Александр Золотько
Рождество по-новорусски
Глава 1.
Снег вкусно похрустывал под ногами. В другое время Олег Андреевич Фомин назвал бы такое похрустывание приятным, но когда нужно тихо следовать за объектом наблюдения, оценки очень многих вещей сильно изменяются. Вот как оценка легкого бодрящего морозца.
Это с утра, после теплой постели и крепкого кофе морозец был воспринят как бодрящий. А вот после восьми часов практически беспрерывных передвижений по заснеженному городу легкий морозец мелкими шажками успел неоднократно пробежаться по организму Фомина, не смотря на предусмотрительно надетое теплое белье.
С другой стороны, Фомин признавал, что если исключить возникшее сегодня у объекта желание к длительной пешеходной прогулке, то вел себя объект исключительно удобно. Он не выходил на пустынные улицы, не нырял в проходные дворы и не пытался скрыться в суете магазинов или рынков. Вел себя объект как положено обычному рядовому гражданину, не подозревающему о том, что вот уже почти две недели за ним ходит хвост. И не один.
Олег Фомин был профессионалом, и как профессионал великолепно понимал, что один, даже самый талантливый филер имеет слишком много шансов попасться на глаза. Посему Фомин работал бригадой, имея, на всякий случай, пару толковых ребят на подстраховке.
Хотя, если быть совсем честным, нынешний объект в подобном эскорте не нуждался. За две недели он продемонстрировал Фомину и его людям все свои привычки, большая часть из которых, по мнению Фомина, были вредными. Зато свидетельствовали о постоянстве характера объекта. Или клиента, как привык называть своих поднадзорных Фомин.
Утро у клиента начиналось достаточно поздно – часов около десяти. Клиент выходил из дому, зябко подняв воротник кожаной куртки, и следовал в бар, который находился метрах в пятидесяти от дома. Если в первый раз Фомин удивился, обратив внимание на неуверенную походку клиента, то после первого же дня наблюдения удивление сменилось брезгливостью.
Зайдя утром в бар, клиент заказывал стакан коньяку, выпивал его, гадливо морщась, а потом несколько секунд стеклянным взглядом смотрел на два кружочка лимона, приготовленные барменом. Иногда лимон съедался, иногда – нет. И это было единственным отличием в начале трудового дня клиента.
Следующую дозу в двести граммов коньяка он принимал около полудня, в кафе неподалеку от центрального рынка, закусив напиток половинкой пирожного-безе. Около двух часов дня клиент обедал в ресторане «Закат», заканчивая прием пищи, традиционным стаканом коньяку. Около шестнадцати ноль-ноль, независимо от погоды, клиент снова выпивал стакан коньяку, но уже возле небольшого кафе-киоска и к девятнадцати ноль-ноль прибывал в клуб «Кентавр», где либо уединялся с владелицей клуба в ее кабинете, либо развлекался игрой на бильярде. Как показало наблюдение, за время игры, до двадцати четырех часов, маленькими рюмками клиент принимал еще около трехсот граммов любимого им напитка.
Возвращался он домой своим ходом, чаще всего пешком, на ногах держался достаточно уверенно, но Фомин постоянно боялся, что однажды клиент упадет в сугроб, и придется его либо оставлять на верную смерть, либо тащить домой на себе.
Хотя заказчик строго предупредил о недопустимости засветки наблюдения.
А желание заказчика для Фомина всегда было законом. По ряду причин.
Еще работая на государство, Олег Фомин был особо отмечен тем, что имеет дар оставаться незаметным и не привлекать к себе внимания, и то, что он никогда не отклонялся от задания. И не уклонялся. Наблюдать за людьми Фомину даже нравилось.
Потом, став, как и многие его коллеги, частным детективом, Фомин умудрился стать очень частным детективом. Хотя детективное агентство юридически было совершенно независимым, но на практике оно выполняло заказы только одного человека. Заказов было не много, но оплата поступала даже тогда, когда непосредственной работы не было. Работать на кого-либо другого Владимир Родионыч запрещал. Но платил хорошо. И что больше всего нравилось в работодателе, ставя Фомина на след, он выдавал максимально полную информацию о клиенте. О подготовке, о привычках, о профессии… И так далее.
