Абай Тынибеков
Караван
* * *
По велению особого императорского инспектора, цзяня, осуществлявшего высший надзор над всеми поселениями ремесленников, в мастерских которых производились статуи, мастера, наиболее отличившиеся своими высочайшими достижениями, ежемесячно поощрялись однодневным посещением главного города государства. Они имели возможность самостоятельно, без какого-либо сопровождения покинуть пределы своих поселений и отпускались строго на три дня, по истечении которых были обязаны вернуться обратно и предстать перед надзирателем. Однажды такой великой милости был удостоен и мастер Ту Доу. Надзиратель с вечера выдал ему и еще пятерым мастерам чистые халаты, назначил старшим в группе мастера лет сорока, каждому дал по десять бронзовых монет «пол-ляна», в очень строгой и назидательной форме объяснил им все запреты, связанные с их поведением в городе, и отпустил их на отдых, а с раннего утра сопроводил их до ворот, откуда в город отправлялась повозка.
* * *
Город был не просто большим, он был огромным и надежно защищенным со всех четырех сторон. Усеченные кверху высокие каменные стены, по всему периметру у подножий с внешней и внутренней стороны были обложены очень большими кирпичами. Верх стен также был выложен из кирпича. Со всех сторон в стенах имелись главные ворота, перед каждыми из которых были возведены полукруглые внешние укрепления, в них под прямым углом к открытым главным воротам имелись внешние ворота. Над всеми четырьмя главными воротами вздымались ввысь покрытые черепицей трехъярусные деревянные башни прямоугольной формы, в которых размещалась стража ворот. Угловые башни с внешней стороны были укреплены кирпичами и имели бойницы. На небольшом отдалении от стен находились бастионы, у подножья которых были вырыты рвы.
Ту Доу и остальные мастера, проведя первый из отведенных им трех дней в пути, а ночь отдохнув у костра на обочине дороги, вблизи от одного из предместий, наутро второго дня наконец прибыли к городу. Под пристальным вниманием стражников они прошли главные ворота западной стены и вступили в город. Перед ними сразу же начиналась широкая мощеная улица, уходившая строго на восток. По ней передвигалось очень много людей в черных одеждах с черными повязками на головах. Бывавший в городе уже несколько раз старший мастер стал тихо показывать и объяснять новичкам, что были лет на десять младше него, что и где расположено. Они неспешно двинулись по улице, при этом стараясь держаться как можно ближе к нему. Ту Доу внимательно прислушивался к его словам, с нескрываемым интересом рассматривая округу. Все, что он увидел с первых шагов, мгновенно восхитило его. Он даже представить не мог, что на земле бывают такие удивительные поселения. Всюду, куда он только ни бросал свой взгляд, строения с яркими черепичными крышами утопали в зелени садов. Его прежнее отношение к этому городу, внушавшее настоящий панический ужас, почти вмиг исчезло, как только он прошел городские ворота. Теперь же его душу переполнял истинный восторг. По мере продвижения по улице он все больше поражался невероятному творению человеческих рук. Здесь, как сразу показалось ему, даже воздух был другим. Ему захотелось вдыхать его глубже и чаще. Он наслаждался им, почти ощущая во рту его пьянящий вкус. Вскоре он понял, чем так сладко насыщен был этот воздух. Он благоухал ароматами цветов.
Старший продолжал свой рассказ о городе, о строениях и парках и еще о чем-то, но Ту Доу слушал его уже не так внимательно, как это было в начале. Его поглотили совершенно новые приятные чувства и волнительные ощущения, которые он испытывал здесь впервые в жизни. Такого состояния, в котором он пребывал, он не ведал еще никогда. Ему было легко. Он совершенно ни о чем не думал. Его голова была пуста. Все, что прежде в ней бесконечно вертелось и крутилось какой-то тревожной и от этого черной массой, пугая его и выматывая напряжением душу, вдруг куда-то исчезло само по себе, не оставив и следа. Он весь целиком и полностью был поглощен тем, что теперь созерцал и ощущал при этом, и они, все эти прелестные виды вокруг, насыщали его радостью и умиротворением.
