Алекс Велсор
Истории Андромеды
ИДИ И УМРИ
Кжак бежал по полю боя, которое напоминало перепаханную взрывами поляну, покрывшуюся кровью и грязью вперемешку с кишками и внутренностями павших солдат. Его встретили смертельные лазеры которые расчленяли неудачливых солдат, и бомбы которые взрывали на куски технику и все что было рядом. Снаряд взорвался рядом с Кжаком, сильно оглушив его. Он упал на землю, винтовка выпала из его рук и ее подобрал другой солдат. Ему пришлось отползти в укрытие. Оглядевшись по сторонам, он увидел перед собой комиссара, который поднял на него тяжелый пистолет.
– Вперед мразь! Иди и умри за свою родину!
Раздался строгий голос комиссара который как и Кжак, был гуманоидным жуком с 12 конечностями. Сам Кжак был не против вернутся в бой, но у него просто не было оружия. Он поднял взгляд на пистолет офицера и ответил ему:
– Товарищ комиссар, у меня нет оружия!
Такой ответ не устроил комиссара. Комиссар закричал на солдата и из его жвал полетели слюни:
– Это не повод отказываться от боя!
Комиссар опустил пистолет и всучил в лапы Кжака саперную лопату.
– Если у солдата нет оружия, то он будет драться голыми руками пока не отберет его у противника! А теперь взял лопату и пошел штурмовать пулеметные точки врага!
Кжак понимая что идти на пулеметы с одной лопатой было самоубийством, все же взял лопату. Он, крепко сжимая саперную лопату двумя верхними конечностями, решительно стиснул челюсти. Едкий запах горелой плоти и пороха наполнил воздух, пока он готовился к смертельной атаке на вражеские позиции. Кжак в последний раз взглянул на комиссара, прежде чем броситься вперед вместе с остальными солдатами на мясной штурм. Его глаза выражали отчаяние и ненависть, когда он мчался сквозь пыль и обломки, уклоняясь от смертоносных вражеских лучей и снарядов. Вместе, они огромной толпой ринулись на пулеметы врагов которые перемалывали их в фарш и беспощадно разрывали на куски. Бежавшие рядом с Кжаком солдаты погибали один за другим, не успевая достигнуть окопы противников. Лазеры были уже в смертельной близости к Кжаку, а тела союзников уже не могли защитить его как прежде. До окопов оставалось несколько метров. Кжак понял – все или ничего. Он использовав все свои силы, выбрался из общего потока солдат и разогнавшись, прыгнул в окоп врага с одной лишь лопатой. Быстрая вспышка мелькнула в сенсорах их стальных противников, прежде чем он хлестнул их грязной саперной лопатой – ее край глубоко впился в голову робота с тошнотворным скрежетом металла. Он забрал лазерную винтовку у мертвого врага и несколько роботов тут же повернулись к нему, став стрелять в его сторону. Используя свою врожденную ловкость и скорость, Кжак уворачивался и лавировал между укрытиями, одновременно стреляя в ответ со смертельной точностью – каждое нажатие на спусковой крючок приводило к тому, что части врагов-роботов разлетались на части с искрами, а едкий дым заполнял узкие траншеи, создавая апокалиптическую атмосферу. Однако даже молниеносная реакция Кжака не позволяла избежать каждого выстрела; один луч задел его нижнюю конечность, в результате чего его хитиновая нога валялась на земле. Несмотря на мучительную агонию, разрывающую нервы, Кжак продолжал стрелять и сдерживать противников, до тех пор, пока не прибыло подкрепление. Вместе они добили оставшихся роботов и сформировали отряд, пойдя вглубь траншей на зачистку оставшихся противников. Траншеи извивались как кошмарный лабиринт, тая на каждом своем повороте смертельную опасность. Роботы именуемые “Механойдами”, сражались изо всех сил, не желая отдавать захватчиком ни пяди своей земли. Кжак стрелял из лазерной винтовки в быстрой последовательности – лучи прожигали металлические тела, пока его товарищи стреляли из простых винтовок и других захваченных орудий по оставшимся противникам. Когда выстрелы в траншеях стихли, лежало много трупов. Не теряя времени, его отряд тут же захватил пулеметные точки и стал использовать их против врагов. Кжак занял пулеметную позицию, схватив своими многочисленными лапами тяжелый лазерный пулемет. Его глаза сузились в предвкушении, когда он увидел нескончаемое море чудовищ-роботов, приближающихся к их позиции. Отовсюду