О нынешнем клиенте информация была не просто полной. Она была исчерпывающей. И поначалу – настораживающей.
Водить нужно было не просто человека бывалого. Ходить нужно было за опером с многолетним стажем и таким послужным списком, что будь у Фомина выбор, он бы поостерегся брать подобный заказ. Но выбора не было, да и напряжение прошло довольно быстро.
Бывший опер совершенно конкретно спивался, и было совершенно непонятно, как он умудряется еще оставаться на службе и даже посещать иногда областное управление милиции.
На лице бывшего опера постоянно имела место щетина, кожанка была постоянно выпачкана то ли мелом, то ли известкой, а черная вязаная шапочка видала свои лучшие времена несколько лет назад.
К своей работе Фомин старался относиться без эмоций, но к этому клиенту испытывал чувство жалости. Месяца три назад что-то случилось, и бывший капитан-оперативник вдруг стал подполковником и начальником какого-то загадочного оперативно-контрольного отдела. Даже до Фомина дошли слухи о том, что приказ об этом исходил чуть ли не от самого министра внутренних дел, а начальник штаба областного управления, в подчинении которого номинально находился новоиспеченный отдел, очень слабо представлял себе его функции.
И, как часто бывает, сделал для себя вывод Фомин, быстрый взлет бывший капитан пережил плохо. И будущего у него явно не было.
Фомин помотал головой и посмотрел на стоящую неподвижно возле фонарного столба фигуру клиента. Правильно, подумал Фомин, два бокала пива к стакану коньяку на таком морозе не минуемо заставят наплевать на принципы морали и нравственности. Улица, к счастью, пустынная, слабо освещенная, и можно было отправлять свои естественные надобности не торопясь. Если не бояться мороза.
Но клиент был уже в том состоянии, когда уходит страх не только перед обморожением, но и вообще перед чем бы то ни было.
Наконец фигура качнулась, обогнула столб и двинулась к темному провалу арки в пустующем по случаю предстоящего сноса, доме. Это было не хорошо, так как двор имел минимум два выхода на другие улицы. Кроме этого, клиент мог просто заблудиться в руинах. Заблудиться и замерзнуть.
Или случайно уйти из-под наблюдения.
Фомин достал трубку мобильного телефона.
– Да? – сразу же ответил Кирилл.
– Клиента понесла нелегкая в проходной двор, – сказал Фомин.
– В пятом доме?
– Да.
– Я подъеду к Садовой, а Гриша – к выходу на бульвар, – сказал Кирилл.
– Лады, – согласился Фомин. – Я пойду за ним следом. Если что – включу маячок.
– А на всякий случай, – предложил осторожный как всегда Кирилл, – я подтяну ко двору машину прикрытия.
Фомин посмотрел вслед уходящему клиенту. Того как раз здорово качнуло и бросило к стене. Но на ногах он удержался.
Подстраховка выглядела нелепо, но были правила, от которых Фомин и его люди не отступали.
– Подгоняй, – согласился Фомин и спрятал телефон в карман.
Клиент медленно двигался к арке.
Фомин тяжело вздохнул и потер руки, не снимая перчаток. Замерз. И обидно, что придется ходить за этим алкоголиком еще непонятно сколько. Во всяком случае, Владимир Родионыч, получая очередной рапорт, ни о какой отмене заказа не говорил.
Наконец клиент скрылся в арке.
Фомин усмехнулся. Новички в сложном искусстве наружного наблюдения бросились бы следом, чтобы не потерять клиента. И свободно могли напороться на него. И вовсе не обязательно, чтобы клиент стремился выяснить, следят за ним или нет. Клиент мог совершенно искренне ошибиться адресом, или укрыться в подъезде только для того, чтобы застегнуть без свидетелей ширинку.
Выждав еще с минуту, Фомин, не торопясь, подошел к арке, заглянул в нее и никого не обнаружил. Клиент прошел глубь двора.
Снег продолжал похрустывать, мешая слушать. Фомин замер. Клиент продолжал идти, скрипя снегом и бормоча себе что-то под нос.
Фомин пошел следом.
