Александр Мосякин
Ленин и революция. Диктатура пролетариата и русофобия
Пусть немцы захватят Питер…
15 апреля 1917 года в газете «Солдатская правда» вышла статья Н. Ленина[104] «Солдаты и земля», автор которой призвал солдат бросать фронт и уезжать домой, чтобы «немедленно взять всю землю у помещиков и распорядиться ею правильно». Окончилась статья призывом: «Солдаты! Помогите объединению и вооружению всех рабочих и всех крестьян!»[105] Ленин пишет статьи о пользе братания. Во все фронтовые солдатские комитеты направляются большевистские агитаторы, которые работали вместе с немецкой военной разведкой, отправлявшей «простых» немецких рабочих и крестьян в шинелях уговаривать своих русских собратьев воткнуть штык в окопную землю и идти домой. Такая политика большевиков возмущала российских патриотов разных политических взглядов. Плехановская газета «Единство» (1917, № 80) писала: «Эй, вы, пассажиры германского казенного поезда, не мешайте русской армии защищать Россию! Слышите! Не мешайте!» Но «пацифист» Ленин продолжал это делать.
Призывы к дезертирству через газеты, листовки и прокламации с обеих сторон попадали в окопы. Такая пропаганда побудила огромную массу русских солдат самовольно покинуть фронт, что создавало угрозу существованию русской армии и самой России. Эту угрозу видел командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак, который, выступая 25 апреля 1917 года в Севастополе перед делегатами армии, флота и рабочими, с болью в сердце сказал:
«Я остановлюсь на одном явлении, получившем распространение в различных частях нашей армии. Оно называется “братанием”. В некоторых частях наши солдаты самостоятельно вошли в сношение с неприятелем, которое выразилось во взаимном посещении окопов и установлении соглашения о прекращении военных действий. На значительных участках фронта создалось полное затишье и бездействие… на других участках “братание” получило характер постоянных митингов между нашими и неприятельскими частями… “Братающийся” неприятель посещал наши окопы иногда в таком количестве, что некоторые части команд, сохранившие совесть и представление о долге, намеревались применить для прекращения этой гнусности силу, но встретили сопротивление и даже угрозы со стороны сочувствующих “братанию”… Жалкое недомыслие, глубокое невежество, при полном отсутствии военной дисциплины, сознания долга и чести, вызвали это “братание”, которое получило объяснение, как средство революционизирования армии противника, как прием для создания революции в Германии и Австрии… Но если бы вы знали, с каким презрением и насмешками относятся немцы к “братающимся” с ними представителям нашей армии, то никому не пришло бы в голову говорить о создании подобными приемами революции в Германии[106].
Это была грандиозная операция германского Генштаба и спецслужб по уничтожению русской армии без потерь для себя, и в эту операцию был сполна вовлечен Ленин. «Земельное» дезертирство и «братание» разваливали фронт. Генерал Н.Н. Головин[107] насчитал 2 млн «земельных» дезертиров[108]. О такой помощи германской армии со стороны Ленина и его партии генерал Людендорф мог только мечтать!
Говоря о разрушительной работе большевиков, 3 июня 1917 года статс-секретарь германского МИДа А. Циммерман сообщил посланнику в Берне:
«Секретные донесения показывают, что правительства стран Антанты продолжают проявлять озабоченность положением в России… Отчаянные попытки русской армии продвинуться не могут скрыть растущей дезорганизации и нежелания сражаться в войсках. Ленинская пропаганда мира набирает силу, а его газета “Правда” уже выходит тиражом 300 000 экземпляров. Работа на оборонных предприятиях либо остановлена, либо опустилась до минимального выпуска продукции. Транспортный кризис становится всё более острым, в результате чего страдает обеспечение городов и армии продовольствием. Таким образом, у Антанты нет абсолютно никаких шансов на получение помощи с этой стороны»[109].
