Михаил Лидогостер
Рисунок по памяти
– Ты иди.
– А ты что?
– Останусь еще.
– Ладно, жду в автобусе.
Группа начала расходиться. Сначала ушли девушки, потом парни. Я не заметил, как остались только мы с Эфраимом.
– А ты почему не ушел? – спросил он, перелистывая страницу псалмов.
– Не знаю.
Я действительно не знал. Никакого рационального объяснения у меня не было.
Эфраим посмотрел на меня. Затем его взгляд немного смягчился, и он спросил:
– Хочешь, почитаем еще Теилим вместе?
– Я медленно читаю на иврите. Лучше просто послушаю.
– Как скажешь.
Эфраим погрузился в чтение. А я стоял и слушал, как тихие, отполированные временем слова срываются с его губ и тают в воздухе. В какой-то момент я почувствовал, что сейчас лучше оставить его одного. Наедине с этой истерзанной землей и неприветливым небом. Стараясь не шуметь, я развернулся и медленно побрел обратно по тропинке.
На сосновых иголках висели мелкие капли воды. Птицы по-прежнему молчали. До моего слуха доносились только приглушенные голоса студентов, которые шли где-то впереди.
За очередным поворотом я заметил, что к стволам некоторых деревьев прикреплены (где проволокой, где скотчем) старые черно-белые фотографии.
Видимо, это такая стихийная форма поминовения близких, пронеслось в голове. Лишенные возможности найти могилу, родственники погибших пытаются хоть как-то обозначить место, куда можно приходить. Все лучше обезличенного рва, который уже давно сравняли с землей.
От взгляда на эти фотографии мне стало не по себе. И появилось жутковатое ощущение, будто за мной наблюдает множество неморгающих глаз. Чтобы избавиться от него, я свернул с основной дороги, и стал держаться ближе к забору.
Местами масляная краска на досках потрескалась и пошла пузырями. Порой встречались примитивные граффити, сделанные черным фломастером или ручкой. Судя по свежим пятнам новой краски, все эти попытки народного самовыражения оперативно ретушировались руководством объекта.
Проходя мимо очередной такой галереи, я заметил одинокую девушку. Она стояла на некотором отдалении от меня, и всматривалась в чье-то лицо на фотографии. Не обращая на меня внимания, девушка прошептала какие-то слова, и перешла к другим деревьям. У меня сложилось впечатление, будто она ищет кого-то определенного, но никак не может найти.
На вид ей было лет двадцать пять. Ростом немного ниже меня. Точеная, женственная фигура. Темные пряди волнами сбегают на хрупкие плечи. Одета в черное приталенное пальто, которое выглядит немного старомодным, но на ней смотрится актуально, и даже подчеркивает индивидуальность.
– Привет, – сказала она, подняв на меня взгляд.
– Привет, – ответил я.
У нее были умные, выразительные глаза насыщенного табачного цвета.
– Не напугала тебя?
– Если только самую малость.
По ее губам скользнула улыбка.
– Извини. Засмотрелась на эти фотографии, – она поправила сумку на плече. – Сложно поверить, что все это было по-настоящему, да?
Я кивнул.
– Сложно.
Где-то недалеко от нас послышались глухие раскаты грома. С минуты на минуту должен был начаться дождь.
– Дина, – представилась она.
– Артем.
– Красивое имя, – сказал я.
– В честь бабушки.
Ее надломленный, будто простуженный голос, совсем не вязался с внешностью.
– Не обращай внимания, – словно прочитав мои мысли, сказала она. – Это у меня с детства. Неудачная операция на гландах.
– Тебе даже идёт.
– Да ну, брось.
– Нет, серьезно.
– Приехала с группой? – поинтересовался я.
– Да. Шла обратно, но увидела эти деревья с фотографиями и захотела рассмотреть их поближе.
– Жутковато, правда?
Дина пожала плечами.
– Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать…
Я с интересом посмотрел на нее.
– Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
– Что это?
– Ахматова.
– Надо же…
– Горькую обновушку,
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.
Эти слова прозвучали как заклинание.
– Ощущение, что написано сейчас.
– Потому что ничего не меняется. На самом деле – почти сто лет назад.
– История ходит по кругу.
– По спирали, – Дина спрятала ладони в карманы пальто. – Иногда я думаю, откуда она могла знать про «пять»?
