Александр Мелехин
Чингисхан. Верховный властитель Великой степи
“На ханский престол возведем мы тебя и,
Как с врагами пойдем воевать,
Будем мы впереди скакать,
Юных дев и красивых жен
Станем мы забирать в полон.
Ставки вражеские захватим,
Все имущество заберем,
Пред тобой,
Тэмужин, разложим.
Хан, тебе его поднесем.
Войною
Мы пойдем на чужаков
И полоним их жен. А рысаков
К тебе в табун пригоним —
Отличные у иноземцев кони!
Мы будем быстрых антилоп стеречь,
Хан Тэмужин державный,
Чтобы тебя на славу поразвлечь
Охотою облавной.
А если кто
В час жаркого сраженья
Не выполнит
Твое распоряженье,
Примерным
Наказаньем проучи:
С имуществом,
С женою разлучи.
Карающий
Пусть будет волен меч
И голову повинную
Отсечь.
В дни мира
Если кто-нибудь из нас
Не выполнит
Разумный твой указ,
Да будет он
Всех подданных лишен —
Аратов-смердов,
И детей, и жен;
Ослушника
В пустыню прогони —
Пусть там влачит
Безрадостные дни”.
И, молвив клятвенные эти речи, нарекли они Тэмужина Чингисханом[279] и поставили ханом над собой»[280].
«Одних…Тэмужин привлек своей личностью, своими дарованиями, выдержкой; он казался им идеалом степного богатыря, самым подходящим человеком для того, чтобы стать во главе аристократических родов и повести их к победам, которые доставят им тучные пастбища, скот и ловких табунщиков. Некоторые не сомневались, кроме того, в том, что Тэмужин предопределен стать владыкой самим Небом (Всевышним Тэнгри. – А. М.)…
Церемония возведения Тэмужина на ханский престол улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), на которой он был титулован Чингисханом. Миниатюра из «Сборника летописей» Рашид ад-дина. XV в.
Другие же, к которым, по-видимому, принадлежал Алтан, сын Хутула-хана, остановились на Тэмужине потому, что он казался им наименее опасным для них самих; они надеялись, что Тэмужин будет послушным орудием в их руках, потому что среди них были лица более знатного происхождения, чем сын Есухэй-батора»[281].
Тем не менее обращает на себя внимание перечисление в конце процитированной клятвенной речи[282] серьезных мер наказания за нарушение принятых обязательств: невыполнение указов и распоряжений хана в военное и мирное время[283].
И хотя подобные договоренности осуществлялись по-прежнему в рамках монгольского обычного права, это, несомненно, свидетельствует об определенном развитии регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы): «продолжает развиваться, приобретая новый уровень, система запретов, дозволений и позитивных обязываний, (среди которых. – А. М.) позитивное обязывание занимает все больший и больший объем»[284].
И это отнюдь неслучайно. Первостепенная задача, которую Чингисхану предстояло решить в воссозданном им улусе «Хамаг Монгол» (Все Монголы), заключалась в том, чтобы покончить «с необузданным произволом и безграничным своеволием» тех, кто ему подчинился, и водворить закон, порядок, мир и согласие в «улусе войлочностенном», среди постоянно враждовавших между собой монголоязычных родов и племен.
Вот какую характеристику дал монгольскому обществу той эпохи один из сподвижников Чингисхана, тысяцкий Хухучос, который вспомнил о этих жестоких междоусобных схватках:
«Над землей многозвездное небо
вне законов и правил кружилось,
Многотемная рать в поле бранном
с ратью столь же великою билась.
Возвращались с богатым полоном,
пригоняли коней, что в теле.
Не один из нас, многих тысяч,
месяцами не спал в постели.
Вся земля, как и небо над нею,
беспорядочно так же кружилась;
Все и вся на ней слепо боролось,
в жарких схватках сражалось и билось.
Сколь жестокими были сраженья!
