Зохра
Эхо Потерянных Солнц
Пролог
Солнце стояло в зените над Черной Землей, Кемет, благословенной Нилом и мудрым правлением Аменхотепа, Возлюбленного Амона, Небмаатра. Был четырнадцатый год его славного царствования, век золотой, когда границы Египта казались незыблемыми, казна полна золотом Нубии, а храмы Фив росли к небу, соревнуясь в величии с обителями самих богов. Мир и процветание, Маат, казалось, навеки утвердились под его скипетром.
Но за пределами плодородной долины, там, где начиналась Красная Земля, Дешрет, простиралась иная реальность. Бескрайняя, безжалостная пустыня, которую большинство египтян считали лишь обителью Сета, хаоса и смерти.
Они ошибались.
Пески пустыни не были мертвы. Они помнили. Каждый раскаленный атом хранил эхо шагов, вздохов, криков и мыслей тех, кто ступал по ним задолго до того, как первый фараон объединил две земли. Цивилизации, чьи имена стерлись даже из памяти Тота, владыки знаний. Народы, чьи боги были древнее Ра, чей рассвет мир видел задолго до того, как Исида собрала тело Осириса.
Пески помнили. Но их память дремала, убаюканная веками и жаром солнца. Лишь изредка, во время яростных песчаных бурь, *хабубов*, что вздымали до небес тучи удушливой пыли, эта древняя дремота нарушалась. Слабые отголоски прошлого просачивались в мир живых – странные миражи, необъяснимые звуки, внезапные озарения у заблудившихся путников, которые те списывали на солнечный удар или злых духов.
Но в этот год что-то изменилось.
Далеко на западе, в месте, отмеченном на старых картах лишь символом скорпиона и предостережением «Земля Древних», одинокий разведчик-меджай по имени Нахт искал следы пропавшего каравана. Он был опытным воином, чьи глаза привыкли читать знаки пустыни, а уши – различать шепот ветра. Но тот шепот, что родился внезапно, когда небо потемнело от налетевшей бури, был иным.
*Хабуб* взревел, как раненый лев, стена рыжего песка поглотила солнце, мир исчез во вращающемся хаосе. Нахт, припав к земле рядом со своим верблюдом, закрыл лицо тканью, молясь Гору о защите. Но сквозь вой ветра он начал слышать… голоса.
Не просто голоса. Шепот на языке, которого не знал ни один живой человек в Египте. Обрывки песен, странных и завораживающих. Плач ребенка. Боевой клич, от которого стыла кровь. И видения… Осколки чужих жизней вспыхивали перед его внутренним взором, яркие и реальные: тени городов из обсидиана и света, парящих в небе; существа, сотканные из песка и звезд; ритуалы под лунами, которых больше не было на небесах. Он видел лицо – нечеловеческое, но полное древней, холодной мудрости, смотрящее на него сквозь завесу времен.
Паника, холоднее самой смерти, охватила меджая. Он вскочил, пытаясь бежать от видений, от шепота, что проникал прямо в разум. Но бежать было некуда. Пустыня вокруг него ожила, песок под ногами казался зыбкой памятью, готовой поглотить.
Когда буря утихла так же внезапно, как и началась, оставив после себя лишь дрожащий раскаленный воздух и неестественную тишину, Нахта уже не было. Только его верблюд испуганно ревел в пустоту, да на песке остался нечеткий отпечаток человеческой фигуры, быстро оплывающий под безжалостным солнцем. Словно сама пустыня на мгновение запомнила его последний страх, прежде чем вновь погрузиться в свою обманчивую дремоту.
Песок забрал его. Забрал его тело, его разум, его крик.
Но эхо осталось.
В тот день трещина в завесе времен стала чуть шире. Древняя память, заключенная в сердце пустыни, шевельнулась. И в далеких Фивах, в тишине храма Тота, молодая жрица по имени Мерит вздрогнула во сне, потревоженная смутным, неясным кошмаром о шепчущих песках и глазах, смотрящих из вечности.
Эхо… оно становилось громче.
Пески Времени просыпались.
