Александр Куприн
Два святителя
– А ты откуда взялся, такой-сякой? Сам рассупонивай, коли тебе охота!
– И обязательно рассупоню.
Рассупонил, поставил Николай одра на ноги, огладил. Лошаденка о святителев рукав мордой потерлась, а от нее пар идет.
– Ну, теперь, – говорит Николай, – давай, мужичок, телегу выворачивать.
– Я тебе не батрак, – это мужик-то ему, Николаю. – Сам тащи!
«Эх, дурачок, дурачок!» – думает Николай. Однако понатужился, покряхтел, поставил воз на дорогу. Обтер, значит, ручки об одежду и уж хотел шагать за Касьяном, и еще шага не успел шагнуть, как мужик бух среди грязи на колени и кричит:
– Землячок, а землячок, подожди! Ведь это ты правильно сказал, что я – свинья окаянная и дурак. Прости ты меня, пожалуйста. Да и лицо-то твое что-то мне больно знакомое. Может, если по пути, так довез бы? Ишь ты, как пальтецо-то изгваздал.
Светло-светло улыбнулся Николай. Погладил мужика по его вшивой голове и отвечает:
– Да уж ладно, чего там! Бог простит. Ты меня не осуди на скором слове. А идти нам не по дороге: мы к начальству.
Мужичонка ему кричит вслед:
– А может, когда в нашу деревню завернешь? Я для тебя – все. Самовар выпьем. Я для тебя в лепешку растреплюсь. Старуха моя как рада будет! Она, брат…
И унес ветер мужиковы слова в степь.
Идут дальше святители. Николай нет-нет да и вспомнит про своего мужичка и весело ухмыльнется в седую, круглую, короткую бороду. Но и Касьян его не осуждает. «Будь время, – думает, – я бы и сам бедняжке пособил и вразумил бы его. А то ведь дело-то какое: сам господь требует».
Вот таким-то манером и пришли они в рай. Там все кругом цветы белые, дух от них хороший, дорожки песочком посыпаны. Ангелы это ходят, крылышки у всех у них беленькие, ликуются, песни играют сладкие. Угоднички святые в праздничных ризах по парочкам расхаживают, беседы беседуют утешные. Жар-птицы по деревцам перепархивают. Ручейки журчат…