раздавались громовые выстрелы, когда Кжак и его товарищи открыли безжалостный огонь по приближающейся орде. Куски металла летели по воздуху, как шрапнель – апокалиптическая буря, в которой мучительные крики смешивались с нечестивым скрежещущим звуком, который, казалось, олицетворял саму ненависть. Несмотря на такое численное превосходство, Кжак не поддался на страх перед этими бездушными мерзостями. Он вызывающе заревел, разряжая капсулу за капсулой во все, что осмеливалось подойти достаточно близко – конечности роботов летели во всех направлениях, оставляя за собой следы густого дыма и горящих обломков. Но даже среди этого водоворота разрушений, которые они обрушили на своих врагов, Кжак не мог не почувствовать, как его внутренности становятся ледяными, когда он заметил приближающиеся танки противника. Оглушительный грохот их выстрелов разносился по всему полю боя, и Кжака охватило тошнотворное чувство, когда он наблюдал, как товарищей разрывает на части опустошительные взрывы – кровь и запекшаяся кровь, разбрызгивающиеся по траншеям, рисовали ужасную картину надвигающейся гибели. Солдаты принесли ящики с противотанковым оружием. Комиссар приказал вооружиться реактивными установками и отразить танковую атаку, во чтобы это не стало. Быстро вскочив на ноги и под явным давлением, солдаты спешили доставить противотанковое оружие на передовую. Их лица исказила мрачная решимость, а мышцы напряглись под тяжестью неуклюжего вооружения, которое несли к выжившим в бою. Услышав приказ комиссара среди нескончаемой какофонии хаоса и разрушения, окутывающего их, Кжак отказался от контроля над своим крупнокалиберным пулеметом в пользу одного из таких ракетамётов, который вонзил ему в верхние конечности однополчанин. Он быстро скорректировал свою стойку, используя несколько ног для устойчивости, прежде чем направить оружие на приближающиеся танки – на лицах было написано убийственное намерение, не выдающее ни намека на милосердие или раскаяние. Пока танки продолжали безжалостно стрелять по разрушенным траншеям, превращая когда-то укрепленные позиции в неразличимые груды, уничтожая всех, кто осмеливался противостоять им, Кжак прицеливался через затуманенное зрение, омраченное потом и потеками грязи. Он нажал на спусковой крючок, выпустив смертоносную ракету, которая взлетела в наполненный дымом воздух, оставляя за собой огненный шлейф, словно мстительная комета, стремящаяся уничтожить врага. Раздался оглушительный взрыв, когда во все стороны разлетелись металлические осколки и искривленные обломки. Когда-то грозная башня танка вспыхнула пламенем и полетела сквозь водоворот искр, прежде чем, наконец, рухнуть на землю с тошнотворным хрустом. Но эта маленькая победа была недолгой. Когда другие вражеские танки маневрировали к их позициям, Кжак мог видеть, что они извлекли уроки из уничтожения своего товарища – теперь активно двигались и стреляли по позициям его однополчан с ужасной точностью. Зная, что он не может дать ни минуты передышки ни себе, ни своим врагам, Кжак крепко стиснул челюсти, зарядив еще один снаряд в свою ракетницу. Запах страха и пота пропитал воздух, когда отчаяние заставляло каждого коммунария сражаться со всем, что у них осталось. Выкрикивая проклятия, Кжак нацелился на один из наступающих танков и выстрелил снова, наблюдая, как ракета устремилась в погоню за своей добычей, подобно мстительному ангелу, несущему гневное возмездие тем, кто стремился их уничтожить. Танк взорвался и разлетелся на части, а следом за ним еще один и еще…Они стреляли до тех пор, пока их снаряды не закончились. Казалось, победа была близка, но враги не кончались…Туман войны рассеялся, показав за разрушенными танками, целые армады вражеской техники, солдат и огромных мехов, идущих к ним чтобы их уничтожить. Кжак увидел приближающихся чудовищных роботов и технику, их пугающее присутствие отбрасывало разрушительную тень на поле боя. Те кто не был коммунарием, попытались сбежать, но были быстро расстреляны комиссарами. Был получен приказ “Ни шагу назад”, это означало что окопы должны были быть удержаны любой ценой. Солдаты стали готовится к своему последнему бою, а комиссары стали собирать отряды смертников.
