Как только раздались первые выстрелы, толпа замерла. Повисла тишина. Все внимание сосредоточено на солдатах Атлантического Союза, вставших полукруглым строем перед внешними дверями кабины лифта.
По всему складу разносится голос полковника Эрлса:
– Всем гражданским лицам вернуться на свои места, сейчас же.
Медленно толпа отступает, словно волна, откатывающаяся от берега, чтобы наверняка вернуться.
– Тебе следует уйти отсюда, Григорий, – наклонившись, шепчу я ему.
– Как и тебе, – бормочет он.
Я просто качаю головой, наблюдая за прибытием новой группы машин, которые рядами становятся за уже приехавшими. Щурясь, я пытаюсь разглядеть пассажиров, появляющихся в ночной темноте.
Мне кажется, но я не уверен… Да! Оскар идет первым; за ним Алекс. Следом его жена Эбби и их дети, Джек и Сара. Они должны успеть. Я проверяю обратный отсчет на моем телефоне.
Осталось пять минут.
С трудом, но у них должно получиться.
Голос полковника снова звучит в ночи:
– Все в порядке, теперь мы поочередно сопроводим вас всех к лифту. Если вы не подчиняетесь моим людям или покидаете свою группу, вы теряете свое место. Навсегда.
Проходят секунды, все на складе смотрят на солдат, надеясь, что они остановятся именно возле их группы и вызовут их. У меня в животе все переворачивается, когда я наблюдаю за этим. Вот какой способ пытки выбрала Сеть для нас: сперва сократить наш обитаемый мир, а затем заставить нас самих выбирать, кто будет жить.
Земля под моими ногами дрожит. Это значит, что первый метеорит ударил в Землю. Я думаю, он упал где-то в Европе. Возможно, в Новом Берлине. Сколько у нас есть времени, прежде чем упадет тот, который был нацелен именно на нас? Секунды, наверное. Гул усиливается, возможно, столкновения с астероидами продолжаются, сопровождаясь звуком, похожим на раскат грома среди ночи.
Бетонный пол трескается. Стальные стропила стонут. Песок и пыль падают сверху, словно дождь. И когда грохот под нашими ногами стихает, толпа снова прорывается.
Люди бросаются вперед, держа детей на руках, опустив головы, врезаясь в строй в солдат. В ответ раздается несколько выстрелов.
Сейчас самое время. Мы должны добраться до лифта.
Я больше не вижу Оскара, он затерялся где-то в толпе.
При попытке закричать я понимаю, что мой голос глохнет во всеобщем хаосе.
Мой разум кричит мне повернуться и побежать к лифту, но я никогда не прислушиваюсь к себе. Почти неосознанно я понимаю, что бегу вперед, к толпе, прорываясь через ряд солдат, которые не готовы к нападению сзади. Я пронзаю их строй и оказываюсь среди потных тел кричащих и плачущих людей, яростно потрясающих в воздухе кулаками.
В этот момент я понимаю, что Григорий рядом со мной и помогает мне пройти сквозь толпу. Люди с радостью позволяют нам пройти, пока мы не направляемся к лифту. Мы делаем один шаг за другим, пока я, наконец, не замечаю Оскара. Он практически плывет сквозь массы. Джек и Сара держатся у него на спине, обхватив руками шею, как тряпичные куклы.
Когда он оказывается футах в пяти от меня, я разворачиваюсь и начинаю пробираться обратно к лифту, пытаясь освободить для него проход. Я получаю локтем в щеку, и на правом глазу выступают слезы; боль пульсирует, когда я чувствую, как кровь устремляется к свежему синяку. Я продолжаю идти, шаг за шагом, чувствуя, как наступаю на чьи-то руки, ноги, рюкзаки и какие-то вещи, оставленные на полу.
Кулак бьет меня в живот, и я слышу мужской крик:
– Назад!
Согнувшись, я чувствую, как руки Григория подхватывают меня и тянут вперед.
Оскар прокладывает нам путь, пока взгляд, наконец, не упирается в дула винтовок и строй солдат.
– Мы из НАСА! – кричит Григорий, поднимая меня выше, чтобы солдаты могли меня увидеть.