Пересек пустынный, засыпанный снегом двор, свернул за угол.
В лицо уперся луч света.
Это было так неожиданно, что Фомин дернулся, шагнул назад, зацепился ногой за сугроб и сел.
– Привет, – сказал голос из-за фонаря, и Фомин понял, что голос этот принадлежит клиенту.
Только вот был он спокойный и совершенно трезвый.
– Уберите фонарь, – потребовал Фомин, демонстрируя всем своим видом, что он, как и любой другой на его месте, испуган и возмущен такой нелепой и неуместной шуткой.
Фомин попытался встать.
– Сидеть, – коротко приказал клиент.
Можно было, конечно, наплевать на это требование, но из темноты за фонарем выдвинулась рука, в которой был пистолет.
– Со зрением все нормально? – спросил клиент.
Фомин кивнул, изображая растерянность и лихорадочно соображая, что теперь делать и как выходить их этой дурацкой ситуации. Похоже, алкоголик вдруг заметил слежку, и сработали остатки рефлексов.
– Вам нужны деньги? – неуверенным голосом спросил Фомин.
В конце концов, с точки зрения случайного прохожего, все это могло походить на банальное ограбление.
– Деньги нужны всем, – сказал клиент.
– Так возьмите, – Фомин медленно поднял руку ко внутреннему карману куртки.
– По-моему, у нас недоразумение, – сказал клиент, и фонарь немного переместился в сторону.
И приблизился на пару шагов. Фомин услышал, как злорадно хрустнул снег.
Сейчас рядовой обыватель должен ужа начинать впадать в истерику, решил Фомин и, дернув щекой и не забыв дрогнуть голосом, выпалил:
– Что вам от меня нужно? Я этого так не оставлю… Вы знаете, что я…
Фразы были нарочито нелепы и в подобной ситуации совершенно бесполезными или даже вредными. И строились эти фразы в расчете на то, что нападавший поверит, что за ним шли случайно. В конце концов, Фомин точно знал, что перед ним не урка какой-нибудь, а сотрудник милиции. Пусть даже спивающийся.
– Похоже, – сказал спивающийся сотрудник милиции. – И даже истерика звучит. Я бы поставил за артистизм пять-шесть. А вот за технику исполнения – около трех.
– Я…
– Ты, – подтвердил клиент. – Тебя зовут Олег Батькович Фомин, и знаешь, что это значит?
Хреново, подумал Фомин.
– И что это значит?
– А это значит, что ты сейчас очень медленно расстегнешь куртку, потом медленно ее распахнешь и осторожно, как стеклянный, достанешь свой пистолет. Двумя пальцами за рукоять. Если на каком-либо из этих простеньких этапов ты заспешишь, или, не дай Бог, дернешься, я тебя застрелю.
У Фомина мелькнула мысль поспорить, выигрывая время, или все-таки попытаться схватиться за оружие, но…
– Я бы на твоем месте не рисковал, – сказал клиент. – Тут понимаешь, какая фигня получается, ты в перчатках, да еще с мороза. А пистолет, как я полагаю, носишь на предохранителе. И без патрона в стволе. Ведь без патрона?
Фомин промолчал.
– Вот видишь, – фонарь чуть качнулся, словно державший его сочувственно пожал плечами. – Прикинь, сколько времени уйдет на то, чтобы его достать, снять с предохранителя, передернуть затвор… Я ведь и застрелить смогу. Запросто.
Фомин почувствовал, как пересохли губы.
– А ты губы на морозе не облизывай, – посоветовал клиент, – обветрятся и потрескаются на фиг. Ты давай, куртку расстегивай и ствол доставай.
Фомин сидел в снегу неподвижно.
– Товарищ не понимает, – констатировал клиент. – И это печально. Тогда – по пунктам.
Грохнул пистолет.
Пуля сорвала с головы Фомина шапку. Голове разом стало холодно, хотя лицо бросило в жар.
– Это я тебе демонстрирую виртуозную стрельбу. Теперь я тебе объясняю всю безысходной твоего положения. Я – сотрудник милиции… Только не нужно сейчас демонстрировать радость и рассказывать мне о случайности. Я сотрудник милиции и ношу с собой табельное оружие. Так?