– Ты хорошо послужил своей стране, вот твоя медаль.
Сказал комиссар, прицепив на грудь Кжака медаль.
– Но теперь пришло время пожертвовать своей жизнью на благо Родины.
Он отвел Кжака к остальным смертникам. Им надели на груди связки гранат, предназначенные только для того, чтобы взорваться вместе с ними. Комиссар стал кричать героическую речь о том, что у них выпала уникальная возможность послужить своей стране и навсегда стать героями, но Кжак не слушал его, он смотрел на свою медаль и думал. Он думал о своем доме, семье, друзьях и о том немногом, что по-настоящему приносило ему радость в этой жизни. Он чувствовал обиду, грусть и полное разочарование из-за того что его просто использовали, а теперь хотят выбросить в суицидальной атаке. Однако он не дал этим мыслям поглотить его разум. Несмотря на все это, он понимал, что это было необходимо. Он должен сражаться и пожертвовать своей жизнью, чтобы другие могли жить. Преисполненный новой решимостью, Кжак приготовился к своей последней атаке. Комиссары дали свисток, и группы смертников выбежали из окопов, прыгая под ближайшую технику чтобы взорвать ее. Кжак бежал под градом лазеров и взрывов снарядов. Он заметил ближайший вражеский танк и побежал к нему, активировав взрывчатку. Время вокруг него, казалось, замедлилось, когда адреналин струился по венам, а страх смешивался с гордостью в опьяняющем коктейле. Он прыгнул под чудовищную машину за мгновение до того, как взорвалась бомба – мрачная решимость навсегда запечатлелась на лице, отражая ужасную судьбу, ожидавшую его по ту сторону. Взрыв без разбора разорвал Кжака вместе с танком на части; куски плоти и обломков разлетелись в разные стороны, словно конфетти из праздничной хлопушки.
ЗА СВЕТОНОСНОГО
Ричард был обычным фурри бандитом, который грабил торговые суда. Но теперь, когда раса кровожадных роботов “Механойдов” стала угрожать всей галактике, ему пришлось присоединиться к ополчению крестонов, став воином “Длани Бога”. И поначалу было круто, он занимался своими любимыми делами, а именно убивал, грабил и участвовал в безумных баталиях. Но теперь его ждало испытание не только его веры, но и жизни. Перед ним и его братьями по оружию стояла огромная армия роботов с современным вооружением, когда у него и его соратников было лишь холодное оружие и животные.
– У них может быть огромная смертоносная армия и передовое оружие, но они ничто перед нами, потому что с нами Бог. Они просто сдохнут, а мы попадем в рай!