Одновременно Ленин атакует Временное правительство, призывая к его свержению и манипулируя лозунгом «Вся власть Советам!». В начале июля 1917 года большевики предприняли неудачную попытку захватить власть, после чего их вождя обвинили в связях с Германией. Правительство выписало ордер на арест Ленина, он (предупрежденный Керенским!) сбежал из Петрограда и скрывался в разных местах. Время с конца июля до начала октября 1917 года – самое темное в биографии Ленина. Сначала он жил в шалаше на берегу Финского залива. Потом его прятал на своей квартире в центре Гельсингфорса глава местной милиции Густав Ровио. Это всё, что было известно. Но…
В Национальном архиве Франции хранится интереснейший документ – донесение (от 27 сентября 1917 г.) агента французской контрразведки, осуществлявшего слежку за Лениным. Согласно этому документу,
после неудавшейся июльской революции, «как и в свою первую поездку [переезд Ленина из Швейцарии в Россию через Германию], Ленин был в Берлине, где имел продолжительную беседу с канцлером Михаэлисом[110], а также нанес визит господину Бетман-Гольвегу»[111].
О чем в августе или сентябре 1917 года мог говорить большевистский вождь с новым германским канцлером? Да о том же, о чем он говорил в апреле с его предшественником Бетман-Гольвегом, с которым встретился вновь: о скорейшем захвате власти в Петрограде и начале мирных переговоров с Германией.
Согласно тому же донесению французской контрразведки, после Берлина Ленин находился в Швейцарии, где «скрывался в туберкулезном санатории при поддержке одного немца, бывшего советника берлинской полиции… под видом протестантского пастора из Венгрии». В начале октября 1917 года Ленин возвратился в костюме пастора из Европы через Финляндию в Петроград, и в нем же явился вечером 10 (23) октября на историческое заседание большевистского ЦК, на котором был решен вопрос о вооруженном захвате власти. Сколь невероятной ни кажется эта информация, но она имеет подтверждение: рисунок Ленина в пасторском одеянии, выполненный кем-то во время его путешествия по Финляндии и впервые опубликованный в 1950‐е годы в финском журнале «Uusi Kuvalehti».
PrintScreen с донесения агента французской контрразведки о нахождении Ленина в Германии и Швейцарии осенью 1917 г.
Итак, после провала «июльской революции» в Петрограде Ленин инкогнито совершил путешествие по Европе, обговаривая с действующим и бывшим канцлерами Германии перспективы захвата большевиками власти в России и мирных переговоров. При этом он категорически не хотел защищать Россию.
В дни «корниловского мятежа», 30 августа (12 сентября) 1917 года, Ленин прислал письмо в ЦК РСДРП по поводу позиции Володарского и других большевиков, которые в вопросе защиты отечества «скатываются до оборончества или до блока с эсерами, до поддержки Временного правительства», где написал: «Это архиневерно, это беспринципность. Мы станем оборонцами лишь после перехода власти к пролетариату (большевикам. – А.М.), после предложения мира, после разрыва тайных договоров[112]… Ни взятие Риги, ни взятие Питера не сделает нас оборонцами»[113]. То есть, пусть немцы даже захватят Петроград (будущий Ленинград), Ленин принципиально защищать его не намерен!
Но Германии нужно было не ленинское «оборончество», а его «примиренчество», ведущее к сепаратному миру, и Ленин был готов Германии услужить. В конце того же письма в ЦК он пишет: «В войне против немцев именно теперь нужно дело: точно и безусловно предложить мир на точных условиях. Если сделать это, то можно добиться либо быстрого мира, либо превращения войны в революционную»[114].
В.И. Ленин в одежде протестантского пастора
Письмо В.И. Ленина в ЦК РСДРП(б) от 30 августа 1917 г.
Операция «Октябрь»
Немцам нужен был быстрый мир, Ленину – революция. Он должен был свергнуть Временное правительство и захватить власть. Чтобы подтолкнуть Ленина к решительным действиям, в сентябре 1917 года германское Верховное командование начало наступление в Прибалтике с целью захвата Риги, Ревеля и Моонзундских островов, давая Ленину понять: либо ты с нашей помощью возьмешь власть в Петрограде, либо мы сами захватим город и решим свои проблемы без тебя. Вот что пишет Ева Фляйшхауэр: «Ленину, очевидно, поставили задачу в условиях угрозы наступления германского неприятеля на российскую столицу по суше и по морю поднять восстание… и взять наконец государственную власть. Для этой цели Верховное командование перекачало в Петроград самые крупные за всё время средства и привлекло социал-демократических спонсоров в Германии к поддержке долгожданного решающего удара их русских товарищей»[115].