Фомин пожал плечами.
– Так. И еще я имею право его применять. Согласен? Согласен. И мы оба знаем, что ты носишь в «босоножке» под курткой пистолет. И что этот пистолет не зарегистрирован. Так что, статья уже есть. Но и это не все.
Фонарь еще приблизился.
– Предположим, что я шел по важным ментовским делам, а на меня кто-то напал и выстрелил в меня из пистолета. Я применил оружие в ответ и, как полагается славному орлу-оперу, поразил супостата прямо в лоб. Со второй пули, потому что первой я только сбил ему шапку. Ты же работал в органах, Фомин, ты можешь оценить простоту и изысканность ситуации. Оценивай давай, а то простатит насидишь.
Свет фонаря резал глаза и доставал, как показалось Фомину, через глаза до самого затылка. И картинка, нарисованная клиентом, была очень логичной и завершенной. И совершенно безысходной. Или почти безысходной.
Фомин медленно расстегнул змейку на куртке, отодвинул полу в сторону. Нащупал пистолет.
– Аккуратно, – напомнил клиент.
Фомин взял пистолет двумя пальцами.
– Бросай его мне, – подсказал клиент. – Под ноги.
Пистолет негромко стукнулся о землю, покрытую снегом.
– Вот теперь продолжаем разговор, – довольным тоном произнес клиент. – Как меня зовут?
– Я не знаю, – пробормотал Фомин.
– Ответ неверный.
Пистолет снова грохнул, и снег взметнулся возле правой ноги Фомина.
– Это значит, что я, прежде чем стрелять на поражение, попытался попасть нападавшему по ногам, но не получилось, – сказал клиент. – Извини, но больше промахов не будет, а то мне будет стыдно смотреть в суровые лица коллег с такими результатами по стрельбе.
– Вас зовут Юрий Иванович Гринчук, вам еще нет тридцати семи лет, вы начальник оперативно-контрольного отдела в звании подполковника. Звание это получили три месяца назад. Имеете прозвище. И свои, и уголовники вас иногда называют Зеленым. И сами вы иногда этой кличкой пользуетесь. Не женаты. Поддерживаете близкие отношения с владелицей ночного клуба «Кентавр» … Можно я встану? Снег подо мной тает, холодно и мокро.
– Потерпишь, – сказал Гринчук.
Фомин сплюнул.
– Сам все накопал, или сказал кто? – поинтересовался Гринчук.
– Да какая разница.
Фомин начал волноваться и даже оглянулся через плечо. Группа прикрытия катастрофически опаздывала. Доставая оружие, Фомин нажал на кнопку тревожного маячка, и ребята, по всему, уже должны были прибыть на место. Тем более что грохот выстрела должен был долететь и до проходного двора.
– Я, собственно, о чем, – сказал подполковник Гринчук, подойдя почти к самому Фомину. – Я, собственно, о том, что за мной следить не нужно. И даже просто нельзя. Это опасно. Я не стану спрашивать тебя о заказчике, но передай ему, старому хрену… Постарайся дословно. Так вот, передай ему, старому хрену, что если он еще раз попытается выкинуть такой фокус, то неприятности будут не только у исполнителей, но и у него лично. Я человек простой, и друзья у меня люди спокойные, но свою личную жизнь мы будем защищать всеми имеющимися у нас средствами. И очень болезненными. Все запомнил?
– Все.
Куда подевались Андрей и Николай, блин, зло подумал Фомин. Или?
– Да, кстати, – словно что-то вспомнил Гринчук. – Отдай мне свою мобилу, документы, деньги…
– Да я…
Пистолет приблизился к лицу Фомина, и запах сгоревшего пороха стал совершенно явственным.
– Пожалуйста, – сказал Гринчук.
Фомин вынул бумажник, ключи, телефон. Гринчук ловко подхватил все это рукой с пистолетом.
– Пока, – сказал подполковник. – Приятно было познакомиться. Если у тебя еще появится лишняя волына, мобила или бабки – заходи, милости просим. Только не стоит это того. Медицина сейчас стоит просто безумных денег. Не окупится.
Фонарь погас. Заскрипел снег.
