Александр Феликсович Борун
Смертельная сила любви
Но судья, хоть и понял уже, что насчёт условного срока обвиняемый хотел сказать совсем иное и ни на что такое не претендует, не смог избавиться от предубеждения. Никаких «приговоров с развилкой» он в своде законов и прецедентах искать не стал, а просто взял самый большой срок, двадцать пять лет, и поделил напополам. Дал двенадцать с половиной. Получите и распишитесь.
Эдмунд безропотно уехал на Сахалин. На апелляцию даже подавать не стал.
Софья, которая успела получить одно свидание до отправки (в данном случае медленность бюрократических процедур оказалась на пользу), и поклялась Эдмунду, что будет ждать хоть до гробовой черты, стала получать письма с дороги, для чего догадалась снабдить Эдмунда запасом бумаги и писчих принадлежностей. Она, кстати сказать, тоже не попыталась внушить ему мысль о возможной апелляции. Приговор ему она восприняла как приговор ей самой, а, поскольку себя считала во всём виноватой, то и поделом!
Путь на Сахалин был долгий, происшествия, достойные описания в письмах, случались нередко. Например, в местности недалеко от Омска паромщики, испугавшись приближающейся грозы, бросили грести и сжались на дне лодки, закрыв головы руками, но попутчик, купец татарин (мусульманин, но очень хороший человек), стал их буквально бить по спинам, и заставил таки взяться за дело, так что переправа благополучно завершилась. Сопровождающий полицейский на это не осмелился, ведь паромщики не совершали правонарушения, да и обязанностью его было не спускать глаз с Эдмунда, ни на что не отвлекаясь. Напротив, он должен был бы защитить паромщиков от купца, но, к счастью, будучи разумным человеком, счёл это в той ситуации несвоевременным.
С самого Сахалина письма стали приходить реже: писать было почти нечего.
Прекрасное здоровье молодого человека год от года хужало. Он старался об том не писать, но по каким-то намёкам Софья поняла сама. Она засобиралась на Сахалин; все родственники и знакомые её отговаривали. Даже заперли в комнате; но она, как в романе, разрезала простыню на полосы, связала из них верёвку и ночью вылезла в окно. Полосы были слишком тонкие, и верёвка не вынесла бы её веса, но и руки у Софьи не были тренированы для лазанья, даже спуска, который легче, чем подъём, так что она не смогла как следует повиснуть на верёвке, а, тщетно цепляясь за неё, заскользила вниз, спотыкаясь на узлах, причём верёвка каждый раз издавала зловещий треск, отчего девушка пугалась, что все проснутся. Никто не проснулся; все устали от споров и ссор. Верёвка лопнула, когда до земли оставалась самая малость, так что она, вставши на ноги, даже не покачнулась. Хотя успела за тот краткий миг испытать ужас падения.
Софья прибежала к Марье; та укрыла её и снабдила всем необходимым для поездки. Подруге она завидовала, но сама ни за что на такое не отважилась бы. Каждому своё.
Путешествие заняло год. Ещё год ушёл на бюрократические процедуры. Наконец, молодых людей поженили, и полгода они прожили в браке. При руднике и бараках для осуждённых были и дома для ссыльнопоселенцев, и дома для администрации рудника и стражников, и дома простых крестьян, в общем, жильё можно было найти, а к мужу она приходила, когда разрешалось долговременное свидание. Трое суток, с проживанием в арестантском помещении отдельно от прочих осуждённых. По истечении этого времени Эдмунд умер, когда до конца срока оставалось ещё полгода, и Софья, поколебавшись, не остаться ли на суровом Сахалине до конца никчёмной жизни, всё же отправилась в обратный путь. Остаток жизни она провела в приморском городке Т. Жила тихой, незаметной жизнью. Но Марье свою историю рассказала, а там, как водится, в курсе оказались и все вообще жители городка. Вот какова смертельная сила любви, подумали они.
Конец.
1). Чувства-чувства и ужасы-ужасы. Не надо так бить на жалость читателя, это приём литературный, но дешёвый.
