Альберт Байкалов
Война совести
Пролог
– Mack, see what a strange man! (Мак, смотри, какой странный мужчина!) – показала перепачканным кетчупом пальчиком из окошка припаркованного у обочины «Понтиака» рыжеволосая девушка.
– He is Russian, there are a lot of them in our town (Это русский, их в этом городке много), – придерживая бумажную тарелку с картошкой фри на уровне подбородка, сказал со знанием дела сидевший за рулем Мак, глядя на высокого мужчину с рыжими усами и бородой, которая закрывала третью пуговицу рубахи в синюю клетку. Взгляд из-под косматых бровей казался свирепым. Всем своим видом он вызывал какой-то трепет. Даже на расстоянии чувствовалась его первобытная сила. Закатав рукава, мужчина возился под капотом уже не нового джипа во дворе скромного одноэтажного дома, рядом с которым влюбленная парочка остановилась перекусить. Соломенная шляпа с широкими полями, какие носят ковбои с совсем уж далеких пастбищ, мешала ему работать, и он смахнул ее с головы. Теперь она болталась на тесемках за спиной.
– Oh! Russian! (О! Русский!) – Глаза девушки округлились. – What are they doing? (Что они здесь делают?)
– These people fled from Russia when Marx has came to power… Hi is a friend of Stalin. Do you know such a tyrant? He is such a Hitler… (Эти люди бежали из России, когда там пришел к власти Маркс… Это друг Сталина, знаешь такого тирана? Он как Гитлер…)
– I know neither Stalin nor Hitler. I know only Putin. Let us go from here. They probably, keep bears… (Не знаю я ни Сталина, ни Гитлера, только Путина. Поехали отсюда. В этом доме, наверное, держат медведей…)
Никита Лукич проводил взглядом сорвавшийся с места красный «Понтиак», который некоторое время стоял за забором из сетки, сунул щуп в отверстие картера двигателя, осторожно вынул его, придерживая снизу тряпкой, и посмотрел на свет. Масла было почти норма. Хороший двигатель у «Ниссана». Машине больше десяти лет, а хоть бы хны. Знай, подливай и следи за тем, чтобы до нормы все было, и не гоняй. На всю жизнь бы хватило. Ан нет, придется скоро расстаться. Уезжает Никита Лукич на свою историческую родину, которой не то что он – отец его не видел. Оставили их далекие предки край родной по причине смуты еще в двадцатом году прошлого века и бежали в китайский Синьцзян, откуда перебрались в Романовку, образованную старообрядцами. Огромное по тем временам поселение. Однако и там не задержались. Пришедшие в сорок девятом году к власти коммунисты предложили покинуть страну. Отец Никиты родился уже в Гонконге, из которого при помощи ООН его родители переехали и осели в США. Долго мыкались по миру.
Со вчерашнего дня Никита проехал не одну сотню миль по жаре и прериям. Сначала отвез из Медфорда в Портленд семью и вещи. Потом вернулся в Сейлейм, чтобы попрощаться и получить благословение от старейшего жителя русской православной старообрядческой общины деда Елизара. Однако старик уже долго хворает и, по всей видимости, больше уже не поднимется. Взял-таки возраст свое, и предстанет в скором времени праведный старец пред Богом.
Стукнула входная дверь. Никита Лукич обернулся.
На крыльцо ранчо выскочили две белокурые девочки-погодки – Акулина и Вера. По-взрослому сосредоточенные, они сбежали по ступенькам и устремились прямиком к джипу Никиты Лукича:
– Uncle, uncle, the grandpa is calling you. He wants to say goodbye! (Дядя, дядя, дедушка зовет, прощаться хочет!)
– Слышу, не глухой! – Он грустно улыбнулся, присел на корточки и вытянул навстречу малышкам руки. Оказавшись в его объятиях, они вдруг присмирели и замолчали.
– Почему на басурманском языке говорите? – строго нахмурил брови Никита.
– Деда кличет! – выдохнула Акулина на русском языке.
– Вот это уже по-нашему! – повеселел он, потрепал девчушку по голове и встал. – Кличет, так ведите!
– Пойдем! – Вера обхватила его ручищу своими ручонками и потянула к дому.