Спецоперацию по возведению Ленина на «русский трон» проводили в координации несколько германских ведомств. По сообщению Главного управления Генштаба российской армии от 13 сентября 1917 года, «когда было решено наступление на Ригу, Рейхсбанк перевел в Стокгольм 12 млн марок»[116]. Очевидно, деньги переводились в стокгольмский фонд Рицлера, через который финансировались Ленин и его партия. А 29 сентября статс-секретарь германского МИДа Р. фон Кюльман сообщил в Ставку Верховного командования:
«Военные операции на Восточном фронте, подготовленные в крупном масштабе и выполненные с большим успехом, были подготовлены большой подрывной деятельностью внутри России, которую проводил МИД. Нашей главной целью в этой деятельности было дальнейшее усиление националистических и сепаратистских настроений и обеспечение поддержки революционным элементам. Мы и сейчас продолжаем эту деятельность и завершаем соглашение с Политическим отделом Генштаба (капитан фон Хюльзен). Наша совместная работа дала ощутимые результаты. Без нашей постоянной поддержки большевистское движение никогда не смогло бы достигнуть такого размаха и влияния, какое оно сейчас имеет. Всё говорит за то, что это движение будет расти и дальше. Это же можно сказать о движениях независимости в Финляндии и на Украине»[117].
И оно росло, при попустительстве и поддержке главы Временного правительства А.Ф. Керенского, который будто действовал по указке Ленина! В упомянутом письме в ЦК Ленин выдвигает «частичные требования» к Керенскому, что ему делать в ситуации с «корниловским мятежом»: «Арестуй Милюкова, вооружи питерских рабочих, подтяни кронштадтские, выборгские и гельсингфорсские войска в Питер»[118]. Керенский войска подтянул и тут же раздал из арсеналов оружие питерским рабочим дружинам, которыми командовали большевики, готовя почву для захвата ими власти. И они ее захватили.
* * *
План военного переворота, скорее всего, разработали немецкие военные советники, находившиеся в Смольном. Главную роль в историческом спектакле сыграли присланные из Финляндии (Гельсингфорса) финские войска и сводный отряд матросов Балтийского флота, а главной фигурой здесь был 24‐летний латыш Ивар Смилга, направленный представителем ЦК большевиков в Финляндию. В августе 1917 года он создал и возглавил Областной комитет армии, флота и рабочих в составе 65 человек. Смилга пользовался полным доверием Ленина[119] и по его указаниям готовил вооруженный захват власти в Петрограде. Вспоминая потом о роли в Октябрьском перевороте гарнизона и флота, находившегося в Гельсингфорсе, Смилга писал: «План наш заключался в том, что если революционным рабочим и солдатам Петрограда не удастся сразу захватить весь город, то непременно должны [захватить] острова и Выборгскую сторону… В таком случае борьбу должен решить я при помощи войск из Финляндии»[120]. На это ориентировал Смилгу Ленин в письме от 27 сентября: «Петроградский совет и большевики объявили войну правительству… Партия должна поставить на очередь вооруженное восстание… Дальше о вашей роли. Кажется, единственное, что мы можем вполне иметь в своих руках и что играет серьезную военную роль – это финляндские войска и Балтийский флот»[121].
Факсимильная копия телеграммы Р. фон Кюльмана в Ставку Верховного командования от 29 сентября 1917 г. Цитата: «Без нашей постоянной поддержки большевистское движение никогда не смогло бы достигнуть такого размаха и влияния, какое оно сейчас имеет». Публикуется впервые
«Финляндские войска» – это обученные немецкими офицерами финские егеря[122] и солдаты из бывшей Русской императорской армии, которые поддержали выступление большевиков, потому что Ленин пообещал финнам после прихода к власти признать независимость Финляндии, что он и сделал. Получив в ночь с 24 на 25 октября условную телеграмму из Петрограда: «Присылай устав. Свердлов», – Смилга тут же снарядил отряд финских военных, переодетых в форму матросов Балтийского флота[123], и вместе с моряками-балтийцами двумя эшелонами отправил их в Петроград. Смилга вспоминал: «В три часа ушел первый эшелон, в 5 часов утра второй, уехало 1800 вооруженных бойцов, готовых помочь рабочим Петрограда свершить историческую миссию пролетариата, уехало на 300 человек больше, чем было условлено с Лениным и Свердловым. К приезду наших отрядов в Петроград там, в сущности, уже всё было кончено. Матросы (переодетые финны и «братва» Балтфлота. – А.М.) участвовали только при взятии Зимнего дворца»[124].