И телам ратоборцев усталым
Долго не было отдохновенья,
сна спокойного под одеялом.
Для сомнений мы и для раздумий
не имели ни сил, ни часа,
Ибо время борьбе отдавали,
отдавали силы боям.
Мы вперед и вперед стремились,
отступать приходилось не часто,
И понятья “покой” или “счастье”
незнакомыми были нам»[285].
«Тэмужин по своему собственному опыту знал, как легко в среде кочевников, в степях и горах устраивать неожиданные наезды и набеги; он хорошо понимал, что должен прежде всего озаботиться, чтобы у него было безопасное пристанище, известный, хотя бы кочевой, центр, который мог стать связующим местом, крепостью для его нарождающейся кочевой державы»[286].
В этих условиях вновь избранный хан улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы) первым делом занялся формированием регулярного войска и служб тыла, созданием личной охраны, обустройством ставки.
Обязанности по реализации соответствующего повеления Чингисхана были распределены среди его первых сподвижников и людей, которые примкнули к нему к этому времени, отойдя от Жамухи:
«Чингисхан повелел младшему сородичу Борчу – Угэлэ чэрби, а также Хачигун тохуруну и братьям Жэтэю и Доголху чэрби носить колчаны его[287].
А так как Унгур, Суйхэту чэрби и Хадан далдурхан молвили, что “С едою по утрам – не запоздают, с дневной едою – нет, не оплошают”, – поставлены они были кравчими.
Дэгэй же сказал:
“Отары твоих разномастных овец
Я стану пасти лишь по северным склонам.
Так будет ухожен, умножен твой скот,
Что шириться станут хашаны-загоны!
Я каждое утро – не зря говорю! —
Барашка зарежу тебе и сварю.
За это уж ты, Тэмужин, не жалей
Рубца для утробы моей ненасытной,
Да разве прибавишь от ханских щедрот
Когда-никогда хошного[288] аппетитный”.
И потому поставлен был он пасти стадо Чингисхана. И сказал младший брат Дэгэя Хучугэр:
“Постараюсь, чтоб в спешке
Менять никогда не пришлось
Ни тяжей и ни чек,
Что скрепляют оглобли и ось
На повозке твоей.
Обещаю, что целыми будут постромки,
У телеги твоей.
Буду мастером я тележным,
Исполнительным и прилежным”.
И был поставлен он тележником при ставке Чингисхана.
Все домочадцы – жены, дети[289], а также ханская прислуга – Додаю чэрби подчинялись.
И, назначив Хубилая, Чилгудэя и Харахай тохуруна меченосцами под водительством Хасара[290], Чингисхан молвил:
“Тому, кто на нас нападать посмеет,
Живо снимайте головы с шеи.
А этот надменен и чем-то кичится? —
Руби не по шее – руби по ключицу”.
Бэлгудэю и Харалдай тохуруну велено было:
“Табунщиками стать,
Пасти отобранных для войска
Меринов табун”.
Тайчудов – Хуту, Моричи и Мулхалху – назначил Чингисхан конюшими при прочих табунах.
Чингисхан повелел Архай хасару, Тахаю, Сухэхэю, Чахур хану:
“Знать все, что деется в родных пределах,
Гонцами быть в сношеньях запредельных”[291].
И приступил к Чингисхану Субэдэй-батор и клятвенно пообещал:
“Как полевая мышь, заботлив,
Все сохраню, чем ты владеешь;
Как ворон, от чужого глаза
Твою добычу сберегу.
Я войлочной попоной стану,
Твоим щитом, твоей накидкой,
Решеткой в юрте стану частой,
Что преграждает вход врагу”.
И сказал Чингисхан, обратясь к нукерам Борчу и Зэлмэ:
“Кроме собственной тени моей,
Не было у меня друзей —
Вы стали моими друзьями.
Кроме кобылы моей хвоста,
Не было у меня хлыста —
Вы стали моими хлыстами.
Печаль мою вы развеяли,
Душу мою успокоили —
Доверье царит между нами.
