите себе в рукомесла, в бизнес, в свободные профессии, в искусства, в науки, лучше, точные…
Что тут началось! Пожалуй, такого возбуждения не наблюдалось, с тех пор, как я высказался о преждевременных половецких плясках вокруг отдаленного юбилея А. И. Солженицына. По поводу детектора патриотизма мне звонили из газет, интернет-редакций, с радио и телевидения, спрашивали ехидно, где будем проверять граждан, рвущихся к рычагам власти, – в ФСБ или ЦКБ? Какие вопросы надо задавать? Куда потом отбраковывать – в США, Израиль или сразу на Колыму? Какой моделью полиграфа станем пользоваться? Сначала я пытался объяснять, что выразился образно, но, кажется, никто уже не ждет от литератора метафор, а только инструкций по применению. Тогда я тоже включился в игру, даже предложил некоторые вопросы для тестирования:
– О каком из трех ваших гражданств вы вспоминаете с большей теплотой?
– Какой из ваших видов на жительство кажется вам завиднее прочих?
– Какие определения вам хочется поставить к слову «Россия» (немытая, убогая, обильная, бессильная, святая, путинская). Ненужное зачеркнуть.
Ну, и так далее.
Любопытная деталь: почти все журналисты решили, что проверять нужно на полиграфе депутатов, хотя как раз о народных избранниках я ничего и не говорил. Ну, понятно: как лишний раз не лягнуть «подкремлевскую» Думу! Что для нашей вольной прессы электоральная воля? Наш демократ, он через танковый прицел парламент видал, хотя выборы – это ведь какой-никакой, а тоже детектор. А вот назначенец – совсем другое дело. Иной раз прочитаешь в газете какую-нибудь кадровую новость, и возникает подозрение, что от безлюдья у нас на госслужбу стали призывать увечных, в основном с ушибами головы.
Заслышав про детектор патриотизма, гормональные либералы, конечно, сразу обвинили меня в мракобесии, к чему я давно привык. Они странные, вообще-то, люди: считают, что вслух говорить о любви к родине неприлично. Зато орать о нелюбви к ней же – прилично и даже признак интеллигентности. Что тут скажешь? У каждого младенца – своя колыбельная…
Но давайте задумаемся, а так ли безумна сама идея в принципе? Конечно, если бы в 91-м в нашей стране пришли к власти нормальные люди, а не стажеры-западники, и проводили бы они политику в интересах народа, наращивая благосостояние и мощь Отечества, то меня можно было бы заподозрить в мнительности, даже в ведьмоискательстве. Но, увы, правил-то нами, если не забыли, «личный друг Билла», сдававший государственные интересы, как пустые бутылки, по гривеннику штука. А ежели мы набросаем список людей, руливших тогда нашей политикой, экономикой, информацией, культурой, то обнаружим: многие из них, завершив вольно или невольно карьеру, отбыли на постоянное или преимущественное жительство за рубеж: в Америку, Германию, Испанию, Чехию, Францию, Израиль, Англию, даже в Восточную Азию… Взойдя на борт лондонского авиарейса, испытываешь иной раз такое чувство, будто угодил на заседание клуба ветеранов ваучерной приватизации и межрегиональной группы.
Плохо это? Вроде бы, и нет. Мы живем в свободной стране, и каждый решает сам, где, под какими пальмами, коротать обеспеченную старость в окружении юных жен и благодарных внуков. Но с другой стороны, мне как-то с трудом верится в то, что человек, мечтающий остаток дней провести вдали от непредсказуемой своей родины, будет по-настоящему работать на нее и соотечественников в «вахтовый», так сказать, период жизни. Муж, решивший бросить семью, не начинает ремонт и не вбивает гвоздик для картины «Свадьба в колхозе-миллионере». Так уж устроена жизнь: за собственную обеспеченную старость слишком часто расплачиваются чужой обездоленностью.
Как разрешить это противоречие? Можно – никак не разрешать. Мол, время разберется и все поставит на места. Ой, ли! В Москве до сих пор нет улицы зачинателя нашей Державы Ивана Калиты, а проспект термоядерного гуманиста Андрея Сахарова есть. Оставив все, как есть, мы обречены вновь и вновь получать бесконечных сахалинских хорошаевых со складированными брегетами, подмосковных кузнецовых с контейнерами украденных денег, всемирных березовских с их шахер-махерами в конфликтных регионах. Беспокойный покойник, если запамятовали, был вторым человеком в Совете безопасности РФ. Покажите мне британского олигарха, удавившегося на шарфике в своем поместье в Горках-10? Не покажете!
