Аксинья Цареградова
Обречëнная быть

Полная версия

Глава З

Август подходил к концу, Вера несколько раз созванивалась с родителями, порывалась позвонить Егору и написать в социальных сетях, но она пресекала это желание. Вера понимала, что услышав голос любимого, поговорив с ним, она привяжется к нему и он к ней, она снова поверит в своё золотое будущее, забудет реальную жизнь и в итоге поломает жизнь парню своими звонками и слезами.

Вера уже перестала плакать перед сном, но всё же бывало она всхлипнет несколько раз, жалея себя. Но за все те ночи, которые она проплакала, она ни разу не теряла рассудок, и то проклиная всё на свете, то благодаря высшие силы за отведённый срок на жизнь, она с напряжением заставляла верить себя в то, что всё то, что ни делается, всё к лучшему. Конечно, выкинуть из головы всё прошлое и прекрасное было крайне сложно. Вера то со слезами, то с улыбкой вспоминала какие-то моменты из детства, свои приключения, путешествия, открытия, праздники, свидания с Егором, шутки. Молодость… и как могло быть всё иначе.

К счастью, Вера не обезумела от своего горя. Вера изо всех сил старалась легко и просто общаться с бабушкой, Машей и тётей. Вера шутила, Вера общалась, Вера жила и жизнь была жизнью.

Отношения с Машей у Веры, правда, сложились не сразу, ведь Маша представляла собой очень интересную личность – она вроде была лучшей подругой самой красивой и классной девчонки в школе, тоже весьма капризной и дерзкой, а следовательно, имела в классе и в школе авторитет, и в то же время порою она чувствовала, что ей не нравится весь тот пафос, который необходимо было демонстрировать на людях, на переменах и даже на уроках, но уход из крутой школьной компании не сулил ничего доброго. Порою она была какой-то неуверенной в себе и потерянной. Возможно, это было неизбежным следствием ухода отца из семьи в её раннем детстве, а возможно, её внутреннее состояние слишком противоречило её внешним атрибутам.

Несмотря на всё это, Маша держалась с Верой в очень хороших отношениях, и их взаимная симпатия начала расти. Правда, Вера недоумевала от дерзости и пафоса, демонстрируемого периодами перед матерью и бабушкой, но пока что не решалась заговорить с ней на эту тему.

Вера призналась себе как-то раз перед сном что ожидала большего тоскования по дому, но здесь ей было достаточно комфортно. Ей понравилась эта жизнь. Но вскоре предстояло добавить в эту жизнь то, зачем она приехала. Настораживало её одно обстоятельство – грядущая учительская деятельность в школе при детском доме. Какой там менталитет? Какие там дети? Жестокие и озлобленные? Униженные и бедные? Несчастные… Как они её воспримут? Как воспримет их она? И… адекватные ли они? Вера с ужасом представила, как кто-то из них на уроке, вдруг ни с того ни с сего возьмет и выбросится из окна. Да… всякое ведь может случиться. Она ведь совсем не знает их, совсем не знает жизни, которой живут они… И всё-таки верно ли она поступает, ведь можно было бы и по–другому в этот мир принести добро за столь непродолжительный срок, отведённый ей судьбой. Кто знает? Кто подскажет? Будущее… Наступающие события пугают и радуют одновременно, своей неизвестностью. Этим жизнь и прекрасна – как скучна она бы была, если бы мы всё знали наперёд.

Глава И

Предполагая, что весьма непатриотично петербургскому писателю повествовать о событиях, происходящих лишь в Изюминском, мы уделим внимание прекрасному северному городу на Неве; тем более то, что там будет происходить имеет значение для верного и наиболее точного толкования смыслов нашей истории и будет иметь прямую связь с жизнью нашей главной героини и даже оказывать некоторое влияние на эту жизнь.

