Захар Чернобыльский
Сталкер. Истории. Ч.З.О. Сестра Радиации
Пролог
Из дневника Катьки:
«Село Денисовичи жило спокойной размеренной жизнью. Вскоре тяжко стало. Очень. Многие бабушки и дедушки отправились к праотцам. Село обветшало и запустело. После непонятных выплесков энергии с атомной электростанции мы вообще еле сводили концы. Потом забрали Даньку – моего брата – и ещё нескольких человек.
Через какое-то время до нас дошли слухи, что в Забытых Землях появились твари, ведомые неким Антихристом. Не знаю, кем он был на самом деле… Все его так звали. Привыкли. Вроде, один из АПЛовцев говорил, что прозвали так из-за того, что носил перевёрнутый крест на шее и командовал своей Ордой. Это были толпы нечисти из осквернённых трупов обычных людей, военных, сталкеров. Насколько известно, его цель была захватить Зону, и возможно, использовать её как плацдарм для подготовки и дальнейшего расширения на Большую Землю. Но ему помешали. Мой брат, его товарищи, и немало других сталкеров. Они приняли участие в последней схватке.
Даньке оставалось всего ничего, скоро должен был уйти в отпуск. Приехать в родное село, к нам, с матерью. Но он не вернулся. Его товарищи, которые ушли вместе с ним – тоже. К сожалению, погибло очень много АПЛовцев. А некоторые сёла, которые располагались ближе всего к центру Забытых Земель, были в прямом смысле сожраны тварями. Вурды постарались на славу. Не оставляли даже костей. Не давясь, пожирали людей вместе с сапогами и прочей одеждой.
Заместо моего брата, утром одного дня, к нам приехал один из АПЛ. Грач (так он назвался) был вместе с Тишкой, Данькиным котом. Нашим двумордым любимчиком. Мы с матушкой как могли, накрыли на стол для боевого товарища Даньки. Заварили крепкий, свежий, чёрный чай, которого оставалось всего ничего. До следующей поставки продовольствия от сталкеров АПЛ нужно ещё как-то дожить (сами то заваривали и пили сушёную мяту, листья ромашки, и другие полезные травки, что могли найти). Достали предпоследнюю банку клубничного варенья и испечённые матушкой в печи хлебные лепёшки…
За чаем Грач рассказал, что с ним произошло. Как они боролись с вурдами, что чудом выжил, и как Пришлый с Тёмным Сталкером отправил Антихриста в ад (по крайней мере, я очень на это надеюсь) или куда-то там ещё. Уничтожили в чёрной дыре, или в белой… я уже и не помню. А Данька… Грач сказал матери, что его пока не нашли. Позже шепнул мне на ушко, что он уже не вернётся. Никогда.
Тишка вился вокруг нас, между наших с матерью ног. Мурчал и фырчал, уркал, поглядывая то на мать, то на меня.
– Тиша! Как ты вырос! Тебя прямо не узнать… Какой огромным стал! А лапища с когтищами… – матушка встала из-за стола, чуть нагнулась, требушила и гладила кота за большую, усатую, двумордую голову.
– А шерсть у него какая! Набитая, но мягкая… Как у медвежонка. Ай, Тишка, щекотно! – он встал передними лапами ей на колени и лизнул пару раз щёку.
– Ну всё, всё… хватит родной… Ой, ну и тяжёлый ты. Все коленки отдавил. Наверное, килограмм тридцать весишь, не меньше, – сказала мать, разогнулась и потихоньку убрала его дымчатые лапы с колен.
– Да, Тыщкэ хороший котэ, засчитник вирос! Сколько мы с ним этих щайтан мертвяков били-побили… Он многим из нас жизни спас, и нэ один раз! – начал с гордостью Грач, но в конце речи как-то погрустнел осунувшись. Опустил взгляд на стол, в чашку парящего чая перед собой, грустно вздохнул: – Э-эх…
Но Тишка не остался с нами. Я видела по его глазам, что он очень хотел, но никак не мог. Чувствовал, что нужен им, сталкерам. Что там, с ними, от него будет больше пользы. Как бы нам не хотелось, чтобы он остался, мы прекрасно всё понимали и не могли возразить. Да и как мы его удержим, насильно с нами. Зачем? Или может, он и сам остался б с нами, но тогда будет чувствовать себя виноватым перед своими боевыми товарищами, с которыми уже столько всего прошёл… Его чувство вины и депрессия, как вирус, поразит и всех нас, даже ещё хуже. Поэтому, хоть и с тяжёлым сердцем, но мы его отпустили. Так надо.
Это было так давно… лет пять назад. А может, и больше. Вообще, в Зоне проблема с календарями, знаете ли. Торговца в Денисовичах не было, радиосвязь работала плохо. Взять деньги на КПК неоткуда, а найти где их продают, я не представляю.
Но я помню, как странно и дико всё это звучало… И звучит до сих пор, в моей голове – Антихрист, порталы, живые трупы, пожирающие живых людей. Хотя и мертвечиной они тоже не брезговали.
Матери после этой новости – когда Грач ушёл, и мы в полной мере переварили всё им сказанное – стало очень плохо. Конечно, она как узнала, сразу заплакала… Но потом… было другое. Слёзы проходят, а это… Замкнулась в себе, со мной почти что не разговаривала. Её взгляд опустел, поник. Часто ходила по дому, по комнатам, из стороны в сторону, и смотрела в окно, с надеждой.