Я не понял, что она имеет ввиду, поэтому переспросил:
– Что за «пять»?
– Рекомендуемое количество выстрелов при высшей мере.
– Это правда?
– Устная разнарядка. Чтобы наверняка. Документально нигде не подтверждена. Нашла в архиве упоминания об этом. А когда увидела у Ахматовой – сразу вспомнила.
– Может, просто совпало?
– Может. А может, и нет.
– Интересно, почему пять? Ни три, ни семь, ни десять?
Дина задумалась.
– Кроме пентаграммы ничего в голову не приходит.
– Хм… – я представил себе рубиновые звезды кремлевских башен. – Интересно.
– Поэт в России всегда немножко пророк. Пусть даже сам этого не понимает. Хотя, может она ни о чем таком и не думала. Просто понравилось сочетание цифр.
– А у тебя сборника Ахматовой не осталось?
– Не помню, нужно посмотреть.
– А «ножевые» тогда что значат?
– Понятия не имею…
– Слушай, – я с опаской посмотрел на наливающиеся свинцом тучи, – а какие у тебя планы на вечер? Может, попьем кофе где-нибудь?
– Если честно, я дико тороплюсь.
– Может, я провожу?
Дина постучала сапожками друг о друга, стряхивая с них налипшие комья мокрой земли.
– Как-нибудь в другой раз. За мной уже и такси подъехало.
Над нашими головами зашумели клены. Ветер срывал с них последние листья и устилал ими аллею.
– Извини, – кутаясь в воротник пальто, сказала она. – Просто мне действительно пора.
– Конечно, – как можно безразличнее бросил я. – Увидимся.
* * *
Водитель автобуса вырулил на шоссе и переставил дворники на ускоренный режим. Иначе разглядеть дорогу было просто невозможно.
– Вот зарядило-то, – буркнул он, перекатывая в губах незажжённую сигарету.
От косых струй дождя на лужах вздулись пузыри. Подхватывая на своем пути разный мусор, к ливневым стокам устремились потоки мутной воды. Прохожие пряталась под зонтиками, менее предусмотрительные – укрывались от тяжелых капель кто чем: пакетами, папками, накинутым на голову капюшоном.
– Дина? – переспросил меня Меир.
– Да.
Он удивленно повел бровями.
– Не знаю.
– Ну как? В черном пальто. Немного старомодном. Ты ведь всех записывал?! Брюнетка такая. Яркая.
Он откинул голову на спинку сиденья и зевнул.
– Ну, записывал. И что? Может, она пришла с кем-то? Кто-то из группы позвал, а мне не сказал.
– Так бывает?
– Да обычная история. Студенты же.
Я замолчал.
Город за окном вымок насквозь. Но, сидя в сухом салоне, наблюдать за разгулом стихии было даже уютно.
– Может, кинешь в группу объявление? – спустя какое-то время предложил я.
На лице Меира растянулась довольная улыбка.
– Как тебя зацепило-то.
– Так напишешь?
– Прямо сейчас что ли?!
* * *
Сумерки еще не сгустились, но где-то в уголке небес уже проявились первые тени – предвестники наступающей ночи.
Дождь немного ослаб, но теперь появилось ощущение, что он будет лить вечно. По крайней мере до тех пор, пока реки не выйдут из берегов и не затопят все вокруг: дома, улицы, магазины.
– О чем задумался? – Ольга неслышно подошла сзади и положила руки мне на плечи.
– Так, – вполоборота ответил я. – Ни о чем.
– А что у тебя с голосом? Ты как будто простужен.
– Да?! Вроде все нормально.
– Хм. Странно, – она приложила ладонь мне ко лбу. – Температуры нет. Может быть, чай тебе заварить?
– Нет, спасибо. Не хочется.
Ни есть, ни пить и впрямь не хотелось. Будто все процессы в организме замедлились, и только мысли лихорадочно метались с темы на тему.
На улице похолодало – моросящий дождь смешался с мокрым снегом. Полупрозрачные хлопья едва успевали долететь до земли, и тут же таяли. Несмотря на то, что в квартире уже включили отопление, я невольно поежился, глядя на пейзаж за окном: голые ветки тополей, опустевший двор, глубокие лужи с желтыми листьями на дне.