Город этот, как некоторые верные сыны Отечества, обзывают его городом Петра или колыбелью трех революций или цивилизацией России или как–нибудь еще, к счастью, нам не известных званий и величаний, испытывал на себе разгар лета – в этом году первая половина августа выдалась жарче июля. Остатки пуха, с которыми так не экономично обошелся тополь, распространились по всем переулкам и скверам, а также частично в метро и автобусах. Они лезли в рот, в глаза, но привыкшие к этому жители мегаполиса, стараясь не замечать его, шли на свои работы и отправлялись по своим делам, которые, будем надеяться, являлись благими и полезными для добрых людей. Среди этой толпы, зажмурившейся от палящего петербуржского солнца (да, и такое чудо иногда появляется в нашем замечательном городе), шел молодой человек. По виду его можно было точно и безошибочно определить – он что-то потерял. Но потерял не кошелек, сумку или что-то вещественное, а что-то духовное, так сложно достающееся человеку и трудно понимаемое и опознаваемое им, но так легко теряемое. Это чувство. И это чувство – любовь. Но нельзя сказать что этот молодой человек был лишен его окончательно, но вид его оставлял желать лучшего. Глаза его были наполнены невероятной грустью и непримиримой злобой, а взгляд являл собой пустоту и отрешенность. По синякам под глазами и опухшим векам можно было судить, что человек этот пил, и пил безмерно на протяжении нескольких дней. Волосы его были взъерошены. Человек шел один, совсем один, среди толпы. Толпы, где каждый шел с какой-то целью, где взгляды каждого выражали задумчивость, или, что приятнее, – любовь, либо еще что-то, но никак не пустоту, по которой мы так легко приметили ничем не отличавшегося в одежде или в ходьбе молодого человека. Правда в походке чувствовалась какая-то неряшливость, но она передавала в себе душевное состояние человека, обусловленное тяжестью на сердце. Этим молодым человеком был Егор. Мы оставили его, когда он еще только купил себе первую бутылку коньяка, – на сегодняшний день, таковых выпито было семь. Егор с такого самого дня потерял весь смысл своей жизни, по ночам он выл, выл страшно, так что соседи сверху вызвали раз скорую, думая, что сосед снизу страшно заболел и и изнемогал от боли. Но дверь скорым помощникам не была отворена. На следующий день после возвращения Егор пошёл на работу, но уже через несколько часов покинул ее, а вечером друзья потащили его в бар. Егор напился там, и, вместо желавшего ему от друзей веселья и отвлечения от тягостных мыслей, он подрался с кем-то, что было несвойственным поведением для него, и был выставлен из бара. Друзей его, соответственно, постигла та же участь. После они пошли к несчастному другу домой, развлекали его картами, по пять раз выслушивали одни и те же обзывательства в адрес Веры и ее родителей. Устав от этого, один из друзей предложил сходить расслабиться, куда-нибудь "к женщинам", – бордели и прочее официально запрещены в этом городе, но есть места, как и в любом даже самом консервативном городе, где расцветает, так называемая, свободная любовь… За это предложение молодой человек чуть не получил в нос от пьяной руки Егора, успев увильнутся… Следующий день практически ничем не отличался, преданные друзья преданно пили и горевали вместе с Егором, разделяя его участь и представляя себя на его месте. Попытка растормошить друга, вернуть к жизни не увенчалась успехом, а была наказуемой, что выразилось в неожиданном для молодых мужчин выставлении за пределы квартиры близкого друга. С той ночи, оставшись один, Егор и начал выть. Голос его хрип, сердце болело, какие-то мысли, чаще всего противоречащие друг друг посещали эту некогда светлую голову. Чувства его смешались, мысли спутались, цыпляясь одна за другую. Но спустя несколько дней что-то в голове, еще непропитое подсказало ему выйти на улицу и прогуляться.

И вот теперь мы видим таковым нашего несчастного героя. Его несчастье несложно опровергнуть, но он сам внушил себе это. Шел и шел наш молодой человек. Шел по центру великого города, как вдруг перед ним вырос собор – нет… не Казанский или Исаакиевский, а – Преображенский. Этот небольшой, но вполне величественный, с четырьмя белыми массивными колоннами, собор, как и большинство церквей находился в противоречивом географическом положении. Нам уже привычно видеть церкви рядом с памятниками революционерам. Основная улица, ведущая к этому стасовскому шедевру цвета солнца, именуется улицей Пестеля. Примечательно и то, что на этой же улице располагается ещё один храм таким образом, что собор “смотрит” прямо в него, т.е. церковь в церковь. Уникальность же этого петербургского христианского здания в том, что оно никогда не закрывалось для богослужений, правда, одно время здесь правили обновленцы, т.е. раскольники.

