Юстис Рей
Параллельная вселенная Пеони Прайс
6
После сегодняшних вылазок я мечтаю набить желудок пиццей или бургерами, но денег не остается – приходится довольствоваться диетическими йогуртами и коктейлями, которыми под завязку забит холодильник в доме Пенни. Ем до тех пор, пока живот не раздувает настолько, что становится трудно дышать.
Передохнув, отправляюсь на экскурсию по владениям Пенни, а они довольно обширны: четыре спальни, четыре ванные комнаты к каждой из них, мини-кинотеатр, спортивный зал и кабинет, из которого ноги несут к бассейну. Огни вечернего Беверли-Хиллз разноцветными камнями распадаются по холмам, в сумерках они походят на темно-синие волны океана.
– Я знаменита, – шепчу я. – Я знаменита! – Вскидываю руки в небо, слова эхом отзываются по бескрайним просторам.
Присев у бассейна, окунаю ноги в воду и болтаю ими, разрезая теплую гладь. Опираюсь на ладони и запрокидываю голову. На миг охватывает тихий восторг и чистое блаженство: старые мечты сбылись, а новые еще не возникли. Я перестаю видеть, слышать и дышать, с легкостью выпархиваю из тела, пролетаю над холмами, подсвеченная вечерними огнями. Взмываю высоко в небо, вдыхаю прохладу наступающей ночи, а потом резко, болезненным рывком возвращаюсь в тело, точнее, в него возвращает телефон, трезвонящий из кабинета.
– Ты спятила, твою мать?! – кричит Элайза, как только я отвечаю на звонок.
Я кривлюсь, оглушенная ее голосом, и невольно отодвигаю телефон от уха. Включаю громкую связь.
– Тебя сегодня ждали на примерке два часа! Где ты была?
– Я подумала, что заслужила отдых, раз уж сегодня не предвидится ничего важного.
– Подумала? – Я представляю, как из ее носа выходит пар, как у драконов в фильмах. – Расписание составлено не для того, чтобы ты думала, а чтобы следовала ему. Это рекламный контракт на пятьдесят тысяч, это ты хоть понимаешь?
Я мычу в ответ. Речь явно идет не о пятидесяти тысячах фантиков.
– К счастью, Каре удалось договориться о примерке на завтра. Одежду привезут на фотосессию. И без фокусов, не вздумай отключать телефон. Ты меня поняла?
Я снова бормочу что-то нечленораздельное, прижимая ладонь ко лбу. Телефон! Я положила его в новую сумку Chanel, которую оставила в кофейне. Дерьмовее не придумаешь…
– С телефоном возникнут проблемы – я потеряла его сегодня.
– Что значит потеряла? Его украли?
– Если быть точнее, я забыла его кое-где. Но это не страшно, я поеду и заберу его завтра.
– Час от часу не легче, – выдыхает она. – И кто же тебе его вернет? Ты хоть представляешь, сколько информации в этом чертовом телефоне? Номера, заметки, фотографии, пароли от соцсетей. Смотри, как бы завтра он не оказался на E-bay[39]…
– Он все равно разрядился, так что ничего не случится.
– Я попрошу Кару принять меры предосторожности, раз уж у тебя нет головы на плечах.
– Кару? Я думала, она работает с Итаном.
– С завтрашнего дня она официально станет твоим личным ассистентом, – она делает акцент на слове «твоим».
Я затихаю, сжимая трубку в руках. И что это значит?
– Пенни?
– Да, я поняла, – поспешно отвечаю я.
– Надеюсь. Обычно ты пропускаешь мимо ушей все важное. Что я говорила про соцсети? Сегодняшний пост согласовали?
– Кто согласовал?
– Ты не должна давать бесплатную рекламу брендам на пятидесятимиллионную аудиторию.
– Не знала, что Chanel нуждается в моей рекламе.
– Пенни, я все сказала. Пост удален. Больше никакой самодеятельности, – отчеканивает она. – И верни этот чертов телефон как можно скорее! Поняла?
А что тут сложного? Она и десяток людей из ее команды имеют доступ к моему профилю в соцсети – все предельно просто.
– Можно вопрос?
Тишина.
– Почему Пенни?
– Почему Пенни? – переспрашивает она с явным недовольством в голосе.