В душу незаметно прокралась беспричинная осенняя тоска, и холодом разлилась по венам.
Словно почувствовав этот холод, Ольга спросила:
– Что-то случилось?
– Да нет. Просто устал.
Она замолчала. Тишина поглотила все звуки в комнате. Только из-за неплотно закрытого окна доносился едва различимый шум капель.
– Из Австрии пришёл ответ, – спустя некоторое время сказала Ольга. – Меня приняли.
Я повернулся к ней.
– О, здорово. Поздравляю!
– Спасибо, – поджав губы ответила она.
– Ты не рада?
– Рада, конечно.
– Но?
– Но колледж – это три года.
– Ты говорила два с половиной.
– Да какая разница?! За это время люди расходятся даже если живут в одном городе.
– Мы ведь уже говорили об этом.
– Да. Говорили, – ее взгляд стал каким-то рассеянным. – Просто, если честно, я не верила, что пройду.
– Понимаю.
– Серьезно?!
– Ну… Ты же всегда можешь отказаться.
Ольга посмотрела на меня так, будто я разговаривал с ней на каком-то иностранном языке.
– Ну, откажусь. И что дальше?
– Не знаю. Это ведь ты уезжаешь, а не я.
Она снова замолчала.
– Если ты ждёшь, что я стану тебя останавливать, то не стану, – сказал я. – Не хочу, чтобы ты потом винила меня в том, что я сломал тебе карьеру.
– Б-же, Тема, какой ты заботливый!
– Нам обязательно ругаться, когда мы обсуждаем это?
Ольга вздохнула и отвела взгляд.
– Ты прав. Не обязательно. А вот от горла что-то выпить просто необходимо. Тащи-ка коробку с лекарствами.
* * *
Через полторы недели Ольга уехала. Я хотел проводить ее в аэропорт, но она отказалась. Сказала, что доберется сама. По тону я понял, что уговаривать ее бессмысленно.
Все это время дождь то прекращался, то начинал лить с новой силой. Я настолько привык к нему, что уже не обращал внимания на редкие солнечные просветы в низком октябрьском небе.
Как, интересно, не намокают те фотографии на полигоне? – думал я. – Наверное, их как-то защищают от влаги – ламинируют или что-то вроде этого. Иначе, все размокло бы за день.
Посередине недели я позвонил Меиру. Он сбросил вызов, но отправил сообщение:
«На встрече. Не могу говорить. Пиши».
Я вздохнул и посмотрел в окно. На улице уже стемнело. Зажглись фонари. По стеклу медленно стекали струйки воды. Они напоминали юрких разноцветных ящерок, которые скрываются из виду, стоит только обратить на них внимание.
«Удалось что-то узнать насчет той девушки?» – написал я.
Ответ пришел через пару минут:
«Пока нет. Все молчат».
Из приоткрытой форточки повеяло сыростью. Мне нравился этот запах, в котором горечь опавших листьев смешалась с криками перелетных птиц.
Отправив Меиру грустный смайлик, я в который раз просмотрел соцсети, в надежде найти профиль Дины. Все безрезультатно. Без фамилии – это был поиск иголки в стоге сена. Тогда я начал просматривать фотоальбомы молодежных программ при общине, но там было так много фоток, что понадобился бы целый IT-отдел, чтобы проверить их все.
Похоже, Дина соврала мне насчёт того, что приехала на полигон в составе группы.
Вопрос зачем?
Я отложил телефон и налил себе воды. Залпом опустошил стакан, открыл окно и уставился на улицу.
Свет от фонарей отражался в лужах, отчего казалось, что их поверхность покрыта масляной пленкой. Вдалеке, в жёлтом тумане, высилась стена многоэтажек. Сотни горящих окон подсвечивали облака призрачной электрической дымкой. Глядя на нее, я вдруг почувствовал себя дико одиноким. Похоже, ветер с расстрельного полигона открыл в моей душе какую-то потаенную калитку, о существовании которой я даже не подозревал. И теперь, стоя на ее пороге, оставалось только гадать – для чего она распахнулась передо мной?
* * *
Устав от бесконечных внутренних диалогов, я с головой ушел в работу. Это всегда помогало. Но в этот раз я то и дело ловил себя на мысли о том, что прокручиваю в памяти разговор с Диной. Обычные методы не срабатывали. Я отсиживал в офисе положенные часы, пытался сосредоточиться на деталях, но мысленно все равно возвращался к тому дню, когда увидел ее.
