Кенгуру – Юз Алешковский

Так уж получается, что иногда для описания чего-то насквозь обыденного не обойтись без гротеска. Особенно, если это что-то настолько же обыденное, насколько ужасное и неприятное, мерзкое, склизкое; такое обычным обычным сарказмом не берётся. Говорят, можно обойтись и без сарказма, но кто это говорит? Я бы таким говорунам не доверял. А гротеск… он такой родной, уютный и тёплый, как сумка кенгуру, он обволакивает тебя и несёт прямо в триффидову пасть. Он не обманывает тебя, он не выдавливает из тебя соки по капле, он не красуется и не требует жертв. Гротеск долготерпит, милосердствует и не завидует… Так, подождите, я перепутал шпаргалку.

Кхем, продолжим. Да, так вот. Ты можешь быть хорошим писателем и написать «Колымские рассказы», можешь быть плохим писателем и написать «Архипелаг ГУЛАГ», а можешь быть художником, использующим слова вместо красок. Для написания хорошего гротеска ты просто обязан быть художником. Ты должен тонко чувствовать и подмечать, слышать язык и понимать, как и когда он откликается. Иначе это будет нечто безжизненное. Возможно, красивое, но пустое, как «Змеесос». Возможно, яркое и сочное, но дробящееся от усилий, как «День опричника». Но и на земле ты должен твёрдо стоять, иначе наоборот – создашь нечто настолько прекрасное и неземное, что гротеск перестанет быть виден, как «Москва – Петушки».

Юз Алешковский – безусловно художник. Штрихами и мазками он создавал свою повесть. «Кенгуру» довольно просто разложить на составляющие, довольно легко проанализировать и каталогизировать, обвешать скучными терминами, типа «деконструкция», «абъекция», «коллажирование» и т.д. – но тогда из текста наверх пробьётся то, что было закрыто, как решёткой, именно для того, чтобы нас обезопасить. Жизнь.

Гротеск в «Кенгуру» – не литературный приём, он психологический. Это защитная реакция организма. Очень талантливого организма, надо признать. И как любой другой продукт чужой эмоциональной сублимации, он может внезапно и неожиданно срезонировать, а может попасть в противофазу. Но как бы ни случилось, «Кенгуру» от этого не перестанет быть отличной повестью от очень хорошего писателя.

Эта повесть стала для меня чем-то достаточно противоречивым.Сперва я ей просто восхитился. Зачин был настолько прекрасен, что я упивался им. Всё происходящее было одновременно нелепо, абсурдно, многогранно и многообещающе. Я двигался по сюжету в ожидании… куда же, куда же мы придём. Параллельно я пересказывал происходящее своим знакомым. Получал от них удивительные реакции.В добавок к сюжету Юз пишет достаточно смешно и сатирично. Регулярно ловил себя на мысли, что невольно смеюсь. Густота отсылок и упоминаемых элементов советского строя настолько плотная, что даже не обладая огромной эрудицией в данном временном отрезке, ты невольно хоть что-то, но зацепишь. И, естественно, чем выше уровень твоей осведомленности, тем более тоньше и многослойнее ты будешь всё понимать.Но в какой-то момент всё превратилось в мир полнейшего абсурда, начались скачки во времени, и в целом пошёл просто в набор всяких разных историй, которые хоть и имели между собой связь, всё равно выбили меня из колеи и как-то распылили моё внимание на множество вещей.И с данного отрезка сюжет, лично для меня, потерял свою гениальности и работа превратилась просто в добротную сатиру на советский строй. То есть, мощный двойной поток неожиданно разбился о камни и заметно уменьшился в своей силе.Мне хотелось бы, чтобы это кенгуру продолжало влиять на нашего персонажа. Чтобы взяв на себя это дело, он понесся с ним в пучину абсурда, а там пусть будут и первые большевики, любящие и одобряющие деятельность Сталина из лагерных застенок, и ядреная пропаганда лозунгами и голосом Левитана, и садовники с поварами, твердящие, что америке пи…ц, и безмерный пафос в мелочах, и прочее, и прочее, и прочее.Но только лишь не отпускало бы героя кенгуру.Но отпустило. И поэтому не получилось цельности какой-то. А от этого просела история.

Где-то прочитал, что были люди на допросах, которые пускались во все тяжкие, признаваясь во всем и вся, и сочиняли нелепицы, наивно полагая, что самый гуманный суд в мире поймет, что очевидная чепуха не может быть правдой. Но как оказывалось, все их безумные сочинения протоколировались и пускались в дело на полном серьезе и трюк не срабатывал, а наоборот. Все это запросто проглатывалось властью, и любая дикая фантасмагория имела место.

Вот и тут, у Алешковского полный гротеск. И хотя в книге много смешного, от всего этого не очень то и смешно, да и временами вечный не приходящий в сознание абсурд повествования приедается в процессе чтения. Тем не менее, хоть не уникальный, но памятник безумной эпохе, написанный остро и оригинально характерным приблатненным языком.