При виде моего разбитого лица военные морщатся и машут нам, пропуская вперед. Как только в их строю образуется разрыв, люди пытаются пробиться и удержать нас.
Начинается драка, в которой Григорий, Алекс, Эбби и я отчаянно пытаемся защитить Джека и Сару, одновременно с этим проходя через линию солдат. Вокруг нас какое-то размытое пятно из кулаков, ударов и цепляющихся за одежду рук, пытающихся втянуть нас назад. Оскар сражается за нас, его сверхъестественная сила наконец отпугивает нападающих.
Когда мы пересекаем черту, солдаты закрывают брешь. Я смотрю вперед, на открытые двери лифта. Но кабина переполнена – люди толпятся на каждом квадратном дюйме, уставившись на меня в испуге. Человек в углу нажимает кнопки на пульте управления, молча заставляя двери закрыться.
Мы всего в паре-тройке секунд от входа. Не всем хватит места, но, держу пари, мы могли бы вместить детей. Я беру руки Джека и Сары и тяну их к лифту, но двери закрываются, стоит мне до него дойти.
Я отпускаю их, и моя племянница и племянник бегут к своим родителям.
Стоя в одиночестве, тяжело дыша, избитый и весь в синяках, я достаю телефон и проверяю время.
Осталась одна минута.
Я оборачиваюсь и смотрю на склад, на самую печальную сцену, которую когда-либо видел в жизни. Я чувствую, как подступают слезы, и это не только из-за парня, который ударил меня в лицо.
Алекс тянет меня в объятия.
– Спасибо, брат.
Мой голос дрожит от эмоций, когда я отвечаю:
– Ты сделал бы то же самое для меня.
– Наши телефоны были выключены. Мы бы никогда не попали сюда без тебя и Оскара.
Он смотрит вниз на трещину в полу и думает о том же, о чем и я: будет ли еще лифт работать? Слишком поздно использовать аварийный туннель. Он, вероятно, уже обрушился. Мы уже опоздали?
Один за другим солдаты сопровождают людей из толпы, которые должны присоединиться к нам. В основном это дети. Шестилетняя девочка с рыжими волосами и веснушками плачет и зовет своих родителей, которые стоят за линией. Они говорят ей остаться там и повторяют, что скоро придут. Они понимают, что видят свою дочь в последний раз. Но она этого не знает и продолжает звать их.
Женщина примерно того же возраста, что и Эмма, присоединяется к группе, наклоняется, чтобы поговорить с девочкой, и пытается ее успокоить. Она работает в НАСА, но я не могу вспомнить ее имя.
Лифт уже должен был вернуться. Но сейчас я никак не могу на это повлиять.
Я лишь крепко обнимаю Алекса.
Элли бежит ко мне, обнимает мои ноги и прячет в них лицо. Ее голос приглушают звуки дрожащего бункера.
Я наклоняюсь и обнимаю ее.
– Все в порядке, милая. Ты в безопасности. Все будет хорошо.
Я продолжаю говорить эти слова, надеясь, что они станут правдой.
Когда грохот прекращается, Элли спрашивает именно то, о чем я думаю:
– Па?
– Папа придет.
Я произношу эти слова быстро и гораздо увереннее, чем чувствую себя на самом деле.
Держа дочь на руках, я выхожу в прихожую и наблюдаю за внешними дверями, надеясь, что они откроются, и на пороге появится Джеймс.
Секунды тянутся словно часы. Элли кажется тяжелой в моих усталых руках, но я не могу позволить ей уйти прямо сейчас. Я переступаю на свою здоровую ногу, так, чтобы перенести оба наших веса на нее.
Внешние двери открываются, и мое сердце практически разрывается. Оттуда выбегает дюжина людей. В основном дети, но я замечаю несколько военных в униформе и сотрудников НАСА.
Но Джеймса там нет. Как и Алекса. И Эбби. И Григория.
Среди вошедших полковник армии Атлантического Союза, на лычке которого значится фамилия «Эрлс». Он мгновенно берет на себя управление ситуацией.
