Юстасия Тарасава
Новогодняя страница
Веня вздохнул.
А кот посмотрел на него и предложил:
– Чем грустить без толку, давай научу тебя печь крендельки? Сахарные.
– Давай, – согласился Веня.
Всё равно ещё неделю ждать.
Кот обрадовался – лапами-то тесто не особенно легко месить. И Веня обрадовался – дело помогает отвлекаться от неутешительных мыслей. Раскатали тесто, накрутили кренделей. Поставили печься похожие на букву В, как Веня, булки. Веня вспомнил книгу, загрустил.
– Раскаяние – оно такое, – понимающе промурчал кот. – Сделаешь глупость за минуту, а раскаиваешься потом цельную жизнь. Или неделю, – поспешил добавить кот, увидев, что Веня снова испугался.
– Неделя тоже долго, – сказал Веня. – Но я сам виноват.
Самовар пыхтел, печка трещала, за окном уже стемнело, и они сидели в уютных сумерках. Вдруг на улице загрохотало, будто с неба свалилось что-то шумное. Кот насторожился. Непорядки! Отродясь такого не бывало, чтобы, когда Деда Мороза нет дома, кто-то в их деревню приезжал. Волшебное здесь место, просто так не найдёшь и не зайдёшь. А сегодня что за день – то мальчонка сам пришёл, то явился на ночь глядя кто-то.
Кот вооружился ухватом и приготовился незваных гостей встречать. Во дворе скрипел снег под чьими-то тяжёлыми шагами. Скрипнула входная дверь. Веня зажмурился, но решил быть смелым и широко раскрыл глаза. В комнате похолодало, и ввалился кто-то очень большой. И синий. В синей шубе. С белым воротом и поясом. И в синей шапке с белой оторочкой. И в белых валенках. И с белой бородой. И с посохом.
– Дедушка! – кинулся к нему кот, забыв выпустить из лап ухват.
Дед Мороз рассмеялся.
– Хорошо же ты меня встречаешь, чуть не зашиб.
Кот сконфуженно отскочил в сторону и прислонил рогатину к печи.
– А это кто? – удивился Дед Мороз, увидев Веню.
Веня встал и подошёл к нему.
– Я Веня. Я… листочек вырвал, – робко признался Веня. – Как себя обратно в книгу вставить?
– Тааак… – Дед Мороз снял варежки и сел. – Рассказывай.
И Веня рассказал.
Дед Мороз хмурился, вздыхал, но слушал молча. И про письмо к нему, и про Лилиану, и про двойку. Когда Веня говорил про Пашу, Дед Мороз улыбнулся, словно что-то вспомнил. А когда Веня признался, что прятался до его отъезда, Дед Мороз только качал головой. Наконец сказал:
– Пойдём посмотрим, что тут можно сделать.
И пошёл к книге. Веня отдал ему вырванный листочек. Дед Мороз провёл посохом по обрывкам у корешка и по листу и соединил. Раздался треск, пронеслись искорки, и листок врос на своё место. Веня зачарованно смотрел на него.
– Ну, давай посмотрим, – сказал Дед Мороз. И ткнул в страницу посохом.
Страница ожила и стала вдруг показывать кино по Веню. Вот Веня делает зарядку и уроки, вот помогает Вере по дому, а вот тот урок со злосчастной двойкой. Веня смотрел на себя со стороны. Вот он сидит за партой и усердно делает поделку. Это его подарок ко Дню матери. Он отправит его маме с папой, пусть они увидят, как он вырос.
И вдруг он услышал голос Лилианы: «Что это за мама, если она бросила тебя? Она тебя не любит. Ты твоим родителям не нужен. Они уехали от тебя в другой город, а тебя оставили с сестрой. Можешь не стараться, зачем твоей маме подарок? Она его выбросит в помойку». Веня побелел – и Веня в книге, и Веня, смотревший в книгу. Веня побелел и здесь, и там. А потом у него появились красные пятна на щеках.
Веня в книге сказал Лилиане: «Неправда! Моя мама меня любит! Просто у них с папой такая работа, они ездят на вахты. Они с папой меня любят». А Веня, стоявший рядом с Дедом Морозом, ничего не сказал, а только сжал кулаки. И услышал, как Лилиана засмеялась противным голосочком и насмешливо сказала: «Любят, как же!» И расхохоталась.
И тогда Веня её ударил. Не тот Веня, который с Дедом Морозом, а который на картинке, книжный Веня. Взял учебник и как дал по голове. Лилиана заверещала, в классе поднялся гам, а учительница стала ругаться, что драться нехорошо, а бить девочек тем более нельзя. Веня стоял красный – и здесь, и там. Было стыдно, и он до сих пор злился и на себя, и на Лилиану, и на родителей, хотя они ни в чём не виноваты. Он не мог объяснить, что он чувствует, но был согласен с учительницей – всё это было совсем нехорошо.