Перед глазами Фомина плавали разноцветные пятна.
Фомин взял пригоршню снега, приложил к лицу. Встал.
Хреново. Как хреново. Брюки были мокрыми, будто он обмочился от страха, да и страшно было на самом деле. Давно Фомину не доводилось испытывать такую ярость, смешанную с абсолютным бессилием. Давно его не унижали так явно и так бесстыдно.
Фомин посмотрел в ту сторону, куда ушел Гринчук. К бульвару. Там его должен поджидать Гриша. Телефона нет. Уже нет, поправил себя Фомин. Бежать вдогонку за Гринчуком – значило нарваться на неприятность.
Фомин побежал назад, через проходной двор к арке. В машине прикрытия есть телефон, нужно предупредить Гришу и Кирилла… В арке Фомин замер.
Возле стены, плечом к плечу сидели Андрей и Николай, группа прикрытия в полном составе. Фомин наклонился к ним. Дышат. Куртки расстегнуты, карманы вывернуты. Ни оружия, ни денег, ни телефонов.
Фомин выругался и, подхватив под мышки Андрея, сидевшего ближе к улице, потащил его к машине. Голова у Андрея болталась, из уголка рта протянулась ниточка слюны.
Как это он умудрился? Как этот чертов Гринчук…
Машина, специально оборудованная «БМВ», тоже пострадала. Лобовое стекло было выбито. Как, впрочем, и заднее. На капоте лежат вырванный руль, а ключ зажигания, как скоро выяснил Фомин, был заботливо сломан в замке.
Фомин выматерился, и продолжал отводить душу матом до тех пор, пока его группа прикрытия не стала приходить в себя. Это произошло минут через тридцать.
– Через пол часа, – рассказывая на следующий день всю эту историю Полковнику, Владимир Родионыч даже встал с кресла, что свидетельство о раздражении, сравнимому с яростью. – Через пол часа мой человек смог привести в чувство двух своих помощников и лишь для того, чтобы обнаружить двух других на Садовой и на бульваре в столь же плачевном состоянии и в столь же пострадавших машинах. Причем, если на бульваре наш человек…
– Ваш человек, – поправил Полковник.
– Что?
– Я говорю – Ваш человек.
– Да, мой человек. Вот мой человек сообщил о том, что к нему подошел один такой крупный парень, уголовного типа…
– Браток, – сказал Полковник.
– Что?
– Иван Бортнев, в просторечии – Браток. Ныне прапорщик, подчиненный подполковника Гринчука. В прошлом – работал на Гирю.
– Я это превосходно помню, – голос Владимира Родионыча чуть не сорвался на крик, но все-таки удержался в диапазоне чуть повышенного. – А на Садовой машину громила целая группа каких-то цыган…
– А вот это уже работа Михаила, – подсказал Полковник. – С цыганами – он близко дружен. И, кстати, я полагаю, что обоих из группы прикрытия вырубал, извините за выражение, тоже он. И что, вы говорите, Гринчук попросил передать заказчику?
Владимир Родионы замер, желваки на его лице вздулись и опали. Одернув манжеты белоснежной рубашки и поправив галстук, Владимир Родионыч сел в свое кресло за письменным столом.
– Вам кажется это смешным? – желчным голосом осведомился Владимир Родионыч.
– Нет, что вы.
Полковник взял со стола нож для бумаги и поднес его к глазам, будто что-то в этом предмете ужасно его заинтересовало.
– Я просто хочу понять, почему это вас так задело?
– Старым хреном, извините, меня не называли… Никогда меня так не называли, – взорвался, наконец, Владимир Родионыч. – И ваш этот сопляк…
– Наш сопляк, – поправил Полковник очень тихим и ровным голосом. – И я не стал бы называть подполковника Гринчука сопляком.
– А меня старым хреном вы называть бы стали?
– Нет, – Полковник вздохнул и отложил нож в сторону. – Вас я старым хреном называть не стал бы ни в коем случае. Но почему вы решили, что подполковник Гринчук имел ввиду именно Вас? Если никто и никогда Вас так не именовал. Он, может, и не знал, кто послал Фомина.