Анархиствующую «братву» поставили в оцепление Зимнего дворца[125], а не говоривших по-русски, переодетых в русских матросов финнов, прибывших рано утром 25 октября на Финляндский вокзал, поздно вечером подвезли на грузовиках к оцепленному русскими матросами и красногвардейцами Зимнему дворцу. На них накануне «штурма» наткнулся возле сворота c Невского проспекта под арку Главного штаба депутат Государственной думы и член Петросовета Владимир Станкевич, идя со своими сторонниками от городской думы на выручку Временного правительства. Он вспоминал: «Дорогу преградил большевистский патруль. Начались долгие переговоры. Приехал грузовик, наполненный матросами, молодыми разудалыми, но какими-то странно задумчивыми парнями. Общественные деятели окружили грузовик и стали доказывать ему, что это неотъемлемое право каждого гражданина быть со своим правительством в такие минуты. Матросы не отвечают, и даже смотрят куда-то в сторону или, вернее, вверх, прямо перед собой с платформы грузовика… Не понимают… Потом, не говоря ни слова, поехали дальше»[126], – ко дворцу.
Финские егеря. Забытые герои «штурма» Зимнего дворца
Там члены Петроградского ВРК, троцкисты В.А. Антонов-Овсеенко и Г.И. Чудновский провели «русских матросов» в Зимний дворец через боковую дверь (от Адмиралтейства), и в 1 час 50 мин. ночи эти «спецназовцы революции», ведомые их офицерами[127], разоружили потешную охрану дворца и обеспечили арест членов Временного правительства, коих отправили в Петропавловскую крепость. После этого оцепление Зимнего дворца было снято и туда хлынули с Дворцовой площади возбужденные толпы, которые стали громить и грабить дворец, а заодно и царские винные погреба под ним, устроив всепролетарский запой, который неделю не могла «заглушить» советская власть. Ну а «финляндские войска» (егеря) вернулись обратно, присягнули на верность правительству Финляндии и в феврале 1918 года влились в регулярную финскую армию, получив свой флаг. В углах флага с синим крестом, напоминающим флаг Финляндской гвардии, были гербы прусского образца с орлом, а посередине – герб Финляндии со львом. Так свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция.
От Октября до Бреста
Германское военное и политическое руководство пристально следило за событиями в Петрограде. 9 ноября 1917 года в 20 часов генерал Эрих Людендорф сообщил Восточному командованию и в МИД: «Согласно перехваченным радиопередачам, в Петрограде произошла революция, в ходе которой Совет рабочих и солдат предположительно одержал победу… Победа Совета рабочих и солдат желательна с нашей точки зрения. Поэтому прошу Вас использовать перехваченную информацию для нужной пропаганды»[128].
И в тот же день статс-секретарь германского МИДа Р. фон Кюльман телеграфировал министру финансов З. фон Рёдерну:
«Исходя из соглашения между советником фон Бергеном и министерским директором Шрёдером, имею честь просить Ваше превосходительство предоставить 15 миллионов марок в распоряжение МИДа для использования на ведение политической пропаганды в России, отнеся эту сумму к параграфу 6, секции II чрезвычайного бюджета. В зависимости от того, как будут развиваться события, хотел бы заранее оговорить возможность снова обратиться к Вашему превосходительству в скором будущем на предмет предоставления дополнительных сумм»[129].
Согласно сноске к документу, запрошенная главой МИДа сумма была выделена министром финансов 10 ноября; кому предназначались деньги, сомнений не вызывает. В полночь с 10 на 11 ноября советник дипломатической миссии в Копенгагене Витгенштейн телеграфировал в МИД:
«Ленин нуждается в поддержке Германии для выполнения своей программы. Это означает, что германское правительство должно открыто признать военные цели партий большинства (видимо, в Рейхстаге. – А.М.). Если эти цели более или менее совпадают с целями большевиков, Ленин может попросить союзников начать переговоры на этой основе; если же они откажутся, Россия будет считать себя свободной от всех обязательств перед Антантой»[130].