Как-то в обед я зашел в небольшую пиццерию рядом с работой. Не чувствуя аппетита, съел пару ломтиков. И, потягивая колу со льдом, стал разглядывать в окно случайных прохожих.
Людской поток медленно двигался вдоль улицы. До час-пика оставалось еще несколько часов. Никто не толкался и не обгонял впередиидущих. Иными словами – нетипичная для Москвы картина.
В какой-то момент, я вдруг осознал, что среди этого калейдоскопа лиц ищу только одно. И, понимая всю ничтожность шанса, продолжаю всматриваться в толпу. Я просидел в пиццерии еще с четверть часа. А после – с удивлением обнаружил, что изжевал всю пластиковую соломинку для колы. Да изорвал в мелкие клочки с десяток ни в чем не повинных салфеток.
Ко мне подошел официант.
– Будете еще что-то заказывать?
– Нет. Спасибо.
Он молча сгреб клочки салфеток со стола.
– Ждете кого-то?
Я рассеяно посмотрел на него.
– Нет. Просто задумался.
Нужно, конечно, выкинуть все эту историю из головы.
Я расплатился и оставил чаевые. Затем вернулся в офис и просидел там до поздней ночи.
* * *
– Про Рош Ха-Шана не забыл? – в голосе Меира звучало столько оптимизма, что каким-то образом его настроение передалось и мне.
– Спасибо, что напомнил. А то я немного выпал из жизни.
– Придёшь?
– Постараюсь.
– Давай. Весь мир на весах.
– Угу.
– Как пел Choen, who by water, who by fire[5].
– Я приду.
– Отлично.
Помолчав, я спросил:
– Ничего там нового?
– Ты о той девушке?
– Ну да.
– Я пробил по нашей базе. Есть несколько студенток с таким именем. Но на ту экскурсию никто из них не ездил.
* * *
В большом торговом центре было полно народу, но в книжный на втором этаже мало кто заглядывал. Я зашёл, покрутился у стендов с новинками. Прочитал несколько аннотаций. Мне нравилось быть здесь: вдыхать запах типографской краски, перелистывать шуршащие страницы, бродить по лабиринтам книжных рядов. Ещё мне нравилась царящая в магазине тишина. Редкие посетители старались не шуметь, говорили вполголоса, хотя никто таких правил не устанавливал. Видимо, это сама атмосфера книжного так влияла на людей. Я с трудом представляю себе пару, которая шепчется, выбирая новый пылесос или диван. А тут почему-то это воспринималось как нечто само собой разумеющееся.
– Что-то ищите? – спросила меня девушка-консультант.
– Да, – ответил я, переведя на нее взгляд. – Ахматову.
* * *
Когда я добрался до стихов, которые прочитала Дина, то будто снова услышал ее голос. Он эхом отозвался во мне и оживил картинку – покачивающейся на ветру сосны и чёрно-белые портреты погибших. Интересно, кого она искала среди них? Кого-то конкретного? Или просто бесцельно всматривалась в лица? Что ни говори, странное занятие для молодой девушки.
Я вскипятил воду, заварил чай и бесцельно уставился в пространство.
Прошло невообразимо много времени. На самом деле – нет – я посмотрел на часы. Не более пятнадцати минут. Даже чай не успел остыть.
Сделав несколько глотков, я закрыл книгу. Она ничего не дала мне. Я перечитал сборник стихов за двое суток, но он ни на шаг не приблизил меня к Дине.
Никаких ниточек от меня к ней не протянулось. Ничего не поменялось.
Только в глубине подсознания неслышно шевельнулась какая-то тень.
* * *
Настал канун Рош Ха-Шана. Я предупредил начальника, что пару дней буду не на связи, сложил в рюкзак необходимые вещи, и поехал к Меиру. Он жил возле Бронной[6], поэтому на праздники я иногда останавливался у него.
На вечерней молитве было не протолкнуться. Лица прихожан светились улыбками. В воздухе разлилась атмосфера праздника. Все поздравляли друг друга, обменивались рукопожатиями и добрыми пожеланиями.
В молельном зале мы встретили Эфраима – раввина, который был с нами на полигоне.