– Я Пеони. Пеони с «о» в середине.
– Мы сотню раз обсуждали это.
Я молчу.
– Пеони не имя, а кличка для собаки. «О» в середине словно мясо, застрявшее в зубах, а люди не любят, когда мясо застревает в зубах.
– Пожалуй… – лепечу я, пытаясь подавить возникающую внутри бурю негодования. Да, возможно, Пеони – не лучшее имя, но это мое имя, и я люблю его.
Пока я складываю в голове два плюс два, что в связи с происходящим дается не без труда, на другом конце повисает тишина – Элайза отключается, даже не попрощавшись. Устроившись в кресле, обтянутом черной кожей, я набираю Итана. На том конце автоответчик:
– Оставляйте сообщение или не оставляйте – мне плевать.
Раздается гудок, и впервые за долгие годы я оставляю сообщение:
– Эмм… привет, это я, Пеони, то есть Пенни. Хотела узнать, все ли у тебя хорошо. Меня только что отчитала Элайза. Надеюсь, ты перезвонишь.
Надежда, как известно, умирает последней, поэтому она теплится во мне и через десять минут, и через двадцать, и даже через час, а потом постепенно тает, как плитка шоколада на солнце, и резко исчезает спустя три часа – от Итана ни слуху ни духу.
В той жизни я знала биографию Итана наизусть благодаря таблоидам, и в этой, к сожалению, ничего не меняется. Долго искать не приходится: фотографии пьяного Итана Хоупа разлетелись со скоростью света по всем сайтам светской хроники. Старое видео с заголовком «Пьяного Итана Хоупа вышвыривают из бара» до сих пор активно обсуждается на YouTube. Просматриваю несколько раз, продлевая сеанс садомазохизма: нетрезвый Итан пытается подраться с барменом, другими посетителями и подоспевшими охранниками, потом на улице бьет по лицу одного из папарацци и разбивает камеру. Заканчивается шоу тем, что Кара, не сумев успокоить Итана, насильно запихивает его в машину, словно преступника.
Ты что, никогда не видела пьяных людей?
Только не его.
К тому же Итан был не просто пьян, а агрессивен, он мог избить или убить человека. В попытке прогнать папарацци он чуть не разбил лицо одному из них. Мне становится так противно и паршиво от этого, почти до тошноты, будто жую сухую вату. Я с силой чешусь, впиваясь ногтями в кожу, пытаюсь сорвать ее с себя, чтобы после купить новую. В желудке резко пустеет, я снова набиваю его йогуртами, но вкуса не ощущаю. Выпиваю стакан воды, потом еще, еще – внутри разрастается Бермудский треугольник[40]: что ни положи, будет мало.
Припадок обжорства прерывает звонок Кары. Перед глазами проносятся кадры того вечера и ее рыже-каштановые волосы, которые особенно сильно блестели под вспышками камер. Кидаю ложку и наполовину пустой стаканчик в раковину. Устраиваюсь на кухонном островке.
– Да, – отвечаю я хриплым голосом, прижимая трубку к уху.
– Где ты была? Тебя все обыскались. Элайза устроила мне головомойку. Она думала, что ты прохлаждаешься с Итаном.
– Нет, мы расстались в вестибюле днем.
Она тяжело вздыхает.
– Что… что значит этот вздох?
– Ничего. С завтрашнего дня я официально работаю с тобой.
– Почему?
– Я на связи двадцать четыре на семь, любые вопросы через меня.
– Ответь на вопрос, Кара. Что с Итаном?
– С Итаном все по-прежнему, но я больше не его ассистент, – признается она, соблюдая деловой тон. – Можно продолжить?
Я молчу.
– Я должна иметь возможность связаться с тобой в любое время дня и ночи. Понимаешь?
– Да, как только я верну телефон.
– Элайза рассказала мне. Завтра с утра куплю новый, чтобы ты нас больше не подводила.
– Я не специально, просто потеряла счет времени.
– Лучше бы тебе его не терять, иначе это отразится на количестве нулей в наших счетах. Да и Элайзу лучше не злить – умные женщины очень не любят, когда их так нагло оставляют в дураках.
– Можно вопрос?
– Слушаю.
– Я тут подумала… Может, мне стоит сменить менеджера?