– Внимание. Прогнозы показывают, что удар астероидов в наших окрестностях неизбежен.
Группа позади меня начинает выкрикивать вопросы, но Эрлс заставляет всех замолчать.
– На разговоры нет времени. Вы должны следовать нашим инструкциям – прямо сейчас.
Он кивает капитану, который начинает направлять солдат. Взрослых и старших детей провожают в столовую, где они приседают под столами, прикрывая голову руками.
Они ведут Элли и меня в жилое крыло, в маленькую комнату с двухъярусными кроватями по бокам. Мы занимаем нижнюю койку. Мэдисон и Аделина лежат напротив нас. Горит свет, и я вижу испуганное лицо моей сестры. Она слегка дрожит, крепко прижимаясь к дочери. Я держу Элли рядом с собой, теряясь в догадках, где Джеймс.
Элли видит, что мы напуганы, и это пугает ее саму. Она начинает рыдать, что-то неразборчиво бормоча. Ее слезы падают на мою шею. Ради нее я бы хотела быть смелой, но сейчас, зная, что нам, вероятно, осталось жить всего несколько секунд, это невозможно. Я прижимаю ее ближе к себе и перемещаюсь, чтобы расположить свое тело над ней, как медведица прикрывает детеныша в ее логове.
Предыдущий удар сопровождался лишь пустым грохотом.
Этот же подобен попаданию в машину пушечного ядра. Нас подбрасывает, как на батуте. Я держу Элли, чувствуя, как моя спина касается второго яруса кровати, после чего мы падаем обратно. Лампы освещения мигают, воздух наполняется пылью. В моих ушах только треск и звон, но постепенно звуки окружающего мира возвращаются, как будто на радиоприемнике прибавляют громкость. Все пространство вокруг меня заполнено криками и плачем.
– Мэдисон! – Я кричу, не в силах увидеть ее. Мой голос звучит тише, чем я ожидаю. Как и ее, – она будто шепчет:
– Я в порядке. А ты?
– Да.
Я смотрю на Элли, которая тиха и спокойна. Ее лицо скрывает изгиб моей шеи, как будто она прячется от опасности вокруг нас. Ее грудь вздымается. Она жива.
– Дорогая, – шепчу я, отрывая дочь от себя. Удивительно, с какой силой она цепляется за меня. – Дорогая, мне нужно посмотреть, есть ли у тебя шишка.
– Па?
До этого момента я сдерживалась, но плотина сорвана, слезы текут, и я не могу их остановить. Я не отвечаю, потому что не доверяю своему голосу. Это лишь еще больше расстроит ее.
Хорошей новостью является то, что она в порядке. На бедре синяк, но лечение не требуется. Другим повезло не так сильно. Снаружи этой комнаты я слышу, как они зовут на помощь.
Я долго обнимаю Элли, глажу ее по волосам и думаю лишь о том, какой будет жизнь сейчас. Наш мир только что разрушили. Снова. Раньше, во время Долгой Зимы, нам было с чего начать. У нас был шанс. Теперь я в этом совсем не уверена.
В первый раз, когда я слышу, как меня зовут, мне кажется, что это лишь мое воображение. Затем меня снова окликают:
– Эмма!
– Я здесь! – кричу я в ответ охрипшим колючим голосом.
Отряхиваясь от пыли, в затянувшей комнату дымке вырисовывается фигура. Лицо разбито, а волосы испачканы потом и пылью. Но Джеймс жив. Должно быть, он спустился в последнюю поездку на лифте, прямо перед ударом. Он наклоняется и обнимает нас, и за всю свою жизнь я никогда не была так благодарна.
Голоса в темноте окликают друг друга, словно потерянные души, запертые в чистилище между небом и адом.
Мама!
Папа!
Эндрю!
Сьюзен!
Джастин, ты меня слышишь?
Я крепко держусь за Эмму и Элли, когда бункер снова встряхивает.
– Еще один астероид? – шепчет Эмма.
– Да, но не здесь. Возможно, он ударил по другим лагерям, – отвечаю я тихим голосом, надеясь, что Элли не понимает.