Завидев выросший перед собой храм, Егор подумал: "Опа! Бог! Здравствуй!”. Жажда испытать Божью волю, скукота или тяга к спасению, но что-то все же занесло его в церковь.

В ней было светло и тихо. Народу было немного, пару человек что‐то покупали в свечной лавке. Догорали свечи, чувствовался легкий запах ладана. Егор прошел вперед. Справа от себя он увидел молодую женщину, стоящую у иконы и что-то быстро шептавшую. Он прошел вперед так, чтобы увидеть ее лицо целиком. Посмотрев на нее он усмехнулся с мыслью: "Чего молиться-то? На лице ж написано, – счастливая." Егор находился рядом с женщиной, и она заметила его и его смешки, но не предала значения и усердно молилась. Наконец она закончила и с доброй улыбкой обратилась к Егору:

– Я могу вам чем-то помочь?

Егор сначала несколько оторопел, затем ответил со злобной улыбкой:

– Мне кажется, что здесь помогает Бог.

По-прежнему улыбаясь, милая женщина мягко ответила:

– Но Бог помогает через людей.

"Какое глубокомыслие!" – чуть не произнес Егор и усмехнулся своей мысли.

– Что случилось у вас?

“Да, так я и рассказал.” – снова со злобной усмешкой подумал Егор.

Но через минуту он уже сидел с этой женщиной и докладывал о том, как бессмысленно он проживал последние дни. Он, разумеется, как подобает всякому сильному мужчине, избегал подробностей, но отметил, что причиной его длительного запоя стало расставание с любимой девушкой.

– И, понимаете, она мне что-то лепечет, что нашла другого, но я-то знаю, что это ложь. Самая глупая из всех женских лживостей и ошибок.

– Вы попытались что-нибудь узнать? Какая может быть реальная причина?

– Нет. Откуда я знаю?! – взбесился Егор.

– Не возмущайтесь. – тихо произнесла женщина. – Мне кажется, вы, как будущий муж должны были понять или разузнать…

– Должен! – с гневом перебил Егор, – но я нашёл более простой путь. На тот момент. Точнее я знаю… Моя Вера больна.

– Имя у неё такое… – самозабвенно произнесла собеседница Егора. – Чем?

– Не знаю, но больна сильно. Неизлечимо, по-видимому. Но я не понимаю, зачем она уехала? Ведь мы могли что-нибудь придумать или… – Егор осёкся, неожиданный колющийся комок подступил к горлу и готов был вырваться наружу.

Женщина заметила это и пошла к чану со святой водой, налила полный стакан и поднесла Егору.

Тот взял его, отпил залпом полстакана, проглотил, выдохнул и сказал:

– Спасибо. – ему стало легче.– Или мы хотя бы могли куда-нибудь съездить вместе – продолжил он, – или не знаю, может даже свадьбу справить… Не знаю, что будет потом… Мне она нужна сейчас.

– А вы подумайте, что будет потом, как вы будете жить без неё и сможете ли.

– Не хочу!

– А вы всё же подумайте.

Как ни старался Егор представить своё будущее без Веры, оно никак не представлялось. Нет, это невозможно! Как жить без неё? Зачем жить? Чем заниматься?

Егор сам не замечая дороги, добрёл до Летнего сада. Он сел на скамейку, опёрся локтями в колени, и положил голову в ладони. Полная горечи, солёная, скупая слеза скопилась в его глазу и неспешно стекла по лицу. Он вытер её.