Вы стали первыми нукерами моими,
И да поставлены вы будете над всеми!”
Обратясь ко всем, кто отделился от Жамухи и последовал за ним, Чингисхан сказал: “Удостоившемуся силы и покровительства Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли, ко мне вы отошли от анды Жамухи, желая дружество крепить, душою искреннею вы ко мне стремились. Вы, первые мои нукеры, более других должны быть у меня в почете”[292].
Обращаясь с благодарственной речью к своим новым нукерам, Тэмужин во второй раз вовсеуслышание заявил о дарованных ему силе и покровительстве Небесного Владыки и Матери-Земли. И сказано это было, как мне представляется, неспроста: тем самым он желал снова подчеркнуть свое “небесное избранничество”.
Думаю, что, преследуя ту же цель, Чингисхан поручил своим новоиспеченным послам Архай хасару, Тахаю, Сухэхэю и Чахурхану известить Торил-хана и Жамуху о своем избрании ханом улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы).
Торил-хан принял это известие как должное. У него не было оснований сомневаться в искренности своего названного сына, подозревать его в заговоре против хэрэйдского ханства: “Зело справедливо, что Тэмужина, сына моего, над всеми ханом вы поставили теперь. Как можно вам, монголам, жить без хана.
От правил этих впредь не отступайте.
Решениям своим не изменяйте.
Уз дружбы никогда не порывайте.
Да хана своего не потеряйте!” – так заповедал владыка всех хэрэйдов Торил-хан подданным Тэмужина»[293].
Жамуха же, узнав об избрании Тэмужина ханом улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), не выдвигая прямых претензий к побратиму, упрекнул его высокородных сородичей Алтана и Хучара в том, что они злонамеренно разлучили его и Тэмужина:
«Почто вы, вклинясь между нами,
Под ребра больно укололи одного,
Другому в бок шипы свои вонзили
И разлучили-таки нас с андою Тэмужином?
Не возвели вы в ханы Тэмужина,
Когда мы были вместе неразлучны.
Что ж умышляли, возведя теперь?
Так будьте ж верны клятвенным речам,
Что вы, Алтан и Хучар, молвили однажды.
Оберегайте Тэмужина от забот и бед
И станьте добрыми нукерами ему!»[294]
Очевидно, эти слова Жамухи были и предостережением самому Чингисхану, указывающим на истинную сущность его ближайших родичей.
Судя по всему, Чингисхан и сам не обольщался на их счет, и поэтому, воссоздавая улус «Хамаг Монгол» (Все Монголы), поставил на ключевые посты людей, которым доверял как самому себе.
Из процитированных выше повелений Чингисхана следует, что он продолжил выполнять завет отца: «верный сколотить отряд»[295]. Это касалось и формирования регулярного воинства «меченосцев», и создания специального подразделения стрелков, «носивших колчаны его», в обязанности которых вменялась охрана самого Чингисхана, и образования служб внутренних и иностранных дел, и в частности, посольской службы.
С началом второго этапа военного строительства (1189–1204 гг.) в улусе «Хамаг Монгол» (Все Монголы) были связаны и повеления Чингисхана о назначении табунщиков в воинский и прочие табуны, которым в создаваемой им кавалерийской армии придавалось особое значение.
Провозглашение и осуществление повелений Чингисхана знаменовало собой завершение начального этапа (1178–1189 гг.) военного строительства; в этот период времени коренным образом начал меняться уклад жизни монголов[296], который отныне был подчинен военным задачам и потребностям; создаваемая военная структура стала прообразом регулярного войска и ханской гвардии.
Выпуск вышеперечисленных указов, в которых Чингисханом была предпринята попытка регулирования целого ряда военных, социальных, экономических и кадровых вопросов, свидетельствовал о начале формирования новой регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), являющейся важной составляющей мировоззренческой системы Чингисхана. И как мне представляется, именно с этого момента начинает «складываться» и первый состав будущей «Книги Великой Ясы» Чингисхана, в которой впоследствии «были упорядочены и собраны воедино правила и законы государевы и предпосланы обычаи распростирания справедливости и попечения о подданных»[297].