– А улицы, их две и они главные, пересекаются в самом центре города, – Ту Доу взглянул на старшего и услышал его слова. Тот продолжал: – И до него дойдем. А они тянутся строго с севера на юг и с запада на восток. – Старший остановился на миг, указал рукой в разные стороны и пошел дальше. – Они прямые, как стрелы, и очень протяженные. Говорят, каждая из них длиной почти в семнадцать с половиной ли, – старший вдруг остановился, о чем-то задумался ненадолго и продолжил: – Нет. Это раньше так измеряли, до принятия новых мер длины, а теперь они почти сорок ли. Так вот, – он вновь тронулся с места. Мастера очень внимательно выслушали его поправку, с удивлением покачали головами, поцокав языками, и двинулись вместе с ним. – Этими улицами город разделен на четыре части, можно сказать, на четыре города. Есть императорский город, там расположены дворцы высших сановников, а внутри, в его северной половине к югу от реки Вэй находится запретный дворцовый город, в котором разбит Цзиньюань, огромный императорский парк, и где расположен Дамингун, дворец императора, в котором главный зал для приемов очень большой. Он с востока на запад длиной в пятьсот шагов, а с севера на юг сто шагов, и в нем могут разместиться сразу десять тысяч человек. От входа в него идет прямая дорога к горе Наньшань, на вершине которой в виде больших ворот сооружена церемониальная арка. Вокруг той горы проложена дорога. А еще одна дорога, мощеная, ведет от этого дворца в город через реку Вэйхэ. Она символизирует мост Тяньцзы, который находится там и идет через млечный путь к Инчжэ, – старший засмеялся, ткнул пальцем в небо и продолжал увлеченно рассказывать, – Туда нам всем точно не попасть, – он категорично мотнул головой. – Есть еще и торговый город, ну и, конечно, город домов. Мы идем мимо него. А там вон, там, там и там, – старший вновь остановился и стал указывать рукой в разные строения, – двухъярусные черепичные крыши. Это тоже дворцы сановников, но поменьше рангом. Как видите, они соседствуют с простыми домами черноголовых, таких, как вы, – он внезапно замолчал, как-то безвольно опустил руку, на миг задумался, изменившись в лице, но вскоре с какой-то грустинкой в голосе поправился, – ну да, таких, как мы. Так почему-то заведено, – он окинул быстрым взглядом своих спутников, с легким недоумением пожал плечами, улыбнулся одними губами, словно извинялся за что-то, будто был вынужден признать, что и такое, оказывается, бывает в жизни.
Ту Доу, как и другие мастера, был удивлен познаниями старшего об этом городе. К тому же старший был интересным рассказчиком, и от этого им было особо приятно пребывать в его обществе. Уважение, которым они прониклись к нему с самого начала его рассказа, как только он открыл рот и произнес первую фразу, постоянно росло. Манера его повествования, несмотря на насыщенность информации подробностями, свидетельствующими о глубине его познаний, была для них приятна своей простотой. Его речь была понятной им благодаря его обычному языку, без мудреных слов и витиеватых выражений. Они слушали его, затаив дыхание, впитывая все, что он говорил, искренне стараясь запомнить все сказанное им. Общение с ним и его присутствие в их кругу все больше радовало их, так как вытесняло из каждого из них неуверенность в себе от пребывания в этом городе. Робость, которую они испытали, услышав о таком поощрении, была настолько сильной, что каждый из них воспринял его для себя как подобие наказания. Но теперь никто из них не сожалел о том, что был отмечен за свой труд именно так – посещением главного города империи. И причиной тому стал этот человек, никому из них доселе неизвестный, но отныне ставший почти родным.
