Александр Феликсович Борун
Самангелы
Уля загордилась было, но ту же одёрнула себя: слишком непонятная ситуация, чтобы всерьёз воспринимать оценку каких-то неизвестных. Неясно, прежде всего, в порядке ли у них с психикой. Если даже допустить невероятное – что это всё не гипноз и не действие какого-то незаметно подброшенного наркотика, и волшебники они настоящие, это не значит, что они одновременно в здравом уме. Может, большинство из них вообще ничего не соображает, как струльбруги у Свифта. Ведь бессмертие, наверное, располагает к такому. Кроме того, из загадочности ситуации следует, что и польстившая ей, как политику и как человеку, оценка может оказаться неискренней, высказанной только для того, чтобы побудить её к каким-то действиям. Проще говоря, рассчитанной, хоть и грубой, лестью. Лучше пропустить мимо ушей. А то заслушаешься этого лиса и сыр выронишь.
– А в чём именно состоят упомянутые вами трудности и проблемы? – спросила Уля. – Может, я не смогу с ними справиться?
– Может, – согласился посетитель. – Такой риск, естественно, присутствует. Но, на взгляд нас троих, он оправдан, потому что и шанс тоже есть. На самом деле всё ещё хуже. Ты легко можешь догадаться, что, раз проблемы связаны с перенаселённостью, появление ещё одного мага только усугубит их. Причём это необратимое действие. Но, повторяю, есть шанс, что мы не видим какой-то иной тактики, которая могла бы привести к успеху. Тактики в области политики как раз. Пока что никакими мерами, принятыми в нашем сообществе, мы не смогли добиться полного прекращения поступления к нам всё новых членов. Может, тут требуются какие-то политические мероприятия? Или реклама? Хитрая непрямая пропаганда? Прямые призывы мы пробовали в самом начале.
– Вы сказали очень много, – отметила Уля, – и за все эти сведения большое вам спасибо, но на мой вопрос вы не ответили. Или я его так плохо сформулировала, что его смысл трудно понять. В чём же всё-таки состоят ваши трудности? Я поняла, что они обусловлены перенаселённостью, хотя я не думала, что такая проблема может появиться у людей, с лёгкостью, и даже, возможно, непроизвольно мгновенно преодолевающих гигантские расстояния, как я только что видела. Но я так и не услышала, какие именно трудности вы призываете меня преодолеть?
Посетитель замялся. До сих пор он за словом в карман не лез, и Уля приготовилась выслушать уклончивое недостоверное описание. Но она ошиблась относительно уклончивости посетителя. В лучшую сторону. Он сперва затеял дискуссию на тему «а стоит ли вообще рассказывать».
– Мне не хотелось бы до получения твоего согласия вступить в наше общество слишком подробно тебя о нём информировать. Это сведения не для обычных людей, – сказал он. – Я понимаю, что это выглядит немного смешно. Кажется, никаких последствий сообщение таких сведений иметь не может. Ну, допустим, попытаешься ты их распространить, и что? Тебе просто никто не поверит. Даже если бы ты снимала наше посещение вулкана, и если я уйду, не восстановив твою мебель в прежнем виде. Съёмки вулкана ничего не докажут, мало ли откуда ты их взяла, любую мебель можно легко изготовить. Но некоторым из нас, и, боюсь, эта категория довольно многочисленная, смешно не будет. У них, понимаешь ли, мания преследования на тему скрытности. В истории были периоды, когда кто-то из нас открывался людям, изображал богов, пытался руководить и вести к процветанию, но ничем хорошим это никогда не кончалось. Вмешивались другие «боги», тоже желавшие людям добра, и не одобрявшие методов, которые применяли первые, или даже не методов, но каких-то из последствий их применения, пытались воспрепятствовать… Про битву богов и титанов древние греки не на пустом месте рассказывали. Вернее, именно на пустом месте: после этой битвы довольно страшный пейзаж образовался… Неважно, это уже частности. В общем, практику вмешательства давно прекратили. По вашим меркам давно, разумеется, я стараюсь в беседе с тобой применяться к твоему ограниченному восприятию действительности, в частности, промежутков времени. По нашему восприятию это было совсем недавно. С тех пор не то чтобы кого-то принудительно назначили следить за Землёй, во избежание таких попыток, у нас никакого принуждения нет, но многие делают это добровольно. А с возникновением упомянутых проблем следить стали ещё пристальнее. И мне, поверь, не хотелось бы вызываться добровольцем, если будет формироваться группа расследования факта утечки секретных сведений и принятия мер по этому поводу, включая, скорее всего, чистку памяти, а то и ликвидацию болтунов. Не люблю кого-то убивать, и уж совсем ненавижу вторгаться в чью-то личность. А, с другой стороны, вызваться придётся, чтобы не напортачили ещё больше и ограничились минимальным количеством людей. Нет-нет, в таком случае умыть руки и отстраниться, сделав вид, что я ни при чём, было бы с моей стороны нехорошо.