– Знал он все, – Владимир Родионыч немного успокоился. – Знал и Фомина, и о том, кто его нанял. И сделал все это специально, чтобы уязвить меня.
– Что вы говорите! – всплеснул руками Полковник. – А ведь мне он казался таким уравновешенным, методичным и спокойным. И, это, не склонным к нарушению субординации.
Полковник снова потянулся к ножу на столе.
– Да оставьте вы в покое этот нож, – вспылил Владимир Родионыч, схватил нож и швырнул его в сторону.
Нож завибрировал, воткнувшись в спинку кресла возле стены. Оба, и Полковник и Владимир Родионыч замолчали, немного ошарашено глядя на него.
– М-да, – сказал Полковник, – бывает. Но с другой стороны, вы ведь обещали и давали гарантии, что в работу Гринчука и его людей никто лезть не будет. Вы, помниться, говорили ему при личной встрече, что он будет подотчетен только Совету. А мне вы говорили, что наш мент для новых русских будет работать независимо от всех и выполнять свою работу по предотвращению и раскрытию преступлений именно в нашей с вами среде. Среди, извините за некоторую тавтологию, новых русских, как вы их изволили называть, дворян.
– Изволил. И говорил. Но…
– У Гринчука просто не было еще возможности проявить себя…
– Зато было более чем достаточно возможностей проявить себя в других областях. Беспробудное пьянство – вы читали отчеты Фомина – разгульный образ жизни, два пьяных дебоша в прошлом месяце. И его подчиненные отстают не слишком далеко. Этот ваш Браток… – Владимир Родионыч сделал паузу и посмотрел на Полковника, тот промолчал. – Ваш Браток принял участие в одном из дебошей своего шефа и дважды встревал в драку с охранниками наших новых русских дворян.
– И как результаты?
– Один-один. А что?
– Нет, ничего, продолжайте. А Михаил…
– Вот к Михаилу претензий почти нет, – Владимир Родионыч. – Никого не убил и не искалечил. Даже странно думать, что этот милый и улыбчивый парень психически нестабильный убийца. Причем, закодированный и отбракованный армией. За эти три месяца, как мне кажется, вся женская обслуга перебывала в его постели. И я очень удивлюсь, что дело ограничилось только обслуживающим персоналом.
– Были скандалы?
– Нет, и это странно. Это очень странно. Такое чувство, что дамы безумно счастливы получать от него знаки внимания, при этом совершенно не ревнуют его.
– Этому можно только позавидовать, – улыбнулся Полковник.
– Это можно прекратить в два дня, – резко бросил Владимир Родионыч. – Это уже даже не интересно. Все наши друзья уже даже перестали интересоваться деятельностью оперативно-контрольного отдела. Название, кстати, придумал ваш Гринчук.
– Какой я должен сделать вывод из всего сказанного? – спросил Полковник уже официальным тоном, вставая с кресла.
– Из всего сказанного вы должны сделать следующий вывод. Нам не нужны алкоголики и бездельники. И дело не в том, что я не желаю платить деньги впустую. Дело в том, что я, как и другие члены Совета, не желаю компрометировать нас всех, и вашу идею о необходимости должности Мента для новых русских. Посему… Какое сейчас число?
– Тридцатое декабря, – Полковник посмотрел на елочку, стоящую на письменном столе. – Завтра – Новый год. Все будут дарить друг другу подарки и прощать мелкие грешки.
– Я даю вашему алкоголику неделю…
– До Рождества, – сказал Полковник.
– До Рождества. Я даю неделю, чтобы он предоставил мне отчет о проделанной работе. И если этот отчет меня не устроит… Или если его еще раз увидят пьяным… Он и его люди останутся без работы. И без погон, – Владимир Родионыч удовлетворенно откинулся в кресле и скрестил руки на груди.
– И, как я подозреваю, – вопросительным тоном произнес Полковник, – оставаться трезвым на праздники алкоголику невозможно, а отчет, в котором не будет ничего, вас, естественно, не устроит.
– Ну… – неопределенно пожал плечами Владимир Родионыч.