Нет, друзья, нам никак не обойтись без «национализации элиты». Другого пути не существует. Кстати, именно этот вопрос перед войной и решал Сталин с помощью революционной законности. Никто не спорит, законы были до ужаса суровые, почти беззаконные. А вот почему нынешние законы, применяемые к насвинячившим випам, до смешного, до нелепости мягкие, а? В день, когда амнистировали Сердюкова, у многих российских казнокрутов были именины сердца. Кстати, генерала Власова тоже можно было просто оштрафовать. Платил бы до сих пор…
Но вернемся к детектору патриотизма. Обретя Крым, мы столкнулись не только с внешними санкциями, с рыком западного Левиафана и гавканьем болонок, ранее бегавших в советских ошейниках. Мы столкнулись с более серьезным вызовом, консолидацией внутренних интернационал-прагматиков и бизнес-гедонистов, которым понятна только личная выгода. Ради земли обитания, исправления геополитических косяков, ради судьбы отторгнутых соотечественников они не пожертвуют даже граммом пармской ветчины, не говоря уже о хорошей серфинговой волне. Тот, кто в 93-м сочился счастьем, когда танки лупили по парламенту, теперь из-за порушенного Будапештского меморандума, страдает как девушка, лишившаяся сразу всех своих невинностей. И такие страдальцы встречаются не только на «гражданской платформе» или на концертах Макаревича, но и повыше. Мне так кажется. И вот вопрос: не отвлекает ли это страдание государственных мужей от работы, не уводит ли разум возмущенный от интересов Отечества и компатриотов? Ведь, воля ваша, когда недавно, не щадя валютных запасов, укрепляли рубль, явно перепутали «виагру» со слабительным…
А теперь позволю себе цитату:
«Да, время лозунга „Баллистическую ракету – в землю!“ закончилось. Наступает время лозунга „Демократическое Отечество в опасности!“… Укрепившейся новой власти теперь до зарезу понадобится возрождение патриотического чувства, которое и делает, собственно, население народом и заставляет людей терпеть то, что без любви никто терпеть не станет… Кто будет разрабатывать и внедрять новую концепцию патриотизма – те же люди, что изничтожили старую, или посовестятся и призовут новых людей, не запятнанных? Не знаю, хотя, увы, догадываюсь. Одно я знаю твердо. Мы с вами, соотечественники, живем в канун патриотического бума…»
Это цитата из моей давней статьи «Россия накануне патриотического бума», опубликованной в «Комсомольской правде» в декабре 1993 года. Как видите, я замшелый патриот с допутинским стажем и писал о неизбежности возвращения державного сознания в общество задолго до отмашки. Тогда мне тоже звонили из СМИ и спрашивали, в уме ли я, ведь слово «патриот» употребляется теперь только в ироническом смысле и скоро совсем исчезнет из словаря. Но прошло время, кремлевские орлы, скрипнув, как флюгеры под ветром Истории, повернулись, и была даже принята недешевая программа патриотического воспитания. Первыми уловили отмашку псевдонимные наши литераторы. Правда, ударившись из либерального ерничанья в патриотическую риторику, они стали похожи на зубных врачей, сменивших бормашины на отбойные молотки. Да и у режиссеров, которые с чернухи спешно переориентировались на духоподъемное кино, странные ленты выходят. Что-то вроде панорамы Ледового побоища, где почему-то больше сочувствуешь псам-рыцарям, а не русским. Недавно посмотрел наш фильм про Смерш. Ну, и дела! Прокрутили бы такую «фильму» перед войной – и вся советская молодежь в Абвер сразу бы записалась. Интересно, сколько заморских вилл построено за деньги, списанные на возрождение патриотизма? Посчитать бы…
Что же касается проверки элиты на патриотизм, то решать, конечно, не мне. Но очень бы не хотелось в будущем, прилетев из уютного Московского княжества куда-нибудь за рубеж (если пустят и на билет хватит), встретить там, на заслуженном отдыхе тех, от кого некогда зависела судьба огромной, но не уцелевшей России. (А как по цветным схемам разваливают страны, знаем, проходили и сейчас наблюдаем на Украине. Слава Богу и предкам, мы государство с историческим стержнем, с могучей традицией, у нас главное зависит от венценосца, а не от бояр и думских дьяков с вкладами в швейцарских банках.