Через минуту следует еще одно землетрясение, и затем они начинают повторяться через каждые несколько секунд, как бушующая буря, которой, кажется, нет конца. Земля разгромлена. Я предполагаю, что каждый астероид шириной около полумили – достаточно маленький, чтобы его было трудно увидеть нашими телескопами, если предположить, что он не был как-то замаскирован.
Тем не менее, астероид размером в полмили достаточно велик, чтобы нанести реальный урон. Ударный кратер будет иметь ширину в десять миль. Взрывная волна дошла бы до пятидесяти миль. Эффект удара будет ощущаться на расстоянии до ста пятидесяти миль.
В течение всей ночи удары обрушиваются на бункер, стряхивая грязь и песок с потолка и заставляя свет мерцать. Я крепко держусь за Эмму и Элли и думаю, что мне нужно вытащить нас отсюда. Я сделаю это и лишь надеюсь, что остался мир, в который можно вернуться.
Цитадель – не отель «Ритц», и не должна им быть. Она была спроектирована как временное убежище во время бедствия. Проще говоря, сама ее суть в том, чтобы быть краткосрочным пристанищем.
Поэтому здесь именно так, как есть: тесно и темно (генераторы уменьшили выходную мощность, в том числе и на освещение, чтобы дать нам возможность прожить здесь больше времени – по крайней мере, пока мы не определим, сможем ли мы сами работать на полную мощность).
Вместо того чтобы собрать всех в столовой, отряды солдат приходят провести инвентаризацию. Они эвакуируют раненых и инструктируют остальных оставаться там, где мы есть. На данный момент эта комната с двухъярусными кроватями – наш дом.
Фаулер приходит, чтобы проверить нас. Он сейчас главный, и я считаю, что это лучший вариант.
Я не могу перестать винить себя. Я должен был это предвидеть. Я должен был знать, что Сеть поступит умнее, чем просто атаковать в лоб. Это не соответствует ее уровню интеллекта и способностей. Почему я этого не понял?
В глубине души, может быть, я это и сделал. Последние два года я чувствовал беспокойство и где-то в подсознании знал, что три больших астероида не были настоящей атакой. Почему я не признался в этом самому себе? Почему я не копнул глубже? Это моя работа – защищать этих людей и мою семью.
Ответ кажется очевидным: я хотел, чтобы это было правдой. Я хотел, чтобы угроза была простой – угрозой, с которой мы могли бы справиться. Я хотел, чтобы наша война с Сетью была закончена.
Но сейчас она только началась.
С момента моего последнего появления тут Цитадель обновилась. Пространство, где теперь стоят койки, раньше было большой больничной палатой. Здесь десять комнат, каждая с восемью двухъярусными спальными местами. Некоторым из взрослых придется выспаться в столовой. Детям предоставляют место на кровати, но никто из них не хочет спать. Они слишком напуганы, и я не могу их за это винить.
Младшие дети толпятся в нашей комнате. Они учатся в одной школе с Оуэном и Аделиной, и я думаю, что вместе они чувствуют себя в большей безопасности. Эмма и Мэдисон пытаются отвлечь их, читая рассказы.
Рядом с комнатами есть небольшой офисный уголок. После того, как солдаты обошли все вокруг, я отступаю в офис и с облегчением нахожу рабочий планшет. Я слишком взвинчен, чтобы спать. Работа – именно то, что мне сейчас нужно.
Хорошей новостью является то, что у нас все еще есть вода. Жители Цитадели, стараясь расслабиться, посменно посещают общие ванные комнаты и душ. Сегодня вечером им будет трудно заснуть.
Подходит Оскар и просто стоит возле офиса и ждет. Он так хорошо меня знает: не задает вопросов, не предлагает мнений. Наконец, я поворачиваюсь к нему.
– Лифт – наша приоритетная задача. Мы спускались на нем последними. Если удар астероида был достаточно далеко, возможно, лифт еще работает. Нам нужно знать это наверняка. И если лифт не работает, мы должны знать, что шахту не засыпало. Выяснить все придется тебе.
Причина для Оскара очевидна – это слишком опасно для любого из нас. Он же даже не вздрагивает.
