Александр Манахов
Дилогия Тьмы. Книга l. Тьма во мне
Знала ли она о моих чувствах? Нет. Я никогда не стал бы докучать ей своими признаниями. Я боялся этих признаний, и не потому, что боялся отказа. Меня больше пугала взаимность. Мне думалось: смогу ли я быть достаточно сильным, достаточно разумным, достаточно смелым, чтобы всегда быть рядом с ней? Возможно, когда-нибудь, когда я совершу подвиг достаточный, чтобы гордиться им и собой, я признаюсь ей. Но до тех пор, моя любовь останется тайной и далекой, как звезды. А если опоздаю, что же, значит, так тому и быть.
Сколько раз я наблюдал, как Хьюго пытается сделать ее очередным своим трофеем, но все его попытки были сродни волнам, разбивающимся о непреступную скалу. Миранда не была одной из тех скудоумных и дешевых пустышек, которые составляли большую часть побед моего брата. Она знала себе цену, и попытки Хьюго соблазнить ее, казались ей смешными и неуклюжими. Она единственная из девушек умела ставить его на место. Только ради нее я старался быть лучше, чтобы хоть как-то приблизиться к той нравственной высоте, на которой стояла она. Именно любовь к ней помогала мне прощать и Хьюго, и отца, и судьбу.
Занятый своими мыслями, я даже и не заметил нашей дороги, а меж тем мы проделали почти весь путь.
– И все-таки, зачем отец нас позвал?
– Откуда мне знать? – Огрызнулся Хьюго. – Придем, и ты сам у него спросишь, если смелости хватит.
– Он разве тебе не сказал? – Удивился я.
– Нет. – Бросил Хьюго в ответ, и по его до предела раздраженному тону я понял, что отец и в самом деле ничего ему не рассказал, что удивительно, ведь обычно Хьюго был осведомлен обо всех важных делах.
Кабинет короля находился в одной из башен. Мы подошли, и брат негромко постучал железным кольцом, словно боясь потревожить погруженного в государственные дела правителя. Мне был хорошо знаком этот издавна заведенный порядок. Отец не любил, когда кто-то входит к нему без стука, даже если он сам приглашал.
– Войдите. – Донесся его низкий голос.
Хьюго отворил дверь и вошел первым, я последовал за ним. В кабинете еще было светло. В открытые окна, обращенные на запад, проникало уходящее солнце, и внутри падающего на пол луча была хорошо видна принесенная ветром пыль. Золотистая, она летала в воздухе, оседая на шкафах и книгах. Она казалась фантастическим туманом, который сверкал, как звезды, падающие с небес. Коврик света лежал на полу под окном, однако там, куда не могли допрыгнуть последние солнечные зайчики, уже залегли сумрачные тени, смягчая очертания предметов и двух людей, находящихся в комнате. Слева от окна был массивный прямоугольный стол, заваленный грудой бумаг, в которых сейчас разбирался отец. Он что-то перечитывал, пересчитывал и был так поглощен этим занятием, что не заметил, как мы вошли. Он даже не посмотрел в нашу сторону и никак не выказал сыновьям своего радушия.
В стене справа от окна находился большой, но пустой сейчас камин, а рядом с ним был круглый столик поменьше, на одной ноге, за которым стояли два кресла. В одном из этих кресел сидел и тоже просматривал какие-то свитки человек, присутствие которого меня удивило и обрадовало. Это был Хагамар.
Если отец – это крепость, разросшаяся от многочисленных пристроек, бугрящаяся каменными мускулами на плечах и руках, мощная и неприступная, надменно взирающая на раскинувшиеся у своего подножия владения, то Хагамар был маяком, высоким, стройным, холодным и одиноким, окруженным одними только первозданными стихиями. И также как на вершине маяка всегда сияет фонарь, в голове Хагамара был разум, светлее которого я не знал. Как маяк помогает морякам найти дорогу во тьме, так и он мудрым советом был способен помочь любому человеку найти верный путь. И, несмотря на свою пугающую внешность и род занятий, я никогда не встречал человека добрее и справедливее.