Слушая старшего, рассматривая город по бокам от улицы, при этом часто останавливаясь, ближе к полудню группа мастеров дошла до самого центра. Здесь улица, по которой они шли, пересекалась с другой, разделявшей город строго с севера на юг. Удивительным для них зрелищем была трехэтажная смотровая башня, возведенная прямо на пересечении этих двух главных улиц. В нижнем этаже башни располагались четверо распахнутых ворот, через которые, пересекаясь под прямым углом, проходили обе улицы.
– Если закрыть одни из ворот в этой башне, то попасть на улицу за ними уже будет невозможно, – остановившись и разглядывая башню на небольшом отдалении от нее, объяснял старший. – На втором ярусе стража, воины. А на верхнем ярусе находится очень большой барабан. Удары в него вы не раз еще услышите.
Все вместе они подошли к башне, задрав головы, стали рассматривать ее, затем вошли внутрь, сразу ощутив тенистую прохладу, посмотрели по сторонам на все ворота и вновь вышли из нее.
– Что-то я проголодался, – погладив живот, хитрым глазом скользнув по своим спутникам, произнес старший. – Знаю я тут одну харчевню, где можно сытно поесть, да и вино там некислое.
Все тут же переглянулись, заулыбались и дружно закивали.
* * *
Торговый город был очень большим и многолюдным, но, несмотря это, старший уверенно вел своих спутников, петляя в толпе, то ненадолго теряясь из вида, то вновь появляясь, поджидая их с вытянутой вверх рукой, тут же вновь устремляясь вперед, не по возрасту проворно и ловко протискиваясь между многочисленными прилавками. Вскоре изрядно вспотевшие мастера нагнали старшего. Он остановился, обернулся к ним и указал на дом перед собой: – Вот и пришли. Сейчас поедим.
Внешне харчевня была подобна обычным жилым городским домам. Ее высокая и крутая черепичная крыша, похожая на крышу шатра, покоилась на колоннах. Завиток крыши был не очень изогнутым, карнизы были гладкими, а на коньке виднелись нечастые орнаменты из маленьких фигурок. Старший вошел внутрь, следом за ним вошли и мастера. Харчевня, как и любой дом, состояла из нескольких дворов, но в отличие от него имела боковые залы, не разделенные на комнаты поменьше, а оставленные цельными и просторными. Здесь было много посетителей, сидящих группами за столами, но уже не было слышно базарного шума и оглушающего гула голосов. Старший выбрал один из пустующих столов и с явным удовольствием уселся на стул, вытянул ноги, в предвкушении обеда довольно потирая руками. Его молчаливые спутники не так уверенно, как это сделал он, присели за стол и тут же стали осматривать помещение, оглядываясь вокруг.
– Итак, что будем есть? – больше рассуждая вслух, нежели вопрошая у спутников, произнес старший.
Мастера робко переглянулись, уставились на него и почти одновременно пожали плечами, что явно означало, что они оставляют выбор за ним. Ту Доу отвязал от пояса маленький тканевый мешочек с деньгами, положил его перед собой на столешницу и очень аккуратно подвинул его к старшему. Остальные суетливо последовали его примеру. Старший задумчиво посмотрел на них, перевел взгляд на мешочки, затем, не притрагиваясь к деньгам, встал и куда-то ушел. Все недоуменно переглянулись и вновь дружно повернули головы в его сторону. Его долго не было, но, когда он вернулся, за ним шли трое юношей, неся еду. Вскоре все уже насыщались пищей. Горячие суп и каша из крупы чумизы вприкуску с душистыми лепешками, выпеченными из муки чумизы, показались им самой вкусной едой на земле. Судя по тому, как и с каким аппетитом ели мастера, старший понял, что они были очень довольны едой. Дождавшись, пока они остатками лепешек протерли опустевшие миски и проглотили последние куски, бережно откупорив большой глиняный кувшин, старший разлил по чашам вино.
– Это настоящее желтое вино, – подняв чашу, при этом смачно цокнув языком, произнес старший. – Такое вино сбраживается из клейкого риса. Пейте и запомните его вкус.