Увлекаемый племянницами, Никита поднялся по деревянным ступенькам просторного крыльца и оказался в горнице. Несмотря на то что дед Елизар тоже не помнил родины, а все его детство и отрочество прошли в далекой Маньчжурии, дом строил по сложившемуся на Руси укладу. Правда, не было здесь печи. Ни к чему она. Климат и так жаркий. Зимы почти нет. А хлеб пекли на улице в небольшой пекарне сразу на всю общину. В магазинах не покупали. Не здоровая она, мирская пища. К тому же басурманская…
Никита прошел в двустворчатые двери и оказался в крохотной спаленке с бревенчатыми неоштукатуренными стенами. Здесь, на деревянной кровати, лежал под почерневшими образами дед Елизар. Седая борода, белоснежное исподнее и подушка делали испещренную глубокими трещинами морщин кожу на лице почти черной. Рот приоткрыт, словно жажда мучит, но взор ясный. Руки вытянуты поверх одеяла.
– Пришел Никитка! – Дед не глядел на двери, но словно видел его. – Оставьте нас!
Поп местной старообрядческой церкви и старшая дочь Елизара, Авдотья, словно тени, несомые легким дуновением ветерка, вышли прочь.
– Поди сюда, Никитка, – слабеющим голосом велел старик.
Никита подошел ближе.
– Уезжаешь? – с затаенной тоской спросил дед и выжидающе уставился на внука.
– Уезжаю, – кивнул Никита. – Благословите…
– Благословлю, – успокоил он его. – Не торопись. Поди ближе. – Дед поднял сухонькую руку и сделал знак.
Никита подошел к кровати вплотную.
– Скоро на землю родную ступишь, – с придыханием сказал дед Елизар. – Поклонишься за меня истокам нашим.
– Поклонюсь, деда, – заверил Никита.
– А мне, видать, не суждено. – В глазах старика появилась такая тоска, что у Никиты защемило сердце. Он отвел взгляд в сторону. – Но не только поклониться ты должен… Еще одно дело сделать нужно. – Старик заговорил тише и быстрее, словно боясь, что не успеет досказать, торопливо хватая воздух, будто он вдруг начал нагреваться и обжигать ему язык и губы. – И не должен ты успокоиться, пока не выполнишь обязанность эту…
Старик вдруг, словно поперхнувшись, замолчал, глядя в потолок.
– Какое дело, деда? – Никита слегка наклонился, потому как показалось ему, что продолжает говорить старик едва слышно.
– Эта история случилась еще в семнадцатом. Красные царя скинули… Наш скит на отшибе был, но и туда докатилась смута. Знаешь ты все, – протянул он. – Брат на брата, сын на отца… Пришли как-то белые, хлеб, запасы какие забрали, скотину угнали. У отца мово конь справный был, Алтыном звали. Увели… – Старик выдержал паузу, словно сам был свидетелем тех событий, и продолжил уже громче: – А летом вернулся Алтын. Да не один, а в телегу запряженный. На телеге служивый. Беляк… И мешок с добром разным. При нем опись. Оклады, червонцы золотые царские, украшения… Много рублев бумажных и ассигнаций. Они тогда не в цене были. – Старик со свистом перевел дыхание. – Беляк, что приехал, раненым оказался и плох совсем. В беспамятстве не помнил, сколько в пути был. Говорит, разгромили банду, которая много лет на сибирском тракте и в окрестных городах орудовала. Описали ценности, а как к станции ехать, на красный дозор нарвались. К тому времени смута до Томска докатилась… Всех перебили, а подвода одна, в которую коняка наш, Алтын, запряжен был, отбилась и дорогу домой нашла. Так и возвратилася… Солдатик тот помер, а ценности, что с ним были, прадед твой в тайге схоронил. Место отметил и обещал вернуть царю-батюшке, когда в России спокойно все станет. Не суждено было. Самим пришлось бежать. Карту он нарисовал, а потом жена евонная Палагея, мать моя и прабабка тебе, на рушнике ее вышила. Только там часть пути до клада. Вторая… – Старик согнул в локте руку и уронил ладонь рядом с головой на подушку: – Тута…
Никита сунул руку и вынул небольшой, размером с ладонь, образ с соловецкими чудотворцами Зосимой и Савватием.
– В задней стенке клин, – зашептал старик. – Его вынь, под ним вторая часть карты… А рушник ентот на образах…
Никита поднял взгляд на иконостас:
– И что от меня теперь треба?