– Смотря чего именно ты хочешь. Если твоя цель – успешная карьера в Голливуде, то ты совершишь большую ошибку, разорвав контракт с Элайзой. Что бы там ни было, она лучшая в своем деле, пусть у нее и неприятный стиль. Ни у одного менеджера в Голливуде нет таких связей, как у Элайзы.
Ты совершенно не знаешь правил мира, в который попала. Никакая ты не звезда, ты просто неудачница!
Душа уносится куда-то далеко, пролетает над холмами и разноцветными огнями, минуя роскошные особняки, уносится в Мар-Висту, на Барри-авеню – улицу небольших семейных домиков, один из которых я знаю как свои пять пальцев. Через окно влетаю в спальню и под кроватью нахожу хлопья «Гиннес», но не дотягиваюсь до них. Спускаюсь в гостиную, где родители и Энн, как обычно по средам, играют в «Скрэббл» (выигрывает Энн) или в «Монополию» (тогда выигрывает мама). На кофейном столике у потертого кресла лежит «Планета Красной камелии» с рисунком пляжа Санта-Моника между кремовыми страницами.
– Пенни… Пенни!
Я потеряла нить разговора.
– Даже не верится, – шепчу я самой себе.
– Во что именно?
– Да во все.
– Напомнить завтрашнее расписание?
– Нет, не надо.
Я все равно не останусь знаменитой.
– Ладно, мне еще нужно поработать, – говорит Кара.
– Спасибо, – шепчу я в трубку.
– За что?
– Что помогаешь, что помнишь все и тратишь на меня время. Личное время.
– Это моя работа, Пенни. Я личный ассистент – у меня нет личного времени, как и права что-либо забыть, – объясняет она таким же тоном, с каким говорила женщина-робот, которая весь день твердила мне, что номера Мелани не существует.
– Но все равно спасибо.
– Я всегда на связи.
– Спокойной ночи.
– Спокойной, – отзывается она с явным недоумением. Видимо, у звезд не принято дружить с личными помощниками. – Увидимся завтра.
Я остаюсь одна в тишине кухни. Убираю беспорядок, который сама же устроила, выпиваю стакан воды и поднимаюсь в спальню.
Перед тем как лечь спать, набираю Итана.
– Оставляйте сообщение или не оставляйте – мне плевать.
* * *
Шестнадцать лет назад
Пеони исполнилось пять лет. Этот день рождения стал первым, который она запомнила.
Стенли и Лили Прайс устроили в честь дочери грандиозный прием. Дом украшали вазы с букетами белых пионов[41]. Бокалы гостей то и дело наполнялись шампанским. На экране показывали рекламные ролики, в которых снималась Пеони, а учитывая, что ее карьера началась с двух лет, роликов накопилось много.
Прием был устроен в честь Пеони, но он не походил на праздник. Скорее, на выставку, показ, шоу, презентацию – на что угодно, только не на день рождения пятилетнего ребенка. Но Пеони этого не осознавала. Однако понимала, что день, которого она ждала с таким предвкушением, оказался хуже всех остальных, вместе взятых.
Взрослые были увлечены обществом друг друга, а Пеони скучала, сидя на лестнице, ведущей в сад. Раньше Пеони веселила няня Роуз. Но она уехала. Мама говорила, что она отправилась «в расистский ад, где ей самое место». Роуз называла его Оклахомой.
Чтобы совсем не заскучать и не уснуть под теплыми лучами солнца, Пеони принялась считать столы, сервированные для взрослых, пришедших разом в их дом. Обычно они приходили по отдельности, следовали за папой в кабинет, откуда слышались отголоски заумных разговоров, и уходили, порой оставляя родителей в расстроенных чувствах. Но сегодня был не такой день.
Сегодня все пили из натертых до блеска бокалов с длинными ножками, смеялись, разглядывали фото Пеони и умилялись симпатичному личику. Ее саму никто не замечал, а если и замечал, то просто щипал за «эти миленькие щечки». Мама говорила что-то вроде: «Она такая красивая, правда? – и всегда добавляла: – Недаром ее так любят рекламодатели». И это было правдой, чему свидетельствовали рекламные ролики с Пеони в главной роли, которые папа любил показывать взрослым, оказавшимся в его кабинете. При этом он всегда говорил: «Ваши продажи точно вырастут». Пеони не понимала, зачем он так делает, потому что не собиралась никому ничего продавать. Она только недавно научилась считать до десяти.
