Александр Нахтигаль
Последние семь дней Земли
Спустя пять минут вернувшийся к жизни Мустафа отправился в ванную выплюнуть изо рта всю гадость. Когда он вернулся, я ждал его с кусочком ваты и найденной в чехле от гитары маленькой стальной коробочкой для медиаторов, чтобы упаковать ему зуб с собой, как сувенир. Он снова сел на кресло и открыл рот. Я затолкал в образовавшуюся дырку, напоминающую лунку для гольфа, кусочек ваты, чтобы меньше сочилась кровь. Затем я протянул ему его зуб в коробочке.
– А я думал, ты захочешь его себе оставить, – хмыкнул Мустафа. – На память.
– Нет уж, старина, – мысленно поморщился я, – это тебе. Вот если бы ты мне дал свой здоровый зуб выдрать, обещаю, я б его на шее носил.
– Свой здоровый зуб я и у себя во рту прекрасно ещё поношу.
Мы помолчали.
– Слушай, сосед, можно спрошу? А почему ты остался? Почему на Родину не уехал? Ваши же за эти десять лет столько раз организовывали возвращение желающих.
– Потому что я уже и не помню свою Родину, понимаешь? – объяснил Мустафа, проникновенно глядя мне в глаза. – Я живу здесь больше сорока лет, это две трети моей жизни. Я знаю, кто я здесь. Наверное, это и есть понятие Родины. Там я давно никто.
Я сел в соседнее кресло и откинулся на мягкую спинку. На улице поднялся ветерок, он подразогнал тучки и солнышка стало заметно больше. Птицы пели, молодые листочки трепетали на ветру, а воздух был свеж. Солнечные лучи заливали мою гостиную и стресс от удаления испорченного сирийского бивня отступал. Жаль, чуть пораньше эта история не произошла, можно было бы песню написать.
– Я молю Аллаха, – после паузы продолжил сосед, – что он не даст мне дожить до момента унизительной смерти, а приберёт меня сам. Как достойного мусульманина. Не хочу жить вот так, как стадо.
Мы поговорили с ним ещё минут десять. Мустафа сетовал, что из своих у него в нашем районе никого не осталось – все уехали. Что жалеет, что в свое время оставил семью и теперь остался совсем один. Я поддержал его, как мог. И еще я дал ему инструкции, как ухаживать за разодранной дырой в десне, чем полоскать и как часто. А потом он ушёл, не забыв прихватить с собой металлическую коробочку с выдранным зубом, а я так и остался сидеть в гостиной.
Я не понял его. Точнее, я как бы понял его в общих чертах, так сказать, в контексте. Но я не понял деталей. Раз за разом прокручиваю в голове его слова о стаде. Вот в общих чертах понимаю, но если пробовать разбираться детально в его послании через рот, то вопросов возникает достаточно. И все равно жаль его. Если сильно упростить, то выходит, что он такой один среди своих – новая Родина здесь, а вот такие же старые-новые соотечественники предпочли старую родину новой. Не мне судить.
С такими мыслями я встал с кресла и пошел на кухню домывать посуду. Часы показывали одиннадцать.
Однако, когда намыленная моющим средством с ароматом яблока губка снова заелозила по тарелкам, мысли мои быстро переключились на совсем другое. Я думал о предстоящем концерте, о том, что было бы неплохо собраться на репетицию, даже несмотря на то, что мы играли свой материал уже миллион раз. Я думал, что было бы неплохо в последний раз хоть немного обслужить инструмент: пройтись лимонным маслицем по накладке, добраться тряпочкой до самых сокровенных мест, и, может, еще протереть уставшие струны остатками водки, чтобы смыть с них жир от пальцев.
Но когда я добрался до ложек, вилок и ножей, в дверь снова настойчиво постучали. Да что ж такое, а? Второй раз не могу с бардаком разобраться. Решив, что это Мустафа всё же решил мне отомстить за причинённую боль, я выключил воду, кое-как обтёр руки полотенцем и отправился открывать. На пороге стоял мой давний хороший товарищ Юрген. Чуть больше двух метров ввысь, весом под сто двадцать кило, голубоглазый, везде блондин. Юрген был одет в лёгкую куртку с капюшоном жёлтого цвета, синие джинсы с надорванными коленями и чёрную футболку с изображением игральных костей, выдавших 6:6. Ну что ж, пришёл авантюрист и игрок, как его не впустить?