Торжественно сказал паладин армии. Ричард стал молится. Однажды он смеялся над религиями и теми, кто поклоняется богам, но теперь он сам стал тем, над кем он смеялся. Он стал видеть в своих как хороших делах, так и плохих не просто потребность, а священную миссию. Он жаждал искупления своих грехов и эта возможность у него наконец-то появилась. Когда он закончил молится, раздался звук горна, армия понеслась на своих диких животных прямо на полчища роботов. Ричард яростно взревел когда его дикая тварь понеслась вперед. Среди хаоса и кровавой бойни воздух был насыщен зловонием горелой плоти и крови. Его братья по оружию падали один за другим, пока он несся через их трупы и смертельные лучи врагов. Сердце колотилось в груди, как боевой барабан, когда он приблизился к рядам механоидов. Он ворвался в их ряды, владея своим лазерным копьем со смертельной точностью, рубя и нанося удары каждому роботизированному чудовищу в пределах досягаемости. Когда он с горячим рвением боролся за искупление, Ричард не мог не принять ту же пламенную страсть, которая когда-то характеризовала его в более темные времена. Звуки ломающегося металла эхом разнеслись по полю боя; Ричард умело отрезал головы, конечности, туловища атакующим механойдам. Искры летали вокруг него, как фейерверки, когда зловонные синтетические жидкости брызнули на его доспехи. Дикое животное под Ричардом заревело от боли, когда десятки клинков механойдов стали протыкать его насквозь. Пошатнувшись, оно замертво свалилось на землю, сбросив с себя наездника. Сердце Ричарда сжалось, когда его верный спутник лежал мертвый на нем. Он поспешно оттолкнул зверя, чтобы иметь возможность вскочить на ноги и продолжить бой. Выражение его лица было искажено смесью ярости и печали, когда он снова ринулся в бой. Пехотинцы прибыли как раз вовремя, чтобы присоединиться к Ричарду в этой адской битве против, казалось бы, бесконечных полчищ машин. Те, кто сражался с непоколебимой верой, чьи лица выражали решительную гримасу или выражение праведной ярости, выживали в каждом столкновении, в то время как другие колебались и гибли ужасной смертью. Бензопилы с жужжанием прорезали воздух, расчленяя тела и отрубая конечности, брызги крови заливали все доступные поверхности. Лезвия сверкнули, прежде чем вонзиться глубоко в плоть и кости, вызывая тошнотворный хруст. Запах страха смешался с запахом крови, богатой железом. Его ледяные голубые зрачки вызывающе сузились; хотя положение казалось совершенно безнадежным, они все еще были живы! Каждая клеточка его мускулистого тела кричала о победе, когда он размахивал своим лазерным копьем с новым пылом, присущим только тем, кто готов умереть за свою веру.
– За Светоносного! – вызывающе закричал Ричард, бросившись на врагов с копьем.
Враги пронзали его тело своими холодными клинками, но он продолжал сражаться с диким отчаянием. Боль от многочисленных ран подпитывала его решимость, а его вера в Светоносного только укреплялась с каждым обжигающим лазерным ожогом и глубоким порезом от бензопилы. Кровь лилась из мучительных порезов на его когда-то безупречном теле; Скривившись от боли, но отказываясь признать поражение, Ричард зарычал и ринулся дальше со свирепой стойкостью. Его глаза горели, как чистый небесный огонь, пока он смотрел на механойдов с неприкрытой ненавистью. Он безжалостно атаковал, уклоняясь от жужжащих лезвий бензопилы всего на несколько дюймов, когда они угрожали перерезать ему горло или вырезать его основные органы. Капли пота катились по серому меху, спутавшемуся с его покрытого шрамами лица, – свидетельство непоколебимой воли, выходящей за пределы своих возможностей. Сбитые с толку этим, казалось бы, бессмертным воином, который отказывался умирать даже под их безжалостным натиском, некоторые механойды дрогнули в замешательстве, прежде чем были жестоко убиты копьем Ричарда. Внезапно один из роботов вырвался из общей сражающейся массы, вонзив в глаз Ричарда свой клинок. Зрение Ричарда на мгновение затуманилось, когда из его левого глаза вырвалась жгучая боль, а клинок механоида вонзился.глубже в глазное яблоко. Он чувствовал, как жидкая кровь и стекловидное тело смешиваются и стекают по его покрытому шрамами лицу. Он зарычал, как дикий зверь, изрыгая ненормативную лексику изо всех сил.
– Ты кусок гребаного металлолома! Я тебя убью!