– Гринчук после Рождества останется без работы, Браток вернется в бригаду, а Михаил… Что прикажете делать с Михаилом? Ведь вы же прекрасно знаете, что любой срыв может привести его в боевой режим, а единственный, кто знает код выведения из него – это Гринчук.
– А это уже ваше дело. Это вы передали код Гринчуку. Так что устранение Михаила – тоже ваша забота. И это обсуждению не подлежит, – Владимир Родионыч даже хлопнул ладонью по столу, словно ставя точку.
– Я могу идти? – спросил Полковник.
– Я вас не задерживаю, – ответил Владимир Родионыч.
– До свидания.
Полковник повернулся к двери, подошел к ней и взялся за дверную ручку.
– Вы что-то сказали? – спросил Владимир Родионыч.
– Я? – удивленно обернулся Полковник. – Нет.
И вышел.
Хозяин кабинета смотрел на дверь некоторое время молча. Странно. Полковник всегда такой выдержанный, спокойный. Корректный. Он действительно не мог такого сказать. Тем более, вслух и в присутствии Владимира Родионыча. Если бы не все это, Владимир Родионыч мог поклясться, что уравновешенный и корректный Полковник, подойдя к двери, произнес…
Владимир Родионыч взял со стола кожаную папку. Открыл. И через секунду бросил на стол.
Но ведь он явственно слышал. Хрен старый.
Хрен старый, повторил Полковник, спускаясь в лифте. Старый пересохший хрен. Ясно, что решение принято однозначно. И понятно, что от решения судьбы Михаила не уйти. И понятно, также, что вина в возможной гибели Михаила есть и его, Полковника. И ведь хотелось все сделать как лучше.
И все складывалось нормально.
Полковник кивнул охраннику на выходе и вышел на крыльцо. Водитель заметил его и подогнал машину к ступенькам.
Как он мог ошибиться в Гринчуке? Как твердый, неподкупный и гордый капитан превратился всего за три месяца в спивающегося и опустившегося человека? Как?
Полковник сел на заднее сидение.
С другой стороны, Зеленый был человеком действия, человеком, живущим работой. И работа эта, постоянная борьба не столько с преступностью, сколько с идиотизмом начальства, была для него вместо наркотика. Отобрали наркотик, и Юрий Иванович решил заменить ее выпивкой. И заменил. И, считай, погубил себя окончательно.
И убил Михаила.
Полковник покачал головой. Бедняга Михаил. Вначале его втолкнули в армейскую программу психокодирования и стали готовить на суперубийцу. Потом, убедившись, что даже под внушением он не способен смириться с необходимостью убивать, его списали, дали новую личность и новую биографию.
А потом Полковник попытался использовать его для программы Мент для новых русских. Ментом должен был стать Гринчук, а Михаил, со своими способностями, должен был обеспечивать силовую сторону деятельности.
И вот – провал.
Черт. Полковник заметил, что машина все еще стоит перед крыльцом, а водитель терпеливо ждет, поглядывая в зеркало заднего вида.
– Поехали к большому дому.
Машина тронулась.
Полковник глянул на часы. Десять часов пятнадцать минут. По расписанию Гринчука – время приближается к завтраку. К первому стакану коньяка в баре неподалеку большого дома.
– Остановишься возле бара, – сказал Полковник.
Водитель если и удивился, то виду не подал. Он уже давно привык, что Полковник имеет привычку забираться в самые странные и неподходящие для людей приличных, места.
С Гринчуком в любом случае нужно было поговорить. И подготовить его к тому, что… Нет, к решению проблемы с Михаилом Зеленого лучше не привлекать. За эти три месяца они, похоже, успели сдружиться.
Гринчук, Гринчук, что же ты наделал! Если бы хоть не твоя последняя выходка. Назвать самого Владимира Родионыча… Нет, он, конечно, старый. И, возможно, хрен. Но выслушивать подобные заявления от кого бы то ни было Владимир Родионыч не станет. Так что вчера, расправившись с наблюдением и оскорбив уважаемого человека, Гринчук…
Машина остановилась. Бар.
Водитель вышел из машины, открыл дверцу, затем, закрыл ее за Полковником и, нажав на кнопку замка, двинулся в бар. Полковник тяжело вздохнул, пропуская водителя. Меры безопасности еще никто не отменял.