“Да что ж это я?” – воскликнул он в мыслях, вскинул голову, и ветер вытер слезу. Посмотрел вокруг: у дерева стояла молодая женщина и ждала, пока её малыш, сидя на корточках, налюбуется жучком в траве. В другой стороне резвился молодой папа с двумя детьми: один ёрзал на его плечах, а другой пытался раскачаться на папиной руке. Совсем рядом, на соседней скамье сидела парочка, смотря в небо и что-то весело обсуждая. Всё это было жёсткой проволокой, колящей сердце. Егор резко встал и пнул скамью. Затем сел обратно и глубоко вздохнул. “Нельзя мне сдаваться!” – подумал он. “Просто нельзя.” Он закрыл глаза, потом закинул голову и посмотрел в небо. Жизнь вокруг перестала существовать: он перестал слышать смех детей, пение птиц, реплики и слова. Он разглядывал небо: оно было голубое–голубое, солнце стояло в зените и пекло, но Егор этого не замечал. Он вгляделся в небо и замер, как будто увидел в нём что-то особенное, неподвластное человеческому глазу. Он закрыл глаза и почувствовал лёгкий ветерок. Жизнь потихоньку начала доноситься до его ушей.

– Господи… – прошептал он. – Не дай мне погибнуть, не дай мне раскиснуть… Дай мне сил и терпения. И прошу тебя, очень прошу – дай мне увидеться с Верой, как бы она не выглядела, чтобы она не говорила, во что бы не была одета. Мне всё равно. Просто дай мне её увидеть.

На следующий день Егор отправился в церковь. Он походил по ней, поизучал иконы, полюбовался росписью на стенах, но, к сожалению, ни одной путной мысли не пришло ему в голову. Он вышел из церкви и начал думать, что ему просить у Бога и у него ли? Как жить дальше?

Трудно было понять, что действительно нужно – сила воли, чудо, терпение, но глупо просить у Бога, Вселенной, Высших сил чего-то неопределённого, грош – цена таким мольбам, поскольку не получив ожидаемого, человек начинает гневаться на Бога. Нельзя Бога просить, чтобы что-то свершилось, этого не свершится, но попросить помощи, чтобы свершить это самому – это верно.

Вдруг Егор остановился – его осенила потрясающая мысль и он взмолился вслух:

– Господи, помоги мне определиться! Помоги понять, чего я хочу.

Глава Й

Наступил праздник знаний – первое сентября. Вере предстояло знакомство с одиннадцатым классом, трудным классом – подростки, которых уже так потрепала жизнь. Вера видела ребят на линейке, она волновалась, стоя там. Но Вера сумела себя перебороть. Она подошла к двери, за которой находился… находился другой, незнакомой ей мир. Набравшись храбрости, она дёрнула ручку двери и вошла в класс. И остановилась. Вера улыбнулась и стала смотреть на каждого ученика по отдельности, начав с дальнего к ней ряда. В классе стояла гробовая тишина, все смотрели на неё: кто-то с удивлением, кто-то с интересом, кто-то с равнодушием.

– Здрав… – Вера осеклась и чуть не вскрикнула, встретившись взглядом с последним из тех, с кем она устанавливала зрительные контакты, процесс установления которых длился не более двух секунд.

За последней партой сидел молодой человек, один не просто за партой, а во всём ряду один. Его взгляд приковал к себе взгляд Веры. “Дьявол!” – пронеслось у неё в голове. Вера ужаснулась собственной мысли, но не могла оторвать своего взгляда. Она смотрела ему прямо в глаза – это были мелкие тёмно–карие, почти чёрные глаза. Колючие. Так показалось Вере в третью секунду вглядывания. Вера попыталась отвести глаза в сторону, но не смогла. Это был невозможный взгляд. Нельзя сказать, что тяжёлый или злой – нет, это был необъяснимый. Вера не могла понять, чем она так приковалась к этим глазам. Позднее она объяснила себе: в этом взгляде было что-то особенное, нечеловеческое, по–своему привлекательное и умопомрачительно чарующее. Наконец совзглядчик медленно отвёл глаза в сторону, и в это мгновение Веру передёрнуло, как будто отпустило. Немного помолчав она произнесла:

– Здравствуйте, ребята! Меня зовут Вера Андреевна. Я буду вести русский язык и литературу, – Вера снова улыбнулась.

До сих пор мы не упоминали об улыбке Веры? Она была очаровательной, милой, и что самое главное – искренней. В лице Веры не было ничего особенного или интересного, это было лицо обыкновенное – нельзя сказать, что писаное ангелами, но вполне красивое и приятное.

Вера снова улыбнулась – как она обрадовалась, увидев, что ей улыбаются в ответ. Вера полурешительно двинулась к учительскому столу, оглядела стул – клея и кнопок не было, и она с уверенностью уселась.