* * *
Характеризуя социально-политическую организацию воссозданного Чингисханом улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), российский исследователь Р. П. Храпачевский отмечает преемственность государственности у монголов, характерной «именно для периода строительства Чингисханом своего первого, традиционного номадического чифдома, по образцу и подобию остальных подобных образований у его предков и у соседей…
Ко времени Чингисхана подобные протогосударства возникали не раз и даже достигали значительной величины, включая в себя и полиэтнические родоплеменные единицы… Обычно их считают племенным союзом… Поэтому не удивительно, что и ранние монгольские племена пошли по тому же пути, развиваясь от простейших форм кочевнических протогосударств.
Уже существовали “имперские конфедерации” найманов и кэрэитов (хэрэйдов. – А. М.). Видимо, они и были тем образцом, которому следовал Чингисхан с 1189–1190 гг., когда он сам был избран ханом подобного государственного образования начального типа и когда только начал борьбу за верховенство в степи»[298].
Таковы были исторические условия, в которых развернулась борьба за создание единого монгольского государства. На этом пути воссоздание улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы) стало первым, причем необходимым, этапом. На втором этапе этого пути Чингисхану предстояла тяжелейшая борьба за объединение всех монголоязычных племен и племенных союзов в единое государство.
Говоря о роли улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы) в этой борьбе, монгольский исследователь И. Дашням подчеркивал: «Именно улус “Хамаг Монгол” (Все Монголы) являлся главным связующим звеном всей Монголии, находившимся в центре ее территории, имевшим более высокий социально-экономический, политический и культурный уровень, являвшимся хранителем обычаев и традиций коренных монгольских народов, способным повести за собой другие племена и народности, принять на себя ответственность за их будущее, стать ядром создаваемого (Чингисханом и его соратниками. – А. М.) единого монгольского государства»[299].
Этот процесс образования единого монгольского государства характеризовался как внутренними, так и внешними факторами.
В самом монгольском обществе этого периода времени наблюдались разрушение родового строя, углубление имущественного и социального неравенства, и вследствие этого возникновение двух основных слоев общества: главенствующей части, именуемой «степной аристократией», и обыкновенных трудящихся-аратов, а также значительный рост потребности в регулировании общественных отношений и бытовых конфликтов; в результате повсеместного возникновения простейших политических образований (аймаков, ханств, родоплеменных объединений. – А. М.) появляется серьезная общественная необходимость улаживания конфликтов, возникавших между ними. Все это свидетельствовало о начале процесса формирования в монгольском обществе внутренних факторов образования государства в подлинном смысле этого понятия.
Однако крайне важно обратить внимание на то, что, поскольку общественно-политическое развитие монгольского кочевого общества не достигло своего логического завершения (пережитки родового строя в нем не были изжиты. – А. М.), внутренние факторы, о которых речь шла выше, не могли самостоятельно (без внешних факторов. – А. М.) сформировать условия образования единого монгольского государства.
Что же касается внешних факторов, то (так же как и тысячу лет назад, в эпоху империи Хунну. – А. М.) кочевое общество эпохи Чингисхана было не в силах полностью удовлетворить свои потребности. Иначе говоря, кочевое натуральное скотоводческое хозяйство монголов конца XII века не могло в полной мере обеспечить потребности членов общества своим внутренним продуктом. Они испытывали постоянную нужду в продукции сельского хозяйства и ремесел, производимых в соседних оседлых земледельческих государствах, в первую очередь в Китае (т. е. в империи Цзинь, господствовавшей в Северном Китае. – А. М.). В этой связи для кочевников было жизненно важно удовлетворять свои потребности за счет соседних оседлых земледельческих государств. Иногда это удавалось сделать мирными средствами, развивая хозяйственные, обменные и торговые отношения, прежде всего с Китаем (т. е. с империей Цзинь. – А. М.). Но поскольку (население этой империи. – А. М.) почти полностью обеспечивало потребности своего населения, они не были слишком заинтересованы в торговле и товарообмене со скотоводами-кочевниками монгольских степей. И если им все же приходилось вступать во взаимоотношения с кочевниками, цзиньские правители прежде всего руководствовались политическими целями. В тех случаях, когда обстановка на границе обострялась и монгольские племена подвергались притеснениям и нажиму, им ничего не оставалось делать, как объединиться для нападения на оседлые страны и захвата силой их богатств[300].
