Вот на этом-то месте полковник Лосев, до сих пор слушавший старообрядца, раскрыв рот и развесив уши, решился вполголоса сказать о своем сердолике.
К его удивлению, Конопатов заинтересовался:
– На сардониксе?
– На сердолике.
– Ну, да это – все равно. Но сардоникс – и звучит знаменательнее и отдает Библиею. А, кстати, скажите внешние приметы вашей вещички.
При этом Конопатов сжал в ладони рыжие волосы своей бороды и тотчас же распустил их.
– Первое, – начал полковник Лосев, – первое: на самом верху, в левом углу, сидит, раскрыв клюв, маленькая, хорошенькая, серенькая птичка. А внизу, справа, сидит на полу презлющий котяга с большущими злыми глазами и глазеет на птичку. А по диагонали между ними протянута надпись: «Птичка поет, а кот не глядит».
– И это все? – спросил с иронической усмешкой старообрядец и еще раз заутюжил и разутюжил рыжую бородку.
– Да, как будто бы все…
– Ах, господин полковник, господин полковник. Память-то у вас должна бы быть повострее. Ну, хотите, я вам сейчас кое-что напомню.
– Пожалуйста, прошу вас, буду очень благодарен.
– Хорошо. Да неужели вы и взаправду не заметили, что в слове птичка перекладина на литере п так угнута вниз, что уже получается не п, а широко расставленное м. Отчего и выходит не птичка, а как бы скорее мтичка.
– Ах, Боже мой. Да ведь это верно. Как же я зазевался-то?
– И еще я вам кое-что укажу. Мтичка-то ваша, конечно, серенькая, а все-таки на правом нижнем перышке у нее есть тонюсенькая розовая полосочка. Так, чуть-чуточная.
– Ну, уж этого, признаюсь, я никогда не примечал, – развел руками Лосев. – Но вы-то, вы-то откуда все это знаете, ваше степенство? Ума не могу приложить. Чудеса какие-то!
Конопатов еще раз сжал и распустил бороду.
– У меня, видите ли, ваше высокоблагородие, – глазок-смотрок. Тем все мы купцы и живы. А вот позвольте-ка мне на этих днях, так завтра, послезавтра, к вам наведаться на квартиру. Очень бы желал поглядеть на вашу мтичку.
– Пожалуйста, пожалуйста, – заспешил полковник Лосев. – Сделайте честь и милость. Позвольте, я сейчас на картоне вам мой адрес напишу. Я человек холостой и свободный, от пяти вечера до восьми всегда дома. Очень буду рад вас увидеть!
Через три дня почтенный старообрядец Конопатов постучался вечером в дверь крошечной гостиничной комнаты полковника Лосева.
– Вот я и пришел вас навестить, – сказал он, снимая пальто. – Ну, уж надо правду сказать: к вам взбираться – все равно, что Балканы переваливать.
Полковник засуетился было.
– Сейчас я чай вскипячу. А может, красненького винишка бутылку разыграем? У меня есть недурное божелэ…
Но Конопатов от угощения решительно отказался:
– Благодарю от души, но отложим этот кутеж на другой раз. Теперь у меня времени – всего пять минут, и то в обрез, в обрез. Я пришел, чтобы посмотреть на ваш резной сардоникс. Покажите, сделайте милость. А это не он ли у вас на камине? Позвольте полюбоваться?
Лосев предупредительно вытер тряпкою пыль с сердолика и передал его старообрядцу. И он сам залюбовался тем, с какою бережной уверенностью и свободной ловкостью его гость рассматривает печатку, деликатно переворачивая ее с боку на бок и щуря глаза. И – странно: с каждым движением осторожных пальцев Конопатова сердолик становился изящнее и красивее и приобретал все новую, свежую, наивную прелесть.
«Вот точно так же, – подумал Лосев, – внезапно хорошеют в руках знатоков и специалистов предметы их глубокого ведения: вина, костюмы, лошади, драгоценные камни, книги, женщины и холодное оружие».
– Да, – сказал протяжно Конопатов, поднимая глаза на полковника, – эта вещичка, поистине можно сказать, не деревянная, а прекрасная художественная резьба по ониксу, по самому твердейшему, после алмаза, камню, который свободно режет стекло. И, посмотрите, что за чудесная, тонкая работа, какая тонкость и сколько терпения! Это – настоящая гемма инталье, и ее смело можно поставить рядом с прекрасными образцами древней Греции, древнего Рима и эпохи Возрождения! «Инталье» – вот как назывались у знатоков такого рода шедевры. Вы, вероятно, не хуже меня знаете кое-что об этом великом искусстве, о резьбе по твердому камню?..