– Итак, давайте знакомиться. Я приехала к вам из Санкт–Петербурга, здесь я живу у родственников в сельской части. – С губ Веры не сходила улыбка, правда, Вера начала чувствовать некоторое волнение: во-первых, из-за весьма негромкого ответного приветствия, во-вторых, из-за молодого человека, напугавшего её, а в-третьих, из–за гробовой тишины, не покидающей класс; и улыбка становилась всё более натянутой. Вера открыла журнал – в списке значилось около сорока фамилий. Она подняла глаза на ребят:

– Но вас здесь значительно меньше.

В ответ – тишина. Тогда Вера обратилась к милой девочке, сидящей за первой партой:

– Скажи, пожалуйста, где остальные?

– Это список давний, кого-то перевели, кого-то, – девочка затихла.

– Кто-то сдох, – раздался голос с усмешкой.

Вера посмотрела на парня.

– Люди смертны, чë. – хихикнул он.

Вера не знала, что ему ответить, но виду, не показала, лишь значительно промолчав, снова обратилась к милой девочке:

– А сколько вас сейчас должно ходить?

– Человек пятнадцать.

– Хорошо. Спасибо. Что ж, пробежимся по списку, никакого урока и просто немного пообщаемся, – Вера вновь озарилась своей очаровательной улыбкой.

Класс хранил тишину.

Вера стала внимательно изучать сидящих перед собой ребят, и взгляд её потускнел: она увидела сальные волосы, растянутые рукава свитеров, грязные ногти, а у некоторых и руки. Она вспомнила своих аккуратных, чистеньких, элегантно одетых одноклассников из обеспеченных семей, к одной из которых принадлежала она сама. Это было столкновение двух миров. Мира чистых спокойных доброжелательных подростков и злых, грязных и невежественных, каких она видела сейчас перед собой. Она посмотрела ребятам в глаза и поймала в основном грустные, озлобленные взгляды и один небрежно ехидный и полный равнодушия. Только две девочки, сидящие на среднем ряду за первой партой смотрели на нее доброжелательно. Обе были с аккуратно собранными волосами в хвостик и с чистыми ногтями. Они сидели с прямой спиной, прилежно сложив руки на парте. Девочки внимательно смотрели на Веру, чуть улыбаясь. "Что делают здесь эти милые создания?" – промелькнуло у нее в голове. Вера невольно перевела взгляд на парня лет пятнадцати, облокотившегося всей массой на парту. Он сидел, сжав кулаки. Вера с брезгливостью посмотрела на его жирные волосы и гнойные прыщи вокруг рта. Но самым ужасающим были глаза и выражение лица этого юного человека. Это были стеклянные злые глаза сорокалетнего пьяницы с темным прошлым. На щеке его она заметила крупный шрам, а на виске свежий рубец. Их взгляды встретились: злобный и пустой, и испуганный и какой-то проникновенно жалостливый. У Веры сильно забилось сердце, она пыталась выдержать этот взгляд на себе, но еще секунда и она сдалась, почувствовав тяжесть в голове, вызванную зрительной борьбой – Вера отвела взгляд. "Убийца наверно" – пронеслось у неё в голове и дрожью обдало пальцы рук.

Во избежании путаницы в дальнейшем, мы сразу обозначим имя этого героя. Его звали Свят, полное имя – Святослав.

Вдруг Вера услышала скрип стула – парень за третьей партой вызывающе раскачивался на нём и ехидно улыбался. Первое, что захотела Вера – это сделать ему замечание, но желание расположить ребят к себе было сильнее. “Верно, лидер.” – промелькнуло у неё в голове.

– Молодой человек, расскажите о себе.

– Что рассказать? – продолжая раскачиваться, откликнулся парень. – Петя зовут. С русским у меня туго, литру вообще ненавижу, так что отношения у нас не сложатся, – с уверенностью ответил он.

Вера рассмеялась.

– Отчего же?

– Ну я же только что объяснил.

– Думаю, ты не прав… – по–доброму улыбнувшись ему сказала Вера. – Итак, давайте сейчас каждый по очереди представится и расскажет коротко о себе, – обратилась она уже к ребятам. Некоторые ребята кивнули.