– Хорошего и сладкого года, – сказал он. – Пусть Вс-вышний запишет вас в книгу жизни!
– Спасибо, – синхронно ответили мы. – Хорошей записи и печати[7]!
– Дай Б-г, чтобы в следующем году вы пришли сюда уже не одни! Чтобы каждый нашел свою половинку!
– Ох, – вздохнул Меир. – Амен.
Я молча кивнул. Мысли против моей воли утянули меня на полигон. В памяти снова ожил наш короткий диалог с Диной.
– Все в порядке? – обеспокоенно спросил Эфраим.
– Да, – ответил я. – Все отлично.
Поспешность ответа заставила раввина пристальнее всмотреться в мои глаза. Пауза, возникшая вслед за этим, вобрала в себя все его невысказанные вопросы.
Ближе к вечеру начался банкет. Застолье затянулось допоздна, и дома мы оказались только после полуночи.
– Как у тебя с Ольгой? – спросил Меир, заваливаясь на диван.
– Никак, – ответил я. – Ей учиться три года. Ни у кого нет иллюзий по этому поводу, – усевшись в кресло, я устало вытянул ноги. – Ни у нее, ни у меня.
– Жалеешь?
– Ну… Это ее выбор.
– Но общаться продолжаете?
– Так, – я повел плечами. – Переписываемся иногда. По инерции.
Мы проболтали до середины ночи, выпили несколько бутылок пива, и разбрелись по комнатам.
Сон долго не шел. Не зная, чем заняться, я молча рассматривал пляшущие на потолке тени, и заснул только перед рассветом, когда они отползли к окну.
* * *
Утреннюю молитву, мы, разумеется, проспали. Но оставался ещё шанс услышать шофар[8]. Мигом собравшись, мы вышли (вернее выбежали) из дома. Вымокший город выглядел декорацией к какому-то неону-арному детективу. Воздух пах грозовой свежестью. Лужи вдоль обочин покрылись тонкими ледяными корками. В них, словно в треснувших зеркалах, отражались низкие мглистые тучи.
Проходя мимо Патриарших, я невольно подумал о Булгакове. И даже представил, как в сгущающихся летних сумерках он отрешенно всматривается в гладь воды и продумывает сюжетные линии своего знаменитого романа.
Несмотря на то, что утренняя молитва закончилась, в синагоге было ещё довольно людно. На входе в молельный зал стоял Эфраим. Он встречал опоздавших, и говорил, чтобы никто не расходился, потому что каждые полчаса часа будет организовано трубление в шофар.
– Шалом, – крикнул он нам. – Тору слушали?
– Нет, не успели. Только пришли, – ответил Меир.
– Ясно, подождите немного. Скоро будет ещё чтение.
Поблагодарив раввина, мы отошли в сторону.
– Чтобы мы без него делали? – спросил Меир.
– Вставали бы вовремя, – предположил я.
Пока мы ждали Эфраима, Меир рассказал мне про новый молодежный проект, в который требовался координатор.
– Может отправишь им резюме? – предложил он. – Что ты в конце концов теряешь?
– Мне нравится моя работа, – прямо ответил я. – Не хочу ничего менять. Во всяком случае, сейчас.
– Эй, парни, – прервал нас чей-то голос.
Мы подняли взгляд на лестницу. На ней стоял пожилой мужчина с седой копной волос. Он напоминал увлеченного предметом ученого, которого не интересует ничего, кроме науки.
– Помогите пожалуйста.
– Что нужно делать? – спросил Меир.
– У меня тут книги, – скрипучим голосом произнес он. – Нужно перенести с третьего на четвертый. А лифт в праздник не работает.
Я вопросительно посмотрел на Эфраима.
– Идите, конечно, – сказал он. Это смотритель нашего музея. Я потрублю женщинам, а потом ещё раз для вас.
– Спасибо вам, – сказал мужчина. – Спонсоры передали важные экспонаты. Пришлось разгрузить экспозицию. А у помощников сегодня выходной.
Мы поднялись на пару пролетов, и следуя за нашим провожатым, вошли в Зал памяти – музейное пространство, посвященное участию евреев в Великой Отечественной Войне. Сбоку от двери стояли несколько картонных коробок с книгами.