– Разве не понял? – расстроился старик. – Время подошло… России это добро вернуть надо, как обещали…
Глава 1
Матвей надел на руки боксерские лапы и поднял на уровень плеч.
– Давай «двоечку»!
Дешин стал сосредоточенно бить. Матвей сделал шаг назад и убрал правую руку перед летящим в лапу кулаком, провалив полицейского.
Пытаясь удержать равновесие, Дешин сделал шаг больше положенного, едва не рухнув на пол. В следующий момент Матвей обозначил удар рукой в голову, слегка тронув его надетой на левую руку лапой в висок.
– Стоп!
– Опять! – Дешин от досады уже рычал. Ну, не выходит у него «двоечка» так, чтобы не пропустить контрудары. Со стороны кажется, нет ничего проще, ударил слегка левой, потом двинул правой. Не тут-то было. То подбородок откроет, то провалится…
– Удар левой с шагом одноименной ноги, – терпеливо повторил Матвей. – Инерция тела на руку… Она постоянно в работе. Ты не даешь противнику сосредоточиться, держишь дистанцию. Когда ты ей бьешь, корпус непроизвольно разворачивается уже для более мощного удара правой. Кулаки возвращаются назад, к подбородку, по кратчайшему расстоянию, а не к поясу. Понял?
Дешин выразительно кивнул. Его слегка вытянутое лицо раскраснелось, а дугообразные брови выползли на середину лба.
Снова левой, левой, правой…
Сидевшие на скамье вдоль одной из стен двое парней наблюдали за тем, как Матвей пытался обучить основам рукопашного боя своего друга. Они с самого начала поняли, что среднего роста сероглазый молодой мужчина с прямым носом и волевым подбородком знает толк в том, о чем говорит и показывает. Его движения уверенного в себе человека точны и вместе с тем просты.
– Стоп! – Заметив, что друг уже едва передвигает ноги, Матвей стянул лапы и уложил их на поставку у стены. – Вас что, в институте драться не учат?
– В процессе общефизической подготовки несколько приемов самообороны и обезоруживания, – пожал плечами Дешин. – Еще падениям…
– Понятно. – Матвей стал сматывать с рук бинты. – Думаю, на сегодня хватит.
– Я грушу куплю, – заикнулся Дешин.
– Вот этого не надо. – Матвей поморщился.
– Почему?
– Не нужна она тебе, – заверил он его и направился в раздевалку.
– Объясни, – не унимался Дешин, плетясь следом.
– С мешком работают, когда удар поставлен. Так заучишь неправильно…
Матвей открыл свою кабинку, взял полотенце, забросил его на плечо и развернулся к Дешину:
– Зал у вас ничего…
– Это ОМОН для себя выбил, – кивнул следователь, расшнуровывая борцовки. – Нас на час в неделю шеф грозился сюда загонять, да куда там. – Он махнул рукой, вставил ноги в пляжные тапки и посмотрел на Матвея. – Я вообще для себя занимаюсь. Это больше пэпээсникам надо да участковым. Каждый день на пьяные дебоши выезжают. А мы, – постучал пальцем в висок, – головой работаем.
– Ладно, головастик, пошли в душ. – Матвей только шагнул к дверям, как из кабинки раздалась мелодичная трель.
Он сунул руку в карман ветровки, достал телефон и удивленно хмыкнул. На определителе высветился номер Ирины. Он уже и голос бывшей жены стал забывать. Матвей приложил трубку к уху:
– Слушаю тебя…
– Здравствуй, – голосом тещи ответила трубка, что и вовсе было сродни грому среди ясного неба.
– Здравствуйте, – озадаченный таким оборотом дел, ответил на приветствие Матвей.
– Ты сейчас приехать можешь? – продолжала интриговать женщина.
– Могу, – пытаясь по интонации угадать ее настроение, ответил Матвей. – А что случилось?
– Беда. – Она всхлипнула.
– То, что беда, я уже догадался, – не скрывая неприязни, заговорил он. – В противном случае вы бы мне звонить не стали. С сыном все в порядке?
– Пока да, – ошарашила теща.
– Что значит «пока»?! – взревел Матвей.
– С ним все нормально, – затараторила она. – Только вот у Миши неприятности…
– У Миши? – не поверил своим ушам Матвей.
Перед глазами возник этот слащавый и холеный грузин.
– Матвей…
– Как вы вообще смеете ко мне обращаться из-за проблем негодяя, который разрушил мою семью?! – негодовал Матвей. – Не вы ли называли его спасителем вашей дочери от меня?! Или мне все это снится?
– Если мы не решим проблемы Миши, они пообещали… Сережу… – Теща вдруг всхлипнула и разрыдалась.
– Хорошо, еду. – Матвей отключился.
– Что случилось? – Дешин испытующе заглянул ему в глаза.
– Теща звонила. – Матвей бросил на скамью полотенце и стал одеваться. – Какие-то проблемы у нового мужа моей бывшей жены…
– А ты тут при чем? – продолжал осторожно допытываться полицейский.
Он тоже передумал идти в душ и натянул на себя джинсы.
– Кто-то угрожает неприятностями ребенку. – Матвей надел майку.
– Я с тобой, – заторопился Дешин, зашнуровывая кроссовки.
– Исключено, – покачал головой Матвей. – Это мои проблемы.
– Не сомневаюсь, – согласился с ним Дешин, вставляя в рукав куртки руку. – Только когда под вопросом безопасность ребенка, вопрос автоматически выходит за границы семейных отношений.
– Мы с Ириной давно уже не семья, – направляясь к выходу, бросил Матвей.
– Тем более, – догоняя его, ответил Дешин и водрузил на голову кожаную кепку.
До машины шли молча. Лишь пристегнув ремень безопасности, Дешин продолжил расспрос:
– Если мне не изменяет память, сыну шесть лет?
– Шесть, – эхом повторил Матвей, выезжая со стоянки.
– Его отчим занимается бизнесом…
– Не отчим, а хахаль моей жены… Вернее, бывшей! – поправил его Матвей. – Отчим – это неродной отец, взявший на себя вопросы воспитания и обеспечения ребенка.
– Извини, не так сформулировал вопрос, – стушевался Дешин.
Он знал: Матвей болезненно переносит то, что его сын находится под одной крышей с чужим человеком, который так или иначе все равно влияет на формирование характера и других качеств.
– Да не гони ты так! – спохватился Дешин, когда Матвей обошел мчащийся по второй полосе «Хундай».
– Миша занимается перепродажей автомобилей. – Матвей бросил на Дешина быстрый взгляд. – Думаю, связан с криминалом.
– Правильно думаешь, – кивнул Дешин. – А фамилию знаешь?
– Михаил Хачидзе, – ответил Матвей.
Дешин пожевал губами:
– Не слышал.
– Он из Кутаиси, – вспомнил Матвей.
Они уже выехали за город. Справа и слева от дороги потянулись ровные заплатки свежевспаханных полей, замелькали одевшиеся в молодую листву рощи.
– А мы с Мартой только собрались отдохнуть, – вспомнил Матвей.
– На море? – зачем-то спросил Дешин.
– Ага, почти угадал, – улыбнулся Матвей. – Байкал называется…
– Чего это вы? – удивился полицейский. – Нашли место… Люди едут туда, где солнце и пальмы…
– Скучно и банально, – цокнул языком Матвей. – Да и насмотрелись мы с ней на эти прелести в Конго, – намекая на недавнюю работу в этой африканской стране, грустно усмехнулся Матвей. – У нас в России места лучше. А вся эта экзотика просто дань моде.
Дешин больше вопросов не задавал. Погруженный в свои мысли, Матвей не заметил, как доехал до поворота в поселок, и вскоре они остановились у высокого деревянного забора, за которым высилась двухэтажная гордость бывшей тещи Матвея.
Здесь, как выяснилось, их ждали. Калитка оказалась открытой. Едва Матвей ступил во двор, как в дверях коттеджа появилась теща.
– Где сын? – поднимаясь по ступенькам, сухо спросил он.
– Там! – Она с готовностью нашкодившего школьника выпрямила руку в сторону гостиной.
Матвей шагнул через порог.
– Папа! – Сережка сидел на руках Ирины и, тут же соскочив, бросился навстречу.
– Привет, малыш. – Матвей присел на корточки.
Сережка подбежал и обнял отца. У Матвея защемило сердце. На одном из диванов сидел Мико. Осунувшееся лицо, бегающий взгляд… В общем, жалкий вид побитой собаки…
Матвей невольно вспомнил, как вел себя грузин при их первой встрече. Тогда даже пришлось немного поучить его уму-разуму, приложив об пол… Теща помешала довести дело до конца.
Матвей взял Сергея на руки, выпрямился, прошел к дивану и сел напротив Ирины.
Лицо бывшей жены было заплаканным. Некоторое время Матвей разглядывал ее, пытаясь понять, шевельнется ли в груди что-то при взгляде на некогда обожаемую женщину. Нет, ничего. Только странная жалость. С кем связалась русская баба? На кого променяла его? С другой стороны, не уйди она, не встретил бы он Марту. Хотя, не встретил бы Марту, наверняка до сих пор был бы счастлив с Ириной. Парадокс.
– Это мой друг, Дешин Борис Геннадиевич. – Матвей показал взглядом на переминающегося с ноги на ногу в дверях полицейского: – Проходи, располагайся.
Дешин прошел и сел рядом.
– Рассказывай, – глядя поверх головы Ирины, потребовал Матвей.
– Меня один человек кинул… – открыл было рот Мико, но Матвей процедил сквозь зубы:
– Тебе слова не давали.
– Как знаешь! – вспылил грузин, однако тут же осекся.
– Мико, вернее, Миша, – поправилась Ирина, – занял в прошлом году у своего земляка деньги на развитие бизнеса…
– Какого бизнеса?
– Не знаю, – тихо пролепетала Ирина и украдкой посмотрела на своего грузинского мужа.
– Сережа, иди во двор поиграй. – Матвей поставил сына на пол и слегка подтолкнул в спину.
Проводив малыша взглядом, он холодно посмотрел на Мико:
– Видишь, тварь носатая, ты подставил моего ребенка и женщину, даже не посвятив ее в свои грязные планы…
– Все чисто было! – вскочил со своего места Мико.
– Сядь! – строго сказал Матвей. – И рот открываешь только по моей команде…
– Пусть скажет адрес, – подал голос Дешин.
– Бабушкина десять…
– Это между улицей Дмитрия Ульянова и Нахимовским проспектом, – на секунду задумавшись, кивнул полицейский. – Хорошо.
– Почему хорошо? – не понял Матвей.
– Моя территория…
– А ты из солнцевских, да? – испугался Мико, приняв Дешина за бандита.
– Он из полиции, – усмехнулся Матвей. – А тебе последнее предупреждение. Откроешь рот без моей команды, лишу твою жевалку зубов…
* * *
Невысокий, со слегка выпирающим животиком мужчина лет пятидесяти, играя брелоком с ключами от машины, не спеша прогуливался по привокзальной площади. С виду неприметный гражданин, круглую, как мяч, голову которого украшали большие залысины. Между оттопыренными ушами небольшая клетчатая кепка. Вещей у него с собой не было. Одетый в белую, с замысловатым рисунком на груди футболку, поверх которой была накинута легкая куртка-ветровка, потертые джинсы и ботинки, он напоминал недавно вышедшего на пенсию человека, который решил заняться частным извозом. Вот приехал к поезду, а клиентов не досталось. Или еще того хуже – указали ему на его место, и теперь приходит бедолага в себя после серьезного разговора с теми, на чей кусок позарился. Ведь рынок этот в Москве давно поделен. Перестанут трястись руки, уймется выскакивающее из груди сердце, сядет он за руль своей развалюхи, и был таков. Однако, если приглядеться, не выглядел этот гражданин расстроенным и тем более напуганным. Напротив, глядел он на все по-хозяйски, и была в его глазах какая-то колючая хитринка и отталкивающая брезгливость. Могло даже показаться, что мужчина праздно шатается. На самом деле Сергей Аркадьевич Самохвалов по кличке Хвастун здесь работал.
Недавно прибыл поезд из Иванова. До открытия метро еще почти час, до автобусов и трамваев и того больше. Те пассажиры, кто побогаче, разъехались на такси. Остальные расползлись по залам ожидания и привокзальной площади. А кто-то и вовсе уже устроился в одном из многочисленных круглосуточных кафе. Хвастун и его команда искали среди массы этих людей жертву. Вот он прошел мимо влюбленной парочки. Парень и девушка стояли, прижавшись друг к другу. Упакованы по последней моде. Уж что-что, а Хвастун, как и его помощники, знал толк в одежонке. Да и аромат духов блондинки – не из дешевых. «Abercrombie & Fitch Ezra» – Хвастун дарил такие дочери на день рождения. Они ей не понравились из-за излишне сильных нот яблока. У девушки через плечо – дорогая сумочка… Наверняка есть что взять. Но лучше не трогать. Кроме всего прочего, Хвастун был хорошим психологом. Нет, он не учился специально и не имел диплома, но мог на взгляд безошибочно определить, как поведет себя тот или иной человек в определенной ситуации. Парень, сразу видно, не из трусливого десятка, да и подруга шум поднимет. Хвастун вздохнул и перевел взгляд на бродившего по перрону старика. Заложив руки за спину, дедок в шляпе и стареньком костюме с орденскими колодками на левой половине груди прошаркал стоптанными подошвами ботинок мимо. Хвастун брезгливо сплюнул. «Фронтовик, мать его! Кто воевал, перемерли уж все». Додумать он не успел, поскольку взгляд его уперся в невысокого мужчину в кожаной куртке и джинсах, курившего у выхода из зала ожидания. Новые туфли, словно он вышел из магазина, чистая, но слегка мятая рубашка и заспанный вид говорили сами за себя: этот совсем недавно сошел с поезда.
Хвастун подошел и встал рядом. Пошарил по карманам, достал пачку «Винстона», вставил сигарету в рот, похлопал по карманам и вопросительно уставился на мужичка.
– Что, спички? – догадался тот.
– Угу, – кивнул Хвастун. – Если можно.
– А чего же нельзя? – повеселел мужичок, доставая из кармана зажигалку.
– Кто, интересно, эти расписания составляет? – Раскурив сигарету, Хвастун зло выругался. – Приедешь среди ночи и сиди жди, на радость всякому ворью и проституткам. – Он заговорщицки огляделся по сторонам и заговорил тише: – Знаешь, какой на этом вокзале криминал? У-у, – протянул он. – Ты куда едешь?
– В Днепропетровск, – ответил мужчина.
– В Украину, что ли? – прищурился Хвастун. – А чего, родственники там?
– Родственники, – эхом повторил мужичок. – Я в Иваново на стройке работаю. Вот отпуск дали… У нас-то с работой туго.
Хвастун понимающе кивнул:
– Развалили страну, мать его!
– Не говори, – согласился мужичок.
– Значит, с заработков едешь, – глядя на идущего в их сторону крепыша в спортивном костюме, вздохнул Хвастун и потер правой рукой подбородок. Этим движением он сделал знак рукой, что справа от него лох и его нужно начать «прессовать».
Щербатый прошел мимо, скрывшись за углом, однако тут же появился, уже в сопровождении Гвоздя, высокого, с массивной челюстью парня. На головах обоих кепки-бейсболки с длинными козырьками.
– Папаша, – обратился к Хвастуну Щербатый, словно они незнакомы, – шел бы ты по-тихому. А то опять за тебя вписываться придется.
– Понял, – часто закивал Хвастун, торопливо размял о край урны сигарету, при этом сделал так, чтобы закрыть пути отхода мужичку, и ретировался.
– Ну что, в столицу работать? – обратился к мужичку Гвоздь, глядя на него сверху вниз.
– Проездом на Украину. – Мужичок с тоской посмотрел на двери, за которыми скрылся недавний собеседник. – А у него что, проблемы были?
– Тебе какая разница? – хмыкнул Щербатый. – Ты о себе думай.
– А мне зачем? – заикаясь, спросил мужичок.
– У нас правило – пять процентов от суммы, которую везешь, отстегиваешь за охрану, – оттесняя мужичка от входа, пропыхтел Гвоздь.
– Зачем охрана?
– Хочешь узнать? – хохотнул Щербатый. – Это мы мигом.
Он слегка поддел мужичка плечом. Тот стал пятиться. Шаг, второй, и вот уже они в нише вокзального здания. Мужичок прижат спиной к стене.
– Будешь платить? – процедил сквозь зубы Щербатый.
– Конечно. – Мужичок часто закивал.
– Сколько везешь? – быстро спросил Гвоздь.
– Сорок…
– Сорок чего? – нахмурился Щербатый.
– Денег…
– Ты что, совсем плохой, да? – возмутился Гвоздь. – В какой валюте? Евро, баксы…
– В рублях, конечно, – почему-то обрадовался мужичок.