«Наша подрастающая гордость» – называли ее родители. Но в собственный день рождения «гордость» ужасно скучала, ведь на праздник не пригласили ни Роуз, ни детей. Все складывалось хуже некуда: в гостиной звучала невеселая музыка и сладостей в меню почти не было, как и шариков в комнате Пеони.
Десять. Десять. Десять. Она насчитала три раза по десять. Именно столько столов сервировали в саду.
– Ты тут одна? – послышался не менее звонкий голос, чем ее собственный.
Пеони повернулась и первым делом увидела пышную огненную копну волос. Перед ней стояла вылитая Русалочка из известного диснеевского мультика, правда, без хвоста, зато с человеческими ногами в желтых туфлях с нарисованными на них одуванчиками.
Пеони кивнула. Девочка подошла ближе и села рядом. В руках она держала мыльные пузыри, от которых Пеони не отводила взгляда. И пусть ей подарили кучу кукол, книжек, бантов и туфель, маленькая бутылочка так и манила яркими цветами.
– Хочешь? – поинтересовалась Русалочка и, не дожидаясь ответа, протянула пузыри Пеони.
– Меня зовут Пеони, – сказала Пеони и взяла бутылочку.
Имя на мыльные пузыри – обмен показался не совсем честным, но все же лучше, чем оставить Русалочку ни с чем. И где она была раньше?
– А я Мелани. Друзья зовут меня Мел, – ответила девочка и улыбнулась – у нее не было переднего зуба.
Пеони улыбнулась в ответ. Благодаря Мелани этот день рождения стал первым, который она запомнила.
Обратная сторона
Скарлетт не знала ни матери, ни отца и понимала, что никогда не узнает, однако это давно не печалило ее. Камелоиды, владевшие людьми, словно вещами, делали все возможное, чтобы ни у кого из подчиненных не оставалось времени печалиться, впрочем, как и радоваться. Дневной распорядок был до безобразия простым: работа от рассвета до заката, а потом мертвый сон, которым с радостью забываешься после дня на ногах. И так каждый день. И так без конца.
Ричард Бэрлоу«Планета Красной камелии»
Глава 2
1
Пару месяцев назад я смотрела передачу, где психотерапевт говорил, что здоровому человеку в среднем нужно около пятнадцати минут, чтобы заснуть. Я провожу всю ночь без сна, задаваясь вопросом, хороший ли он психотерапевт, и если да, то насколько я нездорова.
К рассвету я отключаюсь, словно накачалась седативными, и проваливаюсь в темный тоннель, кроличью нору, где нет ни звуков, ни запахов. Здесь опасно. Хищный взгляд прожигает спину невидимыми лучами. Большая мужская ладонь подкидывает монетку, и та несколько секунд крутится в воздухе. Вся жизнь сосредоточена в этой монете, точнее, в том, какой стороной она упадет вверх. Мужчина улыбается, но это не выражение дружбы. Он хищник. Он охотится – на меня. Я не способна сопротивляться, хотя пытаюсь. Я будто в непроницаемом коконе, из которого не выбраться, как ни бейся. Хищник приближается. Я выпархиваю из тела, куда-то под потолок, лечу в сторону, превращаюсь в тень. Перед глазами все плывет и исчезает. Я падаю в темноту, в неизвестность. Падаю и падаю…
Я просыпаюсь резко – за несколько футов до падения, вся вспотевшая. Откидываю одеяло, под ним стройное тело в бледно-розовой сорочке. Вот черт!
Что это было?
Я будто побывала в предсмертной агонии. Кто этот хищник? Надеюсь, это просто кошмар, и надеюсь, что Пенни не катается на этих американских горках каждую ночь. Так и спятить недолго.
Почему я все еще здесь?
А ты правда думала, что монетка, брошенная в унитаз, поможет?
С каждой минутой мозг запутывается все сильнее. Я словно выпотрошенное пугало. Замешательство – миксер для мозгов.
Ты такая мнительная! Это всего лишь сон. И вообще, не помешало бы научиться благодарности.
Да заткнись ты!