Он пригубил вино, слегка откинулся назад, прикрыв веки, подержал его во рту, явно наслаждаясь вкусом, и только потом проглотил, покачивая от удовольствия головой. Мастера бережно держали в руках свои чаши и, затаив дыхание, следили за всем, что и как он делает. Как только он приоткрыл один глаз и взглянул на них, они тут же заерзали на сиденьях и дружно заулыбались, довольно переглядываясь между собой. Старший открыл второй глаз и, поджав губы, одобрительно кивнул. Все поспешно сделали по глотку, подражая ему, прикрыли веки и стали жевать вино, словно еду. Вновь наполнив свою чашу и намереваясь пригубить ее вместе с ними, но увидев то, как они это сделали, старший не смог удержаться и поперхнулся, подавшись вперед, не в силах сдержать хохот. Услышав его смех, в недоумении открыв глаза, взглянув на него, все поняли и уже вскоре заливались смехом, глядя то на него, то на поднятые вверх чаши, то тыча пальцем друг другу в грудь, при этом хватаясь за животы. От всей души, подобно детям, они еще долго смеялись, а потом кто как мог и хотел пил вино, но уже не стесняясь старшего, не испытывая неловкость друг перед другом, чувствуя себя в этом добром заведении весьма уютно и непринужденно. Напиток пришелся всем по душе, так как благостным теплом разлился по телам, облегчил им души, развеял тяжкие думы, расслабив разум, да и развеселил, как никогда им еще не было так весело. Каждый из них ощутил небывалую легкость во всем: и в общении со спутниками, и в поведении за столом, и в восприятии незнакомой прежде обстановки и всего царящего вокруг них, и вообще, в понимании несложной устроенности своей судьбы, доселе очень трудной и порой даже не очень желанной, но отныне ставшей вдруг терпимой и даже интересной. С очередным глотком чудодейственного питья каждый из мастеров все больше испытывал неописуемое наслаждение от пребывания в этом городе, в этой харчевне и в такой приятной компании.
Так, в веселом общении, шло время, и почти каждый из них легко и просто рассказал о том, за что угодил в рабство, а затем и на работы в мастерские и на какой срок, при этом более всего выделяя приятные для себя – даже в таком печальном признании – сведения о времени, оставшемся до освобождения и возвращения домой. Старший же не проронил ни слова о себе и своей доле, умело поддерживая беседу и в нужный момент, дабы собеседники не ожидали от него откровенного повествования о себе, переводя разговор в нужное ему русло. Ту Доу отдыхал, мелкими глотками пил вино и слушал других. К нему относились с прежним пониманием и никто ни разу не позволил себе спросить его о чем-либо, памятуя о том, что он немой. Когда речь зашла о пребывании его собеседников в неволе, он сперва ничего не понял из сказанного ими и стал внимательнее вникать в каждую фразу. Для него стали настоящим открытием факты о том, что каждый из них за определенную провинность был осужден в рабство, причем сроки были у каждого разные, и они уже истекли, и по этой причине всем им поменяли синие повязки на черные. Оказывается, как узнал Ту Доу, существовала временная ссылка на каторжные работы, и сроков было три: от одного месяца до одного года, два года и пять лет. Он был потрясен от всего, что услышал, так как он ничего подобного их проступкам не совершал и по отношению к нему не было никакого суда. Но самое ужасное, что он узнал, это были сроки рабства, вернее, то, что каждый за столом точно знал о времени своего пребывания в неволе. Получалось так, что каждый из этих мастеров знал совершенно определенно, когда его освободят от работ, а он не ведал даже того, за что и на какой срок он угодил в рабство. Как только он осознал, что попал в какое-то бессрочное страшное положение, да к тому же не так, как все эти люди, расслабленность, в которой он пребывал, мгновенно куда-то улетучилась. Его словно окунули с головой в ледяную воду. Ему стало не по себе. Он не знал, как теперь быть и что ему делать. Не желая больше пить вино, опустив чашу на стол, он прикрыл веки и вдруг увидел облик незнакомого ему мальчика с бритой головой с небольшими пучками волос, завязанными шнурами. Тот испуганно, но пристально посмотрел ему прямо в глаза и тут же исчез. Ту Доу хотел было открыть глаза, но внезапно появился облик незнакомой женщины. Прикрыв рот рукой, она тихо плакала и так же, как мальчик, взглянув ему прямо в глаза, исчезла. Ту Доу, наконец, открыл глаза и оглянулся по сторонам, но все было как прежде, и никаких мальчика и женщины в помещении не было. «Это все от вина» – промелькнула мысль в голове. Он взглянул на стоящую перед ним чашу и перевернул ее вверх дном. Вскоре старший прервал разговоры мастеров, подняв руку вверх и прислушиваясь к чему-то. Все тут замолчали и сразу же услышали отдаленные гулкие удары в барабан.