Бар был маленький, с пошарпаной стойкой и четырьмя столиками. Сонный бармен привычно перетирал стаканы, тихо играла музыка. Водитель прошел к первому столику и сел так, чтобы видеть одновременно и входную дверь и все помещение. Хотя наблюдать было не за кем.
За столиками никого не было, только на одном из трех табуретов перед стойкой сидел подполковник милиции Гринчук. На стойке перед ним стоял высокий стакан с прозрачной коричневой жидкостью. И маленькая тарелка с двумя кружками лимона.
На вошедшего Гринчук не посмотрел. Словно на что-то решившись, он разом опрокинул в себя стакан. Поморщился, взял с тарелки лимон и съел его, с видимым отвращением.
– Здравствуйте, Юрий Иванович, – сказал Полковник.
– Гутен морген, гер оберст, – ответил, не поворачивая головы, Гринчук. – Коньячку?
Бармен поставил на стойку маленькую рюмку. Уже с коньяком.
– Не с утра, – ответил Полковник.
– Напра-асно, – протянул Гринчук, взял рюмку и опрокинул в рот. – У Саши для своих есть оч-чень неплохой коньячок-с. Очень.
– Так я тут не свой, – сказал Полковник.
– Напрасно.
Гринчук повернулся на табурете лицом к Полковнику.
Н-да, подумал Полковник. Щетина, отросшие волосы и погасший взгляд. Три месяца назад это был совсем другой человек. Человек, способный противостоять сильным мира сего.
– Послушайте, Полковник, – Гринчук наклонился к Полковнику, и на того пахнуло запахом лимона и коньяка. – Мне кажется, что вы чем-то опечалены. Нет?
– Да, – сказал Полковник.
– А хотите, я угадаю, чем именно? – спросил Гринчук.
– Угадали, – Полковник потер переносицу.
– И что сказал старый хрен?
– Знаете, Юрий Иванович, это, в конце концов, просто не прилично, такое говорить о пожилом и уважаемом…
– Старом хрене, – закончил Гринчук.
– Владимир Родионыч был в ярости.
– Я тоже был вчера в ярости, – серьезно сказал Гринчук. – Если бы там был Владимир Родионыч, то я с удовольствием посадил бы его рядом с ребятами в сугроб. Мне ведь…
Гринчук вовремя сообразил, что переходит на крик, и понизил голос.
– Мне ведь было обещано, что никто не будет лезть в мои дела. И что? Лезут. Подсылают хвост, причем, вооруженный. Его, кстати, счастье, что я не сдал его в ментуру.
– Конечно, он ужасно счастлив, оставшись без машин, связи и денег. Вы, между прочим, сейчас являетесь обладателем нескольких не зарегистрированных единиц оружия. Тем самым вы нарушили закон, и я…
– Откуда такая информация, полковник? – Гринчук улыбнулся и развел руками. – Или вы имели контакты с теми, у кого я оружие изъял? Да и нет у меня ничего. Можете обыскать.
Гринчук поднял руки.
– Прекратите паясничать, – потребовал Полковник. – Ситуация слишком серьезная, чтобы просто вот так зубоскалить. Вы понимаете, что вы можете потерять работу? Что вы уже практически ее потеряли.
– И хрен с ней, – засмеялся Гринчук. – Найду себе другую. Вон, в охранники пойду.
– В охранники пропойц не берут.
– Не берут, – подумав, согласился Гринчук. – Вон, к Гире наймусь, вышибалой. Он, говорят, завтра выходит из дурки. Или к своей Нинке в клуб пойду.
Ему явно было наплевать на печальную перспективу. И он, Полковник был готов в этом поклясться, даже доволен такой перспективой.
– Юра, у вас был шанс. У вас и у Михаила. И вы сделали все, чтобы этот шанс просрать. Извините за выражение. Вам дали шанс…
– Мне дали шанс? – переспросил Гринчук. – Мне никто шанса не дал. Вы сказали, что я должен защищать всех этих крутых засранцев от самих себя и друг от друга, что я должен быть чуть ли не участковым среди них, следить за трудными и вмешиваться, если появиться такая необходимость. Так?