С силой, порожденной первобытной яростью, Ричард оттолкнул оскорбительный механизм, соскользнув с его смертоносного оружия. Его ледяные голубые глаза, теперь уменьшенные на один глаз, устремились на противника с нераскаянной ненавистью. Несмотря на то, что каждое волокно внутри него кричало в агонии, он собрал всю оставшуюся энергию, чтобы пронзить своим лазерным копьем блестящую металлическую оболочку механоида. Раскаленный свет прорезал цепи и сталь; его роботизированные внутренности вывалились наружу. Сомкнув ряды вокруг своего павшего товарища, другие механоиды ринулись вперед, намереваясь причинить еще больше боли этому неукротимому бойцу. Они наносили сокрушительные удары Ричарду, вырезая его своими клинками и разрубая бензопилами, однако Ричард, будто не чувствуя боли, продолжал бой. Он получил многочисленные смертельные ранения; лезвия торчали из его туловища, словно гротескные украшения, бензопилы оставляли широкие прорези, сквозь которые можно было видеть органы, пульсирующие с последними остатками жизни. И все же этот одержимый воин стоял на трясущихся ногах, которые отказывались подчиниться притяжению, подпитываемые чистой яростью и непоколебимой верой в Бога. Шатаясь на каждом шагу, он продолжал бить своим лазерным копьем в каждого механоида которого он мог достать, создавая потоки искр, которые освещали тусклое поле боя. Нечестивая симфония визжащего металла и дикого воя наполняла воздух вокруг него. Ричард нещадно бил своих врагов, пока ему не отрезали руки. Тогда лицо Ричарда исказилось в выражении необузданной ярости, и, не колеблясь и не заботясь о самосохранении, он бросился на механойда зубами. Сбив робота с ног, Ричард вгрызся зубами в провода, начав яростно вырывать их, обнажая схемы, которые сердито потрескивали, когда из открытых ран в их защитной оболочке вылетали искры. Возмездие было быстрым; электричество хлынуло через тело Ричарда подобно раскаленному огню, обжигая нервы и мышцы, вызывая гортанные крики агонии из непоправимо поврежденных голосовых связок. Робот стал безжалостно наносить удары клинками в живот Ричарда, как будто пытаясь препарировать этого маниакального противника. Стиснув провода в своих зубах, Ричард вырвал последний необходимый провод из когда-то ужасающего робота и его безжизненный сенсор потух. Измученный и тяжело раненный, Ричард свалился с холодного тела робота, упав обратно на заляпанное грязью поле битвы, скользкое от крови, внутренностей и запекшейся крови. Его дыхание стало прерывистым, а боль, казалось, исходила от каждого дюйма его изломанного тела. Искалеченные конечности непроизвольно дернулись, а обнажённые кишки влажно поблескивали, расплескиваясь на илистую землю. Но когда агония казалась невыносимой – когда крики грозили вырваться на свободу – все это просто… Исчезло. С облаками, расступающимися над головой, позволяя теплому свету омывать его потрепанное тело, Ричард почувствовал внезапное чувство безмятежности, охватившее его настолько, что осознание ужасных ран исчезло, оставив только покой.
– Как красиво…
Шёпотом сказал Ричард, смотря на голубые облака и солнце прежде чем погибнуть.
БОЖЬЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ
Перед инквизитором по имени Варус, сидело животное, напоминающее гуманоидную птицу. Эта тварь посмела нарушить святой закон, воспользовавшись бесовскими технологиями. Именно за это она здесь, в сыром подвале, привязанная к стулу для пыток.
– Между нами возникло недопонимание…
Жалобно сказала она, когда Варус приблизился к ней.
– Для чего ты использовала это устройство?
Он достал и показал ей электронную сигарету. Ее зрачки сузились, понимая, что ее поймали с поличным. Она опустила голову и сказала:
– Я использую это чтобы успокоить свои нервы…Оно помогает мне расслабится, когда я пытаюсь сосредоточится на творчестве.
Варус понимающе кивнул головой и убрал девайс обратно.
– Все мы хотим спокойствия в эти смутные времена, но обращаясь к технологиям, мы отдаляемся от бога, а это грех. Тебе придется понести наказание…
Девушка птица попыталась оправдаться, но он ее больше не слушал. Варус стал грубо выдергивать ее перья, отчего та громко кричала от боли и умоляла остановиться. Эти крики разозлили Варуса и он сильно ударил ее по лицу.
– А теперь скажи что ты еще прячешь от святой инквизиции?! Говори сейчас же, или твои мучения растянутся на долгие сроки!
Женщина издав болезненный стон, вновь повернула свое лицо к нему. Ее глаз заплыл от фингала, а клюв дрожал от страха.