– Да, сэр.
Он уходит без единого слова. Если этот лифт работает, у нас может быть шанс. Если нет, шансы появятся спустя какое-то время.
Из офиса я наблюдаю, как дети бредут к душевым, а через какое-то время снова выходят: обессиленные, с опущенными плечами и мокрыми волосами. В дверном проеме возникает Фаулер. Доктор, прислонившись к косяку, выглядит усталым и намного старше своих шестидесяти двух лет.
– Нужно что-нибудь?
– Мы в порядке.
– Давай соберемся утром и попытаемся выяснить, что делать.
Он смотрит на мой планшет и экран над столом. На нем показана карта Цитадели и туннелей аварийного выхода.
– Но у меня такое впечатление, что ты уже начал работать над этим.
– Просто готовлюсь.
Он входит в кабинет и закрывает за собой раздвижную дверь.
– Никто не ожидал этого, Джеймс.
– Я должен был…
– Ты не можешь так думать. Ты спас нас один раз – на самом деле, вероятно, дюжину раз. И это еще не конец. Поспи немного, а завтра разберемся.
Я чувствую себя смертельно уставшим, когда ложусь на койку. Несколькими минутами позднее появляется Эмма с Элли в руках. Наш ребенок мирно спит.
Повернувшись на бок, я даю Эмме положить дочку между нами и самой устроиться рядом. Она выглядит такой уставшей. Взяв меня за руку, она притягивается ближе и целует меня. Пока ее лицо еще совсем рядом, я шепчу ей:
– Как она?
– Напугана.
Койка очень мала, но этой ночью нас ни за что не разлучить, а завтра я посплю в кухне. Прижав ее к себе, я говорю:
– Я собираюсь вытащить нас отсюда. Обещаю.
Я ждал, что Оскар вернется вечером, когда я буду засыпать. Но стоит мне встать и выйти в общий коридор, как я вижу, что он стоит сразу напротив дверей офиса. Он работал над различными выражениями лица, но сейчас – это просто маска. Ожидание его ответа действительно болезненно. Явное спокойствие его лица никак не связано с той новостью, которую он сообщает:
– Шахта лифта обрушилась.
Я чувствую себя разбитой и усталой, мои ноги и руки болят. Элли мирно спит рядом со мной, но место, где спал Джеймс, пусто.
Внезапно меня охватывает тошнота. Я закрываю глаза, надеясь, что это пройдет, но моя голова плывет, как будто я кружусь и не могу остановиться.
Трясущимися руками я перелезаю через Элли и захожу в общую ванную комнату, успев как раз вовремя, чтобы опустошить скудное содержимое моего желудка. Я жду у туалета, желая, чтобы это прошло.
Этот приступ утренней болезни еще хуже, чем предыдущие. Вчерашние усилия сделали свое дело. Стресс и усталость, как известно, усугубляют утреннюю тошноту, а за последние двадцать четыре часа у меня было и то и другое. Сегодня мне определенно понадобится моя трость, но она осталась на поверхности. Так же, как и множество вещей. И что еще важнее: там осталось много людей.
Когда тошнота наконец стихает, я иду по коридору, держась рукой за стену, чтобы перенести вес с моей больной ноги. Офисный уголок, который Джеймс использовал прошлой ночью, пуст. В ванной его тоже нет. Но в маленьком общем зале, примыкающем к комнате, где мы спали, я нахожу Мэдисон. Она сидит в кресле с откидной спинкой, держа на груди ребенка, который прижимает ко рту бутылочку. Бьюсь об заклад, это ребенок одного из родителей, которые остались на поверхности.
Заметив, что я подхожу, она поднимает взгляд, улыбается, и я вижу, сколько морщинок прибавилось у нее на лице.
– Ты давно проснулась? – шепчу я.
Она слегка пожимает плечами и переводит взгляд на ребенка.
– Я не смотрела на часы, когда встала.
Значит, давно.
– Я могу взять ребенка.
– Нет. Я уверена, что у тебя и так есть чем заняться. Здесь я сама справлюсь.
Наклонившись, я целую ее в лоб, и выхожу из этого крыла в фойе, но там тоже пусто.