Казалось, псих искренне взволнован неприятной перспективой. Постоянно помня о том, что сумасшедших и магов волновать небезопасно, тем более, сумасшедших магов, Уля поспешно заверила его, что не собирается распространять сообщённые ей сведения. Никому. Даже мужу.
– М-да? – усомнился безумный волшебник. – А может, всё же сначала ты согласишься к нам примкнуть?.. Заметь, я не говорю о немедленном выполнении этого обещания, просто согласись.
– Нет, – отказалась Уля. – Я ещё не поняла, стоит ли к вам присоединяться. Ведь это означало бы коренное изменение всего образа жизни, не так ли? А лучше ли мне будет у вас, не факт. Вы ведь не позволите мне продолжать жить прежней жизнью, не правда ли?
– Не то что кто-то будет позволять или не позволять, – возразил посетитель, – но в целом ты права. На самом деле ты и сама не захочешь. Тут у тебя будет постоянный соблазн воспользоваться своими новыми способностями. Разумеется, только с благой целью, а как же. Сама не заметишь, как станешь президентом Объединённого человечества Земли и прилегающего космоса. Только вот на этом пути тебе придётся или пролить реки крови, преодолевая сопротивление нехороших людей и их обманутых сторонников, или брать под контроль мысли чуть ли не каждого из них. А если они догадаются, что ты кого-то из них контролируешь, против твоего правления возмутятся вообще все. Так что ты получишь в итоге общество своих марионеток, а оно быстро придёт в упадок. Так что тебе придётся их освободить и всё-таки пролить реки крови, чтобы получить общество единомышленников. А реки крови вызовут озлобление и так далее по полной программе…
– Что-то вы совсем не то говорите, – прервала его Уля. – Извините, но я не признаю силовых методов формирования желательного общества. И никаких таких ужасов творить не буду. Это мои политические оппоненты не брезгуют силовым воздействием на политических противников…
– Ага, но всё-таки мысль о формировании желательной модели общества у тебя уже проскочила, – с торжеством в голосе заметил гость. – А дальше всё пойдёт именно так, как я описал. Не потому, что тебе такое нравится. Просто это вынужденный путь. Сперва ты не будешь применять силовых методов, а тебя попытаются убить, раз, другой, третий, убьют всех твоих родных и всех соратников… Думаю, даже всех не успеют – как раз, чтобы не допустить, чтобы убили всех, ты и будешь вынуждена отвечать адекватно противникам, на которых иные аргументы вообще не действуют. Если же ты твёрдо будешь стоять на позициях непротивления злу насилием, тебе придётся просто всё бросить и сбежать. Так что гораздо лучше сделать это сразу. И заодно не возбуждать заново свару между бессмертными, в которую с радостью включится – на разных сторонах – меньшинство, и к которой большинство отнесётся очень неодобрительно.
– Понятно, – сказала Уля. – Ну так я и говорю, придётся прежнюю жизнь бросить, а у вас, вы сами говорите, проблемы и трудности. Ради которых вы даже решились пойти против запрета привлечения в ваше общество новых членов. То есть трудности настолько серьёзные, что вы рассчитывает на общее одобрение, если мне удастся с ними справиться. Нет, что-то мне подсказывает, что соглашаться не следует. Давайте лучше вы покинете мой кабинет, приведя в порядок мебель, разумеется, и поищете другого политика себе в помощь, а я забуду ваше посещение как дурной сон?
– Как? Вы способны отказаться… от бессмертия?! – растерялся посетитель. Такое поведение не укладывалось у него в голове.
– Да, – твёрдо сказала Уля. – Способна и отказываюсь. До свидания, а лучше – прощайте.
И оскорблённый посетитель… просто исчез. Безо всяких эффектов типа вспышек или хлопков воздуха, заполняющего покинутое место. После его исчезновения стул на двух ножках сам собой уехал из пространства между половинками стола, присоединился к своему блоку, и все четыре стула вернулись на место у стены рядом с дверью, а длинный стол для совещаний сам собой съехался из двух половинок и прочно состыковался. Даже никакой линии не осталось на месте стыка. Видимо, сросся, как был.
Уле хотелось спокойно посидеть и прийти в себя после таких переживаний, но пришлось встать и довести сокрытие произошедшего – на самом деле, уже простую уборку – до конца: придвинуть обратно к столу стулья, которые стол отодвинул, когда разъезжался. Почему-то об этой мелкой детали исчезнувший посетитель не позаботился. Может, он и был бессмертным, но обеспечить своим вниманием всю вселенную не мог. Или мог, но не хотел. Считал слишком хлопотным делом. Да, не бог, не бог, что и говорить. Впрочем, касательно Бога, который с большой буквы, тоже часто возникает сомнение, что Он обеспечивает всю созданную Им вселенную Своим вниманием. Ну ладно, это уже совсем не её дело.
Она с некоторым опасением, в котором сама себе не призналась, посмотрелась в зеркальце. Никаких изменений. На неё взглянуло её собственное круглое лицо с полными губами, немного широковатым носом и увеличенными стёклами очков серыми глазами. Волосы, перекрашенные из соломенных в чёрные. Потому что «блондинки все дуры», и среди политиков этот неполиткорректный тезис тоже имеет хождение. Строгое выражение лица. Опасалась она, кажется, того, что псих всё же не псих, и устроил напоследок – ведь она его основательно рассердила – какую-нибудь пакость. Но нет. По крайней мере, с её внешностью всё в порядке.
Уля позвонила домой, убедилась, что и там всё в порядке, и, гордясь своим самообладанием, вернулась к разбору рабочей почты.
********
Но история на этом не закончилась. Оказалось, посетитель только взял тайм-аут, то ли чтобы прийти в себя от афронта, то ли чтобы посоветоваться с единомышленниками, но, когда Уля два часа спустя закончила все дела на сегодня и собралась идти домой, он появился снова. Точнее, не он появился, а она вдруг, не успев встать со своего стула, оказалась в другом месте. К счастью, не на вулкане, а в довольно комфортной… хм, комнате для переговоров? Во всяком случае, там было четыре удобных белых кожаных кресла вокруг низкого мраморного столика, на котором присутствовали закуски и напитки. Она сидела в одном из кресел, а в кресле напротив расположился давешний посетитель. Ещё два кресла пустовали. Наверно, для двух своих приятелей приготовил, но они появятся позже. Или он надеялся, что появятся, а они не захотели.
Впечатление уютной комнаты для переговоров не складывалось. Столик и кресла – это хорошо. Но они стояли в центре огромного круглого зала. Вряд ли такое могло быть построено в земных условиях и с земными технологиями. Окружающая зал стена с узкими витражными окнами во всю высоту и мозаикой на простенках располагалась на расстоянии не меньше трёхсот метров от центра помещения, примерно на такой же высоте находился мозаичный потолок. Или нет, пожалуй, даже на большей. Может, и пятьсот метров, и километр. Не было никаких предметов для масштаба. Возле стен не стояли стулья, и в ней не было видно дверей, впрочем, если бы и были – двери бывают размером и много больше необходимого для человека. В окнах не было заметно форточек. На потолке не висели никакие светильники. То ли здесь всегда день и света в окнах хватает, то ли ночью этот зал никогда не используется, то ли источники освещения скрытые, то ли громадная люстра под потолком появится по мановению пальца хозяина. Да и неважно это всё.
Свет в окна бил со всех сторон равномерно, и расходился от них расширяющимися разноцветными полосами по полу в направлении центра зала, создавая в середине приятное слегка переливчато-радужное освещение. Сам пол – Уля посмотрела – не был никак украшен. Он был из белого камня, не мрамора, какого-то совершенно однородного. Не плиточный пол, камень монолитный, белый, как мел, но полированный. Цветные пятна от витражей служили ему достаточным украшением. К середине зала они всё больше накладывались друг на друга, обогащались оттенками, но бледнели, и здесь пол, кресла и столик иногда даже проявляли свой белый цвет именно как белый. Всё же оценка цвета закусок и фруктов на столе была не вполне тривиальной задачей.