Дело в том, что Хагамар был малефиком, а так в нашем краю называли тех, кто занимался темным чародейством. Но слово «темным» в этом контексте означает вовсе не «злым» или «вредоносным», а, скорее «тайным», то есть «неизведанным», а следовательно, «сокрытым тьмой». Но Хагамар никогда не обращал свою силу во зло людям. С отцом они были знакомы еще с молодости, и дружба с Хагамаром во многом помогала королю удерживать власть и сохранять мир в королевстве. То, что отец прислушивался к советам малефика, было великим счастьем для всех нас, и меня иногда душила какая-то по-детски наивная обида за то, что я родился не в его семье.
Такое странное лицо, как у Хагамара, невозможно пропустить даже в самой густой толпе. Щеки его были настолько впалыми, а скулы острыми, что напоминали мне скулы черепа, поднятого из могилы. Бледный лоб обрамляла грива черных волос, собранных в тугой хвост. Лишь одна седая прядь на левом виске, выбившись из общей массы, ниспадала на костистое плечо. На фоне этой почти демонической внешности его бледно-голубые глаза казались особенно светлыми, прозрачными, похожими на два замерзших озерца, со дна которых поднимается таинственный призрачный свет.
Выходец из низов, Хагамар теперь владел землями восточнее столицы, там же находилось и его поместье, некогда подаренное ему моим отцом за верную службу и ставшее с тех пор его родовым гнездом. На правах первого советника он часто жил в замке, порой вместе с детьми, и вот прибыл сюда в очередной раз. Хагамар не был аристократом по крови. Простолюдин по рождению, малефик, он все же сумел стать первым советником при дворе моего отца, и все благодаря своему исключительному уму. То была какая-то давняя история, которую в подробностях нам никто не рассказывал. Лишь Хагамар вскользь упоминал, что как-то случайно спас моего отца в их далекой юности.
Когда мы вошли, он поднял голову и приветливо улыбнулся нам. Я с улыбкой кивнул в ответ. Хьюго просто сухо кивнул, и мы застыли возле двери, ожидая, когда отец сам начнет говорить. Но он даже и не думал отрываться от своего занятия. Хьюго, и так находившийся в несколько раздраженном состоянии, первым не выдержал, кашлянул и заговорил. Голос его, тем не менее, был тихим и вежливым. Пожалуй, отец наш был единственным человеком, которого Хьюго боялся.
– Отец, ты просил меня вернуться с братом.
Король нахмурился, и я подумал, что сейчас он примется отчитывать меня за мое бесцельное и бесполезное гуляние по лесу, за столь долгую отлучку, за то, что заставил его ждать, за то, что вообще родился на свет таким никчемным, за то, что погода сегодня слишком жаркая, но этого не произошло. Нехотя, как будто мы помешали его, без сомнения, важным королевским размышлениям, он заговорил.
– Завтра еще до рассвета вы оба должны быть собраны в путь. Возьмите с собой плащи и зимние вещи
– Зимние вещи? – Удивился Хьюго. – Мы идем в горы?
Король очень не любил, когда с ним спорили, обсуждали его приказы или задавали ненужные, по его мнению, вопросы. Обычно он начинал злиться, и здесь не было исключений даже для Хьюго. Однако сейчас он лишь безучастно ответил.
– За Серебряную Завесу.
Не знаю, что меня поразило больше, сама новость или то, каким равнодушным голосом отец ее произнес. Серебряная Завеса была тем местом, куда люди не ходили ни добровольно, ни по принуждению, а непослушных детей пугали ею по ночам. Те же редкие смельчаки, которые, говорят, рискнули пойти туда без сопровождения какого-нибудь малефика, не вернулись обратно.