Но свита не только играет короля, она его, увы, еще и проигрывает…
2015
Как я стал консерватором?
Вопрос, конечно, почти мемуарный: чтобы ответить, придется вспоминать. Например, о том, что во времена моего ученья слово «консерватизм» воспринималось почти как мракобесие. Нас убеждали: это нечто затхлое, безнадежно тормозящее неизбежное движение вперед. Советское воспитание, как, впрочем, и передовое дореволюционное просвещение, было позитивистским, внушавшим безусловную веру в прогресс, в то, что сегодняшний день обязательно лучше вчерашнего, а завтрашний будет лучше, чем сегодняшний. Для воспитания активного преобразователя жизни установка неплохая, а вот как быть с сохранением достигнутого предшественниками? И кто будет решать, что отжило, а что можно взять с собой в будущее? Но в ту пору о подобных «заморочках» я как-то не задумывался.
Позитивистская иллюзия стала рассеиваться у меня в конце 80-х, благодаря «перестройке» и «ускорению». Я вдруг обнаружил: то новое, что навязывается взамен «обветшавшим, застойным формам», совсем не лучше, а часто хуже прежнего жизнеустройства. Будучи редактором газеты «Московский литератор», я близко наблюдал Ельцина и его команду, вломившихся в московскую власть. К своему удивлению, я обнаружил, что как руководители они оказались гораздо слабее своих предшественников. Примерно то же самое стало происходить и в нашей писательской среде. Прежде говорили, что у нас засилье так называемых «литературных генералов», «брежневских любимчиков». Но пришли новые люди и оказались как писатели гораздо бледнее, а как организаторы – просто ничтожны. Именно с них началась деградация литературного процесса, закончившаяся ныне крахом. Под мантры о ветрах обновления начался самый настоящий регресс.
Люди горбачевского призыва начали все ломать и менять не потому, что у них был план преобразования страны, а потому, что они, как и я, были воспитаны в ложном убеждении, что новое лучше старого лишь потому, что оно новое. Эффектность была важнее эффективности. Я не идеализирую советских руководителей, они с опаской воспринимали новизну, но это было осложнение от прививки революционного погрома под лозунгом «до основанья, а затем…». Те, кто жаждал «до основанья», были уничтожены, а уцелевшим досталось «а затем». Я тоже формировался в эпоху «а затем».
Консерватором я стал, осознав, что новизна бывает обогащающей и обедняющей. Новизна нужна только тогда, когда она что-то добавляет к сделанному в прошлом, в противном случае она разрушительна, ведь сделать хуже, чем было, тоже новизна. Но кому она такая нужна? Взять тот же комсомол. Были у него недостатки? Множество, об этом моя повесть «ЧП районного масштаба». А сейчас у нас вообще нет настоящей молодежной организации, да в сущности, и молодежной политики нет. Ново? Ново. Лучше стало? Хуже… Зачем отказались от того, что работало и давало результат?
Мои консервативные убеждения стали формироваться во время «перестройки». Потом пришли 90-е, и я понял, худшие мои предчувствия сбылись. К тому времени я был уже в жесткой оппозиции к тому, что делали в стране либералы. Они вообще странные ребята. Я задавал своим либеральным коллегам вопрос: «Октябрьская революция – зло или благо?» – «Безусловное зло!» – отвечают. «А почему же тогда вы ни слова не говорите о тех русских консервативных мыслителях, которые пытались противостоять надвигающейся катастрофе?» «Например?» «Катков, Суворин, Меньшиков…» «Ну, ты сказал! Они же мракобесы…» Странно? Нет, нормальная позиция для тех, кто является историческим наследником разрушителей Российской империи.