– Я рисую на голографическом планшете и делюсь своей работой в ГалаНете! Это все чем я пользуюсь! Пожалуйста, оставьте меня в покое! Прекратите мои страдания!
Красные выпученные глаза Варуса сузились, пока он слушал признание девушки. Зловоние ее страха было почти ощутимым в тускло освещенном подвале, и это подпитывало его ярость.
– Вы осмелились использовать такие кощунственные технологии? Вы ничего не знаете об ужасах, которые они развязывают!
Он схватил ржавые плоскогубцы со стола, заполненного орудиями пыток, и шагнул к ней, его массивное тело крестона отбрасывало зловещую тень на ее дрожащее тело.
– За свои грехи вы будете страдать…
Он схватил одну из ее когтистых рук, заставил каждый палец обнажить когти. С медленным обдумыванием и дотошной точностью Варус закрепил плоскогубцами коготь, прежде чем внезапно вырвать его из ложа. Мучительные крики девушки эхом разносились по залу, но Варус оставался непреклонен – такая боль была необходима для очищения душ, испорченных тьмой. Продолжая выдирать ее когти и наслаждаясь ее мучениями, он воскликнул:
– Твое страдание есть покаяние за твои грехи! Теперь признайтесь; есть ли другие технологии которые вы скрываете? Говори быстрее, если хочешь, чтобы эта боль закончилась скорее!
Горькие слезы полились по ее пернатому лицу, когда ей пришлось во всем сознаться:
– У меня есть смартбук, голоком и другие устройства, которые я прячу дома…Не отнимайте их у меня…Я…Я просто хочу жить как прежде…Я не хочу заниматься земледелием, собирательством и всем тем, чем занимаются остальные…Мне просто хочется нормальной жизни…Я…Я ничего не сделала плохого, никогда никого ни обижала, ни воровала и ни убивала…За что вы это делаете со мной? Пожалуйста, отпустите меня…
Варус усмехнулся словам девушки, его отвращение отразилось на его изуродованном лице, спрятанным под шлемом. Он возвышался над ней, наслаждаясь выражением ужаса, наполнившим ее глаза.
– Отпустить тебя? После признания, что ты добровольно бросил вызов нашему святому образу жизни с помощью этих адских технологий? Вы слепы к собственному безрассудству!
Он бросил окровавленные плоскогубцы на стол и отступил на шаг, с удовлетворением наблюдая за ее изуродованными руками. В воздухе витал сильный запах крови и пота, пока он решал, какой метод пыток лучше всего докажет его точку зрения.
– Технологии – это врата, через которые зло проникает в наш мир! Вы позволили тьме проникнуть в вашу душу через каждое устройство, которое вы использовали!
Потянувшись к другому инструменту, Варус взял пару ножей из множества зловещих приспособлений. Он снова приблизился, крепко сжимая одну ногу и безжалостно раздвигая один коленный сустав. На этот раз боль была невыносимой; она не могла не кричать громче, чем когда-либо прежде. Варус упивался этим – правосудие восторжествовало против такого наглого неповиновения.
– Признайся в своей нечестивости, несчастная ты тварь! Подчинись полностью или понеси еще большее наказание от моих рук!
Она больше не могла терпеть таких мучений. Сквозь слезы она закричала:
– То, что вы делаете неправильно! Это просто варварство! Нельзя быть такими бессердечными по отношению к другим! Я…Я не могу отказаться от этих технологий! Они мне нужны чтобы заниматься творчеством! Я пыталась найти холсты и естественные краски с помощью которых мне бы не пришлось пользоваться современными устройствами, но вы запретили все что перечило вашей религии! Заниматься творчеством это смысл моей жизни…Это единственное что мне приносит радость…Не забирайте у меня мой единственный источник счастья!…Я умоляю вас!…
Варус издал угрожающий смешок, увидев девушку-птицу, мокрую от пота и дрожащую от боли. Запах крови, страха и агонии опьянял его – он напоминал Варусу, что страдание – единственный путь к спасению.