Серебряная Завеса была, пожалуй, самым удивительным, но и самым жутким явлением в нашей округе. Если уйти от города на северо-восток, то можно дойти до кривой горной расщелины. Дорога туда была самой, что ни на есть, безопасной, но вот за расщелиной начинался мир старинных легенд, страшных преданий, вымысла, переплетенного с пугающей действительностью. Уже только подойдя к узкой и черной пасти земли, дно которой терялось во тьме, издалека можно было заметить тонкую мерцающую стену, как бы зависшую между небом и землей. То был дождь, который не прекращался вот уже несколько веков. Люди не помнили, когда он возник, и потому считали, будто Завеса была там с самого начала времен, отделяя мир живых от мира мертвых, и что за ней живут демоны и злые духи, неспособные выйти наружу. Кто-то даже полагал, что там находятся врата в преисподнюю. Хагамар, однако, утверждал, что далеко не все слухи правдивы. Например, он рассказывал, что Завеса появилась не на заре времен, а не так уж давно, если говорить о человеческой истории в целом, и что создали ее древние малефики. Говорил, что никаких врат ада за стеной дождя нет, а есть какая-то таинственная библиотека, в которой одни только чернокнижники находят приют. Не будучи суеверным, я предпочитал доверять Хагамару, а не людским сплетням, и потому новость о предстоящей поездке туда не напугала меня, но взволновала и даже обрадовала.
До сегодняшнего дня нам категорически запрещалось пересекать линию обрыва, но мне доводилось наблюдать завесу издалека. С виду ничего особенного, дождь, как дождь, даром, что вечный. Манила даже не столько сама Завеса, сколько тайна, скрытая ею от людских глаз.
– За Серебряную Завесу?! – Не удержался от восклицания обычно спокойный, как удав, Хьюго. – Зачем нам туда идти? Это же проклятое место.
– Что в моем приказе тебе не понятно? – Спросил отец, начавший потихоньку терять самообладание.
– Я хотел показать это место Ториэну. – Мягко вступил в беседу Хагамар. – Его Величество считает, что вам тоже было бы полезно там побывать.
– Да, отец, мы будем готовы. – С легким, несколько издевательским поклоном отрапортовал Хьюго, но короля это устроило, и выражение его лица вновь сделалось каменным и безучастным.
– Идите. – Сказал он, и мы покинули его кабинет.
Дверь закрылась, и между мной и Хьюго вновь образовалась невидимая, но глухая стена взаимного недоверия.
– Хагамар приехал так внезапно, без предупреждения. Разве что-то случилось? – Спросил я у брата, когда мы шли по коридору обратно.
– Почему что-то непременно должно случиться? – Съязвил Хьюго. – Разве он не желанный гость в нашем доме? Разве не имеет права приехать сюда, когда ему захочется? Кроме того, разве праздник урожая не достаточный повод, чтобы ему погостить у нас? И почему вдруг ты решил, что он приехал без предупреждения? Или это тебя он должен был заранее поставить в известность?
Я равнодушно пожал плечами.
– Просто я ничего не знал о его приезде, вот и все. Ты мне ничего не рассказываешь.
– Я что, твой посыльный? И потом, когда ты вообще бываешь в замке, интересуешься его внутренней жизнью? Вот если бы ты не бегал целыми днями по лесу, как заяц, то знал бы, что он приезжает, и встретил бы его сегодня вместе с нами.
– А он приехал один? – Как бы невзначай спросил я и наткнулся на резкий выпад брата.
– Элли, ты что оглох? Тебе же сказали, что Хагамар хочет показать Ториэну Завесу, естественно, он приехал с ним. Редерик, кстати, тоже с нами пойдет.
– А… – Уже, было, хотел спросить я, но передумал и замолк, однако до отвращения проницательный Хьюго все понял сам.
– Миранда? – Спросил он, и на лице его появилась хищная улыбка. – Да, она тоже приехала, но с нами, она, конечно же, не пойдет. Если ты хочешь ее повидать, то не стоит.
– Это почему же? – Удивился и несколько ощетинился я. С какой стати брат посягает на мою личную свободу передвижения?
– Потому что она устала с дороги, – тоном родителя, объясняющего глупому ребенку простые житейские истины, сказал он, – и просила ее сегодня не беспокоить.
Это другое дело, если она сама просила, я не посмею нарушить ее покой.
– Ладно, – сказал я, – увижусь с ней завтра.
– Ты, я вижу, потерял остатки всякого разума. – Презрительно бросил мне брат. – Ты не увидишь ее завтра, потому что завтра мы уйдем задолго до того, как она встанет, а вернемся, скорее всего, уже после того, как она ляжет.
Моя попытка в очередной раз взбунтоваться была задавлена массивностью его железных доводов, и я почувствовал себя ужасно глупо.
– Элли, соберись и начни думать головой. Потому что если ты и завтра будешь таким же рассеянным, то вообще можешь не вернуться. – И прежде, чем свернуть в соседний коридор, он выстрелил в меня последней ядовитой стрелой. – Впрочем, не думаю, чтобы это хоть кого-нибудь волновало.
Этот стилет попал в самое сердце, и яд, которым был смазан его наконечник, назывался правдой. В самом деле, кто по-настоящему будет горевать обо мне, если я не вернусь? Отец, который меня ни во что не ставит, Хагамар, которому я даже не сын, Миранда, для которой я просто друг и ничего больше? Хьюго, иное дело, его любят все.
Сегодня я никуда не пошел, а помылся, заранее приготовил одежду и рано лег спасть с тем, чтобы завтра встать до зори.
С утра, умывшись и одевшись, а затем наскоро позавтракав, я первым оказался на конюшне и принялся готовить коня к предстоящему пути. Я умел седлать коней, и потому предпочитал делать это самостоятельно. Хьюго явился не один, а вместе с Ториэном и Редериком, сыновьями Хагамара и братьями Миранды. Но, несмотря на принадлежность к одной семье, братья были столь же различны, как исповедь и заповедь. Открытый, веселый Редерик был старшим сыном, и потому являлся первым наследником земель Хагамара. Однако он ни в одной своей черте не имел сходства со своим отцом. Волосы его не чернели и не вились, а топорщились коротким рыжеватым ежиком. Лицо его не выдавалось такими выразительными скулами, и было не вытянутым, а квадратным и чуть расходящимся вширь. Он уже имел не по-юношески волевой подбородок, ростом и обхватом мощной груди превосходил даже Хьюго, а его светло-зеленые глаза, единственные зеленые в их семье, были настолько обыкновенными, что в них невозможно было разглядеть признаки хоть какой-то родовой магии. В них не было того зачарованного свечения, которое отличало голубой взор Хагамара. Внешностью Редерик пошел в кого-то с материнской стороны, хоть на мать он тоже не был похож.
Другое дело – Ториэн, серьезный и молчаливый, младший в семье, приходящийся ровесником мне, именно он был истинным сыном своего отца. Волею судьбы ему передался не только дар Хагамара, но и его внешность. Ториэн, как и Хьюго, словно был слепком своего отца в молодости, правда, пока лицо его не обрело ту пугающую резкость, которую имел старший малефик. Возможно, состарившись, годами занимаясь темным колдовством, он обретет такое же сходство с черепом, однако сейчас черты его лица были мягкими и привлекательными. Впрочем, самого Хагамара нельзя назвать некрасивым, в самом привычном понимании этого слова. В темноте или, особенно, в резком мерцании факелов, он скорее походил на создание иных опасных миров. Однако на свету, правильные черты его лица соотносились друг с другом в какой-то своей удивительной гармонии. Сам он походил на загадочную книгу, под мрачным кожаным переплетом которой скрывались белые страницы, полные удивительных глубоких мыслей. Узнавший малефика поближе понимал, насколько внешность его обманчива, и как разнится она с его добрым и честным характером.
Но вот Ториэн, имел вид не просто человеческий, но красивый, и даже очень красивый. На вытянутом лице линия скул была только слегка очерчена. Нос, имевший небольшую горбинку у самой своей вершины, далее устремлялся ровной стрелой по направлению к тонким, но четко очерченным губам, на которых не часто появлялась улыбка. Бледная кожа, темные волосы, которые он, подражая отцу, уже начал отращивать. Правда, их еще не тронула седина. И в этой удивительной, не приторной красоте ощущалась необъяснимая сила, которая привлекала внимание, вызывала доверие и вместе с тем какую-то примесь страха неясной природы. Проницательный взгляд таких же голубых, как у Хагамара, глаз никогда не бегал бесцельно по сторонам, был устремлен всегда прямо, и вместе с этим как бы вглубь себя. Какие тайны мира видит он этими глазами? И все же, несмотря на звенящую синеву и живущую в Ториэне волшебную силу, в глазах его отсутствовало то едва уловимое свечение, которое я так часто видел в глазах Хагамара, и которое сразу выдавало в темном малефике его светлое нутро.
Впрочем, Ториэн всегда мне нравился, также как и Редерик. Оба они так различались и внешностью, и характером, что казалось, будто им никогда не найти общий язык. Но, в отличие от нас с Хьюго, они его находили всегда. Я удивлялся этой их семейной сплоченности и пытался разгадать секрет. Ведь Редерик – факел, легко зажигающийся новыми идеями, дарящий свет и тепло всем вокруг, любящий пустую трескотню и также легко гаснущий. Ториэн же – лед, этакий холодный принц, о котором мечтают девушки особо томной, поэтичной натуры. Он не любит тратить себя на всякие мелочи, зато если уж возьмется за какое-нибудь дело, то выполнит его основательно и непременно доведет до конца. Порой, подначиваемый братом Ториэн мог оживиться, и даже очень, разозлится, или же перенять беззаботное настроение Редерика. И тогда он развлекал нас фокусами, рассказывал удивительные истории из книг, недоступных нашему пониманию. Это были книги из личного собрания Хагамара, книги на древних, вымерших языках, которые можно было перевести только с помощью магии.
Сначала, мне казалось, зависти меж ними нет потому, что те части наследства, которые Хагамар собирался оставить им, равны в своей ценности. Редерик получает все материальные богатства, скажем, замок, земли, титул. Уделом Ториэна являются знания, умения и сила Хагамара, чего уже не мало. Находись все в руках одного из детей, второй непременно затаил бы обиду. Кроме того, мне казалось, что Миранда, рожденная в середине, служит как бы опорой, уравновешивающей эти две такие разные чаши весов. А потом я понял, что ответ куда проще, и никакого особенного секрета здесь нет. Просто Хагамар любит всех своих детей одинаково, и тем никогда не приходилось сражаться друг с другом за его внимание, признание и одобрение, как молодым росткам за лучи солнца. И в детях Хагамара не было той заносчивости, которая так часто бывает в людях высшего сословия. Человек, плохо знакомый с этим семейством, мог бы принять за высокомерие некоторую отстраненность Ториэна, но это была только глубокая задумчивость мыслителя, пытающегося уразуметь тайный смысл бытия. Вот и сейчас Редерик и Хьюго о чем-то оживленно переговаривались, о чем именно, я не обратил внимания. Ториэн же в разговоре не участвовал, а просто, молча, шел рядом.
– Элли, ты уже здесь! – Воскликнул Редерик, увидев меня. – А я-то думал, мы пришли рано.
Я ничего не ответил, устал бороться с ними за право быть Элиндером, а не Элли.
– Какой-то ты сегодня мрачный. – Не унимался навязчивый Редерик. – Волнуешься?
– Да он всегда такой. – Буркнул Хьюго и принялся готовить коня.
В битвах с братом, какого бы сорта эти битвы ни были, я неизбежно проигрывал, а потому мне приходилось все переносить безропотно, не отвечая на колкости, которыми он осыпал меня, словно гвоздями, пытаясь задеть и ранить. Этот путь я выбрал сознательно, когда понял, что Хьюго крепче меня телом и сильнее духом. Это была моя броня, мой щит, единственный, способный уберечь меня от постоянных ударов и полного разрушения.
– А что же мы все-таки будем там делать? – Спросил я у Ториэна, который никого никогда не задирал, и потому был, пожалуй, самым приятным собеседником.
– Мы посетим библиотеку древних малефиков. – Ответил он, глядя на меня. Его ловкие пальцы живо управлялись с креплениями и застежками на седле, не требуя участия глаз. – Это мое посвящение. Отец обучал меня и теперь считает, что я готов ее увидеть.