Ленин так и сделал. Уже в первом своем «Декрете о мире» ленинское правительство предложило «всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире… которого жаждет подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, миром, которого самым определенным и настойчивым образом требовали русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии, – таким миром Правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. без захватов чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций. Такой мир предлагает правительство России заключить всем воюющим народам немедленно, выражая готовность сделать без малейшей оттяжки тотчас же все решительные шаги впредь до окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными собраниями народных представителей всех стран и всех наций»[131].
Р. фон Кюльман лично «выбивал» деньги для большевиков и их друзей по развалу России
Факсимильная копия телеграммы советника дипмиссии в Копенгагене Витгенштейна в Берлин в ночь с 10 на 11 ноября 1917 г. Цитата: «Ленин нуждается в поддержке Германии для выполнения своей программы». Публикуется впервые
Помимо очевидного утопизма этого воззвания, в нем содержалась и уловка. Поскольку союзники России по войне (как и предсказывал Витгенштейн) отвергли благородный призыв большевиков, это развязало им руки в деле быстрейшего заключения сепаратного мира с Германией, в чем она так нуждалась и о чем Ленин постоянно твердил. В тот же день 10 ноября помощник статс-секретаря Буше сообщил в Стокгольм помощнику рейхсканцлера Рицлеру, ведавшему фондом, через который финансировались большевики:
«Половина необходимой суммы будет выслана в воскресенье с фельдъегерем. Остальное – во вторник. Если необходимо, возможно дополнительное выделение сумм. Если нужно выслать еще часть военного займа, проинформируйте, крупного или мелкого достоинства. Пришлите подтверждение чека Бергену»[132].
Поток денег, который шел Ленину с минувшей весны, теперь превратился в водопад. Они доставлялись разными путями. 15 ноября агент немецкой разведки Карл Моор (Байер) навестил в Берне германского посла Г. фон Ромберга и попросил сообщить своему куратору Нассе, находившемуся в Берлине, содержание пришедшей ему телеграммы от советского представителя в Стокгольме Вацлава Воровского: «Пожалуйста, немедленно выполните свое обещание. Мы связаны им, так как нам предъявляют серьезные требования». Далее Ромберг уведомил советника МИДа Бергена: «Байер дал мне знать, что эта телеграмма может ускорить необходимость его поездки на Север»[133].
Моор должен был отвезти Ленину деньги, но неожиданно заболел. 28 ноября помощники статс-секретаря Берген и Буше с тревогой сообщили Ромбергу из Берлина: «Согласно полученной здесь информации, правительство в Петрограде встретилось с огромными финансовыми трудностями. Поэтому посылка денег очень желательна»[134]. Но Ромберг успокоил Берлин: «Запрошенная финансовая помощь отправлена по надежным каналам»[135]. Дело пошло. Подводя итоги плодотворной работы в России, статс-секретарь германского МИДа Р. фон Кюльман 3 декабря 1917 года сообщил в Ставку кайзера:
«Распад Антанты и последующее создание благоприятных для нас политических комбинаций составляют сейчас наиболее важную военную цель нашей дипломатии. Россия оказалась слабейшим звеном во вражеской цепи, – поэтому задача состоит в ее постепенном ослаблении и, если возможно, удалении. В этом был смысл нашей подрывной деятельности, которую мы проводили в русском тылу, и прежде всего, содействуя в первую очередь сепаратистским тенденциям и поддерживая большевиков. Только когда большевики получили от нас по различным каналам и под разными вывесками устойчивую и постоянную денежную помощь, они смогли создать свой основной орган “Правду”, проводить активную пропаганду и заметно расширить первоначально узкую базу своей партии. Теперь большевики пришли к власти»[136].
Германия провела свою пешку в ферзи и теперь могла идти дальше. Отныне Берлин стал спонсировать Ленина «непрерывно, непомерно большими для истощенных финансов Германской империи суммами, прекратив лишь за несколько месяцев до ее крушения осенью 1918 года»[137]. По данным немецких историков, общая сумма, выделенная Германией большевикам до и после их прихода к власти, составила 80 млн золотых марок[138].