Сейчас мы в сложной ситуации. Либералы-западники чрезвычайно влиятельны в нашей элите, хотя большинство из них ныне рядятся в патриотические кафтаны, ибо большинство настроено консервативно-почвеннически. Надеясь на задрапированных либералов, власть в решающий момент рискует опереться на пропасть. Когда я пишу эти строки, по телевизору показывают 6-й экономический гайдаровский форум. Почему бы тогда не провести геростратовский градостроительный съезд? То же самое… Зачем эти игры с увековечиванием накосячивших завлабов? Для Запада! Думаете, оценит? Ну-ну…
Президент на новогоднем приеме высказал важную мысль, не попавшую почему-то в СМИ. По его мнению, сегодня наша страна подобна рыбе, насаженной на кукан. Когда мы все делаем, по мнению Запада, правильно, нам позволяют как бы свободно плавать в воде – на леске. Но как только мы проявляем самостоятельность и вольнодумие, кукан вынимают из воды и диктуют, как надо себя вести в однополярном мире. Президент сказал: наша задача – с этого кукана соскочить. Очень трудно, но необходимо. Либералы-западники нас на этот кукан насадили, освободиться можно, только опираясь на национально-консервативную традицию.
А по телевизору показывают гайдаровский форум… Странные времена!
2014
Прикол века
Казимир Малевич с оружием в руках сражался на баррикадах русской революции, даже немного покомиссарил, и его «Черный квадрат» чем-то подобен залпу «Авроры», открывшему новую эру в истории человечества. Правда, поговаривают, залпа не было, но эра-то была! Называлась она «диктатурой пролетариата», потом – социализмом. То же и с «ЧК». Теперь уже почти неважно, имеем мы дело с тупиковым живописным любомудрием, или же для прикола на выставке в «красном углу» вывесили по-черному загрунтованный холст. Возможно и то, и другое в одном флаконе: в те годы профетические дурачества были в моде.
Тем не менее чествуемое ныне произведение стало символом новой эры в искусстве – с ее суровой диктатурой новизны, когда сделать иначе – важнее, чем сделать лучше, когда талант выражается не через мастерство, а через скандал и попрание признанной нормы. Разумеется, и прежде в искусстве без плодотворного скандала не обходилось, но после «ЧК» скандал стал обходиться без искусства. Главное, как твердил один из мелких «квадралевичей» Пригов, – любой ценой попасть в музей, в каталог, а там обоснуют.
На то есть искусствоведы: раньше они шумно бранились, что сталевар в центре триптиха недостаточно мускулист, а это выдает в живописце небрежение рабочим классом. Теперь стаями летают по черному космосу Малевича – с конференции на конференцию за счет принимающей стороны. Конечно, с тем, что «ЧК» – мировой бренд, не поспоришь: диссертациями и монографиями можно Керченский пролив замостить. Но планетарное признание, увы, мало о чем говорит. Вон черный президент США – лауреат Нобелевской премии мира. И что? Ничего. Где американцы – там и стреляют.
Еще современники обратили внимание на одну занятную параллель: в домах правоверных иудеев на стене рисовали темный квадрат или оставляли незакрашенный прямоугольник, чтобы, глядя на него, еврейская душа не забывала плакать о разрушенном Иерусалимском храме. О чем же нам надо помнить при виде шедевра Малевича? Наверное, о том, к чему ведет агрессивная, обедняющая новизна, а ведет она к разрушению плодотворной традиции, обесчеловечиванию искусства, которое становится вроде шахидки, спрятавшей бомбу там, где обычные женщины вынашивают плод.
А еще «ЧК» чем-то напоминает QR-коды, которые, в свою очередь, похожи на кроссворды и налеплены теперь повсюду: сканировал и получил доступ к обширной информации по интересующему вопросу. Да, сложилось так, что «Черный квадрат» стал как бы кодом доступа к неразрешимым спорам о смысле творчества и тайне мироздания, а главное – ко всей предыдущей богатейшей истории искусств, ведь когда поставлена точка, даже по оплошности, хочется перечитать написанное. Знаковая картина Малевича – вроде темного экрана телевизора, который можно включить и увидеть все-все: от фаюмского портрета до «Девочки с персиками». А если нельзя включить, если «Черный квадрат» – это просто черный квадрат, то и говорить не о чем.
Но в юбилей хочется оптимизма. И в целом следует гордиться нашим соотечественником Казимиром Севериновичем Малевичем, ведь он развел все прогрессивное человечество не слабее, чем Ленин отомстил за брата!