– Давай, значит, восемьсот. – Щербатый огляделся по сторонам.
Мужчина с готовностью запустил руку за отворот куртки.
– Постой! – схватил его за запястье Гвоздь. – Может, там у тебя пушка газовая?
– Да вы что, мужики…
Мужичок медленно извлек бумажник, открыл его и едва попытался отсчитать купюры, как Щербатый забрал все.
– Дай пересчитаем, а то везешь, может, лям, а нам втираешь, что сорок…
– Зачем мне врать? – возмутился мужичок.
Щербатый вынул пачку тысячных купюр и стал считать, постепенно разворачиваясь к свету. Как раз из подошедшего поезда высыпал народ. Гвоздь дернул его за локоть:
– Давай отойдем, что здесь светиться?
Мужчина не успел глазом моргнуть, а его охранников и след простыл…
– Ну что? – Хвастун посмотрел в зеркало заднего вида на усевшихся на заднее сиденье Щербатого и Гвоздя.
– Сорок тонн у него слили…
– Не густо, – вздохнул Хвастун и, не оборачиваясь, поднял ладонь на уровень уха.
Гвоздь вложил ему в руку пачку купюр, которая тут же исчезла под сиденьем.
– Сваливаем? – спросил Щербатый.
– Квас «наколку» дал. – Хвастун зевнул. – Нефтянику вещи тащил. Тот лопатник засветил. Баксов, говорит, тонн двадцать…
– И где он? – заволновался Гвоздь.
– Клим пасет…
– Один? – Гвоздь подскочил на сиденье.
– Не суетись, – осадил его Хвастун. – Белла, как случай подвернется, склеит его…
– И что, он с ходу поведется? – недоверчиво спросил Гвоздь.
– Белочку не знаешь? – усмехнулся Хвастун. – Знает свое дело.
Сбоку машины появилась худосочная фигура в униформе носильщика.
– Квас! – зачем-то прокомментировал Гвоздь.
Хвастун надавил на кнопку стеклоподъемника.
– Короче, терпила в Шереметьево сейчас поедет, – быстро заговорил Квас в образовавшуюся щель. – Клим ему проехал по ушам, будто тоже с поезда…
– А чего ему в Шереметьеве делать, нефтянику-то? – недоуменно протянул с заднего сиденья Гвоздь.
– Он инженер, летит в Норвегию, – пояснил Квас. – Там какие-то дела…
– Теперь ясно, – облегченно вздохнул Гвоздь.
– Тебе какая разница?! – вспылил Хвастун и завел двигатель. – Все, в аэропорт валим, там его делаем…
* * *
Наблюдая через стекло, как гигантский «Боинг» медленно причаливает к телетрапу, хрупкая, похожая на подростка девушка в кожаной куртке и джинсах задумчиво крутила в руках микрофон. В карих глазах легкая усталость и затаенная тоска, какая бывает у людей, свыкшихся с ожиданиями. Тонкие, слегка вздернутые у висков брови, украшенный веснушками носик забияки, коротко стриженные каштановые волосы… Чувствовалась во всей этой внешне спокойной внешности скрытая энергия и взрывной характер.
– Как думаешь, Звонок, мы здесь надолго застрянем? – обратился к ней угрюмого вида увалень, держащий в опущенной вдоль туловища правой руке видеокамеру.
Девушка, которую назвали Звонком, холодно посмотрела на него:
– Устал?
– Нет, – замотал он головой.
– Тогда не стони!
– Я не стону, – обиженно оттопырил он нижнюю губу. – Не хочется ночь в студии на стульях коротать…
Ольга поправила на плече ремешок сумочки:
– Не хочется, увольняйся…
– Чуть что, сразу увольняйся, – расстроился он, отчего нижняя губа отвисла еще больше. – Взяли моду…
Ольга Званцева была жестким человеком. Спуску не давала ни себе, ни тем, кто от нее зависел. Могла ночь напролет сидеть под проливным дождем или в холод ради нескольких минут съемки. Жизнь ее не баловала, а закаляла. Родилась Ольга недалеко от границы с Китаем, в семье военных. Большую часть жизни родители провели в скитаниях по отдаленным гарнизонам, пока не осели в Воронеже. Там Ольга окончила школу и поступила в государственный университет, на факультет журналистики. Будучи еще студенткой третьего курса, попала на местное телевидение, а получив диплом, отправилась завоевывать московские телеканалы. Ей все давалось легко. Немного везения, знаний и обаяния, и вот она уже делает остросюжетные ролики на НТР. В начале этого года ей предложили снять фильм о старообрядцах…
Негромкий, но слышный в каждом уголке терминала голос диктора объявил о посадке на рейс «Москва – Тель-Авив».