Тащусь в ванную, где с полок с подозрением смотрят флакончики и баночки всевозможных цветов. Принимаю душ, выливая на себя такое количество геля с запахом дыни, что от него подташнивает. Заворачиваюсь в белый махровый халат и чищу зубы, на этот раз не до крови.
Спускаюсь на кухню, где по-прежнему ожидает только низкокалорийная еда. Порыскав в ящиках, нахожу тосты и щедро смазываю их низкокалорийным сыром. Съедаю все и запрещаю себе брать добавку. Я больше не посмею еде взять надо мной верх.
Сколько раз ты это обещала?
Светская хроника пестрит вчерашними фото папарацци, где Итан прикрывает меня собой у дверей офиса Элайзы. Ничего себе! Так вот зачем Пенни эти брюки-убийцы – попа в них выглядит отпадно. Так отпадно, что заголовок статьи я замечаю уже после, отчего сердце бьется с удвоенной силой.
ПЕННИ ПРАЙС НЕ ЖЕЛАЕТ ЗНАТЬ РИЧАРДА БЭРЛОУ
Юная старлетка, услышав имя известного писателя, призналась, что не имеет понятия, о ком идет речь. Удивительно, что у молодых звезд такая короткая память. Напомним, Ричард Бэрлоу – всемирно известный писатель и автор истории, которая принесла актрисе известность. Экранизация романа-бестселлера «Планета Красной камелии» принесла создателям более полутора миллиарда долларов, а самой актрисе – семь миллионов (такой гонорар она получила за первый фильм). Очевидно, что в будущем суммы будут расти. Если, конечно, после подобных высказываний Пенни Прайс останется частью проекта.
Но я не говорила ничего подобного!
Ты сказала, что никогда не встречала его. Разве это не то же самое?
Впервые за последнее время я сказала правду, и это тут же вылезло боком.
В дверь тарабанят. Я вздрагиваю.
На пороге ожидает Кара в кремовом костюме, голубые глаза пылают огнем.
– Я объясню! – тут же выпаливаю я.
Мрачно взглянув на меня, она проходит в гостиную и кладет коробку с новым айфоном на диван.
– Ты говорила с ними, верно, – холодно отмечает она, глядя в окно.
По тону я понимаю, что «они» – это папарацци, а «говорила» означает «открывала рот не там, где следует».
– Я не говорила ничего такого…
Она резко поворачивается.
– Ты крутишься в этом мире с рождения и хорошо знаешь его законы. Какое первое правило знаменитости?
Я медлю с ответом.
– Надевать трусы?
Кара теряется.
– Это второе. – Она подходит ближе. – Не обращать внимания на папарацци, – она жестко отчеканивает каждое слово, – и уж тем более не отвечать на их вопросы. О чем ты только думала?
– Они… все извратили.
– Естественно! – обессиленно восклицает она.
– Тогда почему ты злишься на меня, а не на них?
– Потому что это их работа, а твоя – следить за собственным языком. И ты с ней не справилась.
Я-то думала, работа Пенни – притворяться другими людьми.
Ты и без того этим занимаешься.
Она меряет комнату шагами.
– Ладно, – вздыхает она и останавливается, – от Элайзы я получила нагоняй и осталась жива, значит, это мы переживем.
Повисает долгое, мучительное молчание, хотя, пожалуй, «мучительное» слишком громкое слово, скорее неловкое.
– Как и обещала, новый телефон, – кивает она на коробку. – Я распаковала его и внесла необходимую информацию, так что тебе не придется тратить время.
– Спасибо.
– Где Итан? – вдруг интересуется Кара и оглядывает комнату, что кажется довольно глупым, будто Итан прячется под диваном или за картиной, но потом до меня доходит: она ищет не его, а свидетельства его присутствия.
– Я со вчерашнего вечера не могу ему дозвониться.
– Он не здесь? Не с тобой? – Ее брови обеспокоенно сдвигаются.
– Я же говорю…
Она тихо произносит ругательство, качая головой. Судя по лицу, дело плохо.
– Что-то случилось?
– Кто знает…
– Но…
– Даже если так, он будет отвечать за это сам.
Я не решаюсь расспрашивать дальше, а Кара не собирается рассказывать больше. Она бросает взгляд на экран телефона, который выуживает из кармана брюк.