Из столовой слышится шум: звон посуды, разговоры – голоса я узнаю. Медленно двигаясь вперед, с трудом делая маленькие шажки, я думаю, что мне действительно нужно вылепить трость. Я должна взять на себя часть веса и давления с моих ног – особенно с левой.
Зона отдыха в столовой пуста. Шум явно идет из кухни. Я открываю распахивающиеся двери и обнаруживаю, что Фаулер и Григорий стоят за стальным кухонным островом, их руки покрыты жидким тестом и заменителем яиц.
– Это пустая трата времени, – вскидывает руки Григорий. – Пусть они едят хлопья. У нас их много.
Фаулер смотрит на него.
– Это важно, Григорий. Нормальность…
– Что еще за нормальность? Нет такого слова.
Кажется, они одновременно замечают меня.
– Хорошо спала? – Фаулер улыбается.
– Неплохо.
Я иду к кухонному острову, опираюсь на него руками и наконец-то снимаю давление с ног. Так намного лучше.
– Где Джеймс?
Двое мужчин переглядываются. Я знаю этот взгляд – он говорит: «должны ли мы сказать ей?»
– Скажите мне, – отвечаю я на невысказанный вопрос.
– Джеймс и Оскар, – говорит Фаулер, – ищут, как выбраться отсюда.
– Я проверю, не нужна ли ему помощь.
Оттолкнувшись от стола, я морщусь, перенося вес на ногу.
– Посмотрим, не хочет ли он приготовить завтрак, – слышу я голос Григория, выходя через распашные двери.
У входа в лифт я не нахожу ни Джеймса, ни Оскара. Панель управления не отвечает, и это не очень хорошо.
Где же он может быть? Весь объект Цитадели – один уровень. Ниже находится только подвал для хранения всего механического оборудования и запасов. Как войти туда, я не знаю. Я брожу по залам добрых тридцать минут, прежде чем нахожу его. Кажется, все еще спят, вероятно, изнуренные напряжением и эмоциональным стрессом прошлой ночи.
Доступ в подвал выглядит как кладовка. Он тускло освещен, а вдоль стен лежат коробки с деталями и инструментами.
В самом его конце – широкая лестница. По ней я спускаюсь в темноту и, оказавшись на дне, замираю на достаточно долгое время, чтобы мои глаза привыкли к недостатку света. Подвал такой большой, что я даже не вижу дальней стены. Все пространство усеяно бетонными колоннами, точно пещера – сталактитами. Провода и трубы пересекают потолок и свисают вниз, соединяясь с распределительными коробками. Высота потолка не может быть более семи футов. Все вокруг выглядит как пещера, в которой обитает механический монстр.
– Эй? – окликаю я в темноту.
– Мэм, – слышится мягкий ответ Оскара.
– Оскар, ты где?
– Повернитесь на восемнадцать градусов против часовой стрелки и продолжайте идти. Смотрите под ноги, мэм.
Иногда я забываю, насколько он не человек. Видеть в темноте – лишь одна из его выдающихся способностей. В тусклом свете я осторожно иду вдоль проводов, труб и небольших устройств, которые могут быть водонагревателями, очистителями воздуха или какими-то другими механическими агрегатами, которые нужны Цитадели.
Я нахожу Оскара рядом с тем, что могу описать только как люк. Он круглый и имеет колесо, подобно тем, которые находились на древних военных кораблях. Он открыт, а за ним – коридор непроглядной тьмы.
– Что происходит, Оскар?
– Это один из аварийных выходов. Джеймс сейчас его проверяет.
– Один из спасательных проходов?
– Всего их два. На случай, если один рухнет. Раньше мы уже проверили другой – он заблокирован мусором.
– Лифт не заработал, когда я попробовала запустить его.
– Рухнул основной вал, – говорит Оскар без эмоций. – Мы отключили двери лифта с главной панели управления Цитадели.
Я двигаюсь к туннелю.
– Как давно он ушел?
– Сорок пять минут двадцать одну секунду назад.
– Похоже, довольно давно.