– Сколько ударов? – спросил старший.
Мастера молча переглянулись.
– Девять, – утвердительно заявил старший. – Наступило шэнь, время к вечеру. Нам всем уже пора в обратный путь. Это звучит тот самый огромный барабан на центральной башне. Я говорил вам о нем.
Старший поднялся, взглянул на сдвинутые к углу столешницы мешочки с деньгами мастеров, к которым так и не прикоснулся, и, указав пальцем на них, приказал: – Заберите их.
Мастера переглянулись и уставились на него, но он уже отошел от стола и направился к выходу.
* * *
В торговых рядах все было, как прежде, – бойко, шумно и тесно.
Мастера, все кроме старшего, пребывали в приподнятом настроении, о чем свидетельствовало их слишком веселое, зачастую почти глупое поведение. Они много и беспричинно смеялись, толкая друг друга в бока, при этом еще сильнее заливаясь хохотом. Ту Доу шел последним, намеренно отстав от них. Он был не в состоянии слышать их шутки. Он видел, что им было хорошо как никогда, но от этого ему теперь становилось все хуже и хуже. «Как же быть мне? Скоро мы сядем в повозку и прибудем обратно. А что потом? Опять эти работы? Опять это все?» – горькие мысли стучали в его голове словно молоты. Душа заныла от ощущения обреченности, а сердце защемило от отчетливого чувства безысходности. Сжав до белых костяшек кулаки, Ту Доу остановился. «Лучше я умру, но туда не вернусь!» – он решительно мотнул головой.
– Держите вора! Помогите! Держите его! – кто-то визгливо орал в толпе.
Пребывая в своих тягостных думах, Ту Доу не сразу смог понять того, что происходит. Кругом были люди, но в том, кто из них вор и кто пострадавший, он пока не мог разобраться. Вдруг из-за стоящего перед ним мужчины выскочил мальчик лет десяти и с разбега ударился в него. Ту Доу быстро схватил его за ворот халата. Тот попытался вырваться и, задрав голову, взглянул ему в лицо. Ту Доу обомлел от увиденного. Это был тот самый мальчик, который привиделся ему в харчевне. В растерянности Ту Доу разжал пальцы. Мальчик тут же исчез в толпе. Упустив на мгновение его из вида, Ту Доу тут же бросился вслед за ним, расталкивая всех на своем пути, только теперь догадавшись, что вор и есть этот мальчик. Он долго бежал, преследуя проворного воришку, и вскоре оказался на одной из окраин торгового города. Мальчик был пойман двумя мужчинами. Ту Доу остановился, глядя на них, переводя дыхание. Мужчины схватили мальчика за руки и стали волоком тащить обратно. Когда от них до Ту Доу оставалось шагов двадцать, внезапно откуда-то появилась женщина и вцепилась в одного из мужчин. Ту Доу был растерян. Женщина хоть и была хрупкой и отлетала от рослого мужчины при каждом движении его руки, но не отступала и отважно вновь и вновь бросалась на него, стуча по его плечу маленькими кулачками. Ту Доу не знал, что ему делать в этой ситуации, но когда мужчина ударил женщину кулаком по голове, причем сделал это намеренно, он подбежал к ним и со всех сил нанес удар в лицо сперва обидчику женщины, а потом и второму мужчине, который продолжал держать мальчика. Оба мужчины, один за другим попадали на землю, схватились за лица и стали отползать в разные стороны, испуганно тараща глаза на Ту Доу. Он подошел к присевшей женщине и, наклонившись, протянул ей руку, но она сама поднялась на ноги и побрела к мальчику. Ту Доу оглянулся, но мужчин уже не было. Они