– Всего на один этаж поднять, – сказал смотритель. – Извините, что в праздник пришлось.
Перетащив коробки наверх (они оказались не настолько тяжёлыми, как казались), мы огляделись.
– Ещё раз спасибо! – повторил он.
– Не за что, – Меир отряхнул руки и посмотрел на меня. – Был здесь раньше?
– Да как-то мельком, – ответил я. – Толком ничего не видел.
– Это Зал героизма, – пояснил смотритель. – Здесь рассказывается о том, как в годы репрессий и гонений евреи сохраняли верность традиции.
Мы молча огляделись. Мой взгляд скользнул по стенам и остановился на ряде черно-белых фотографий напротив. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, я подошёл ближе, чтобы лучше рассмотреть их.
– Это раввин Гурарье, – сказал Меир.
– Тот самый? – удивился я, чувствуя, как внутри шевельнулось какое-то неясное беспокойство.
– Да, – Меир тоже приблизился к галерее. – Вот фото в синагоге, – он указал на портрет. – Вот в кругу семьи.
Я застыл на месте, не в силах вымолвить слова. К горлу подкатила дурнота, по всему телу – волна онемения.
Смотритель нетерпеливо перебрал в руке ключи.
– Ну, что? Идём? А то мне ещё…
– Кто это рядом? – не обращая на него внимания, спросил я.
– Дочь, – ответил Меир. – Тоже тяжёлая судьба. После ареста отца так и не пришла в себя. Открыто критиковала власть, требовала выдать место расстрела. В итоге получила несколько лет лагерей. Тяжело простыла, и… Похоронена где-то под Соликамском. Молодая была, – он помолчал. – И дико красивая.
Снизу раздался протяжный плач шофара. Пронзив тишину, он, наконец, снял с меня оцепенение. Я провел рукой по глазам, и снова посмотрел на фотографию.
Ошибки быть не могло. Этот взгляд я не спутал бы ни с каким другим.
* * *
– Мне приснился сон, – голос Ольги звучал четко и без помех. Создавалось впечатление, будто она сидит в соседней комнате.
Я поставил телефон на громкую связь.
– Что за сон?
– Про тебя.
За окном разлилось молочное утро. Улицы утонули в тумане. Казалось, он впитался в стены домов и асфальт, и вот-вот поглотит их.
– Про меня? Надеюсь, что-то хорошее?
Ольга замолчала. И молчала секунд десять. В какой-то момент я даже подумал, что туман добрался и до нее.
– Странный сон, – сказала она, наконец. – Не хочу рассказывать. Просто… Бессмыслица какая-то.
– Сны, в основном, такими и бывают.
– Ну да. Просто… – Волнение в ее голосе передалось и мне. – Будь осторожен, ладно?
– Конечно… – растерянно сказал я.
– Как у тебя дела вообще? Все в порядке?
– Да как обычно. Ничего особенного. А ты как? Привыкаешь к новой обстановке?
– В целом, все хорошо, да.
Я не знал о чем ещё говорить. И Ольга, видимо, это почувствовала.
– Ладно, – сказала она. – Мне пора.
– Хорошо.
– Но ты все же… Пиши, если вдруг что.
– Само собой.
Ольга положила трубку, а я, сбитый с толку ее словами, ещё некоторое время вслушивался в телефонные гудки.
* * *
По полигону гулял пронизывающий ветер. Он забирался под пальто и вытягивал из меня все тепло. Ни шарф, ни поднятый воротник не спасали от его ледяных порывов.
На всем вокруг лежал тонкий слой снега. В воздухе не осталось почти никаких запахов, кроме едва уловимого аромата сосновой смолы.
Если в прошлый раз посетителей на полигоне было мало, то сегодня кроме нас с Игорем – никого. Только едва слышно поскрипывали качающиеся на ветру ветки.
Время перевалило за полдень. В бездонной высоте октябрьского неба кружились невесомые снежинки. Запрокинув голову, я молча наблюдал за ними, пока у меня не заломило шею.
– Те, у кого тут нет близких, дважды сюда не приходят, – сказал Игорь. Из его рта выплыло облачко пара, которое ветер тут же отнес в сторону. – Обычно. Я, по крайней мере, таких не помню. Возвращаются только те, чья кровь «взывает к ним из земли»[9]. Родственники. Или наоборот.