Факсимильная копия телеграммы статс-секретаря Р. фон Кюльмана в Ставку Верховного командования от 3 декабря 1917 г. Цитата: «В этом был смысл нашей подрывной деятельности, … содействуя в первую очередь сепаратистским тенденциям и поддерживая большевиков». Публикуется впервые
Цель такой щедрости ясна: любой ценой сохранить ленинское правительство у власти, чтобы подписать с ним жизненно важный для Германии мирный договор и узаконить его. А затем кайзеровская Германия намеревалась сделать большевиков своими вассальными союзниками, чтобы с их помощью получить доступ к сырьевым ресурсам и транспортной инфраструктуре России. 29 ноября 1917 года офицер связи германского МИДа при Главной штаб-квартире (Ставке кайзера) отправил в МИД такую телеграмму:
«Если в обозримом будущем начнутся мирные переговоры с Россией, Его Величеству желательно, чтобы были предприняты попытки, несмотря ни на что, прийти к какому бы то ни было союзу или дружескому сотрудничеству с русскими. Он сказал, что, как и после русско-японской войны, эта задача может оказаться более легкой, чем мы думали. Он уже склонил Верховное командование к идее помочь русской железнодорожной сети заработать скорее и, если возможно, направить для этой цели в помощь русским офицеров из транспортного управления Генерального штаба. В более отдаленном будущем Император также надеется установить близкие коммерческие отношения с Россией»[139].
Поэтому Берлин и после подписания столь желанного мира в Бресте продолжал поддерживать большевиков. 18 мая 1918 года статс-секретарь германского МИДа Кюльман телеграфировал немецкому послу в Москве графу Мирбаху:
«Пожалуйста, располагайте большими суммами, так как мы крайне заинтересованы в том, чтобы большевики устояли. В Вашем распоряжении фонды Рицлера. Если нужно еще – телеграфируйте, сколько требуется»[140].
И вот 11 июня министр финансов Германии Рёдерн выделил, по просьбе Кюльмана, в его распоряжение 40 млн марок «на известные цели»[141]. Но деньги были не единственным средством в распоряжении Германии.
* * *
С момента Октябрьского переворота захватившие власть большевики попали под полный контроль германского Верховного командования (ВК), военной разведки и МИДа. В «штабе революции» Смольном осел внушительный немецкий десант: посол Германии в Швеции Г. Люциус фон Штёдтен; «контрольная комиссия», которую возглавляли дипломат В. фон Мирбах и бывший военно-морской атташе в Петербурге Г. фон Кайзерлинг, вкупе с «разведывательным бюро» Генштаба. Там же оказался шведский банкир Улоф Ашберг, через которого Германия финансировала большевиков. Приехал в Петроград и Карл Моор – он же агент германской разведки Байер, выступавший связным между Лениным и немецким ВК. По свидетельству Фрица Платтена, Моор прибыл в Петроград в начале января 1918 года, а Ленин предоставил ему роскошную квартиру поблизости от своего рабочего кабинета в Смольном и ежедневно с ним консультировался. По сообщению Моора австрийскому послу в Стокгольме принцу цу Фюрстенбергу, его миссия в Петрограде заключалась в том, чтобы «держать под контролем тамошние происки социал-демократов западных держав» и «содействовать скорейшему соглашению с нами»[142].
О немецком «десанте» в Смольном знали в Госдепартаменте США[143], знала и разведка Антанты, но поделать ничего не могли. О тайной работе германских агентов в Петрограде упоминает и большевистский (бывший царский) генерал М.Д. Бонч-Бруевич: «Настойчивая моя борьба с немецкой разведкой не нравилась многим, и в первую очередь тайной агентуре германского генерального штаба»[144]. Немцы буквально вцепились в ленинское правительство. Когда 4 (17) декабря 1917 года корреспондент петроградской газеты «День» спросил у главы, прибывшей для мирных переговоров[145], германской военной миссии графа Кайзерлинга, собираются ли немцы оккупировать Петроград, тот ответил, что сейчас у них таких намерений нет, но это может стать необходимостью в случае выступлений против власти большевиков в Петрограде.
«Помимо официальных представителей державы-победительницы, – пишет Фляйшхауэр, – ВК мобилизовало неофициальных агентов, в том числе немецких офицеров разведки, со времени большевистского переворота в Петрограде руководивших “разведывательным бюро Большого генерального штаба”; представители союзников по Антанте видели в нем “немецкую контрольную комиссию”, которая работала за кулисами и господствовала над российским Наркоматом иностранных дел до такой степени, что без ее разрешения ни один иностранец не мог выехать из России или въехать в нее»[146].