P.S.
Когда я слышу, как искусствоведы возводят «Черный квадрат» к черной материи Вселенной или восхищаются его эсхатологической амбивалентностью, мне вспоминается почему-то сказка о новом платье короля. Хитрая челядь, видя перед собой мохнатые чресла повелителя, нахваливала фасон, бархат, кружева и золотое шитье. Профессия обязывает. Но для меня живопись – это изображающее искусство, а не рассуждения про окончательное решение фигуративного вопроса. И если художник пошел пятнами, это еще не значит, что он пуантилист.
Простой, как говорится, народ не обманешь. В моей давней пьесе «Халам бунду» один персонаж, новый русский, кичится тем, что в его офисе висит «Малый черный квадрат» Малевича, а потом вынужден сознаться: «Это подделка, правда, очень хорошая!» В ответ другой персонаж, старый советский профессор, замечает: «Малевича плохо подделать невозможно». Говорит он это под неизменный хохот зала, где бы ни шла пьеса. Понимаю: после всего сказанного я прослыву как минимум невеждой. Но лучше ходить в невеждах, чем остаться в дураках.
Впрочем, «Черный квадрат» иногда необходим: сквозь него хорошо смотреть на актуальное искусство. Всем советую!
2015
Левиафан и Либерафан
Становлюсь «историческим» человеком. Не успели утихнуть страсти по «детектору патриотизма», о необходимости которого я образно обмолвился в эфире, как грянула история с худсоветами. И на меня вновь ощерился отечественный Либерафан – извечный враг Левиафана. Либерафан, кстати, вовсе не золотая рыбка, исполняющая общечеловеческие желания, а тоже чудище «обло, озорно, стозевно»: за нашу и вашу свободу в клочья порвет.
Дело было так. Общественная палата затеяла круглый стол «Театр и общество», навеянный, конечно, скандалом с «Тангейзером». Выступая там, я, помимо прочего, вспомнив о пользе советских худсоветов, предложил создать при Министерстве культуры «конфликтный худсовет» – КХС. Что-то вроде МЧС, но только в сфере искусства. У вас беда? Тогда мы летим к вам. Или идем, если беда, скажем, в московском драматическом театре им. Станиславского, измученном электричеством. Всероссийской свары в Новосибирске можно было избежать, если бы вовремя вмешалась группа товарищей, «неглупых и чутких», представляющих разные «тренды» отечественной культуры, но озабоченных ее процветанием. Однако помощь пришла поздно, да еще в виде православных протестантов, и Москва стала прирастать Сибирью. Вот уже и свиная голова опасно улыбается на пороге МХТ им. Чехова, предостерегая Олега Табакова, что из доставшейся ему половины Художественного театра не следует устраивать кунсткамеру с заспиртованными богомолами.
И вот, едва я заговорил о худсоветах, поднялся шум. Реакция была такая, словно я предложил прилепить на грудь нашему двуглавому орлу серп и молот. Не меньше! Гнев изрыгали и театральные брехтазавры, хранящие на заслуженной чешуе рваные раны от проклятого совка. Сердилась и СМИ-шная молодь, для которой Перестройка – седая древность. Почему такая реакция? Какой плавник коллективного Либерафана я ненароком задел? Давайте разбираться. И начнем с «Тангейзера». Всем хочется придумать что-то новое. Кулибин, например, изобретал. Кулябин изгаляется. Сам признался в интервью: взыскуя славы и просчитывая будущий эпатаж, он колебался между Холокостом и Христианством. Выбрав второе, режиссер не ошибся, в противном случае, не доводя дело до премьеры, его просто тихо смахнули бы в творческое небытие как таракана, забежавшего на праздничный стол. Режиссера лишить профессии гораздо легче, чем, например, писателя или живописца. Он без театра, как генерал без рядовых. Постановщику для самовыражения нужно слишком много, прежде всего – деньги. А деньги в России дает государство и режиссерам, и олигархам.