– Что ещё за наоборот?
– Те, кто эту кровь пролил.
– И такое бывает?
– А как же? Ты думаешь, просто это? Человека жизни лишить? Лишить, может, и просто – а жить с этим дальше – не всегда.
Фотографии на деревьях тоже слегка присыпало снегом. От этого лица на них стали почти неузнаваемы.
– И как отличить одних от других?
Игорь задумался, повел плечом, и ответил:
– По глазам. Только так и можно.
Я подумал о Дине. Читалось ли то, о чем говорит Игорь в ее взгляде? Вполне возможно. Только тогда я не предал этому значения. Принял за какую-то невысказанную мысль или эмоцию.
Время шло, а я так и не задал вопрос, ради которого приехал. Как всегда случается в подобных ситуациях, правильные слова подбирались с трудом.
– А бывает, что тут происходит что-то… Странное?
Игорь посмотрел мне в глаза, и долго не отводил взгляда.
– Бывает. Время от времени всякое…
Я достал из кармана распечатку – увеличенную копию фотографии с Бронной.
– А эту девушку тут не видели?
Игорь развернул сложенную бумагу, посмотрел на черно-белый портрет, и какое-то время молча изучал его.
– Сколько лет этой фотографии? – спросил он после долгой паузы.
Под его испытующим взглядом я почувствовал себя неуютно.
– Других не было.
Он откашлялся, помял в руках сигарету.
– Зря ты сюда вернулся, парень, – сказал он. – Тут на людей всякое находит, – Игорь вернул мне распечатку. – Место такое. Особенное.
* * *
Отогрелся я только в душе. И хотя физически, после часа под горячей водой, от холода не осталось и следа, мышечная память ещё хранила воспоминания о пробирающем до костей ветре. Поэтому, несмотря на заполнивший ванную пар, я все стоял под обжигающими струями, боясь выключить кран.
После ужина я плеснул в бокал немного виски, выпил его чистым, без льда, и забрался под одеяло. Посмотрел какой-то голливудский фильм с шаблонным сюжетом, погрыз соленые орешки, затем выключил свет, и попытался заснуть.
Снегопад усилился, а ветер, наоборот – стих. Наблюдая за игрой света на стене, я думал о прошедшем дне. Несмотря ни на что, сегодняшняя поездка на полигон все же была необходима. Хотя бы ради того, чтобы поставить точку в этой истории.
Усталость накатывала волнами. Покачиваясь на них, я не заметил, как провалился в сон.
Мне ничего не снилось. Вокруг просто сгустилась тьма, и я увяз в ней, как в смоле.
Среди ночи меня разбудил телефонный звонок. Обычно я отключаю телефон. А сегодня почему-то забыл.
С трудом разлепив глаза, я нащупал телефон и посмотрел на экран.
Незнакомый номер. Два часа ночи.
Первое желание – сбросить вызов. Вслед за этим – мысль: раз уже проснулся, может ответить?
Я ответил на вызов и поднес телефон к уху.
– Алле?
В тишине пустой комнаты собственный голос показался мне чересчур громким.
В динамике что-то зашуршало, пошли помехи.
– Алле?! – снова повторил я и резко сел на кровати.
Сон сняло как рукой. Боясь спугнуть не успевшую оформиться мысль, я молча вслушивался в помехи на линии. В какой-то момент мне стало казаться, что я слышу, как бьётся сердце у меня в груди.
Прошло несколько долгих минут. Затем тишина безо всяких причин оборвалась и в динамике раздались короткие безжизненные гудки.
* * *
В середине декабря руководитель компании, где я работал, организовал традиционный корпоратив. Арендовал хороший ресторан, пригласил известного стендап-комика, завез оборудование для караоке.
Я не очень люблю подобные мероприятия. Точнее – не люблю совсем. Все во мне противится атмосфере таких вечеринок – напыщенным физиономиям начальства, фальшивым улыбкам коллег. После того, как все напиваются, становится совсем невмоготу. Тем не менее, не появиться вообще было бы просто невежливо.
Обычно я отсиживал обязательную часть и незаметно уходил. И сегодня планировал поступить так же.