Немцы делали всё, чтобы контролировать ход начавшихся 22 декабря 1917 года советско-германских переговоров о мире и устранять любые препятствия на их пути. Между Лениным в Смольном и ставкой Эриха Людендорфа под Кёнигсбергом через Заграничное бюро ЦК РСДРП(б) была установлена надежная связь[147]. В Берлине опасались результатов выборов в Учредительное собрание, намеченных на ноябрь. Людендорф настоятельно рекомендовал Ленину выборов в Конституанту не проводить, о том же говорил ему Мирбах. Но большевики не решились нарушить обещание, данное народу после захвата власти, и выборы во Всероссийское Учредительное собрание провели. И хотя в выборах приняло участие менее половины потенциальных избирателей, они были признаны состоявшимися, но результаты обескуражили.
Из 766 избранных делегатов собрания 374 мандата получила партия социалистов-революционеров во главе с В.М. Черновым (еще 81 место было у украинских эсеров), 180 мест достались большевикам, 24 места получили кадеты, 22 – социал-демократы-меньшевики, 5 – народные социалисты, остальные разошлись по мелким партиям и группам. Такие результаты не устраивали ни Ленина со товарищи, ни Берлин, ведь победившие на выборах эсеры и иже с ними выступали против мира с Германией. Допустить этого в Берлине никак не могли и стали давить на Смольный, требуя разогнать Конституанту. Того же хотели Ленин с Троцким и примкнувшие к ним левые эсеры, получившие за это места в советском правительстве. Подгоняемые Берлином заговорщики, опираясь на латышских красных стрелков (Тукумский полк) и вооруженных немецких военнопленных, на первом же заседании 5 января 1918 года в Таврическом дворце разогнали «учредилку» и узурпировали государственную власть.
Троцкий потом вспоминал: «Немцы опасались вначале, что мы сговоримся с “патриотическим” Учредительным собранием и что это может привести к попытке продолжения войны. Такого рода безрассудная попытка окончательно погубила бы революцию и страну… Разгон же Учредительного собрания означал для немцев нашу очевидную готовность к прекращению войны какой угодно ценой»[148]. «Разгоном Учредительного собрания, – пишет Фляйшхауэр, – Ленин дал Людендорфу окончательное доказательство безграничного послушания… В этом смысле разгон собрания, с точки зрения немцев, представлял собой еще более значительный выигрыш, нежели успех ленинского октябрьского переворота… Дорога к заключению мира для обеих сторон была открыта»[149].
В марте 1918 года был «не глядя»[150] подписан и тут же ратифицирован IV Чрезвычайным Всероссийским съездом Советов «позорный и похабный» Брестский мир, по которому Россия с катастрофическими последствиями[151] проиграла мировую войну коалиции проигравших эту войну государств! Большего позорища в российской истории не было, и совершил его не император Николай II и не жалкий болтун Керенский, а вождь большевиков Ленин. Мотивация его была предельно проста. Выступая 23 февраля 1918 г. на заседании ЦК РСДРП(б) по поводу тяжелейшего германского ультиматума (в нем был повинен Троцкий), отторгавшего от России почти миллион квадратных километров территории, с огромным населением и промышленно-сырьевым потенциалом, Ленин заявил: «Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской власти через три недели. Эти условия Советской власти не трогают… Нужно принимать»[152]. Тяжелейшие условия Брестского мира «советской власти не трогают» – вот что для Ленина было главным. То, что они означали для России и ее народов, не имело для Ленина никакого значения.
Во время войны свое пораженчество, которое увенчал Брестский мир, Ленин оправдывал борьбой с «реакционным царским режимом». Но вот русской монархии не стало, а Ленин продолжал сидеть в немецком окопе, отказываясь защищать Россию. Пойдя на сговор с немцами и подписав с ними мир, Ленин предал Российскую Республику (так с сентября 1917 года называлось наше новое государство) и Россию, как таковую, лишив ее плодов победы в Великой войне. Если бы не было Брестского мира, то Россия могла претендовать на кусок победного пирога – с Босфором и Дарданеллами, между прочим. Ленин и иже с ним лишили Россию такой возможности, зато спасли свою власть, – и этим сказано всё.
Примечателен такой факт. Накануне подписания Брестского мира в большевистском руководстве кипели споры насчет того, подписывать позорный и похабный мир с Германией или, хлопнув дверью, уйти. Ленина спросили: «А если немцы будут все же наступать? А если двинутся на Москву?» – и он ответил:
