Алекс Тарн
Девушка из JFK
– Вы со всей душой посадили моего мужа, оставив меня одну с ребенком! – зло выпалила я. – Говорите, что надо, или я отключаюсь.
– О! – подхватил инспектор. – Я ведь звоню именно в связи с ним. Не с ребенком – с мужем. Мени Царфати выходит через неделю. Если, конечно, вы не опротестуете решение комиссии…
Пол поплыл у меня под ногами. Через неделю… всего через неделю…
– Алло! – проговорил Шкеди. – Вы еще со мной или уже в обмороке? Пожалуйста, примите мой совет, госпожа Батшева. На вашем месте я бы опротестовал…
Я повесила трубку, не дожидаясь конца фразы. Идиот! О каком протесте он говорит? Протест, может, и задержит выход Мени на полгода или год, но уже точно лишит меня последнего шанса уцелеть. Я уложила Арика спать и долго сидела на кухне, свесив голову и опустив руки. Беда, сколько к ней ни готовься, всегда приходит внезапно. На следующее утро мы с малышом переехали в убежище, где намеревались прятаться от нашего любящего папочки. Эта девятиметровая комнатушка с отдельным входом была выгорожена хозяевами из поделенной натрое малогабаритной квартиры. В двух других частях проживало то ли двадцать, то ли сто двадцать суданцев и эритрейцев.
Две недели спустя мне уже хотелось, чтобы Мени нашел нас поскорее. Заплесневелые стены нашего жилища сквозили щелями, почерневший потолок грозил обрушиться, по ночам дуло, а нелегалы за перегородкой непрерывно выясняли отношения на неизвестном мне языке. Я выходила только за продуктами, а Арика и вовсе не выпускала. Но как долго можно продержать без движения непоседливого четырехлетку? В какой-то момент мне стало настолько тоскливо, что я, нарушив все правила безопасности, позвонила тете Мали.
– Батшевуш! – радостно закричала она. – Куда ты пропала, тебя весь мир ищет! Почему твой мобильник отключен? И что это за номер?
– Я звоню из автомата.
– Еще есть автоматы? – удивилась тетя Мали. – Слушай, девочка, ты должна меня навестить. Это срочно. Завтра вечером. Приезжай вместе с Ариком.
– Я не могу, тетя Мали…
Мали вздохнула и вдруг, отбросив радостный тон, переключилась на режим жалобы:
– Девочка, ты должна. Я очень больна…
– Что случилось? – испугалась я.
– Я очень больна, – повторила она. – Завтра у нас последняя возможность увидеться, потому что на следующее утро меня увозят.
– Увозят? Куда?
– В другую больницу, на операцию. Приезжай завтра, вечером. И дай три длинных звонка, потому что мы не всех впускаем. Знаешь ли, такая болезнь…
Она вздохнула еще безнадежней.
– Да что за болезнь, тетя Мали?
– Вот приезжай, сама и увидишь! – решительно оборвала тетка. – Пока!..
Я вернулась к малышу, проклиная себя за то, что вообще подошла к телефонному автомату. Вот уж поистине: стоит всего на полшага отойти от хорошо продуманного плана – и тебя тут же утягивает в опасную неизвестность. Болезнь? Какая такая болезнь? Уж не специально ли она придумала эту историю, чтобы заманить меня к себе? Но зачем? Мали мне не враг – напротив, единственный близкий человек, одна на всем белом свете. Если она настаивает, да еще и по такой причине, могу ли я отказать?
Поселок, где жила тетя Мали, находился недалеко от Нетании, в стороне от мест обитания Мени Царфати и его бандитов, так что при определенном везении поездка туда могла сойти мне с рук. Но вполне могла и не сойти: если Мени ищет меня всерьез, то за домом тетки наверняка наблюдают… Конечно, разумнее всего было бы оставаться в убежище, но тоска одолела меня настолько, что я решила: будь что будет. Найдет так найдет. Убьет так убьет. Сидеть взаперти еще хуже. Арик, узнав, что мы едем к тете Мали, запрыгал от радости: он любил играть с ее младшим сыном, своим сверстником. Вид счастливого малыша окончательно развеял мои сомнения.
На всякий случай я составила маршрут в обход Центрального автовокзала. Лишняя пересадка удлинила дорогу и утомила мальчика; когда мы подходили к Малиному дому, Арик уже канючил не на шутку. Я позвонила трижды, как просила хозяйка. Ждать пришлось дольше обычного; затем послышался слабый голос:
– Кто там?
– Это мы, тетя Мали. Батшева с Ариком.
– Минутку, Батшевуш…
«Минутка» длилась так долго, что я начала сердиться. Стою тут, как дура, с капризничающим малышом на руках… Наконец щелкнул замок, и дверь приоткрылась; в щели виднелось скорбное лицо моей облаченной в халат тети Мали. Господи, да она и в самом деле больна!.. Я вошла в темную гостиную, опустила Арика на пол и с превеликим облегчением распрямила затекшую спину. И тут вспыхнул свет – так неожиданно, что Арик вскрикнул и прижался к моей ноге. И сразу же нас оглушил хор дюжины голосов:
– С днем рождения!
Я попятилась к двери и наткнулась на Мали; пока мы топтались у входа, она сбросила домашний халат, под которым оказалось праздничное платье. Моя красивая тетя улыбалась во весь ярко накрашенный рот и ничуть не походила на серьезно больную.
– С днем рождения, Батшевуш!.. Рои, где ты? Рои! Смотри, кто к тебе пришел! Это ведь Арик!
Рои, ее младший сын, уже бежал к нам, не дожидаясь повторного приглашения. Лишь в этот момент до меня дошло: сегодня пятое ноября, мой день рождения. Двадцать лет. Мне двадцать лет. Слезы хлынули, прежде чем я успела нажать на тормоза. Оставалось лишь закрыть лицо руками и заставить себя всхлипывать не слишком громко. Мали, обняв за плечи и бормоча что-то успокоительное, отвела меня в ванную. Вот уж сюрприз так сюрприз…
Приведя в порядок мою распухшую от слез физиономию, мы вернулись к гостям, и я смогла в полной мере оценить предусмотрительность тети. Среди приглашенных не было никого, кто мог бы выдать меня – намеренно или случайно: ни бабушки, ни дядьев, ни тем более Мениных родственников, включая Шломин. Квартал Джесси Каган остался на этом празднике без представителей. Что, конечно, имело и оборотную сторону: я знала здесь только Мали и ее семью. Остальной кворум моя заботливая тетя набрала с бору по сосенке из соседей, а также из друзей и сослуживцев мужа.
Среди последних выделялся невысокого роста крепыш по имени Мики Шварц – не столько своей непримечательной внешностью, сколько дорогим костюмом и галстуком, что выглядело необычно для наших мест, где даже на свадьбы и официальные приемы норовят прийти в мятых джинсах и футболке с растянутым воротом. Знакомя нас, Мали сказала, что он вместе с ее благоверным отслужил срочную в бригаде «Голани».
– «Голани»? – удивилась я.
Мики поднял брови. На вид ему было лет сорок; короткая стрижка, квадратное лицо, круглые живые глаза и узкогубый щелеобразный рот, делающий его обладателя похожим на говорящего робота из мультфильма.
– Что в этом странного?
Я пожала плечами:
– Всякий знает, что голанчики те еще охламоны. Какая репутация, такая и одежка. А вы одеты, как будто вчера прилетели из Бостона…
– Одно другому не мешает, – рассмеялся Мики. – И кстати, я действительно здесь прямиком из аэропорта. Зэвик позвонил как раз, когда я проходил паспортный контроль. Приезжай, говорит, на вечеринку. Надо порадовать день-рожденным сюрпризом одну неимоверную красавицу. А я страсть как люблю радовать людей, особенно женщин, и особенно таких красивых…
Мы разговорились, болтали о пустяках. Я налегала на вино; пилось хорошо, вкусно и весело. Мики много смеялся, шутил, я ему явно нравилась. Из собравшихся в гостиной незнакомцев, гостей моего двадцатилетия, мне было легче всего именно с ним. В его располагающем с первого взгляда облике чувствовалось что-то уютное, домашнее – по-видимому, от доброжелательного тепла круглых, немного наивных глаз – и одновременно что-то очень надежное, солидное, основательное – уж не от костюма ли и галстука? Я успела позабыть, когда в последний раз кокетничала с мужчиной… – да и кокетничала ли когда-нибудь? Вряд ли в квартале Джей-Эф-Кей существовал безумец, который бы осмелился подбивать клинья к подруге Мени Царфати…
– Что вы делали в Бостоне?
В круглых глазах мелькнула тень – мелькнула и тут же исчезла, растворившись в тепле карего взгляда.
– Почему ты решила, что я был в Бостоне?
– Костюм… галстук… – напомнила я.
– Ах да, – улыбнулся Мики. – Нет, я прилетел из Эл-Эй. Бизнес, Батшева. Я бизнесмен, отсюда и костюм. В Америке с этим строго.
– Бизнес? И чем же ты занимаешься? Биржа? Алмазы? Автоматы Калашникова?..
Рядом с ним и после нескольких бокалов я в самом деле расслабилась и почти забыла о своих безвыходных бедах. Мне хотелось поддевать его шутками и хохотать над ответными добродушными уколами. Он был своим в доску парнем, этот вдвое старший меня мужчина. Вдвое, втрое – какая на фиг разница? Со мной никогда не флиртовали ровесники. Со мной вообще никто никогда не флиртовал. Моему первому насильнику было под шестьдесят, второму – за тридцать.
– Если ты услышишь, кто я, то не поверишь, – с внезапной серьезностью отвечал Мики. – Люди обычно не верят, и это можно понять.
– А ты попробуй, – поддразнила его я. – Погоди, один момент… вот хлебну для храбрости…
Я сделала большой глоток и воззрилась на своего собеседника.
– Давай говори, я готова!
– Я работаю Богом, – сказал он и замолчал, выжидательно глядя в мои уже изрядно залитые вином глаза.
Я прыснула. Парень определенно умел пошутить. Не помню, чтобы мне было так интересно и забавно с кем-нибудь еще.
– Хорошо, что не чертом!
Мики помотал головой:
– Черта не существует, Батшева, заруби это себе на носу. Есть только Бог… Ну, что ты смеешься, глупышка? Я ж предупреждал: не поверишь.
– Ладно, – отмахнулась я. – Не хочешь – не говори. Хотя вряд ли я могу помешать тебе конкуренцией, чем бы ты там ни занимался. Мне в ближайшее время светит только один бизнес: продовольственный. Вот-вот начну кормить червей…
Эта – моя собственная – шутка показалась мне особенно смешной. Я давно заметила, что самые забавные остроты, как правило, недалеки от реальности. Остроты, острые, как бритва Мени Царфати.
– Извини, что лезу не в свое дело, но, по-моему, твой последний стакан был лишним, – сказал Мики. – Кстати, гости уже разошлись, только мы с тобой и остались. Если хочешь, я отвезу тебя домой.
С некоторым трудом установив голову в нужное положение, я обозрела окрестности. В гостиной и впрямь наблюдалась образцовая тишь да гладь. Мали и ее подруги успели даже убрать со стола… хотя долго ли убирать одноразовую посуду…
– Одноразовая посуда, Мики, замечательно удобная вещь, – доверительно сообщила я. – Берешь одноразовую скатерть за четыре угла и – р-р-раз! – стол чист! Хотела бы я, чтобы так же сделали и с моей поганой жизнью. Вот ты Бог, ты, наверно, можешь, а? Возьми мою поганую жизнь за четыре угла…
Незаметно подошедшая Мали тронула меня за плечо.
– Батшевуш, милая… Я уложила Арика. Они с Рои обрадовались, что будут спать вместе. Перемигивались, дурачки, хотели всю ночь бедокурить и оба заснули, едва коснувшись подушки. Такие смешные. Тебе тоже пора, нет? Я постелю тебе здесь, в салоне.
Мики поднялся со стула и церемонно поклонился хозяйке.
– Спасибо, Мали. Вечеринка была прекрасной. У тебя замечательная племянница… – он повернулся ко мне. – Батшева, еще раз с днем рождения.
«Сейчас уйдет, – поняла я. – Сейчас он уйдет, и все кончится. Кончится день рождения. Кончится праздник. Не будет ни шуточек, ни костюма, ни галстука. Останется только Мени Царфати, его чертова бритва и Джесси-факинг-Каган…»
– Стой, – сказала я вслух. – Стой, Мики. Ты вроде бы грозился отвезти меня домой?
– Брось, Батшева! – вмешалась Мали. – Тебе лучше остаться здесь. Я постелю…
– Мне лучше уехать, – перебила ее я. – Я уже большая девочка, тетя Мали. Не забывай: в нашей семье беременеют в пятнадцать лет и сразу от семи отцов. Или от семидесяти семи… Если не возражаешь, Арик побудет у тебя денек-другой. Здесь ему будет лучше, чем в моем дворце. Мики?
Он подхватил меня под руку и помог встать. Совместными усилиями мы пересекли гостиную и вышли на улицу. Мали беспомощно смотрела нам вслед. Вот будет номер, если Менины солдаты действительно наблюдают за домом. Вот будет номер, если из какой-нибудь машины сейчас вылезет мой муженек собственной персоной. Вот будет номер, если бедному Мики придется расплачиваться за мои грехи…
– Моя тачка на соседней улице, – сказал Мики. – Дойдешь со мной или подождешь здесь?