– Привет, – начал белобородый великан, – не занят?
– Занят, – честно ответил я, – но проходи, ты не помешаешь.
Юрген вошел, не забыв пригнуться на пороге. Сколько он этих дверных косяков на моей памяти лбом или макушкой собрал, не сосчитать.
– Тапок нет, как всегда?
– Нет.
– Можно не разуваться?
– Нет.
– Недружелюбного типа ответ, – буркнул себе под нос блондин и, скинув в два счета кроссовки, в носках проследовал за мной на кухню. Там он осмотрелся, быстро догадался, чем я был занят, и уселся на стул за столом. Я вернулся на свое место к мойке и опять пустил воду в надежде это все закончить. На столе стояла небольшая стеклянная ваза с конфетами в ассортименте – от желейных разноцветных до грильяжа. Юрген их увидел и тут же сделал глаза охотника-убийцы. Жрать хочет, понял я. Хана конфетам. Новые уже не найти, всю неделю при чаепитии буду обходиться воспоминаниями. Может, если его отвлечь расспросами о состоянии дел, он забудет о моем сладком сокровище? Отличный план, подумал я и спросил:
– Рассказывай, с чем пришёл, какие новости? – и с этими словами я повернулся в его сторону. Белобрысый великан уже сидел, что-то жуя, а уголки его рта были испачканы шоколадом. Не сработал план.
– Да дело у меня к тебе есть, дружище, – шумно сглотнув мою конфету начал он. – Боюсь, только ты мне в этом сможешь помочь.
– Остальные уже отказались? – догадался я.
– Да, – не стал отпираться он и взял новую конфету.
– Не тяни тогда, – попросил я.
– Окей, – быстро согласился он, в мгновение ока освободил сладость от обёртки и коротким броском закинул её в открывшееся отверстие в верхней части бороды. Жевнув пару раз, товарищ начал излагать суть вопроса.
Дело в том, что Юрген был моим уникальным другом. Он был единственным, кто искренне хотел создать семью. В эти тяжёлые для морали годы, сердце великана было ее оплотом. В те дни, когда мы вели соревнование по длине списка сексуальных побед, он мечтал приходить вечером с работы, целовать жену (почему-то я её обязательно представляю в халате и в бигудях), потом есть приготовленный ею ужин, смотреть телевизор, а ночью заниматься с нею же любовью. С одной и той же женщиной. Каждый день. Или как часто это бывает у женатых?
Смешнее всего было то, что те же самые его подружки, которых из-за его весьма эффектной внешности всегда было в избытке, даже слушать ничего не хотели о женитьбе, и испарялись сразу же после объявления Юргеном его светлых намерений. А он страдал. И в какой-то момент решил больше никогда не поднимать эту тему. Прошло время, и он внезапно понял, что он просто обязан довести дело до конца. Ну не может же быть такого, что в нашем, хоть и изрядно опустевшем, но все еще огромном городе не найдётся ни одной женщины, разделяющей с ним семейные ценности?
– И я наконец-то познакомился с замечательной девушкой в приложении для знакомств, – страшно довольный собой, рассказывал он. – Ребекка, двадцать два года. Работает ветеринаром в Вандсбеке, живет там же. Сегодня мы идём на свидание.
– Та-а-ак,– протянул я, уже предполагая, что он от меня хочет, и наблюдая, как грильяжная конфета так же, как и её предшественницы, молниеносно осталась без своей обертки и исчезла там же в бороде, где-то чуть ниже носа.
– Она согласилась пойти только с подругой, – наконец подошел к сути он.
– Ни за что, – тут же отреагировал я.
– Комплект стальных струн, круглая обмотка, лонг-скэйл, толщина стандарт, – выпалил он на одном дыхании и, видя, как у меня вытянулось лицо, добил:
– Новые. Отдам после свидания.
– Во сколько идём и куда? – без колебаний, выпендрежа и подколов, сходу согласился я.
Это звучало невероятно! Струны на бас было не найти уже полгода назад. И речь о никелевых! А в стальной обмотке я их последний раз доставал уж как года три! А на них сатану вызывать куда интереснее. Знает, гад, чем купить.
– В шесть встречаемся в Хафен-Сити, там есть ресторан «Шеф Боровски».