Когда очередь дошла до парня, взгляд которого испугал Веру, прозвенел звонок. У Веры в голове возникла небольшая дилемма: с одной стороны ей не хотелось оставлять его единственного не высказавшимся, а с другой – ей всегда самой не нравилось, когда их класс задерживали на перемену. Но всё само собой разрешилось: некоторые ребята, в том числе Пётр, встали и взяв вещи, направились к выходу из класса. Вера встала и поблагодарила ребят за внимание, взгляды Веры и того парня снова пересеклись, и Вере снова стало не по себе.

Возвращаясь домой, Веру тревожила мысль о том, почему так жутко ей становилось, встречаясь взглядом с одним из учеников. Она, что типично для женщины, помучила себя странными догадками, но вскоре переключилась на мысль иную. Она обдумывала, насколько милой и насколько строгой ей должнО быть с ребятами. Мысль о том, что с ними у неё разница в возрасте значительно меньше, чем с учителями, обнадёживала её на верный и быстрый поиск языка, что называется, “общего". «Надо встать на чью-то сторону – либо быть с ребятами за одно, и идти против учителей, либо наоборот.» – подумала Вера. Мысль была резка, но правдива. Второй вариант не прельщал, какие бы положительные моменты она в выборе его не обнаруживала. Если она сблизится с младшим поколением и умудриться даже стать любима ими, то ненависть коллег будет обеспечена. “Почему, почему никогда невозможно быть любимым всеми, кто окружает? Ведь всегда найдутся, да хотя бы один, кому ты не понравишься и станешь ненавистен. И каким бы хорошим ты ни был и как не стремился бы всем угодить и быть совершеннее, найдутся и те, кого будет бесить твоя "хорошесть" и эти стремления.” – с раздражением думала Вера. Идеальностей не бывает, золотую серединку найти, ох, как сложно и, Вера, еще немного поразмыслив, пришла к выводу, что любить она здесь будет прежде всего ребят. И жить она будет ради них. Они несчастнее учителей. У них нету семьи, дома, тепла и как же не хватает им любви и нежности! Разумеется, Вера четко осознавала, что семьи и дома она им не заменит. Но понимать их, полюбить их сможет, тем более они уже ей все понравились. Это ребята трудные, но ведь и приехала она сюда не отдыхать, а жить, прожить отведенный ей судьбой (в которую она так яростно не верила), остаток жизни не для себя, не себя делая счастливой и любимой, а этих, обездоленных ребят. И, как показалось Вере за этот первый урок, что не такие уж они и сложные. Не такие злые, обиженные, все ненавидящие. Наоборот, добрые и милые. Они даже улыбались ей.

Следующий день не предвещал ничего необычного. Вера провела уроки, исполнила свой учительский долг – задала задания, дети её в большинстве своём слушали. Так прошло несколько дней, несколько дней очень похожих друг на друга. Вера хорошо справлялась с возложенной на неё ответственностью, была пунктуальна, терпима, благосклонна. Некоторые дети, на удивление директора, который всегда был в курсе всех событий, даже делали уроки и не выкидывали фокусов.

Но Вере безусловно хотелось дать детям нечто большее, чем просто знания, ей хотелось порассуждать с ними, поспорить, где надо, сблизиться с ними, но это было не так уж и просто. Постепенно её уверенность в том, что она смогла расположить детей к себе росла, и Вера решила позволить себе взять небольшое ремарочное, отступительное то есть, слово во время урока по литературе.

Чем это было вызвано? Бог его знает, скорее всего желанием Веры высказаться, поделиться с ребятами своими сокровенными мыслями, тем самым создать атмосферу, благоприятно влияющую на духовное сближение. В такие моменты Вера была всегда какой-то воодушевлённой, она преображалась. Такие моменты знал и чувствовал Егор. Ах, как же они оба скучали по этим чудесным мгновениям, по этим интересным беседам и мыслям, если не глубоким, то очень тревожащим, будоражащим сознание, как сказал бы кто-нибудь, тем мыслям, которыми они делились друг с другом. Это происходило не часто и оттого было так ценно и приятно.