Именно так действовали предшественники Чингисхана, верховодившие в улусе «Хамаг Монгол»; во многом аналогичные процессы имели место и в эпоху Чингисхана[301]. Все это позволило современным исследователям прийти к однозначным выводам о том, что «возникновение кочевой державы в Степи, (в частности, Великого Монгольского Улуса Чингисхана. – А. М.) в большой степени связано с внешними отношениями» (Т. Барфильд); «возникновение государства у кочевников не только результат внутреннего развития, но в большинстве случаев было прямо увязано с завоеванием оседлых государств. Правда, и самооборона порой являлась причиной возникновения государства у кочевников (А. Хазанов)[302].
Думается, самооборона, о которой писал А. Хазанов как об одной из причин возникновения государства у кочевников, имеет прямое отношение к монгольским кочевникам эпохи Чингисхана. «К моменту рождения Тэмужина в степи царила анархия. Основной формой политической организации были сегментарные конфликты: враждующие племена или кланы объединялись против общего врага только для того, чтобы после победы над ним вновь разделиться и продолжить войну друг с другом. Некоторую безопасность могло дать вступление в конфедерацию племен, но ни одна из конфедераций не могла подчинить себе остальные. Любой лидер, захвативший власть, вместе с ней наживал врагов и провоцировал заключение новых союзов, направленных против его власти. Цзиньскому двору не требовалось больших усилий, чтобы использовать такое соперничество и успешно противодействовать любой конфедерации, которая становилась слишком могущественной»[303].
Цзиньцы осознавали большую вероятность того, что усилившиеся и объединившиеся монгольские кочевники продолжат политику вымогательства, которую на протяжении многих веков проводили их предшественники – кочевые державы, существовавшие на территории Монголии. Дабы воспрепятствовать этому и добиться превращения монгольских кочевников в подлинных вассалов и данников своей державы, они активно использовали политику «разделяй и властвуй»[304]; чжурчжэни не намерены были отказываться и от «политики массовой депортации номадов», унаследованной ими у тобасцев (державы Тоба Вэй)[305].
Подобные внешние отношения требовали более высокого уровня организации общества монгольских кочевников, нежели та, с помощью которой внутри этого общества решались вопросы кочевого скотоводства и политические разногласия.
Анализ внешних факторов образования единого монгольского государства будет продолжен в главах, посвященных идеологии «монгольского тэнгэризма» и новой доктрине международных отношений Великого Монгольского Улуса. Сейчас же мы вернемся к событиям, происходившим в последнее десятилетие XII века собственно на просторах монгольских степей.
Глава седьмая
Сражение «Тринадцати куреней[306]»
(1190–1196 гг.)
«Жамуха-сэцэн заложил основу распри с Чингисханом. Он начал смуту… постоянно чинил по отношению к нему (Чингисхану. – А. М.) козни, вероломство и обман и стремился к тому, чтобы забрать в (свои) руки государство (“Хамаг Монгол” (Все Монголы). – А. М.)».
Рашид ад-дин[307]
Хотя Чингисхан и был провозглашен ханом улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), многие коренные монгольские племена и роды, которые ранее подчинялись его отцу (тайчуды, салжуды, хатагины, дурвэды и ихирэсы (ветвь хонгирадов)), не признавали его единовластие, выступали за создание конфедерации монголоязычных и тюркских племен, в которой политическая власть по-прежнему оставалась бы у вождей племен.