Вместе с Лидией Михайловной, сотрудницей ОВИРа, которую про себя Ольга назвала Лидочкой, они поджидали прилетевшую час назад из США и сейчас проходившую досмотр семью Берестовых.
– Не понимаю, чего они едут? – пропыхтел оператор.
– Зов крови, – ностальгически вздохнула Лидочка.
– Только здесь их никто не ждет. – Званцева отвернулась от окна.
– Как это? А мы? – Лидочка округлила подведенные глаза, отчего стала похожа на клоунессу.
– Вы всучите им паспорта и забудете, – зло ответила Ольга. – Я сниму материал, смонтирую его, и на этом точка. А им жить…
– Что-то вы с каким-то пессимизмом говорите, – настороженно проговорила Лидочка.
– У меня есть на то основания. – Звонок окатила ее холодным взглядом. – Месяц занимаюсь этим. Поверьте, ничего хорошего этих людей на так называемой исторической родине не ждет.
– Ну, не знаю, – недоверчиво протянула Лидия.
– А я знаю, – заявила Званцева. – Уже месяц в этой проблеме…
– Вы, журналисты, только плохое ищете, – фыркнула Лидочка. – Я телевизор не смотрю, газет не читаю.
«Оно и видно», – хотела сказать Ольга, однако передумала и парировала атаку на свое самолюбие совсем иначе:
– Правильно делаете, одни сплошные расстройства.
– Вот видите, и вы это признаете, – по-детски обрадовалась Лидочка.
– Пойдемте, – устало вздохнула Ольга и направилась к выходу, над которым горела цифра «два».
Встречающих было немного. Из пестрой толпы выделялся угрюмого вида бородатый мужчина в застегнутой на верхнюю пуговицу рубашке и черных брюках, заправленных в армейские ботинки с высоким берцем. На голове кепка с длинным козырьком. Ольга догадалась, бородач ждет тех же людей, что и она.
* * *
– Все? – Агата Берестова с надеждой заглянула в глаза таможеннику.
– Вот теперь совсем другое дело! – Пробежав взглядом по налоговой декларации, мужчина в униформе махнул рукой в сторону никелированного пропускника: – Проходите.
– Долетели с Божьей помощью. – Агата подхватила дорожную сумку и перевязанную коробку с книгами.
– Утомилась? – волоча за собой тележку с двумя чемоданами, спросил Никита Лукич.
– Самую малость, – призналась Агата, оглядываясь на детей.
Сыновья-погодки, Василий и Андрей, катили на тележках еще два чемодана и несколько коробок.
– Хорошо, что ружья не взяли, – проследив за ее взглядом, сказал Никита Лукич. – Сейчас бы нас в полицию проводили.
– Законы здесь суровы, – соглашаясь с ним, сказала Агата. – Вон сколько декларацию заполняли.
– Смотри, Панкрат Килин нас встречает! – обрадованно воскликнул Никита Лукич.
– Откель знаешь? – Семеня рядом, она посмотрела вперед.
– Трудно ошибиться, – усмехнулся Никита Лукич. – Из всех, кто там стоит, только один с бородой.
– И правда, – согласилась Агата.
Они прошли за ограждение. Огромный зал, сияющий металлом и мрамором, впечатлил не искушенную путешествиями Агату масштабами.
– Зачем такой большой? – прошептала она, испуганно озираясь.
– Ну, здравствуйте! – Панкрат одернул рубашку, вытянул перед собой руки и шагнул навстречу Никите.
Мужчины обнялись.
– Как долетели? – Панкрат посмотрел на Агату.
– Хорошо, – потупилась она, почувствовав, что окружающие больше, чем положено, задерживают на них свои взгляды.
– Ананий Панкратович! – позвал Панкрат невысокого подростка в футболке и спортивных штанах. – А ну, пособи дядьке!
Парнишка подошел и попытался взять из рук Никиты Лукича ручку тележки.