– Я понимаю это, но зачем туда едем мы? Разве нам положено?
Мой брат, который явно встал сегодня ни с той ноги, вновь вмешался в беседу.
– Отец посчитал, что мне, как будущему королю, полезно узнать, с каким злом мы живем рядом сотни лет. А вот, что там делать тебе, и в самом деле, непонятно.
– Может быть, он решил, что без моей помощи ты не сможешь прочесть ни одного заглавия?
Я знаю, это жалко. Все равно что, вооружившись иглой, выходить на бой против каменных великанов. Но брат не упускал возможности напомнить мне мое место. Такие вот замечания, порой, были единственным моим оружием. Хьюго помрачнел еще больше, а разозлившись, он вполне мог ответить не словом, а кулаком. Однако сейчас, ему это сделать не дали.
– Если кто и лишний в этой компании, так это я. – С улыбкой вмешался Редерик, который, похоже, решил меня поддержать. – Отец до последнего момента не хотел брать меня вместе с вами, но я напросился, сказав, что иначе пойду следом и, наверняка, сгину за Серебряной завесой без присмотра. Он был недоволен, но позволил мне ехать.
– Я и сейчас недоволен. – Раздался высокий благородный голос за нашими спинами. К нам приближался Хагамар, одетый во все черное. Черный кожаный дублет, черный плащ, черные штаны и черные сапоги, только шпоры, пряжка ремня и застежка плаща в виде скрученной в кольцо змеи, укусившей себя за хвост, были серебряными. Волосы его убраны в тугой конский хвост, и лишь седая прядь все также одиноко падала на ключицу. На плечах он нес тяжелую кожаную суму.
– Я рассчитывал на то, что со мной поедет один только Ториэн, – продолжал малефик, – а не вы всей гурьбой. Я пытался убедить короля, что для вас это опасно, но он посчитал иначе. Я полагаю, Ториэн уже рассказал вам цель нашей поездки.
– Да, папа. – Ответил Редерик и весело подмигнул мне. – Он вообще у нас такой разговорчивый.
Ториэн ответил ему кислой улыбкой.
– Тем лучше. – Безучастно отозвался Хагамар. – Добираться туда не так долго, после обеда уже прибудем. Пару часов проведем там, но вернемся, скорее всего, только утром. Слушайте меня внимательно, когда мы пройдем сквозь завесу, вы должны выполнять все, что я скажу, без вопросов и возражений. Вам ясно? Там уже не ваше королевство, и все, что вам привычно, останется далеко позади, поэтому только я смогу защитить вас в случае опасности.
– Мы и сами можем себя защитить! – Довольно резко возразил Хьюго.
– Да? – Удивился Хагамар. – И как же?
– Мечом. – Ответил Хьюго, обнажив часть клинка, но встретил лишь снисходительный взгляд малефика.
– Поможет ли тебе меч против ведений, против таинственных чар, одурманивающих разум, против голосов, ведущих в самую пропасть? Ты силен, но не всякую опасность может отразить сталь. Так вот за Серебряной завесой много бездонных расщелин, поющих голосами мертвых. Остерегайтесь этих голосов. Понятно?
В ответ донеслось глухое молчание. Хагамар усмехнулся.
– Вот, и отлично. По коням!
Он вскочил на своего вороного коня, пришпорил его и возглавил наше паломничество. Мы отправились на северо-восток. Дорога постепенно уходила вверх. Вдали белели снежные шапки гор, и черный камень в проемах меж ледниками, был похож на чернильные кляксы, оставленные неловким писцом на поверхности чистого пергамента.
Мы двигались по просторной открытой местности, не вспаханной и не засеянной. Все пахотные земли, все поля находились с южной стороны Норденхейма. Люди боялись сеять и растить хлеб в такой близости от завесы, поэтому здесь были только дикие некошеные луга, зеленевшие высокой травой, сейчас еще не высохшей от росы. Она уже потеряла ту свежесть и сочность, которую может иметь трава только в раннюю весеннюю пору. К осени она окончательно пожухнет, затем посереет, и к зиме мир вновь потеряет все свои краски. Но сейчас он по-прежнему одет в зеленое, розовое и золотое.
Солнце только поднимало голову с облачных подушек у своего восточного изголовья. Слева от нас находился лес. Деревья вдали возвышались ровной, мощной стеной, и казалось, что ни одна каменная крепость по прочности не сравниться с этим деревянным бастионом, который растянулся на многие мили, и за которым жила и безраздельно правила вечная непроглядная тьма.
Мы чуть повернули, взяв еще восточнее. Вот и полдень встретил нас огнем и золотом. Теней здесь не было вовсе, даже наши собственные тени сморщились и высохли под солнцем, как черный виноград. Растительность постепенно исчезала, почва становилась все более каменистой. Желтый шар перевалил на западную часть небосклона, и медленно покатился к лесу. Горы выросли, будто перестали сутулиться, расправив, наконец, свои могучие плечи. Вблизи четче стали видны все выступы и впадины, все морщины на их безглазых лицах. Снег искрился и напоминал горностаевые подбой в черных пятнах каменных выступов. И вот уже не горы, а древние короли в меховых шубах вставали перед моим живым воображением.
«И горы безмолвно стояли, они возвышались так близко,
Как будто атланты застыли, увидев глаза Василиска.
Вершины, что мерно тонули в белесой жемчужной ванили
Надменной своей недоступностью многих несчастных манили.
О, боги ушедших времен! Это здесь, пред глазами, они ли?»
Неожиданно вспомнилось стихотворение неизвестного автора, прочитанное мною когда-то.
Горные пейзажи всегда меня завораживали. Льдистые вершины казались недоступными, непостижимыми и чистыми, как мечта. И думалось мне, стоит забраться на самую высокую из них, и весь мир, открывшись глазам до самого своего края, сможет уместиться на ладони. Но, к сожалению, эти вершины, да и весь мир, были недосягаемы для меня.
Солнце чуть перевалило за полдень, время близилось к обеду, но Хагамар и не думал устраивать привал. Он продолжал гнать лошадь вперед, и мы мчались вслед за ним. Наконец, путь наш резко оборвался, и мы оказались перед узкой, но глубокой пропастью, причем настолько длинной, что конца ей не было видно ни с одной из сторон. Она тянулась с востока на запад изломанной дугой, как бы очерчивая серп, края которого с обеих сторон терялись где-то в горах. Сколько раз я видел эту бездну издалека, и сколько раз боялся в нее заглянуть. Мне казалось, стоит подойти чуть ближе, и она затянет меня против моей воли. Что-то колдовское ощущалось во мгле, клубящейся там, внизу. О, сколько водопадов низвергалось в ее нутро, что удивительно, совершенно беззвучно, ибо звук их падения попросту не долетал со дна.
Что упадет туда, исчезнет навеки. Но вот за расщелиной, расстилались просторы, поросшие невиданной зеленью, неувядающей в любое время года. Там открывались взгляду горные склоны, прорезанные сотнями ручьев, быстрых и медленных, а еще чуть выше скалистые пики вздымались к небу, вспарывая животы непомерно раздувшимся, как пиявки, чернильным тучам, и как бы расступались, подобно каменным занавесям, открывая ее.
Она была сродни едва различимому тонкому мареву, появляющемуся на дороге в знойный полдень, которое как бы повисает между небом и землей, но не принадлежит ни тому, ни другому. Это был обыкновенный дождь, и необыкновенный в то же самое время. Несмотря на яркое солнце, которое все еще сияло над нашими головами, завеса серебрилась чем-то лунным, чем-то потусторонним и волшебным, не то, излучая собственный слабый свет, не то, отражая часть солнечных лучей.
– Вот она. – Сообщил Хагамар, но это было излишне. Ее невозможно спутать с чем-то другим. Завеса была уникальна, неповторима и прекрасна. Самое удивительное явление, которое мне когда-либо доводилось видеть.
Каким бы сильным ни был ветер вокруг, в какую бы сторону он не дул, эти тучи никогда не покидали своего горного логова, и дождь никогда не менял своего направления. Неизменно он шел под прямым углом к земле, что доказывали многочисленные наблюдения людей и малефиков.
– Нам нужно еще немного проехать вдоль обрыва. – Сообщил Хагамар. – Дальше будет мост.
Мы вновь взяли вправо. Обрыв уходил вдаль ломаной черной линией, которая казалась узкой только из-за своей непомерной длины. На самом же деле в ширину пропасть могла достигать и ста шагов, которые не перейти, не перепрыгнуть и не перелететь. Эта кривая беззубая усмешка была усмешкой старухи, такой же древней и дряхлой, как сама земная твердь. Чудовищную пасть мучила вечная жажда, и она пила и пила воду, проливающуюся с небес, не в силах остановится.
Мост показался очень скоро, вот только назвать его мостом было трудно. Какие-то детские подвесные качели из веревок и досок, протянутые меж двух краев огромной, непостижимой и смертоносной пропасти. Не мост даже, а насмешка над путником.
– Лошади не смогут пройти. – Сказал Хьюго, и впервые в голосе его я услышал тревогу. На мост он смотрел мрачно, недовольно и недоверчиво. Впрочем, недоверие ясно сквозило в глазах каждого из нас, всех, кроме Хагамара, выглядевшего все также спокойно и безмятежно.
– Мы оставим их здесь. – Сказал он. – Дальше пойдем пешком.
– Ага, пойдем. – Согласился Редерик. – Если только не полетим вниз, и мост нас выдержит. Да он же прогнил насквозь.
– Ничего, – заверил Хагамар, – Этот мост еще свое не отслужил.
– Отслужит, – настаивал Редерик, – как только мы всей гурьбой ввалимся на его хлипкую спину.
– Пойдем по двое. – Скомандовал Хагамар. – Я первый, Элиндер сразу за мной, потом Редерик с Хьюго. Ториэн, тебе я доверяю замыкать шествие.
Младший сын покорно кивнул. Мы отвели коней к стройным молодым тополькам, росшим недалеко, и привязали их.
– Оденьтесь теплее, а сумки оставьте здесь. – Приказал малефик. – Дальше пойдем налегке. Оружие тоже оставьте под камнями, здесь люди не ходят, так что его и коней никто не украдет. А лучше возьмите что-нибудь съестное, да перекусите на ходу. Останавливаться у нас времени нет. Как я уже говорил, по ту сторону завесы мечи бесполезны, а нам лучше всего показать, что мы пришли с добрыми намерениями.
– Показать кому? – Удивился Редерик.
– Древним силам, которые там обитают. – Мрачно ответил ему отец. – Редерик, возьми это и помоги донести до завесы.
Хагамар указал на свой заплечный мешок, самый большой и самый тяжелый из всех наших грузов, который он снял и аккуратно прислонил к стволу дерева. Редерик взбунтовался.
– Ты говоришь нам оставить все вещи, а сам берешь этакую тяжесть?
– Я тебя идти сюда не заставлял. – Осадил его Хагамар. – Ты сам этого захотел, так что теперь не спорь, а помогай. Раз я этакую тяжесть беру, значит, так нужно.
По лицу Редерика было видно, как он хотел бы сказать, мол, «вот сам ее и неси», но говорить такое отцу, способному переписать завещание, было опасно. А уж говорить такое малефику было опасно вдвойне. Поэтому он смолчал, и гнев его моментально, как это свойственно легкому переменчивому его характеру, тут же сменился любопытством.
– Интересно, что там. Амулеты, травы, атрибуты каких-то секретных ритуалов?
– Никаких секретов. – Бойко заверил его отец. И жестом пригласил сына посмотреть. Редерик откинул отороченную мехом крышку сумы, и лицо его исказила гримаса разочарования.
– Еда? – Спросил он, проникнув руками в кожаное нутро мешка и производя там ревизию. – Копченое мясо, сыр, овощи, яблоки и груши, гречка, бобы, сколько же тут всего! Хлеб: белый, черный, бутыль молока. Даже вино взял. Мы что, неделю там жить собираемся?