сбежали. Мальчик бросился к женщине и обнял ее, а она прижала его к себе и стала нежно гладить его по бритой голове. Ту Доу хотел было подойти к ним, но после увиденного не решился, понимая, что это уже ни к чему, догадываясь, что они не чужие друг другу и что женщина наверняка разберется во всем. Прежде чем уйти, он посмотрел на них еще раз. Они так и стояли, молча прижавшись друг к другу. Хотя ему были не по душе люди, берущие чужое без спроса, но почему-то ему стало приятно от того, что все так закончилось. Он отвернулся, дабы не смущать их, и уже намеревался уходить, как вдруг кто-то сзади слегка коснулся его руки. Он обернулся и вновь обомлел от увиденного. Перед ним стояла защищенная им женщина, но это была та самая женщина, что привиделась ему в харчевне вслед за мальчиком. Он не понимал, что происходит с ним. Влажными глазами она пристально смотрела ему в лицо. В этот миг он вновь услышал удары барабана. Их было десять. Наступило ю, время к закату.
– Прости его, добрый человек, – тихо произнесла она, едва сдерживая слезы. – Он еще слишком мал и не ведает того, что творит. Ту Доу продолжал в растерянности смотреть на нее, совершенно не понимая того, за что она просит простить мальчика, ведь тот ничего у него не своровал. Женщина двумя руками взяла его правую руку, опустилась на колени и стала целовать ему пальцы влажными губами. Ту Доу резко отдернул руку. Женщина низко припала к земле и тут же заплакала. Не зная, как вести себя в таком неожиданном и оттого весьма непростом положении, Ту Доу хотел было уйти, но ему стало жаль ее, побитую, обиженную и вдруг ставшую совсем беззащитной. Не очень уверенно он наклонился к ней и, осторожно взявшись за ее дрожащие плечи, поднял ее на ноги. Она была очень легкой, словно в ней не было веса. Склонив голову с растрепанными длинными волосами, опустив руки, подобно провинившемуся ребенку, она стояла перед ним, будто чего-то ожидала от него. Ту Доу отступил, мотнул головой, будто говоря: «Да что же это такое в конце концов!», развел руками, с досадой хлопнув ладонями себя по ногам, теперь уже окончательно не понимая, что ей нужно от него. Она продолжала стоять. Он посмотрел в сторону мальчика, Тот тоже не двигался с места, наблюдая за ними. Осененный догадкой, спохватившись, Ту Доу быстро отвязал от пояса мешочек с деньгами, взял за руку женщину, вложил его в ее маленькую ладонь и сразу же зашагал обратно. Не прошел он и двадцати шагов, успев лишь завернуть за угол какого-то низкого строения, как вдруг что-то сильно ударило его по голове. Все тут же завертелось перед его глазами, замельтешило, куда-то стремительно понеслось, затем померкло, а через миг и вовсе пропало.
* * *
– Как он? – сквозь шум в голове Ту Доу едва расслышал приглушенный голос.
– Мама, иди сюда, – теперь уже более отчетливо он услышал другой голос. – Скорее иди. Он очнулся.
Ту Доу с трудом разлепил веки, но ничего увидеть не успел. Перед его глазами все куда-то плавно поплыло. Шум в голове превратился в звон в ушах. Он хотел было приподнять голову, но тут же ощутил резкую ноющую боль в затылке и сильные позывы тошноты. Он закрыл глаза, судорожными глотками пытаясь сдерживать подступавший к горлу горький ком. Чьи-то руки осторожно коснулись его головы и повернули ее на бок и кто-то тихо сказал: – Не надо сдерживать себя. Вот посуда.