Речь эта короткая, этот самодельный вдохновенный монолог имел место быть и не выделялся из общего контекста.

Не поторопилась ли она с такой речью? Столь откровенной и неожиданной? Читатель с грустью, согласиться, что, наверное, в случае Веры, лучше торопиться.

– Когда мы имеем, – мы не бережём, а потерявши – плачем. Общеизвестное выражение, но ведь действительно, мы оцениваем порою многое только тогда, когда потеряем. Так как же оценить и быть счастливым? Вы потеряйте то, что имеете: деньги, славу, любимого человека, веру в себя и т. д., тогда и только тогда поймёте насколько ценно, а скорее всего, бесценно, то, что имели, тогда же и поймёте, какими вы были счастливыми. И станете бережливее относится к тому, что имеете. – Она подумала и добавила: Теряйте, и оценивайте, иначе не оцените никогда! – Она снова подумала и добавила: Так устроена жизнь.

Такое откровение не могло не иметь последствий. Хотя дети весьма вдумчиво её выслушали, они ничего не ответили, но через день к Вере после урока, подошёл тот самый напугавший её молодой человек с колючими, как ей тогда показалось глазами. Его звали Михаил, – Миша.

– Разрешите обратиться?– негромко произнёс он, как бы стараясь не отвлекать Веру Андреевну от прочтения домашних заданий, к которым она приступала сразу же прямо в классе после уроков, и вовсе не потому, что дома нет этой учёной атмосферы, легко настраивающей на проверку сочинений или контрольных, и даже не потому что тяжело носить тетради до дома, – нет, Вере очень нравилось читать детско-юношеские творения, нравилась работа, и не терпелось заниматься этим. Педагогическая деятельность стала для неё большим и приятным открытием, она и не подозревала, что сможет так увлечься.

Вера углубилась в работу, и вовсе не услышала вопроса Миши, но она почувствовала, как кто-то стоит рядом с ней и, оторвавшись от своего дела, повернула голову и подняла глаза на подошедшего. Ей снова стало не по себе, увидев перед собой этого ученика, и сердце забилось чаще, когда Вера обнаружила, что в классе никого нет, кроме них двоих.

– Я могу к вам обратиться? – произнёс ученик.

Вера кивнула и силой отвела взгляд в сторону.

– К чему столько откровенностей с простыми неумными подростками?

Вера удивилась неожиданности вопроса и постаралась скрыть свой страх перед ним, замаскировав его высокомерностью.

– Тебе не по нраву? – посмотрела она на него снизу вверх.

– Мне? Хм… что вы теряли, чтобы так распинаться?

– Мне кажется или ты дерзишь? – Вера не теряла самообладания.

– Но вы не в протестантской школе для прилежных деток из благополучных семей.

– Я понимаю. – Вера встала со стула и оказавшись наравне с собеседником продолжила, но мягче: – Тебя, по-видимому, не оставило равнодушным сказанное мною?

– Как вам сказать… – Миша качнул головой и собрался было сделать шаг к выходу из класса, но остановился и добавил: – По-вашему, следует терять, чтобы понять значимость того, что потерял, чтобы потом уже наверняка ценить вновь данное… Мы все знаем, что прошлое не изменить, а будущее неизвестно, и как же тогда понять, что это, другое действительно ценно. И как смириться с болью утраты? Мы переживает из-за прошлого, боимся его, но разве это не мазохизм? Но это всё к процессам обратимым… А если жизнь свою – как тут поступать?

Вера задумалась. Миша не стал ждать ответа и вышел из класса.

Немного сгрустнув и решив для себя, что этот ученик лишь хотел продемонстрировать свои мысли, узрев в этом желание принизить её и предотвратить дальнейшие её откровения, убедив себя, что такие откровения являются крайне необходимыми для общения и сближения, и более того для проявления силы воли перед этим дерзнувшим умником, Вера вновь обратилась с сочинениям детей.

Но не знала Вера, что никаких претензий к её учительскому поведению не имел этот молодой человек, и более того, не знала она и даже предположить не могла, насколько близким станет ей именно этот “дьявол”, и сколько он ещё поведает ей, и сколько она ещё будет с ним, только с ним одним откровенничать…