– Он придёт, обязательно придёт… я это знаю, я его слышу. Я слышу его, Катька, ты понимаешь?! Он говорит со мной. По ночам говорит, во сне! Мы видимся с ним, он говорит со мной, говорит со мной, он говорит… со мной…»
Глава 1. Былые времена
Часть 1
О многих поселениях Чернобыльской Зоны Отчуждения в наши дни мало что известно. И с каждым разом эта информация, – их история, – история жизни людей, которые там остались, исчезает. Растворяется в бесконечном океане времени. Что с ними стало? Они до сих пор там? Возможно. Но некоторые уехали сами, позже, расставаясь с родным домом. Не у всех хватало сил и здоровья приспособиться к жизни в изоляции от основной массы общества. Поэтому, как бы больно им не было, они уезжали, теряя при этом довольно большой и значимый кусочек себя. Плакали. Рыдали. Кричали. Позже, немного успокоившись, просто грустили. Сколько-то они даже завидовали старожилам. Тем, кто остался. Кто не эвакуировался в момент катастрофы, и даже после эвакуации смогли приспособиться и не покинули свой родной дом.
Милые и симпатичные домики из деревянных брусьев были покрыты старым тёмно-серым шифером поверх дранки. В ясную погоду на нём грелись и купались в лучах солнца, утоляли жажду каплями дождя зелёные махровые островки мха и чудом проросшая луговая трава. Семена её принесли птицы, а может ветром занесло в мелкие щели треснутого шифера.
Те из них, которые больше всего повидали на своём веку – покрыты соломой с добавлением глины. Издавна соломенные крыши считались самыми лучшими – солома отлично сохраняла тепло в зиму, а летом прохладу. Смесь с глиной давала хороший противопожарный эффект. А дешевизна материалов делала такую кровлю доступной даже самым простым людям.
После аварии на ЧАЭС в 1986 году очень мало осталось жителей в Зоне Отчуждения. А в деревнях, на окраине, где уровень загрязнения был не так уж велик, жило немногим больше. Но, как ни крути, как раньше уже не было. Не вернётся сюда никогда тот быт и устой, нравы и атмосфера, человечность и романтизм. Душевность свободных людей этих земель, к сожалению, покинула множество сёл и деревень из-за катастрофы. Но и в наши тридцатые годы, до сих пор там живут, точнее выживают те, кто не ушли. Их остались единицы. И, к сожалению, даже эти единицы постепенно превращаются в нули. А с уходом последних из жизни, исчезнет и душа этих мест. Станет забытой, печальной, больной, никому не нужной калекой. Превратится в суровую и злую, полностью заброшенную территорию, наполненную страшных баек и фантастических сказок, когда угаснут последние язычки-огоньки, что одиноко маячили в сгущающейся темноте забвения, и жили, не давая этому месту окончательно потерять свой рассудок.
Печальны судьбы деревенских дворов, где раньше резвилась детвора, а каждый знал друг друга в лицо. Местные дедушки и бабушки, кто утром, кто после обеда, а другие с утра и на весь день выходили на улицу и собирались на лавочках. Бабы сидели, грызли семечки. Правда грызть особо было и нечем. Так, лузгали потихоньку подрагивавшими морщинистыми пальцами, но кто-то всё же умудрялся колоть чёрную броню семян цветка солнца передними зубами вставной челюсти. Довольно хрумкали, быстро водили челюстью вверх-вниз, пережёвывая, словно белки.
Деды курили самосад и дешёвые сигареты. Пили самогон. Закусывали испечённой в костре, горячей, местами обугленной, картошкой. И своим ароматным, хрустящим хлебом из деревенской печи, да дрожжевого теста. Хлебное тесто месили женские руки и пах он душистым подсолнечным маслом.
Пока что мужики ещё не наклюкались, матери и бабушки звали своих детей и внуков, чтобы те поели печёную картошку с пылу с жару. Пышный, дырчатый, словно сыр, румяный каравай, пышущий умопомрачительным ароматом по всей улице, приманивал к себе не только своих детей и ребятню соседей, но и малознакомых, безобидных пьянчуг, родом через улицу дальше, с окраины самой деревни.
– Ага, да какая ты нафиг белка! Горазда воображать. Белочки, они же маленькие, красивые, а ты… Не, ну если только такая… страш-шная, и старая. Потусторонняя, полудохлая-полуживая. Хрен тя поймёшь. Толи уже сама хочешь свалить на тот свет, или пришла оттудова, кого с собой забрать намерена. Хотя и то и другое, наверное, было бы кстати. Но я с тобой точно никуда не пойду. Чур тебя, стара бабка! – подкашивался древний дед, одетый в тёмно-синие трикотажные брюки с тонкой белой полоской по бокам и когда-то белой, а теперь уже засаленной, серой майке, которая уже никогда не станет прежнего цвета.
– Ишь, кем они себя тут навоображали, ё-маё. Деревенские грызуны-вредители. Вон, всю лужайку семечками заплевали, а детям то где играть?
– Шо ты там несёшь, пень трухлявый? Уж точно им играть не здесь, возле проспиртованного алконавта, нюхая твою вонючую, жгучую, сивушную отрыжку. Совсем мозги свои самогонкой сжёг. Вернее, их остатки… – заголосила бабка-белка, его жена. – Эх-х… За кого же я замуж вышла. Дёрнуло тогда, дуру, по молодости…
Прогулки вдоль реки,
Из рук твоих полевые цветы…
Манила любовь, теплота этих рук,
А сейчас…
– А сейчас ты старый урюк! – выкрикнула рядом сидящая подружка и все громко рассмеялись.
– Был когда-то молодой, красивый… а теперь как мерин сивый!
–Э-эх! – тот махнул на сидящих рукой, цокнул. Продолжил, – заворчал обиженно, – в форме стихотворения:
