Александр Феликсович Борун
Смертельная сила любви
Неожиданно оставшись, так сказать, без объекта приложения своих бестолковых усилий, все не то чтоб успокоились, но стали переживать не бегая, а оставаясь каждый на том месте, где застала его остановка суеты.
Кстати, куда делась Марья, Эдмунд не интересовался, да и вообще на она на в этом месте истории надолго, если не навсегда выпадает из нашего повествования. И кто были все те люди, что суетились вместе с ним, Эдмунд не осознавал. Но знал, что за доктором послали, конечно же, и что он, вроде, настаивал на том, чтобы послали за полицией. Как потом оказалось, этого так и не было сделано, так что пришлось ему потом нога за ногу идти туда самому. Но прежде пришёл скорым шагом доктор и для начала слегка поскандалил со священником, вполне, впрочем, вежливо и в рамках хорошего тона. По его мнению, он имел право и обязанность первым иметь доступ к такого рода пострадавшим. К счастью, священник провёл уже все необходимые процедуры, причём он милосердно не старался вывести Софью из обморока, и вообще торопился, так что он возражал только против самого принципа, отстаиваемого доктором. А тот тоже не стал продолжать спор, когда он потерял смысл за ненадобностью.
Софья пришла в себя от того, что ей сделалось стыдно. Именно так, сперва сделалось стыдно, а потом уж она сообразила, что это чувство обосновано: доктор иглой подцеплял обнаруженные в её теле дробинки и вынимал их потом пинцетом. Для чего расстегнул на ней и платье, и нижнюю рубашку неприличным, если б это не касалось именно доктора, образом. Впрочем, начал он с грудинной кости, и дальше пока одежду не раздвигал, так что это ещё не выходило, собственно говоря, из расширенных правил приличия, свойственных манере одеваться на каком-нибудь бале. Там и побольше décolleté бывает.
Ранки, из которых дробинка уже вынута, он смазывал бриллиантовой зеленью, больше чтобы не перепутать с теми, которые ещё требовали его внимания, отчего смазанные ранки начинало щипать.
По-видимому, доктор не обращал особого внимания на то, в сознании его пациентка или нет, но на всякий случай бормотал нечто утешительное. Что он, святее папы римского? Если уж священник не озаботился тем, чтобы пациентка была в сознании при духовной процедуре, те более доктору незачем пока приводить её в себя.
– Насколько можно оценить, – бубнил доктор, – мы имеем пример самой мелкой дроби, двенадцатый нумер. Диаметр дробинок один с четвертью миллиметра! Даже у одиннадцатого, считающегося у охотников самым мелким, чтобы ходить на перепела и гаршнепа, полтора миллиметра. А двенадцатым вообще никого убить невозможно, – негодовал доктор.
Наверное, жалеет, что случай слишком лёгкий, ну, мне же лучше, – обрадовалась Софья.
– Но вот что странно, – продолжал доктор, – для чего вообще применяют мелкую дробь? Разумеется, чтобы в навеске было больше дробинок! Чтобы увеличить количество надёжных попаданий! Я не охотник, но, помнится, в десяти граммах девятого номера, тоже довольно мелкой, двухмиллиметрового диаметра, на перепела, бекаса, дупеля, двести семь дробин. Навеска зависит от калибра. Ружья, из которого тут стреляли, я пока не видел, но для двенадцатого калибра в навеске тридцать два грамма, для шестнадцатого – двадцать восемь грамм, для двадцатого – двадцать три грамма. То есть, даже для двадцатого калибра и даже для девятого номера дроби мы имели бы двести семь умножить на двадцать три и поделить на десять – навскидку, чуть ли не пятьсот дробинок. Для более крупного калибра, о чём, впрочем, пока что неизвестно, но можно выяснить… пожалуй, даже необходимо выяснить… а главное, для двенадцатого номера дроби… мы получим какое-то чудовищное количество дробинок, наверное, тысячу. И где они, спрашивается? Да тут и двадцати не наберётся! Кучность если мне правильно сказали расстояние выстрела, должна быть очень хорошей… Может, вы, голубушка, – доктор, наконец-то, заметил, что Софья открыла глаза, – успели спрятаться за какой-нибудь столбик у крыльца? Я знаю, у красотки есть сторож у крыльца, – вдруг запел он, не прерывая, впрочем, своего занятия и только мельком изредка взглядывая в лицо пациентке, пока, разжимая пинцет, выкладывал очередную дробинку в какую-то плошку, чтобы потом пересчитать, – никто не загородит дорогу молодца! Смешно, я в детстве думал, что укрылец – это такой человек, который укрывает эту самую красотку и желает ей спокойной ночи, представляете? А вот кто такой сторож этого укрыльца, и почему он должен загораживать дорогу молодца, понять не мог. Но вам очень повезло, – вдруг вернулся он к прежней теме, – какова бы ни была причина этого. Я имею в виду, и с теми на удивление немногочисленными попаданиями, какие есть. По крайней мере пока что. Все они в кость! В грудину, в рёбра. Ни одна дробинка не попала, например, меж рёбер в лёгкие, что представляло бы значительно более сложный случай. Наука пока не может обеспечить меньшее повреждение лёгочной ткани при операции, чем уже причинила, точнее, в данном случае не причинила, дробь, так что оставалось бы ждать, чтобы они зажили сами собой и внутренне кровотечение прекратилось. А при непрекращающемся кровотечении в лёгкие был бы возможен даже фатальный исход. Я это говорю только потому, что, хоть ещё и не все дробинки вытащил, но уже все ранки осмотрел и убедился, что они все в этом смысле не опасны… Кроме того! Не только удивительно мало попаданий, и дробь самая неопасная, на самую мелкую птицу, да и то лучше бы на номер крупнее. То есть не лучше, конечно, ну, вы меня понимаете, в охотничьем смысле лучше. Так ещё и дробь, насколько я могу судить, английская, какой-то из трёх лучших фирм, Lane and Nesham, The Newcastle Chilled Shot либо Walker’s Parker Hardened Shot. Покрыта очень плотным слоем никеля, что немаловажно. Потому что, да будет вам известно, свинец, из которого делается дробь, ядовит. Утки нередко погибают от отравления свинцом, даже ни разу не пораненные: они глотают найденные дробинки, а охотников развелось сейчас много. А через ранки вы тоже могли бы получить в организм порцию свинца. Хоть вы не такая мелкая девушка, чтоб вас сравнивать с уткой, не говоря уже о перепёлке, но ничего полезного бы не было в этом, если бы не слой никеля, настолько плотный, что, насколько, опять-таки, я могу судить, ни на одной дробинке он не разрушился от прохождения через ствол. Честно говоря, голубушка, никель на дробинки нанесён чтобы защитить не вас, а, как ни парадоксально, ствол ружья – от освинцовывания. Свинец – мягкий металл, не будучи изолирован, он буквально намазывается на внутреннюю поверхность ствола и затрудняет чистку…