Поскольку «конфедеративная» политика некоторых монгольских и тюркских племен имела четкую античингисовскую направленность, с момента провозглашения Чингисхана предводителем улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы) борьба с конфедератами на долгие годы стала для него задачей первостепенной важности.
Надо отдать должное его врагам: перед лицом смертельной опасности вожди противостоящих Чингисхану племен смогли быстро консолидироваться для совместной борьбы за сохранение своих прав и привилегий. Уже в 1190 году тайчуды во главе с Таргудай хирилтугом, родственные им ветви племени жадаран, одним из вождей которых был Жамуха, а также другие племена и ветви заключили античингисовский союз. И «весь этот народ, поддерживая друг друга, единодушно поднялся против Чингисхана»[308].
И все же основу этого первого союза заложил Жамуха, бывший побратим Тэмужина, который стремился уничтожить еще неокрепшее воинство Чингисхана и установить собственное господство над монгольскими племенами.
Такая возможность представилась Жамухе уже скоро (1190 г.): «пренебрегший обычаем и законом» (нарушив норму обычного права монголов, запрещающую конокрадство. – А. М.), его младший брат угнал табун лошадей у подданного Чингисхана. По устоявшейся традиции, потерпевший сам решил наказать разбойника; он нагнал обидчика и убил его, а табун поворотил назад[309].
«По этой причине, – как пишет Рашид ад-дин, – Жамуха заложил основу распри с Чингисханом… Жамуха был этим разозлен, поэтому задумал план соединиться с обоком (племенем. – А. М.) тайчудов и пойти воевать (против Чингисхана. – А. М.) тремя тумэнами»[310].
О надвигающейся опасности Чингисхану было своевременно сообщено. «И, получив известие сие, собрал Тэмужин из тринадцати куреней своих три тумэна воинов и выступил навстречу Жамухе»[311].
Отсутствие свидетельств наших источников об участии хэрэйдского Торил-хана в военном конфликте между Чингисханом и Жамухой, во-первых, подтверждает мнение американского ученого Джека Уэзерфорда о том, что Торил-хану «было на руку разделение монголов… он добивался ослабления обоих и укреплял свою власть над монголами». А во-вторых, его собственное вождество в хэрэйдском ханстве в то время в очередной раз было под вопросом, а само хэрэйдское ханство находилось на грани раскола, и Торил-хана, очевидно, больше волновал внутренний конфликт со своими братьями, нежели разборки в среде монголов.
Сражение, в которое вылилось распря двух побратимов, было впоследствии названо «Сражением тринадцати куреней» – по числу куреней, которые составили войска каждого из противников. Именно с этой битвы началось многолетнее противостояние сторонников и противников создания единого монгольского государства.
По версии автора «Сокровенного сказания монголов», воины Чингисхана в этой кровопролитной сечи были потеснены превосходящими их почти в три раза по численности ратаями врага и вынуждены, в конце концов, отступить. И «только по причине своей непоследовательности и легкомыслия Жамуха не смог воспользоваться плодами своего успеха»[312].
По другим источникам («Сборник летописей», «Юань ши»), Чингисхан «перебил этими тринадцатью куренями тридцать тысяч (вражеских) всадников»[313], «как только Жамуха прибыл, государь (Чингисхан. – А. М.) с ним решительно сразился, разбил и прогнал его»[314].
Монгольский курень. Иллюстрация Ж. Саруулбуяна к современному изданию «Сокровенного сказания монголов».
Сражение монгольских конных лучников. Миниатюра из «Сборника летописей» Рашид ад-дина. XV в.
