Зинаида Венгерова
Усмирение строптивой
Пролог, как мы сказали, связан у Шекспира с самой комедией общей идеей о необходимости подчиняться своему природному назначению: медник все-таки остается медником, и какими бы тонкими яствами его ни кормили, он просит в конце концов кружку пива. И женщина, как бы она ни была своенравна, все же должна подчиниться мужчине и быть «под началом». Мораль эта намечена уже в старой пьесе, но Шекспир облагородил ее и внес в действия лорда психологическую мотивировку, a в изображение новой обстановки Слайя художественные подробность. И в этом измененном виде пролог имеет для комедии Шекспира еще особое значение. Он устанавливает известного рода атмосферу, нужную для выяснения дальнейшего смысла. Пролог – шутка с переодеванием, затеянная размышляющим лордом и для своего развлечения, и для того, чтобы сделать опыт над наивной человеческой душой. Уже самая фабула пролога основана на игре, на представлении недействительного действительным, a комедия «Усмирение строптивой» является уже представлением в представлении. Этим фантазии и юмору предоставляется обширная свобода. Выведенные характеры и типы могут быть преувеличены как маски во время карнавала: действия и слова могут быть грубы и резки – все это оправдывается шуточностью представления, дает возможность под видом дозволенной карикатуры выяснить серьезную основную мысль. Пролог нужен для того, чтобы придать комедии характер фарса; a в фарсе можно доводить положения до крайности, характеры до грубости, изображать условные типы народной комедии, пестрить действие выходками шутов – и все это не в ущерб внутреннему смыслу комедии, a только для более яркого выяснения его. Вторая комедия, заключенная в «Усмирении строптивой» – история сватовства Люценцио. Источником её является прежде всего комедия Ариосто «Gli Suppositi», известная в Англии по переводу Джоржа Гасконя (1566). Эта часть «Усмирения строптивой» в сущности наименее интересная, будучи менее всего оригинальной. В ней, во-первых, очень сильно влияние итальянского народного театра. Действующие лица – типичные маски commedia dell'arte. Отец Бианки и Катарины, старик Баптиста – скаредный и одураченный в конце концов отец, встречающийся часто в старых итальянских комедиях. Он прежде всего жаден и откровенно готов отдать любимую дочь за того, кто предложит за нее больше денег; два претендента на руку Бианки – молодящийся фат Гремио и тщеславный Гортензио – тоже лишены всякой индивидуальности. Оба они глупы и легко примиряются с потерей невесты: Гремио утешается своим участием в свадебном пире, a Горацио женитьбой на более сговорчивой вдове. Наиболее привлекательный из претендентов – изящный, нежный Люценцио; но он тоже бесцветен при всем своем благородстве и выяснен лишь постольку, поскольку это нужно для оправдания выбора Бианки. Сама Бианка, гораздо менее интересная, чем её строптивая сестра, задумана несколько лицемерной кокеткой, которая рисуется своей смиренностью – об этом очень верно говорит Гервинус. Что в её мнимой кротости есть значительная доля кокетства – видно из заключительной сцены комедии; Бианка оказывается гораздо более строптивой, чем её смирившаяся сестра. Бианка выведена в комедии для того, чтобы оттенить собою характер Катарины: она примерная девица – и один вид её раздражает ту, которой она ставится в пример. Эта нарочитость лишает характер Бианки реального интереса. Она – бледная копия Люцилии из «Комедии ошибок». Все остальные действующие лица этой части комедии – повторения типов, часто встречающихся у Шекспира. Полу-слуга, полу-доверенный Люценцио-Транио принадлежит к семье пронырливых, но чистосердечных и преданных своему господину слуг, Шут Грумио, слуга Петручио, один из остроумнейших шутов Шекспира. У него есть фамильное сходство с Дромио из «Комедии ошибок», но его остроумие менее сводится к игре слов, a состоит скорее в шутливом отношении к грустным житейским истинам.