– Через два часа вы должны быть в студии для фотосессии Entertainment Weekly. Боб тебя отвезет. Встретимся там, у меня есть дела, которые нужно уладить до обеда…
– А как же Итан?
– Он не твоя забота.
Ее уход сопровождается звонком телефона.
Как это не моя забота? Итан – мой парень, как бы безумно это ни звучало, и я не оставлю его в беде. Не задумываясь, запихиваю в себя еще один тост (Я ведь обещала себе! Но углеводы помогают думать!) и набираю Итана. С каждым гудком сердце падает все ниже. Противный автоответчик снова заводит шарманку, и я скидываю звонок.
Поднимаюсь в гардеробную и на этот раз выбираю более удобную одежду: белую оверсайз-рубашку Burberry, светло-голубые укороченные джинсы Levi’s и черно-белые кеды Vans. Перед выходом оглядываю себя в зеркале – так получше. Пусть это не совсем Пеони, но сегодня я точно больше Пеони, чем была вчера.
2
Став знаменитостью, Итан Хоуп не обзавелся домом в Беверли-Хиллз, Брентвуде или Бель-Эйр, как принято у голливудских звезд. Он выбрал непопулярный для жизни Даунтаун с магазинами, отелями, музеями, театрами и офисами крупных мировых корпораций. На первый взгляд Даунтаун – типичный центр города, однако он не так прост, как кажется. Квартал полон контрастов и противоречий. Это и Файненшл-дистрикт, выровненный как по линейке, где солнечные лучи отражаются от зеркальных небоскребов – мечта перфекциониста; и Фэшен-дистрикт, преимущественно одноэтажный и блеклый – вселенная манекенов в китайских тряпках; и Литтл-Токио, где вывески похожи на кляксы и едва понятны. Чуждый мне Литтл-Токио плавно перетекает в буйство цвета и самовыражения Артс-дистрикта. Он, в свою очередь, граничит с менее приятным палаточным Скид-роу, куда никто в здравом уме не отправится без пушки. В общем, Даунтаун непредсказуемый и разношерстный, полный очевидных достоинств и не менее очевидных недостатков. Как и Итан.
Итан проживает в центре Юг-парка – новом и быстро развивающемся районе Даунтауна, застроенном комфортабельными жилыми комплексами с полным спектром услуг: бассейнами, спортивными залами, зелеными двориками на крыше и даже посадочными площадками для вертолетов.
В светлом вестибюле, отделанном белым мрамором, за массивной стойкой, сидит консьерж. Он лысый и одет в черное, только ромбики, вышитые на галстуке темно-серыми нитями, переливаются на свету.
– Доброе утро, мисс Прайс. Мистер Хоуп знает о вашем визите?
Сперва я торопею оттого, что буквально каждый знает мое имя, в то время как я не знаю никого.
– Нет. Он не в курсе, хочу сделать ему сюрприз. – Я растягиваю рот в улыбке, пытаясь предстать утонченной и обворожительной, хотя чувствую себя нелепо, как Бриджит Джонс в костюме зайки.
– Извините за грубость, однако, когда я видел мистера Хоупа последний раз, он сказал, что открутит голову тому, кто так скажет.
– Ничего страшного, она мне все равно не очень дорога.
– Все же давайте я предупрежу.
Я хмыкаю, мол, делайте как хотите, только быстрее. Он звонит, прижимая пластиковую трубку к оттопыренному уху.
– Не отвечает.
– Значит, придется рискнуть, – подытоживаю я и иду к лифтам, пока он не предложил позвонить еще раз или подняться вместе.
«125E. 125E. 125E», – повторяю про себя номер квартиры. Второй день подряд память ни к черту.
Стены в зоне ожидания лифтов обиты деревянными панелями цвета карамели. Сейчас я убила бы за капучино с соленой карамелью, но вместо этого запрыгиваю в натертую до блеска алюминиевую кабину и тыкаю в сенсорную панель, выбирая последний этаж. Лифт плавно трогается, быстро доставляя к месту назначения. В коридоре мраморные полы, как и в вестибюле, отражают все вокруг. Дверь в квартиру 125Е приоткрыта.
Прислушиваюсь.
Тихо.
Боязливо засовываю голову в щель и, убедившись в относительной безопасности, толкаю массивную дверь.
– Итан…
Может, Боб что-то напутал.
Или я, как обычно.
Может, это не та квартира? В любом случае бардак тут знатный. На одной из белых стен красуется желтое пятно, словно кто-то метнул в нее мультяшного цыпленка. На полу валяется разбитая бутылка, чуть поодаль – осколки с черной этикеткой, благодаря которой становится очевидно, что когда-то эта бутылка была наполнена виски Jack Daniels.
На полу, как мертвые солдаты на поле боя, покоятся обломки мебели и мусор – теперь трудно разобрать, что есть что: журнальный столик, кресло, подушка, торшер, картины, битая посуда – полный хаос.
Однако жадные руки хозяина, дотянувшиеся до всего, что можно поднять, не испортили окна в пол и великолепный вид на центр Юг-парка. Здесь, наверху, суета города становится такой далекой, люди такими мелкими, а небо таким близким: подними руку – и дотянешься до облаков, которые сегодня светятся изнутри. Разве можно быть несчастным, когда из твоего окна открывается такой вид?
В тишине раздается приглушенное полукряхтенье-полумычание. Я не сразу распознаю источник звука. Замечаю торчащие из-за дивана ноги. К счастью, нахожу за ним не только конечности, но и все тело Итана Хоупа, погруженное в беспробудный сон и облаченное в мятую рубашку и вчерашние джинсы. Рядом стоит пепельница, под завязку наполненная окурками с жеваным фильтром.
Я склоняюсь над Итаном, прислоняю ухо к груди – дышит. Однако пахнет от него не лучшим образом: табаком, перегаром и несвежей одеждой – к горлу подкатывают съеденные тосты.
«Он отказался провести время со мной, чтобы напиться», – проскакивает противная мысль в голове. Он променял меня на алкоголь и ни разу обо мне не вспомнил, хотя я думала о нем весь день. Гнев закипает во мне со страшной силой. Я отвешиваю ему крепкую пощечину, после чего он приходит в себя, морщится, корчит гримасу и надавливает на лоб ладонью, на которой запеклась кровь.
– Полегче, привидение, мозг и так закипает.
– Не сомневаюсь, – язвлю я и сажусь на синий бархатный диван – единственный яркий предмет мебели в комнате.
Он открывает глаза и садится, опираясь спиной на кресло.
– Как видишь, я не привидение, – отмечаю я холодно.
– Я не ждал, что придешь ты. – Становится вдвойне неприятно оттого, как он делает акцент на слове «ты». – Мой новый ассистент – Каспер, вот я и называю его привидением, – добавляет он спокойно, будто ничего из ряда вон не случилось, будто он не устроил погром и не напился в стельку прошлым вечером.
– Наверняка он оставил тебе сотню сообщений.
– Черт с ним, это ведь его работа – беспокоиться обо мне, верно?
– Это прежде всего твоя работа – беспокоиться о себе.
– Тебя Элайза прислала? – мрачно интересуется он.
– Нет, я сама себя прислала, – заявляю я, складывая руки на груди.
Он хмыкает:
– Тогда поздравляю, тебе удалось меня удивить с самого утра.
– Время уже к обеду, – язвлю я и спокойнее спрашиваю: – Как ты?
– Томлюсь в тленной оболочке, подверженной угасанию и неминуемой смерти, – отвечает он так, будто зачитывает из старинного фолианта пьесу Шекспира.
– Это ты перевернул все вверх дном?
– Не хотелось бы хвастаться.
Я обвожу взглядом разбросанные вещи: от кресла оторван подлокотник, подушка распорота по одному из краев, стеклянная столешница кофейного столика треснула – похоже, предметы кидали с особым остервенением и не единожды. Тут и правда происходило нешуточное побоище: не на жизнь, а на смерть.
– Что случилось?
– Я отмечал. Могу себе позволить. – Он пытается встать с пола, но, едва приподнявшись, валится обратно.
– Что именно?
– Есть важный повод, – хрипит он и на этот раз не без усилий, но встает.
– Какой же?
– Смерть моего отца.
Я замираю, и сердце падает в район желудка. Понимаю, что для таких случаев есть определенные слова, но никак не соображу какие. Неуместные фразы появляются в черепушке, но тут же вылетают оттуда и безвозвратно рассеиваются в воздухе. Итан задерживает на мне усталый, потухший взгляд, смотрит так, словно говорит: «Ты ничего не понимаешь», – и скрывается за дверью.