Изучив противоречивые сведения древних хроник, монгольский военный историк Х. Шагдар сделал следующий вывод: «В этом сражении воины авангардной части войска Чингисхана под командованием Борчу, спешившись, обрушили град стрел на врага, нанеся ему существенный урон. После этого войско Чингисхана отошло в Зэрэнское ущелье и заняло там выгодные позиции на склоне горы. Более того, они контратаковали устремившихся было за ними войнов Жамухи. Понеся большие потери и окончательно убедившись в бесперспективности ратоборства в данных условиях, Жамуха ретировался. И вскоре обе враждующие армии покинули место сражения…
Сражение при Далан балжуде стало первыми самостоятельными военными действиями войска Чингисхана, обогатившими его боевой опыт; его успеху в этом сражении способствовали своевременное получение правдивой информации о враге, умелый выбор позиции, правильно выбранная тактика»[315].
И все же, как мне думается, говоря о реальном исходе этой битвы, следует опираться на свидетельства автора «Сокровенного сказания монголов», который писал:
«…Собрал Тэмужин из тринадцати куреней своих три тумэна воинов и выступил навстречу Жамухе. И сразились они в местности, именуемой Далан балжуд. Теснимые мужами Жамухи, Чингисхан и ратники его отступили в ущелье Жэрэнэ, что находится близ реки Онон.
И молвил Жамуха, победой возгордясь: “Мы все-таки загнали их в Жэрэнское ущелье”.
И тогда по велению его заживо были сварены в семидесяти котлах юноши из племени чинос[316] и был казнен Цаган-Ува из племени нэгудэй, голову которого, привязав к конскому хвосту, Жамуха волок аж до пределов жадаранских»[317].
Впоследствии автор «Сокровенного сказания монголов» свидетельствовал о том, что сам Чингисхан во время последней встречи с Жамухой в 1205 году упомянул как вескую причину казни последнего именно то, что Жамуха, «ослепленный местью, на побратима ополчился своего… Тогда на нас нагнал ты страху, в Зэрэнское ущелье потеснив»[318].
Что же касается причины «непоследовательности» Жамухи, не попытавшегося усилить натиск и навсегда покончить с Чингисханом, то, по мнению большинства исследователей этого вопроса, само это нападение и зверства, которые совершил Жамуха с плененными им сторонниками Чингисхана, были всего лишь показательным актом устрашения побратима, которого Жамуха не сумел «приручить» во время совместного пребывания в его стойбище, и поэтому вознамерился проучить и окончательно подчинить себе в результате этого вооруженного набега.
Жамуха, очевидно, был уверен, что Чингисхан сам явится с повинной, но он и на этот раз просчитался. «…Действия упоенного своей победой Жамухи серьезно испортило ему имидж. Такая жестокость с его стороны еще больше усилила антагонизм между старыми аристократическими родами, которые унаследовали власть от предков, и малыми и незначительными семьями, которые могли рассчитывать только на свой талант и личную доблесть. Это происшествие оказалось решающим для Тэмужина, который проиграл битву, но выиграл поддержку и популярность среди монголов…»[319] – так, словами американского востоковеда Джека Уэзерфорда, можно подытожить все сказанное выше.
Уже после первого сражения против античингисового союза конфедератов при Далан балжуде (1190 г.) в стане Жамухи и Таргудай хирилтуга произошел раскол, и многие ветви племен тайчуд и жадаран «после обдумывания и держания совета… явились к Чингисхану по собственной воле, подчинились и покорились ему»[320].
Прежде всего следует отметить значимость ухода от тайчудов и присоединения к Чингисхану уругудов под водительством Журчэдэя и мангудов во главе с Хуйлдаром[321], которые уже вскоре после присоединения к Чингисхану проявили себя как замечательные полководцы и отважные воины.
Не менее значимым было возвращение к Чингисхану Мунлига из рода хонхотан[322], который «доселе следовал за Жамухой, а теперь вместе с семью сыновьями своими отделился от него и пристал к Чингисхану»[323].