Его тут же вырвало. Никаких сил в себе он не чувствовал, будто кто-то выжал их из него, но явное облегчение после этого он ощутил.
– Вот и хорошо. Теперь уснешь, – проваливаясь в сон, он услышал чьи-то слова.
* * *
– Куда он мог пропасть? Мы не успеем на вечернюю повозку, – старший мастер, заложив руки за спину, вышагивал перед остальными мастерами. Они молча стояли рядком, потупив взоры, всем видом показывая, что не понимают, как могло случиться такое.
– Он же немой и спросить дороги не сможет. Хотя чего тут спрашивать, одна дорога ведет к этим воротам, – старший мастер остановился и кивнул на ворота за спинами стоящих. До них было не больше одного ли.
– Вот что, вы все идите за ворота и ждите нас там. А я поищу его. Если до отправления повозки не вернемся, поезжайте сами. Мы как-нибудь доберемся. Ждать больше уже нет времени. Мне нельзя возвращаться без него, – наконец определился старший.
Мастера переглянулись, развернулись и побрели в сторону ворот.
Старший задумчиво проводил их взглядом, как-то таинственно улыбнулся и решительно зашагал в противоположном направлении. Как только он отошел на пару сотен шагов, к нему подошли двое мужчин и, сложив ладони перед грудью, почтительно склонили головы.
– Говори, – старший коснулся плеча одного из них.
– Все исполнено, как ты велел нам, да цзян, – подняв голову, ответил тот, назвав старшего генералом.
– Где теперь немой? – спросил генерал.
– В лачуге у вдовы, – ответил тот же мужчина.
– Если поправится и не покинет города, больше не трогайте его. Ну а если надумает вернуться в мастерские, убейте, – жестко произнес генерал.
– Будет исполнено, – мужчина склонил голову.
Генерал шагнул вперед. Мужчины быстро расступились и последовали за ним. Послышались удары в барабан. Их было одиннадцать. Наступило сюй, время к сумеркам.
* * *
Ту Доу пробудился ночью. В жилище, где он находился, было темно.
– Пить, – пересохшими губами попросил он, и тут же, услышав свой голос, пораженный случившимся, порывисто присел. Затылок мгновенно пронзила острая боль, в голове сильно зашумело, в висках застучали молоты. Он застонал и откинулся. Вновь тошнота комом подступила к горлу. Кто-то опять повернул ему голову, поднеся посуду. Послышался далекий одиночный удар в барабан. Наступило цзы, время к полночи.
* * *
– Насколько достоверны эти сведения? – генерал, в соответствии со своим высоким саном облачившись в дорогой длинный шелковый халат куань-инь красного цвета с длинными рукавами, почти закрывавшими кисти, со знаками бидзи в виде тигра спереди и сзади, символизировавшими его принадлежность к военному роду службы, сидел в саду на низкой скамье под широкой кроной дерева, в одном из внутренних дворов своего большого просторного дома. Его волосы были распущены. Тщательно вымытые, они блестели каждым волоском в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь огромные ветви и густую листву. За его спиной неподвижно стояла миловидная женщина с бесстрастным бледным лицом. Она внимательно смотрела через его плечо на его руки. Как только он слегка шевельнул указательным пальцем, она тут же приступила к работе над его прической. Пучок волос на макушке она ловко разделила на две части и вместе с прядями у висков стала заплетать в две косы.
– Твой человек лично слышал, как чжи цзинь у обсуждал с ху вэйем предстоящий переезд первого лица в другой его летний дворец, при этом они говорили и об усилении охраны в пути, особо выделяя меры безопасности, и о точном дне выезда и о дороге, – называя начальника личных телохранителей императора и начальника стражи в строгом соответствии с их должностями, слегка склонив голову, ответил стоявший перед генералом мужчина. Он был высок, осанист и немного старше генерала по возрасту. Одет он был в не очень длинный халат рей, украшенный иероглифами. На его голове была шелковая шапочка черного цвета, полукруглой формы, сшитая традиционно из шести клиньев и околыша с пришитой на макушке пуговицей.