– Счастье? Творчество? Бессмысленные развлечения по сравнению со служением нашему всемогущему Богу! Ты всего лишь слабак, предающийся эгоистичным удовольствиям, отворачивающийся от того, что действительно важно!
Когда его хватка крепче сжала металлические лезвия, все еще застрявшие в ее коленном суставе, он увидел ее лицо, искаженное болью, страхом и крайней печалью. Грязная слеза катилась по ее лицу, когда она хныкала между рыданиями. Варус невольно ощутил, как в нем зашевелилось незнакомое ощущение – приступ нерешительности, вызванный каким-то давно подавляемым сочувствием. Эта слабость бесила его еще больше.
– Твои слезы для меня ничего не значат! Ты не более чем грязь под моими ногами! Я здесь, чтобы очистить вашу испорченную душу любыми способами!
Внезапный импульс пробежал по венам Варуса, словно яд. Он сорвал последний клочок одежды, скрывавший интимные части ее избитого тела, прежде чем схватить с пола горсть светлых перьев. С холодной точностью и порочным намерением, подпитываемым вновь обретенным пренебрежением к собственному мимолетному чувству сочувствия, он начал вонзать каждое перышко в ее открытую пизду, следя за тем, чтобы каждый прокол вызывал новую агонию наряду с обильным кровотечением. Девушка кричала от боли и умоляла его остановиться, но Варус не проявил милосердия, его гротескное лицо скривилось в извращенной ухмылке, пока он продолжал вонзать перья глубже в ее самые интимные места. Каждое жестокое действие сопровождалось звуками ее отчаянных криков, одышкой и криками о помощи – все это, казалось, только подстегивало его.
– Ты можешь умолять и просить о пощаде, но я не остановлюсь, пока ты не сломаешься! Единственный способ избавить свою душу от этой порчи – это пройти через непрекращающиеся страдания!
Его красные глаза, злобно блестевшие в тусклом свете подвала, наполнились почти болезненным удовлетворением, когда он увидел, как ее тело неудержимо дрожит от агонии и унижения. Комнату заполнил тошнотворный запах крови, смешанный с потом, нечестивое свидетельство его жестоких методов. Несмотря на все это, Варус почувствовал, как что-то темное скручивается внутри него; возможно, это было какое-то проявление или осознание того, что он получал удовольствие от этих действий. Он в замешательстве нахмурил брови и на мгновение остановился. Словно пытаясь подтвердить свою верность замыслу Бога и восстановить контроль над собой после того, как на мгновение поддался разврату. Он вырвал одно лезвие, слишком глубоко вросшее в ее плоть, не заботясь о дальнейших травмах.
– Твои мучения будут продолжаться до тех пор, пока я не сочту тебя достаточно очищенным! Помните – вы навлекли это на себя своими греховными путями!
С каждым словом, выплевываемым, как ядовитая желчь, из его широких губ и торчащих зубов, Варус подтверждал свое жестокое чувство долга и продолжал мучить жалкого еретика. Он мучал и калечил ее до тех пор, пока не довел ее до предсмертного состояния. Тогда он подвесил ее на крюках и стал хлестать ее кнутом, покрытым шипами. Иглы и лезвия пронзили ее израненную спину, глубоко впиваясь в кожу с каждым жестоким ударом. Слезы навернулись на глаза девушки, когда каждый обжигающий удар толкал ее все ближе к бессознательному состоянию. Ее крики эхом разносились по тускло освещенному подвалу, пока не превратились в сдавленный шепот; С каждым ударом, который Варус наносил по ее израненному телу, он восклицал такие слова, как “Покайся!” и "Почувствуйте Божью справедливость!". Наконец, после того, как бесчисленные удары плетью оставили глубокие раны по всей ее спине и ногам, сопровождаемые реками крови, струящимися под ее подвешенным телом, она обмякла. Варус сделал паузу, чтобы отдышаться, глядя на то, что когда-то было юным существом, теперь превратилось в безжизненную оболочку, отмеченную шрамами, означающими как грех, так и спасение.