Один из сыновей Мунлига, Хухучу, вскоре стал прославленным в народе шаманом – Тэв Тэнгэром и до известных событий, о которых речь ниже, входил в число ближайших соратников Чингисхана, имел на него большое влияние[324].
Как явствует из древних источников, Чингисхан по-прежнему нуждался в поддержке местных шаманов, таких как Хорчи, Тэв Тэнгэр, которые проповедовали о том, что силы небесные и земные покровительствуют хану улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы).
Это становилось тем более важно, поскольку у Чингисхана было много соперников в борьбе «за царствование в улусе войлочностенном» как во вражеском стане, так и среди своих соратников. Старый мудрец-баягуд Сорхан, мнение которого приводит Рашид ад-дин, называет соперниками Чингисхана в его собственном окружении журхинского предводителя Сача бэхи и брата Чингисхана – Хасара; среди «внешних» недругов Сорхан обращает внимание Чингисхана, естественно, на Жамуху.
Главный соперник Чингисхана, Жамуха, мало того что лишился поддержки многих родов своего племени, но и сам подвергся нападению мэргэдов и был вынужден на какое-то время пойти к их предводителю Тогтога бэхи в услужение[325].
Укрепление союза Жамухи с воинственными мэргэдами, который наметился во время пребывания Жамухи на службе у Тогтога бэхи, таил в себе большую опасность, и, как мы узнаем из наших источников, Чингисхан впоследствии неоднократно воевал с мэргэдами, добиваясь их полного подчинения.
Что же касается вождя журхинцев Сача бэхи, то он, хотя и признал ранее верховодство Чингисхана, но судя по его дальнейшим поступкам, о которых повествуют наши источники, не желал беспрекословно следовать его воле. Это проявилось сразу после сражения при Далан балжуде, когда вожди племен и старейшины родов, ранее объединившиеся под водительством Чингисхана, а также «подчинившиеся и покорившееся» ему после этого сражения, сошлись на пир в дубраве на берегу Онона, дабы «положить начало миру и дружбе между родными и родственниками… во имя исполнения великих дел»[326].
Однако не только радость в связи с новым пополнением рядов своих сторонников подвигла Чингисхана собрать этот хуралтай. По-видимому, требовалось укрепить пошатнувшийся в результате неудачного ратоборства с Жамухой авторитет самого Чингисхана, веру сородичей и соратников в него.
Среди участников этого пиршества все древние источники выделили присутствие на нем журхинцев во главе с Сача бэхи и Тайчу, что свидетельствует об их роли в улусе «Хамаг Монгол» (Все Монголы) и косвенно подтверждает их притязания на верховенство в улусе, а также стремление Чингисхана добиться лояльности в первую очередь вождей журжинцев.
Монгольский шаман. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР).
Чингисхан оказался прав в своих опасениях. Именно журхинцы во время пира инициировали происшествия, которые чуть было не привели к расколу между сородичами: сначала жены Сача бэхи Хорижин хатан и Хурчин хатан[327] набросились на виночерпия Шихигура, обвинив его в нарушении установленной последовательности угощения собравшихся на пир. А затем Бури бух[328], который был на этом пиру распорядителем от журхинцев, не только вступился за вора из племени хатагин, «пойманного за руку» распорядителем от боржигинов Бэлгудэем, но и намеренно «рассек мечом обнаженное плечо Бэлгудэя».
Сводный брат Чингисхана попытался было замять этот конфликт. «Но не внял словам Бэлгудэя Чингисхан, и похватали наши и журхинцы дубины да кумысные мутовки[329] и поколотили друг друга изрядно. И все же одолели наши журхинцев и полонили ханш их вздорных – Хорижин хатан и Хурчин хатан. А когда журхинцы запросили мира и во дружестве поклялись, наши не упирались и воротили им двух ханш – Хорижин хатан и Хурчин хатан»[330].
Конфликт, который спровоцировали журхинцы на пиру у Чингисхана. Миниатюра из «Сборника летописей» Рашид ад-дина. XIV в.