– Для изучения другого туннеля потребовалось всего двенадцать минут и тридцать две секунды. Пещера была довольно близко к входу в туннель. Однако я ожидал, что он вернется. Он настоял на том, чтобы идти самому.
– Почему?
– По его словам, он устал стоять, просто ожидая меня.
Я подавляю улыбку.
– У тебя есть фонарик?
Оскар передает его мне со словами:
– Мне, вероятно, не нужно говорить вам, что он не хотел бы, чтобы вы входили в туннель.
– Возьму на заметку.
Я забираюсь в туннель высотой примерно пять футов. Необходимо пригнуться, чтобы идти, но мне хотя бы не нужно ползти. Стены кажутся металлическими, и они холодные на ощупь. Мои шаги отдаются эхом.
– Джеймс! – кричу я, но ответа нет.
– Мэм, – окликает меня Оскар. – Должен ли я присоединиться к вам?
– Нет. Оставайся здесь. Если я не вернусь, найди Фаулера и возвращайтесь с подмогой.
– Да, мэм.
Я продолжаю двигаться вперед, пытаясь больше опираться на здоровую ногу. Вскоре я чувствую небольшой уклон, который, кажется, увеличивается с каждым шагом, пока, наконец, не понимаю, что иду под углом в тридцать градусов. Мои ноги горят. Я чувствую спазмы в пояснице. И в этот самый момент туннель заходит в тупик. Но я сейчас же понимаю, что, на самом деле, туннель разворачивается. Я пытаюсь хоть что-то увидеть в свете фонарика, но в коридоре нет ничего, кроме тьмы.
– Джеймс! – Ответом мне служит лишь эхо.
Я чувствую грохот под моими ногами, дрожь, которая посылает через меня заряд страха. Должно быть, земля в том месте, куда ударил астероид, все еще проседает. Нам нужно выбраться из этого бункера. Нам нужно подняться на поверхность.
Когда дрожь прекращается, я двигаюсь быстрее, ноги все еще горят, пульсация усиливается с каждым шагом. Мне действительно нужна трость. Но еще больше мне нужно найти мужа.
Я добираюсь до другого переключателя и поворачиваю за угол, протягиваю фонарик и снова кричу. По-прежнему ничего. Я продолжаю беспокоиться.
На следующей лестнице, двигая луч фонарика, я замечаю, что впереди что- то лежит на полу. В этой части туннеля повсюду куски камней и грязи. Как будто обломки двинулись вперед и скатились сюда. В этом я уверена: потолок туннеля расколот. Секции раньше были холодными и сухими, а здесь на стенах есть небольшая сырость.
Но там не может быть Джеймс. Я не вижу его фонарик, и, тем не менее, ускоряю темп. Мои ноги начинают дрожать от напряжения, но я все равно иду. Я практически бегу, когда добираюсь до кучи мусора, из-под одного края которого что-то торчит.
Это действительно Джеймс лежит без сознания, а вокруг разбросаны осколки горной породы. Я замерзаю, держа в дрожащей руке фонарик. Он не двигается.
Протянув руку, я прикладываю пальцы к его шее. Сердцебиение, слабое, но регулярное, значит, он жив. Его фонарик лежит на земле, разбитый осколками падающего мусора.
Мне надо подумать. Прежде всего его нужно оттащить от расколотого потолка над головой, потому что обрушение может произойти снова. Я просовываю руки ему под мышки и изо всех сил тяну вперед по туннелю в сторону от обломков. Положив его голову себе на колени, я сажусь и пытаюсь отдышаться.
– Джеймс, ты меня слышишь?
В ответ тишина.
Я никак не смогу вытащить его из этого туннеля. Нужно идти за помощью, но оставлять его одного я не хочу.
Поднявшись рывком, я тащу Джеймса подальше от места, где рухнул потолок, и, наконец, прислоняю его к стене на лестничной площадке. Восстановив дыхание, я хромаю обратно по туннелю, постоянно окликая Оскара. Спускаться намного легче, и к тому же беспокойство отодвинуло боль на второй план.
Наконец слышится голос Оскара:
– Мэм?
– Давай скорее, Оскар. Ты нужен Джеймсу.