Александр Феликсович Борун
Жаба
Но то, что я увидел, не было тётей! Прямо перед моим лицом, так близко, что я с разгону чуть не ткнулся в него, было чудовище. Его голова, похожая на голову какой-то жабы, по-собачьи лежала на когтистых передних лапах, огромные тусклые глаза неподвижно смотрели прямо на меня. Чудовище шумно вздохнуло, прикрыв глаза. Мои оцепеневшие руки разжались, я упал вниз, обратно в туман, отскочил подальше в сторону, на случай, если этой твари захочется спрыгнуть, и замер, прислушиваясь. В тумане ничего не было слышно. Там, наверху, ветер шумел, а здесь он беззвучно пронизывает до костей. А вдруг жаба спрыгнет и тихо подкрадется? Я пощупал стену. Выше, выше… До края не достал. Подпрыгнул – нет, слишком высокая. Тогда я понизу обошел то место, куда могла спрыгнуть эта жаба, пощупал стену. Тоже слишком высока. Да, жаба сидит именно в этом месте неспроста! Только здесь можно подняться и прийти на помощь тёте. А вдруг оно её уже здесь подстерегло?!
Я снова подтянулся на руках в том месте и высунулся – быстро, неожиданно, готовый мигом разжать руки, и понимая, что это слабая гарантия против дракона, который может плюнуть огнем мне прямо в лицо или просто мгновенно откусить мне голову, – и сразу нырнул обратно.
Пока я был наверху, я успел увидеть, что жаба сидела теперь далеко от края, и, увидев меня, хотела сделать лапой какой-то жест, похожий на приглашение.
И я решился. Вылез и встал на краю тумана, вполоборота, готовый спрыгнуть вниз.
Жаба медленно, кряхтя, повернулась ко мне задом и стала медленно удаляться, иногда с трудом поворачивая голову, чтобы оглянуться на меня, явно приглашая за собой. Выглядела она жутко. Ребра и какие-то мослы торчали под её серой морщинистой шкурой, покрытой трещинами, из которых сочился вонючий гной ярко-желтого цвета. Местами шкура отставала далеко от тела, особенно на задней части лап, и волочилась по камням, стираясь до мяса. Ползти жабе было очень трудно и очень больно, но она ползла. И я пошел за ней.
Мы невыносимо медленно тащились всё по тем же по чёрным и зелёным камням, и я мог оглядеться. Разглядывать оказалось особенно нечего. Вокруг до горизонта тянулось чёрно-зелёное плоскогорье. Сзади оно обрывалось в туман, который отсюда выглядел, как море, тоже тянущееся до горизонта. Над этим морем, которое было гладким, как в полный штиль (хотя ветер здесь ещё больше свирепствовал, чем внизу), довольно низко висело солнце. Но оно не отражалось в море! Наоборот, казалось, что туманное море слегка окрашивает солнце в свой мерзкий гнилой цвет, и это было совершенно невыносимо. Я пытался запомнить дорогу, чтобы найти то место, где можно где можно спрыгнуть с плато на осыпь, но взгляду не было за что зацепиться. Если придется возвращаться, как я найду то место? Бросание камней в туман не поможет мне узнать высоту уступа, потому что я не услышу, как они упадут. придется повисать на руках и пытаться нащупать склон ногами. И очень много раз мне этого не сделать… Но тут я сообразил, что могу найти дорогу по вонючему гною жабы на камнях, и мне стало полегче. Жабы я уже не боялся, то есть не боялся, что она на меня кинется. Её можно было, скорее, пожалеть, а не бояться. Но не кинется – это хорошо, а вот куда это она меня ведёт?
Прямо из камней плоскогорья торчало что-то вроде верхушки каминной трубы. Она была тоже чёрно-зелёной, и я заметил её, только когда жаба подошла вплотную и остановилась. Выглядело это так, как будто весь мир затоплен, как водой, чёрными и зелёными камнями… И здесь явно затоплен дом.
Мне показалось, что на меня кто-то смотрит, и я огляделся. Вокруг ничего не было, даже других труб. Жаба тревожно поглядывала наверх, но и там не было ничего такого, просто висело какое-то облачко. Как будто труба недавно дымилась, и клок дыма остался висеть, и почему-то не тает.
Я поглядел на жабу. Жаба, совсем по-человечьи, пожала плечами. Потом она показала мне глазами на каминную трубу. Я подошел поближе и заглянул. В трубе, немного ниже края, стояла тьма. Как вода в колодце. Но в ней ничего не отражалось. Я потрогал рукой – ничего не чувствуется. Опять туман. Но этот чёрный туман – не такой, как зелёный. Из него доносились голоса! Я сразу узнал дядю и тётю, но был и ещё кто-то. Я оглянулся на жабу.
Жаба медленно опустила и подняла свои морщинистые веки, и я с ужасом, жалостью и отвращением увидел в уголках её огромных тусклых глаз капельки крови. Жаба когтем, чуть не выколов себе глаз, подцепила сначала одну капельку, потом другую, и дрожащей лапой нарисовала на каминной трубе что-то вроде кинжала с витой рукояткой.
– Это кинжал? – спросил я на всякий случай. Жаба кивнула.
– Он там, внизу?
– Да.
– Хочешь, чтобы я его тебе принес?
Она покачала головой. Кивнула. Снова покачала. И да, и нет.
– Чтобы принес?
– Да.
– И отдал тебе?
Нет
– А что же тогда?!
Жаба молча смотрела на меня. В этом молчании я осознал страшный ответ на свой так неправильно сформулированный вопрос.
– Ты хочешь, чтобы я тебя убил этим кинжалом? – шепотом спросил я жабу.
– Да, – кивнула она.
– Но почему?!
Жаба только тяжело и горестно вздохнула, и я понял, что жизнь стала для неё невыносима.
– Но причем тут я?! Возьми и прыгни в какую-нибудь пропасть. Почему именно я должен тебя убивать?
Жаба повернулась ко мне боком. На нем была страшная гноящаяся рана, чуть ли не во весь бок. Я понял, что злосчастная жаба уже прыгала в пропасть!..
– Но тогда как же тебя убить?
Жаба потыкала когтем в рисунок, и я понял, что этот кинжал необычный, и способен окончить её жалкое существование.
Я не был уверен, что смогу ударить кинжалом жабу, которой я всё больше сочувствовал. Но в камин всё равно надо было лезть.
И я полез. В чёрном тумане совсем ничего не было видно, но я ощупью, осторожно, не издав ни единого звука добрался до низа камина.
Как раз в этот момент дядя Рибд сказал своим скрежещущим голосом:
– Ну, хватит, Гоболин. Мы тебя очень уважаем, ты прекрасный мастер ускаливаться (что бы это значило? – подумал я), но ты что-то крутишь, и я долж:ен видеть твое лицо, когда говорю с тобой. Убери эту дурацкую маскировку.
– А как же Тороль? – отозвался незнакомый мне хриплый голос.