Прихватив с собой недопитый бокал виски, я устроился на диване в углу, надеясь уйти, когда все перейдут к караоке. Народ уже порядком набрался, официанты принесли кальяны, и на меня мало кто обращал внимания. Над столами поплыли клубы дыма. Воздух наполнился приторным запахом табачных смесей. Караоке ещё не включили, но в колонках уже ухал бас популярной мелодии из хит-парада недели. Перекрикивая друг друга, сотрудники компании произносили очередные тосты.
Я отпил из бокала, и посмотрел в окно. На улице уже зажгли фонари. Город плыл в их дрожащем огне, словно огромный океанский лайнер посреди ночного океана. На палубе – музыка и танцы, за перилами – безбрежная, безразличная ко всему тьма.
Поток машин ослаб. Прохожих тоже стало меньше. Мокрый снег лип к окну, таял и медленно стекал вниз.
Я просидел так с четверть часа. Погрузился в собственные мысли, и не заметил, как лёд в бокале успел растаять.
В колонках сменилось несколько композиций, но, если бы меня попросили сказать каких именно, я бы не вспомнил.
Я взглянул на празднующих коллег (вечеринка только набирала обороты), а когда снова посмотрел в окно, то мой взгляд уцепился за нечто, что заставило меня похолодеть.
Возможно ли это? Те же волосы, та же походка, то же пальто? Я тут же отругал себя, что секунду назад обернулся и не успел разглядеть лицо. И теперь видел ее лишь со спины.
У кого ещё может быть такое пальто? Это она! Конечно, она!
Опрокинув бокал, я вскочил с дивана. Боясь потерять ее из вида, выбежал на улицу. Забыл о куртке. И обо всем на свете. Огляделся по сторонам, заметил удаляющийся силуэт. Расталкивая прохожих, побежал за ней.
Выкрикнул ее имя. Но она не услышала.
Не оборачиваясь, шла вперёд.
Прохожие с удивлением смотрят на меня. Кто-то предлагает помощь.
Глотая холодный воздух, с новой силой бросаюсь за ней.
Сворачивает в переулок! – застучало в висках. – Ничего, успею. Нужно только быстрее бежать.
Поскальзываюсь, падаю, встаю. Не чувствуя боли, бегу дальше. Наконец, поворот. Сворачиваю в переулок.
– Дина!
Мой крик эхом отражается от стен и возвращается ко мне. Добегаю до конца переулка. Упираюсь в набережную. Река скованна льдом. Только в темных полынях плещется вода.
Сердце выскакивает из груди. Какое-то время пытаюсь восстановить дыханье. Изо рта валит пар. Я в одном свитере, но мне жарко. Не верю, не могу поверить, что упустил ее.
Мой взгляд скользит по стенам. Замечаю какую-то мемориальную табличку на углу. Текст виден отчётливо, но сознание слишком перегружено, чтобы вчитываться в него.
Покачиваясь от усталости, возвращаюсь назад. Ветер бросает мне в лицо россыпь мокрых снежинок. Растираю их рукой, чувствую, как покалывает и горит кожа.
У входа в ресторан стоят коллеги. Дым их сигарет держится в воздухе словно сонный дракон, пожирающий собственный хвост.
– Тема, где ты был? – спрашивает меня один из них.
– Вышел продышаться, – бросаю я первое, что пришло в голову. – Что-то перебрал.
– А что с голосом? Когда успел простыть?
* * *
Прошло несколько дней. Я без конца прокручивал в голове случай на корпоративе. И дома, и на работе, и в дороге. Меня кидало из крайности в крайность. Порой я почти убеждал себя, что ошибся. Но что-то мешало окончательно смириться с этой мыслью. Каждый я раз начинал заново строить догадки. И каждый раз приходил к разным, – противоположным выводам.
Если все, что с нами происходит, ведёт нас к какой-то цели, то к чему вел тот случай? И правильно ли вообще искать во всем смысл? Или в этом стремлении присутствует какая-то системная ошибка? В конце концов, в научных теориях всегда учитывается фактор случайности. Почему же я полностью исключил его? Наверное, потому, что слишком долго думал обо всем этом. Подсознание иногда проделывает с нами странные штуки. Нужно просто отпустить эту ситуацию, переключиться на что-то другое.
Погрузившись в собственные мысли, я заточил все карандаши в стакане.
– Ты в порядке? – спросил меня дизайнер Костик, увидев гору мусора на столе.