Глава 1: Шепот в Доме Жизни
Фивы, или Васет, как называли его дети Кемет, купались в золотом свете раннего утра. Воздух, еще не раскаленный дневным зноем, был напоен ароматами лотоса с храмовых прудов, благовоний, курившихся на алтарях, и далеким, едва уловимым запахом речного ила – дыханием самого Хапи, великого Нила. Жизнь текла размеренно и упорядоченно, как священная река, несущая благословение плодородным землям. Маат царила здесь незыблемо, подкрепленная мощью фараона Аменхотепа III и бдительным оком жрецов Амона-Ра.
В прохладной тишине Дома Жизни при храме Тота, владыки мудрости и письма, эта упорядоченность ощущалась особенно остро. Стопки папирусов высились аккуратными рядами, писцы склонялись над своими палетками, выводя священные иероглифы, а воздух был густым от запаха старых свитков и чернил. Здесь, среди хранилищ знаний, Мерит чувствовала себя почти дома. Почти.
Молодая жрица, едва перешагнувшая порог двадцати зим, сидела, поджав под себя ноги, на циновке перед низким столиком. Тонкие пальцы с изящными ногтями, окрашенными хной, осторожно разворачивали ветхий папирус – один из тех, что редко извлекали из самых дальних ниш архива. Ее лицо, обрамленное гладкими черными волосами, собранными в традиционную прическу, было сосредоточенным. Большие темные глаза внимательно скользили по потускневшим строкам, разбирая символы, повествующие о ритуалах времен Древнего Царства.
Мерит была одной из самых способных учениц в храме Тота. Ее ум был острым, как тростниковое перо, а память – цепкой. Но ее влекла не только официальная мудрость, одобренная верховными жрецами. Ее манили обрывки легенд, полузабытые мифы, упоминания о временах *до* богов, *до* фараонов. Темы, считавшиеся в лучшем случае бесполезными, а в худшем – опасными.
Именно поэтому она часто засиживалась здесь одна, когда спадала дневная суета, или приходила с первыми лучами Ра. И именно поэтому ее беспокоили… сны. Или не сны? Вчерашний кошмар – песок, текущий как вода, шепот, проникающий под кожу, и чувство взгляда из бездны времени – все еще стоял перед глазами, оставляя неприятный осадок тревоги.
Она потерла виски, пытаясь сосредоточиться на тексте. Ритуал умиротворения духов пустыни… довольно стандартный. Но что это за странный символ в конце строки? Не похож ни на один известный ей иероглиф эпохи Древнего Царства. Он был более… плавным, текучим, словно застывший вихрь.
Мерит наклонилась ближе, вглядываясь. И в этот момент это случилось снова.
Не как во сне, не как мимолетное видение. Сначала – тихий шепот, похожий на трение песчинок друг о друга, возникший будто из самого воздуха библиотеки. Он сплетался в ритм, в мелодию – странную, неземную, пробирающую до костей своей тоской и древностью. Потом пришел образ: растрескавшаяся земля под незнакомым, багровым солнцем. Город из черного камня, уходящий шпилями в мутное небо. И лицо… лицо существа с глазами, похожими на расплавленное серебро, полное невыразимой печали и… предупреждения?
Образ вспыхнул и погас, оставив Мерит с бешено колотящимся сердцем и холодным потом на лбу. Шепот стих. Она резко выпрямилась, оглядываясь по сторонам. Тишина. Писцы в соседнем зале монотонно скрипели каламами. Никто ничего не заметил.
«Это… это было не как обычно», – пронеслось у нее в голове. Прежние «эхо», как она их про себя называла, были мимолетными, нечеткими. Это же было ярким, навязчивым. И оно было связано с тем символом на папирусе.
Она снова посмотрела на загадочный знак. Рука сама потянулась к нему, кончики пальцев почти коснулись пергамента…
– Мерит? Ты все еще здесь?
Голос, сухой и немного скрипучий, как несмазанная дверь, заставил ее вздрогнуть и отдернуть руку. Старшая жрица Небет, заведующая архивами, стояла в дверном проеме, неодобрительно поджав губы. Ее морщинистое лицо выражало строгость и легкое раздражение.
– Госпожа Небет, – Мерит поспешно поднялась, склоняя голову. – Я… я изучала списки ритуалов.
– Ритуалов, которые не применялись уже тысячи лет? – Небет подошла ближе, ее взгляд упал на развернутый папирус. – Праздное любопытство, дитя мое, не путь к истинной мудрости Тота. Есть дела более насущные. Верховный жрец Птамос недоволен последними отчетами из Мемфиса. Нужно подготовить сводку по храмовым запасам зерна.