– Я… Я больше не могу… Я… Я сделаю все, что ты попросишь… Пожалуйста, перестань…
Раздался ее хриплый голос. Варус посмотрел на жалкую, сломленную девушку, висевшую перед ним на крюках. Ее окровавленное и покрытое синяками тело слабо покачивалось, окрашивая холодный каменный пол под собой кровавым узором. Запах крови, пота, боли и страха стоял в тускло освещенном подвале. Его красные глаза внимательно изучали ее изуродованное тело, когда он почувствовал искривленное чувство выполненного долга, прорвавшись сквозь ее упрямое неповиновение. Он позволил себе на мгновение остановиться на своем успешном выполнении своей божественной миссии – очищении этого испорченного существа, пока оно, наконец, не подчинилось его воле. Снова подняв кнут, покрытый иглами и ножами, Варус не мог не заметить, что его дыхание стало тяжелым от предвкушения; биение его уродливого сердца сильнее стучало в груди. Злобная ухмылка скользнула по его чудовищным чертам, когда он приготовился продолжать наказывать ее и без того израненную плоть. Но что-то глубоко внутри него снова шевельнулось – след сомнения или отвращения к себе, который царапал самые края его сознания, даже когда он упивался этим извращенным танцем между мучителем и мучимым. Он колебался мгновение, прежде чем снова взять себя в руки.
– Если ты искренне покаешься в своих грехах и откажешься от своих испорченных путей… Я могу избавить тебя от дальнейших мучений…
Однако угрожающие слова Варуса были произнесены сквозь стиснутые зубы и прерывистое дыхание, выдающее какой-то внутренний конфликт, непостижимый даже для него самого. Она ответила ему, но каждое слово давалось ей с большим трудом:
– Я искренне каюсь… Я… Я была не права, что делала то, что приносит мне радость… Я не должна была заниматься тем, что запрещено законом Божьим… Мой смысл жизни неправильный, я не должна отличаться от других и должна молиться Богу, живя по заповедям вместе с остальными…
Варус посмотрел на избитую девушку, ее тело было избито и покрыто синяками, ее голос едва слышно шептал, когда она говорила о раскаянии. Его гротескное лицо какое-то время оставалось невыразительным, а затем расплылось в зловещей ухмылке.
– Ваше покаяние будет подвергнуто испытанию. Если вы переживете это испытание, то, возможно, Бог действительно простил вас.
С этим предупреждением, эхом раздающимся в сыром подвальном воздухе, Варус шагнул вперед и поднял хлыст высоко над головой. Его красные глаза горели пылом, блестя в предвкушении. Он избавится от любых затянувшихся сомнений, очистив ее душу от дальнейших мучений. Первый удар покрытого иглами кнута вонзился в ее и без того избитую плоть, словно горячие ножи разрезают масло, вызвав ужасающий крик, который эхом разнесся по каждому уголку их нечестивой тюрьмы. Боль была почти невыносимой; только она знала, сколько еще сможет вытерпеть, прежде чем потеряет сознание. Каждый последующий удар наносился сильнее предыдущего – жестокие плети должны были изгнать любые следы греха, оставшиеся в ее истерзанном теле. С каждым ударом раздавался вздох или крик о пощаде. Ее кровь забрызгала обе стены и пол, смешавшись с потом, образуя нечестивое месиво, вид которого лишь немногие могли вынести, не отшатнувшись в ужасе. С каждой секундой вонь становилась все отвратительнее; оно пропитывало все до тех пор, пока даже дыхание не стало гротескным напоминанием о презренных страданиях, пережитых еретичкой. Внезапное осознание чудовищных действий, которые он совершил, нахлынуло на Варуса, как приливная волна. Его гротескное лицо теперь выражало ужас и сожаление, широкие губы дрожали, словно пытаясь подобрать слова. Пока кровь из ее бесчисленных ран скапливалась вокруг них обоих, красные глаза Варуса метались туда-сюда между изуродованной женщиной подвешенной на крюках и полом, где ее кровь оставляла на себе ужасные узоры. Странная смесь запахов наполняла воздух – пот, медная кровь и смерть; было почти душно. Внутри него что-то сломалось – какой-то барьер, который мешал ему справиться с эмоциями, бушевавшими в его испорченной душе.