По утрам информация добирается до мозга преступно медленно. Осознав серьезность случившегося, я вскакиваю и следую за ним. Почему он не сказал мне? Или Каре? Или Элайзе? Почему не отменил или хотя бы не приостановил съемки? Разве ему не нужна передышка? Вопросов больше, чем ответов.
Может, потому, что он мне не доверяет?
Если уж на то пошло, то не доверяет он Пенни.
Разве теперь это не одно и то же?
В спальне Итана темно, несмотря на белые стены и мебель в светлых тонах. Окна закрыты плотными темно-серыми шторами, не пропускающими солнечных лучей. Интерьер, очевидно, разработан дизайнером с учетом современных тенденций: минималистичные картины без рам, подвесные прикроватные столики из дерева, обитая бархатом банкетка и королевских размеров кровать с подушками серого, белого, кремового и синего цветов – все сочетается друг с другом. Единственное, что выбивается из выхолощенного дизайна, – книги, истертые корешки которых боязливо выглядывают из-под кровати. Книжного шкафа и полок на стенах в спальне нет, будто чтение – постыдное хобби, вредная привычка, которую Итан прячет, как порножурналы или травку.
В этой спальне есть нечто необъяснимое: здесь чисто, но хочется поскорее сбежать и отмыться от грязи, почувствовать солнце на коже.
– Ты все это прочел? – спрашиваю я, кивая на книги.
– Нет, и вряд ли когда-нибудь прочту. Чтение книг – роскошь, которую я позволяю себе очень редко.
– Я не знала, что тебе нравится читать.
– Бо́льшая часть моих поклонников – люди, которые, взяв в руки книгу, не поймут, как ею пользоваться… Итан Хоуп может быть только в списке самых сексуальных актеров по версии People[42] или в реабилитационном центре в Малибу. Книг он не читает. Кто знает, умеет ли он вообще читать? – с издевкой интересуется он, а после добавляет: – Но мне нравится читать. Когда я читаю, я не убегаю. Когда я читаю, я не бегу… от самого себя.
– Тебе не нужно бежать.
Он сужает глаза.
– Не надо меня дрессировать. Я не бешеная дворняга.
– Я… я и не пыталась. Тебе это не нужно. Тебе просто нужно перестать пить.
– Видишь, – подытоживает он.
– Я серьезно.
– Тогда почему ты стоишь у двери? Боишься меня?
– Нет, – качаю головой я. – Просто… ты воняешь.
Это именно то, что я хотела сказать своему кумиру? Браво, Пеони Прайс!
Итана в отличие от меня сказанное не смущает. Он подносит рукав к носу, дергая им, как кролик, и морщится, а потом стягивает рубашку и кидает на кровать. Если бы позавчера кто-то сказал, что полуголый Итан Хоуп будет стоять передо мной, я бы рассмеялась ему в лицо и позавидовала себе. Сейчас же я не чувствую ничего, кроме щемящих грудь жалости и отчаяния.
Я боязливо подхожу ближе, опасаясь спугнуть его. В нынешнем состоянии его легко ранить словами, поэтому стоит подбирать их тщательнее. Чего я, очевидно, не умею.
– Почему ты не рассказал мне про… отца? – Я не решаюсь назвать смерть смертью.
Ты разложишься быстрее, чем одноразовый стаканчик…
– Что именно? – удивляется он, поворачиваясь. – Я должен был разобраться со всем сам – я разобрался. – Он выворачивает карманы брюк: деньги, чеки, ключи и презерватив летят на кровать.
– Тебе вчера из-за этого названивали?
– Да, – отвечает он с горькой усмешкой, а после подтверждает: – Моя мать.
– Тебе сейчас стоит быть с ней.
Он подбирается вплотную, заставляя меня покрыться мурашками. Я сглатываю, глядя на него снизу вверх, чувствуя его дыхание и биение сердца.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, Пенни.
Я забываю, как дышать, от осознания его близости и оттого, что его губы находятся на уровне моих глаз. Данную сцену можно поместить в рамочку как одну из самых романтичных в моей жизни, если бы от него не несло перегаром.
– Ей нужна поддержка. – Доводы звучат все тише и неувереннее.