Тем временем женщина стала заплетать в третью косу разделенные на три части волосы на затылке.
– Всякий раз вместе с его закрытой повозкой, колесницами и охраной по разным направлениям одновременно с ним выезжают еще несколько подобных отрядов. Отрядов двойников. При этом никто из его личного сопровождения не знает того, едет ли он с ними или нет, – задумчиво произнес генерал.
Женщина аккуратно продолжала свою работу. Все три заплетенные косы она соединила на затылке. Мужчина слушал генерала и с интересом наблюдал за ее действиями. Он знал, что она глухонемая.
– Тебе известно, куда точно направится он? – не двигаясь, вскинув густые брови, взглянув в глаза стоящего, строго спросил генерал.
– Да, да цзян, – кивнув головой, уверенно ответил мужчина.
Женщина умелыми движениями быстрых пальцев подхватила основную массу волос и все три косы, соединенные прежде на затылке, ловко и быстро закрутила узлом цзы в верхней части головы, строго на темени, закрепив его лентой. Прическа была завершена. Она вновь замерла, внимательно смотря на руки генерала. Он понял и шевельнул указательным пальцем. Она поклонилась ему, тихо развернулась и ушла, за все время работы ни разу не взглянув на собеседника генерала.
– Скажи мне, Джан Ву, когда? – поднимаясь с места, оставшись наедине с собеседником, спросил генерал, впервые обратившись к мужчине по имени.
– В последнее время он меняет место пребывания каждые десять дней. У нас осталось девять, – отступив на шаг, ответил тот.
– Выходит, что ты узнал об этом только вчера. Дорого обходится мне мой человек, но пока он стоит того, чтобы платить ему столько. Все значимое стоит дорого. Даже сохранение волос, там, в мастерских мне обошлось весьма дорого, – направляясь неспешным шагом по выложенной камнем дорожке, рассуждал генерал. Джан Ву шел за ним.
– Ты помнишь, чем закончилась та последняя попытка, что случилась пять лет назад, когда он в очередной раз с инспекцией побывал в восточных землях? – остановившись и разглядывая яркий куст, спросил генерал.
– К сожалению, да, – тихо ответил тот.
– Им было гораздо проще. Они точно знали, что это он, и знали, где и когда. Но исполнителя выбрали неудачно. Его так и не нашли, но как случилось, что он промахнулся? – генерал повернулся к собеседнику и взглянул ему в глаза.
– Не думаю, что он предал или его перекупили. Случись такое, они бы не допустили самой попытки. Всякое могло произойти. Ведь до сих пор никто не узнал всей правды, – настороженно ответил Джан Ву.
Генерал задумчиво постоял, повернулся и неспешно пошел по дорожке.
– А ты помнишь, что последовало после этого? Более весомого повода для расправы над неугодными и не придумаешь. Много крови пролилось. Сколько безвинных тогда пострадало. Всего один промах и столько смертей, – генерал подошел к скамье и опустился на нее, жестом приглашая присесть собеседника. Тот поблагодарил генерала вежливым кивком и опустился на скамью, на самый краешек сиденья. Генерал долго молчал, вглядываясь в небесную синеву.
– Скажи мне, Джан Ву, ты что-нибудь знаешь о горе Шаньдун? – взглянув на него, улыбнувшись с каким-то сарказмом, вдруг спросил генерал.
– Я слышал, что она находится в княжестве Лу, между княжествами Ци и У. Между бывшими княжествами, – поправившись, ответил тот. По тому, как он при этом напрягся, было заметно, что он уловил перемену в теме их разговора, но пока не понимал, к чему она приведет. Он не сводил глаз с лица генерала, внимательно всматриваясь в его профиль.