Иные спрашивают: а в чем, собственно, преступление молодого постановщика, за которое наказали директора театра? В богоборчестве? Но сложные, противоречивые отношения искусства и религии теряются в веках. Кстати, Вагнер, будучи христианином, уносился гением в пучины германского племенного язычества, предвосхищая наступательную мистику Третьего рейха, за что его музыку в некоторых странах даже не исполняют, а 200-летие композитора отметили, в том числе и в России, словно извиняясь. Наша газета – редкое исключение. Но если мы однозначно встанем на сторону клира, то куда денем лицейский «афеизм» Пушкина, антипоповские выходки молодого Есенина, лефовское безбожие Маяковского? Впрочем, одно дело – искреннее, мятежное, заложенное, видимо, в генезис таланта богоборчество, которое художник сам преодолевает, если доживет. И совсем другое дело, когда богохульство – расчетливый продюсерский ход. Если хотите, кощунство и святотатство – это шпанская мушка и виагра современного искусства. По-другому не получается…
Если кто-то думает, что найти «смелый ракурс» для рекламной заманухи безумно трудно, то он сильно ошибается. Вот вам навскидку «версия», в отличие от Кулябинской вытекающая из замысла Вагнера, а он был не только композитором, но поэтом, лично сочиняя либретто, выверяя каждое слово. Помните, Тангейзер за свои венерические грехи так и не вымолил пощады у Папы Римского, видимо, индульгенции на тот момент кончились. Понтифик, явно в насмешку, сказал, что прощение грешный рыцарь получит, когда расцветет и прорастет папский посох. То есть, никогда. Как известно, посох, жезл – это традиционные замещающие фаллические символы. Справьтесь у Фрейда или ближайшего сексолога. Теперь вообразите, в финале оперы на сцену выходит сам Папа Римский с расцветшим замещающим символом. Ну, и как вам? Учитывая нынешнее недружелюбие Польши, понтифику можно придать внешнее сходство с Иоанном-Павлом (Войтылой). Думаю, скандал из Новосибирска через Москву перекинется в Брюссель. А дальше переговоры в Минске под эгидой Лукашенко. Баш на баш: вы снимаете санкции, а мы – «Тангейзера». Вот это скандал!
Стремление оскорбить чувства верующих не новость. Возможно, и моя «версия» покажется кому-то непростительной дерзостью. Кстати, в дневнике Е.С. Булгаковой есть характерная запись. Михаил Афанасьевич вернулся из редакции, кажется, «Безбожника» мрачным и сказал с возмущением: «Тому, что они там вытворяют, прощения нет!» Сын киевского священника сам вынашивал «роман про Понтия Пилата». (Это тогда-то!) И его возмущало не вторжение писателей в мир веры, но прагматическое кощунство атеистов на зарплате. Либерафан в ту пору разгулялся: рушили храмы, казнили священников, в основном православных, хотя досталось всем конфессиям, даже тем, что активно помогали революции. Кстати, тема у нас почти табуированная…
Однако проходит совсем немного времени, и Таиров губит себя, поставив злополучных «Богатырей» на либретто вредного мужика Демьяна Бедного. Спрашивается, а что такого натворил «Камерный театр»? Ну, подумаешь, князь Владимир напился с дружиной и в пьяном угаре крестил Русь. Делов-то! Пустяки в сравнении с мощами, вытряхнутыми из рак. Абсолютно в русле антирелигиозной пропаганды. Но к тому времени Левиафан вновь пересилил Либерафана, предчувствуя, что скоро война, и плавать придется в море крови, а без исторической памяти и веры это затруднительно.
Кстати, язвительный Булгаков символически сквитался-таки со своими театральными антиподами, походя заметив, что Мейерхольд погиб во время репетиции под обрушившейся трапецией с голыми боярами. Каково! Автор «Багрового острова» был против эксперимента? Ничуть. Тут что-то другое. Мастер понимал: традиция – это историческое сложение усилий многих талантов, от нее нужно отталкиваться, а не попирать в спесивой гегемонии. Кстати, он оказался провидцем. Трапеции рухнули и погребли многих.
В чем же суть нынешнего конфликта? Почему общество лихорадит то от гельмановских пакостей, вроде выставки «Осторожно, религия!», то от кривляний «Пуси райот» у алтаря, то от занудных непотребств Богомолова? А теперь вот и Тим Кулябин поместил Спасителя в венерический лупанарий. «Художник на все право имеет! Потомки разберутся!» – воскликнет редактор журнала «Театр» Марина Давыдова, которую от комиссарши гражданской войны отличает разве что отсутствие маузера на ремне. Да, имеет. Причем такое же, как и граждане, протестующие, что их налоги идут на оскорбительные выдумки и экспериментальный вздор. Лучше поможем детям Донбасса!