Мерит почувствовала, как щеки заливает краска. Снова ее упрекают в бесполезных занятиях.
– Простите, госпожа. Я немедленно займусь. Но… могу я спросить? Вам знаком этот символ? – Она осторожно указала на странный иероглиф.
Небет прищурилась, наклонилась над папирусом. Ее губы скривились еще сильнее.
– Порча. Или ошибка древнего писца. Такое случается. Не обращай внимания на подобные изъяны. Сосредоточься на том, что ясно и упорядочено. Как сама Маат. А теперь – за работу. И сверни этот ветхий свиток, ему место в хранилище, а не на свету.
С этими словами Небет развернулась и удалилась своей размеренной, шуршащей шагами походкой.
Мерит осталась одна, глядя на папирус. Порча? Ошибка? Нет. То, что она почувствовала, не было ошибкой. Это было послание. Древнее, непонятное, пугающее. И оно было связано с тем, что происходило за пределами упорядоченного мира храмов и дворцов.
Она вспомнила обрывки разговоров, подслушанных у торговцев на пристани, у стражников у ворот. Странная болезнь скота в Дельте. Караван, бесследно исчезнувший в западной пустыне. Миражи, которые сводили с ума одиноких путников. Все это считалось обычными бедами, проделками пустынных демонов или гневом Сета.
Но что, если это не так? Что, если это звенья одной цепи? Что, если шепот, который слышала она, начинают слышать и другие?
Она аккуратно свернула папирус, но прежде чем убрать его, быстро, почти инстинктивно, скопировала загадочный символ на обрывок чистого листа. Ошибка писца… Владыка Тот не допустил бы такой ошибки в своем Доме.
Тревога, смешанная с запретным волнением первооткрывателя, охватила ее. Мир казался таким же прочным и сияющим, как золото на маске фараона. Но под этой блестящей поверхностью, где-то там, в бескрайних песках, куда редко заглядывал даже всевидящий глаз Ра, пробуждалось нечто древнее.
И оно шептало.
Эхо становилось громче. И Мерит чувствовала – рано или поздно ей придется прислушаться.
Глава 2: Глаза Пустыни
Западный караульный пост Меджаев был не более чем глинобитной хижиной и загоном для верблюдов, затерянным там, где изумрудная зелень Нильской долины сдавалась под натиском рыжего океана песков. Здесь воздух пах пылью, солнцем и тревогой. Камос, командир небольшого отряда, стоял, прислонившись к нагретой стене, и смотрел на бескрайнее марево пустыни. Его обветренное лицо было неподвижно, но в глубине карих глаз, привыкших различать малейшее движение на горизонте, таилась тень беспокойства.
Ему было под сорок, ветеран бесчисленных стычек с нубийцами на юге и ливийскими разбойниками на западе. Он видел смерть, жажду, безумие пустыни. Но то, что происходило последние недели, было… иным. Сначала пропал опытный разведчик Нахт – просто исчез, будто растворился в воздухе во время рутинного патрулирования. Потом – целый караван богатого торговца из Мемфиса, шедший по западному пути, который считался относительно безопасным. Ни следов борьбы, ни требований выкупа. Просто пропали.
А теперь еще эти слухи… Бедуины, обычно немногословные и стойкие, приходили к посту с дикими глазами, бормоча о «шепчущих дюнах», о миражах, которые двигались сами по себе, о тени, что скользит по песку быстрее гепарда. Камос отмахивался, списывая все на жару и суеверия. Пустыня всегда играла злые шутки с разумом. Но отряды, посланные на поиски каравана, возвращались ни с чем, нервные и встревоженные, рассказывая о странном чувстве… будто за ними наблюдают. Наблюдает сама пустыня.
– Командир! – Молодой меджай подбежал, отдавая честь. – Гонец из Фив. Приказ для вас.
Камос молча взял папирусный свиток с печатью начальника столичной стражи. Развернул. Его переводили обратно в Фивы. Новое назначение – усиление охраны храмового комплекса Карнака. Верховный жрец Птамос выразил обеспокоенность недавними… инцидентами.
Камос хмыкнул. Инциденты. Удобное слово. Значит, слухи дошли и до золотых чертогов Фив. Охранять жрецов от шепота песков? Абсурд. Но приказ есть приказ.