– Дойду, – твердо ответила я, вцепившись в его надежную руку. – Если надо будет, доползу. Я не останусь здесь одна, Мики. Я лучше сдохну, чем останусь одна в этом чертовом месте. Хотя ты и утверждаешь, что черта нет.
Так – на четырех ногах, две из которых то и дело подкашивались, мы добрались до переулка и двинулись вдоль строя демократических «юндаев», «мазд» и пикапов, характерных для здешнего служилого и рабочего люда. Внезапно блеснувшая справа кошачья морда спортивного «ягуара» выглядела в этом ряду столь же неуместной, сколь и дорогой костюм моего провожатого в компании джинсов и футболок. Поэтому я почти не удивилась, когда выяснилось, что это и есть «тачка», о которой говорил Мики. Он распахнул дверь и со всей осторожностью помог мне всунуться на кожаное сиденье. Меня вдруг потянуло на слезы.
– Мики…
– Да, милая?
– Мне жалко твою машину… – всхлипнула я. – Что будет, если я заблюю тебе этот космический корабль?
– Куплю новый, – проговорил он, уверенно выворачивая руль. – Слушай, ты не против, если я буду звать тебя Бетти? А то Батшева слишком…
– …многоотцово… – подсказала я.
Мики рассмеялся.
– Слишком архаично и годится только для местного употребления. Зато Бетти везде как родная. И в Европе, и в Штатах.
– Эк ты куда хватил… – хмыкнула я. – Штаты… Ты, может, не поверишь, но мне никогда не приходилось бывать северней Нетании и западней Тель-Авива. Не подумай только, что я предпочитаю юг или восток. С Индией и Китаем мои дороги тоже не пересекались. У меня и паспорта-то нет. Ну какая из меня Бетти?
– Теперь все пойдет по-другому!
Это было что-то новое – как костюм, как «ягуар», как флирт. Мне часто угрожали, но никогда еще ничего не обещали. Меня брали просто так, без обещаний и объяснений. И даже если я ни на секунду не верила в это веселое «по-другому», в самом факте Микиного обещания была несомненная новизна, пусть и не подтвержденная какой-либо надеждой. Когда тебе вот-вот, не сегодня, так завтра, порежут на лохмотья обе щеки, а то и вовсе закопают под дюной, отчего бы не насладиться напоследок красивой иллюзией и поездкой в космическом корабле?
Машина вырулила на автостраду и понеслась в сторону Тель-Авива. Мики ткнул пальцем в кнопку, и заиграла музыка. «Адон олам». Господин мира.
«Адон олам… – пел скромный ашкеназский мужской голос, – царил всегда… во тьме времен, до света дней…»
– А, так ты же у нас Бог… – вспомнила я. – Царишь всегда. Смотри, чего доброго, я поверю и попрошу чего-нибудь.
Мики рассмеялся.
– Проси, чего хочешь, Бетти. Бог слушает. Правда, лично я, в отличие от Него, не всесилен. Я – как бы это объяснить – работаю Богом на ограниченном кусочке мира.
– Ну вот, начинаются отговорки…
– Но песня и впрямь хорошая… – он прибавил звук. – Послушай. Узи Хитман. Люблю этого певца. Он мне особенно близок…
«…и Он один, и нет други-их…» – тянул особенно близкий певец.
Я скептически покачала головой:
– Слабоват голосок… Ашкеназы не поют, а мучаются. То ли дело Зоар. Знаешь Зоара? Он мне особенно близок. Как наркоман и насильник…
Мы проехали Глилот и теперь неслись по пустынному в этот час Аялонскому шоссе. Хитман запел что-то другое, и Мики резко убавил звук. Хочет сказать что-то важное, поняла я. Мужчины имеют обыкновение драматизировать такие моменты.
– Слушай, Бетти, – сказал Мики после небольшой, но внушительной паузы. – Зэвик обрисовал мне твою проблему. Не знаю, где ты прячешься от своего бандита, но, если он тебя ищет, резонно время от времени менять убежище.
– Поднимайся на следующем выезде, – сказала я.
Если этот парень на «ягуаре» думал, что я затаю дыхание и вся обращусь в слух, то ошибался. Что такого он может мне сообщить, чего бы я не знала? Что хочет меня трахнуть? Подумаешь, новость…
Мики кашлянул, привлекая мое внимание.
– В общем, я предлагаю тебе переехать. Конкретно ко мне. У меня большой дом. Будет удобно. И не подумай, что я… гм… имею на тебя виды.
– А вот это уже обидно, – сказала я. – Тут направо.
Он смутился и немного утратил свою божественную самоуверенность.
– Не подумай только… ты мне очень нравишься.