Но не все так просто. Проблема куда глубже. В лаборатории можно все. Как известно, профессор Преображенский, не интересовавшийся судьбой детей Германии, в домашних условиях превратил собаку в человека, но увидав, как Шариков пошел во власть, вернул его в первобытно-четвероногое состояние. Испугался. Кстати, замечательный режиссер-коммунист В. Бортко в классической экранизации «Собачьего сердца» добавил, по-моему, важную деталь: решение «дегуманизировать» уполномоченного по очистке приходит, когда тот появляется на трибуне в киноновостях. Ныне тотальный охват и молниеносная отзывчивость информационного пространства таковы, что любые лабораторные монстры, големы и косяки, выскочив из булькающей реторты, поражают общественное сознание. Часто необратимо. Достаточно вспомнить «бандеризацию» Украины.
Как примирить право художника на самовыражение с правом людей не страдать, попав в информационно-культурное пространство, засоренное отходами фобий и умопомрачений? Не включать телевизор, не ходить в театр? Тогда давайте и голодать, ведь в колбасе попадаются крысиные хвостики! Лично я не хочу, чтобы мой внук, придя на «Евгения Онегина», скажем, в Театр имени Вахтангова, увидел, как актер, декламируя: «Татьяна, русская душою», указывает пальцем на свой замещающий жезл. Видимо, господин Туминас полагает, что русская душа расположена не там, где литовская.
И вот еще проблема, которую я пытался поднимать, когда вел передачу «Контекст» на «Культуре», вызывая глухое недовольство приглашенных экспертов и бессильное сочувствие руководства канала. Чтобы понять степень новизны, зритель должен иметь хотя бы представление о норме, об «исходнике», с которого начинается чреда интерпретаций. Ведь согласитесь, по сравнению с Гамлетом-копрофагом Гамлет-гей – это вроде как и норма. Когда-то я был учителем-словесником, не могу даже сообразить, куда бы сегодня можно повести учеников, чтобы они увидели на сцене «исходник». ТЮЗы давно превратились в зоны рискованного, если не болезненного самовыражения худруков. Но внутренняя ориентация на норму необходима. Неслучайно психиатры частенько повреждаются в уме. Почему? Да потому, что больше общаются с ненормальными, чем со здоровыми. В такую же ситуацию зачастую поставлен нынешний зритель и читатель. Берешь в руки «большую книгу», и, кажется, читаешь историю болезни, позаимствованную из психдиспансера.
Ну ладно, в Москве еще есть места. Но наш Либерафан активно мечет икру во все пределы Отечества. Что прикажете делать, если в единственный облдрамтеатр присылают пестуна Золотой маски (так случилось в Пскове), и тот выгоняет на сцену полуголых пионерок читать дурными голосами «Графа Нулина»? Что остается пока еще нормальным губернским гражданам, желающим вырастить нормальных детей? Взять штурмом театр и повесить потерявшего меру новатора на колосниках, как на рее? Успокойтесь, пошутил…
Вот для подобных конфликтных ситуаций я и предложил создать КХС, чтобы в спор вступала третья сторона, безусловные авторитеты, к мнению которых прислушаются. Другого выхода нет. Театральная критика давно превратилась в приживалку при Золотой маске. А Минкульт традиционно воспринимается творческой интеллигенцией как щупальце Левиафана. Кстати, худсовет быстрого реагирования не обязательно должен в конфликте вставать лишь на сторону возмущенных традиционалистов, которые тоже ошибаются. В случае, если дерзость художественно оправданна и не является кощунством, КХС защитит экспериментатора, сказав «фу!» Левиафану.
Впрочем, конфликт между Левиафаном и Либерафаном вечен, в нем заложено неразрешимое противоречие между теми, кто хочет неведомо-нового, и теми, кому достаточно обжитого старого. Все, что мы имеем, результат компромисса. Если Левиафан и Либерафан не договариваются, они гибнут. При этом каждый думает, что победил.