– Собрать вещи, – бросил он молодому воину. – Выступаем с заходом солнца. И скажи людям, чтобы держали уши востро на обратном пути. Мне не нравится эта тишина.
Он снова посмотрел на запад. Пустыня лежала под солнцем, безмятежная и величественная в своей смертоносной красоте. Но Камосу казалось, что он чувствует на себе ее взгляд. Холодный, древний, чужой. Взгляд глаз, у которых не было век.
***
Тем временем в прохладной тишине Дома Жизни Мерит столкнулась с иным видом сопротивления. Ее попытки найти информацию о странном символе натыкались на глухую стену. В каталогах его не было. В списках известных додинастических знаков – тоже. Старшие жрецы, к которым она осмеливалась обратиться с осторожными вопросами о «необычных архаичных глифах», либо отмахивались, либо смотрели с подозрением.
– Сосредоточься на своих прямых обязанностях, Мерит, – повторил ей наставник по астрономии, старый Ипу. – Знания, что лежат за гранью дозволенного, подобны скорпиону в темноте. Они могут ужалить.
Но Мерит не могла отступить. Образ из видения – город из черного камня, глаза из расплавленного серебра – преследовал ее. Шепот, который она теперь слышала почти постоянно на периферии слуха, как только оставалась одна в тишине, становился настойчивее. Он больше не пугал ее так сильно, скорее… звал. Словно кто-то пытался ей что-то сказать, но говорил на давно мертвом языке.
Она знала, что в закрытых секциях архива, куда допускались лишь высшие посвященные, хранились тексты, считавшиеся опасными или еретическими. Возможно, там был ключ. Но как туда попасть?
Ее внимание привлек другой путь. В храмовых сокровищницах, помимо золота и лазурита, хранились и артефакты непонятного назначения, найденные в древних гробницах или принесенные из дальних походов. Предметы, чью историю и функцию не могли объяснить даже мудрейшие. Что, если один из них связан с ее видениями? Что, если он несет на себе тот же странный символ?
Это была рискованная идея. Доступ в сокровищницы был строго ограничен. Но Мерит чувствовала, что время поджимает. То, что началось как смутное беспокойство, перерастало в уверенность: что-то надвигается. Что-то, связанное с пустыней, с ее шепотом, с забытым прошлым.
***
На следующий день, выполняя поручение отнести несколько свитков в канцелярию при Великом Храме Амона в Карнаке, Мерит оказалась среди шумной толпы паломников, жрецов и стражников на широкой аллее, ведущей к пилонам. Воздух гудел от голосов, запахов благовоний и пыли.
На мгновение ее взгляд выхватил из толпы высокую, крепкую фигуру воина-меджая. Он стоял у входа в один из боковых дворов, его лицо было суровым и сосредоточенным, взгляд внимательно сканировал окружающих. Что-то в его осанке, в том, как он держался – твердо, уверенно, словно скала среди волн толпы, – привлекло ее внимание. Было в нем что-то от той самой пустыни, которую он, вероятно, охранял – сила, стойкость и скрытая опасность. Их взгляды на долю секунды встретились. Просто случайное пересечение взглядов в многолюдном месте. Мерит чуть смутилась и поспешила дальше, прижимая свитки к груди.
Камос тоже заметил ее – молодую жрицу с необычно серьезными, умными глазами. Она отличалась от суетливых служительниц Исиды или танцовщиц Хатхор. Было в ней что-то… сосредоточенное, почти отстраненное. Он проводил ее взглядом, пока она не скрылась в тени ворот, а затем вернулся к своим обязанностям. Но образ девушки с глазами, в которых, как ему показалось, отражалась тень какой-то глубокой мысли, почему-то задержался в его памяти.
***
Поздним вечером, когда храм Тота погрузился в тишину, нарушаемую лишь далеким пением из святилища Амона и стрекотом цикад снаружи, Мерит вернулась в свою маленькую келью. Она не могла больше игнорировать зов.
Расстелив на полу чистую циновку, она села, скрестив ноги. Перед собой положила листок папируса с нарисованным ею загадочным символом. Зажгла маленькую глиняную лампу, бросив в масло щепотку мирры – не для ритуала, а просто чтобы успокоить нервы знакомым ароматом.