– Подумай… не подумай… – ухмыльнулась я. – Все в порядке, Мики. Честно говоря, я так напилась, что мне думается с трудом. И не думается тоже. Останови вон у того фонаря. Вот мы и приехали. Спасибо, что подвез.
– Ты хочешь сказать, что живешь здесь? – изумленно проговорил он.
Вид, открывающийся через лобовое стекло «ягуара», и в самом деле оставлял желать много лучшего. Меж переполненных мусорных баков взад-вперед прогуливались группами по трое – по четверо темные во всех смыслах личности в цветастых блузах и шароварах. Почти каждый сжимал в одной руке бутылку, из которой то и дело отхлебывал, а другой отмахивался от затейливо раздетых проституток обоих полов, которые наперебой приглашали в свои переливающиеся огоньками гирлянд полуподвальные заведения.
Более дешевые работницы ртом призывно махали из-за баков, из тупиков и из редких сгустков тени, то есть отовсюду, где можно в относительной приватности опуститься на колени перед расстегнутыми штанами клиента. Их сутенеры, развалясь на пластиковых стульях, зорко следили за уровнем эффективности торгового процесса и изредка подзывали подопечных, чтобы взбодрить их парой звонких пощечин. Из заваленных всевозможным хламом эритрейских и суданских лавчонок звучала заунывная музыка. Шустрые черные подростки сновали из конца в конец улицы с пакетиками ганжи, гашиша и синтетической дряни неизвестного происхождения. Тут и там вспыхивали пьяные драки – обычно быстро прекращаемые во имя продолжения коммерции.
Прибытие нашего серебристого космического корабля произвело на моих соседей впечатление, схожее, видимо, лишь с гипотетическим приземлением настоящей летающей тарелки. Уверена, что они куда меньше удивились бы появлению живого ягуара. Улица замерла, и челюсти отвисли буквально у всех – даже у тех, кто открывал здесь рот лишь по производственной необходимости.
– Да, Мики, тут я и живу, – как можно спокойней проговорила я и отстегнула ремень.
– Стой, – решительно скомандовал он. – Даже если тебе удалось выжить здесь с ребенком несколько дней…
– Почти три недели, – поправила я. – Ничего страшного. В общем…
– Заткнись! – перебил Мики. – Ты понимаешь, что теперь, когда они увидели тебя в этой тачке, вам тут точно не выжить? Подумай, дурочка, пораскинь мозгами. Вас загребут для выкупа уже завтра, если не сегодня…
Я не нашлась что ответить. Видимо, он был прав. Вот ведь пьяная дура! Не могла выйти раньше и пройтись пешком. Хотя одинокой белой девушке, да еще и под мухой, не очень-то хорошо гулять тут пешком в такое время. В два счета затащат в какую-нибудь нору и… бр-р-р… Что же теперь делать?
– Вот что, Бетти, – теперь Мики говорил тоном, не терпящим возражений. – Согласна ты или нет, мы уедем отсюда вместе. Прямо сейчас. Подозреваю, что в твоем убежище не слишком много ценностей, за которыми непременно нужно вернуться.
– У меня там вещи… одежда…
– Да и хрен с ней, с твоей одеждой! – прорычал он, впервые за время нашего знакомства потеряв терпение. – Куплю тебе новую!
«О, еще одно обещание, – мысленно отметила я. – Сегодня точно какой-то особенный день…»
На меня вдруг навалилась жуткая усталость. Наверно, нужно было возразить, выйти из машины, гордо хлопнуть дверцей и, пройдя сквозь строй остолбеневших судано-эритрейских нелегалов, подняться в свою конуру. Подняться в конуру, упасть на койку и просто ждать, когда придут те, которые берут без обещаний – берут твое тело, твою душу, твое лицо, твою жизнь. Каждый должен отвечать за себя, стараясь при этом не впутывать других, никак не повинных в твоих дурацких неразрешимых проблемах. Но мне ужасно не хотелось покидать кожаное кресло космического корабля. Улететь в космос – это куда приятней, чем пятиться от руки с зажатой в ней бритвой.
– Мики, – сказала я, – ты хороший человек, но понятия не имеешь, во что ввязываешься. Парни из Джесси-факинг-Каган не прощают, когда кто-то лезет на их территорию. А я – как раз их территория.
– Ничего, как-нибудь переживу… – буркнул он и нажал на газ.
Серебристый «ягуар» плавно рванулся вперед. Мои теперь уже бывшие соседи в цветастых штанах бросились врассыпную, отскакивая от грозной пасти хищника – точь-в-точь как их бесштанные родственники в африканской саванне.