– По рукам.
Мы помолчали. Я прикидывал в уме маршрут.
– А что из себя хоть подруга представляет? – задал запоздалый вопрос я. И, конечно же, получил самый ужасный ответ:
– Понятия не имею.
Всё ясно. Эгоист. Мог бы хоть и поинтересоваться для приличия. Тогда спрашивать, скольких он попросил до меня, тоже не буду. Чтобы совсем не расстраиваться.
– Так всё? Мы договорились? – нетерпеливо спросил он.
– Ну да, – уверенно подтвердил я, очень сильно желающий новые струны.
– Отлично, – расслабился он на стуле.
Я закрыл кран. Ура. Гора тарелок, чашек, ложек-вилок закончилась. Я молодец. Намочив тряпку, а затем её хорошенько отжав, я принялся вытирать капли воды вокруг мойки, затем вытер стол слева от мойки – там было много крошек и другого мелкого мусора. Сполоснув тряпку и снова её отжав, я начал вытирать справа, переходя на поверхность плиты. И тут мой взгляд упал на неё. Сковородку. Она стояла, накрытая стеклянной крышкой, через которую были видны остатки картошки с грибами. Я разозлился, хотя, честно говоря, у меня постоянно так – обязательно или кастрюля останется немытой, или сковорода.
– Антон, – раздался голос сзади, – давай что-нибудь пожрём, а?
Я обернулся. Над пустой вазочкой, в горе конфетных оберток сидел голубоглазый бесстыдный великан с шоколадным ободком вокруг губ. Может, и к лучшему, что он не женился до сих пор? Жена бы с ним точно не доедала… Я включил телевизор.
– Моин! В студии Ана Фишер. – заявила о себе красавица с экрана.
– Та-да-да-да, – подчеркнула её появление в кадре звуковая отбивка из заставки.
– А-а-ах, – выдохнули мы одновременно.
– К главным новостям. «Летящий к Земле астероид своего курса не изменил. Факторов, могущих повлиять на его траекторию, также не предвидится», заявил в интервью астрофизик НАСА Игор Резник. Прибытие космического тела ожидается в рассчитанный ранее срок. К другим новостям…
– Ты как вообще в связи с этим всем? – спросил меня Юрген.
– Знаешь, нормально, – задумчиво ответил я. – Просто плыву по течению. Если бы не Фишер, уже бы и новости бросил смотреть.
– В Рио-де-Жанейро полным ходом идёт подготовка к рекордно большому карнавалу. Участники уже несколько месяцев шьют себе костюмы. – Продолжала делиться событиями красавица Ана. – Сообщается, что карнавал будет иметь общенациональный масштаб и в нем могут принять участие до десяти миллионов человек. Шеф полиции города заявил, что надеется на добропорядочность и законопослушание сограждан.
– Жалею, что мало путешествовал, – хмуро заметил Юрген.
– Я тоже, – вздохнул я.
– В той же Бразилии было бы неплохо оказаться.
– Да, но, наверное, всё-таки раньше, – чуть подумав, ответил я. – В последние годы сопровождало дурацкое чувство насильного удовольствия. Как будто заставляешь себя кайфовать. А это не правильно, я считаю.
– Дело в том, что нам с тобой особо не с чем сравнить. Мы, по сути, всю сознательную жизнь провели в такой ситуации. Наверное, я по-другому получать удовольствие и не умею. Только из-под палки.
– Власти Египта удовлетворили просьбу египетской ассоциации художественных искусств и позволили юным художникам реализовать проект «Из древности – в современность» и разрисовать пирамиды на разные актуальные темы, – неутомимая рассказщица Ана смотрела на меня с экрана строгими голубыми глазами.
– Зачем? – задал вопрос телевизору Юрген.
– Таким образом Египет пытается напомнить миру, что он не только колыбель древней цивилизации, но и современное светское государство, – словно поясняя именно моему недалекому другу, объяснила ведущая. – «Если все же есть у человечества хоть какой-то шанс на жизнь, мы хотели бы в этом проекте объединить древние строения с современными актуальными реалиями, чтобы потомки могли изучать историю нашей страны не только по внутреннему миру пирамид, но еще и по внешнему», заявил министр культуры Египта Мухаммад аль Рашид Хуссейни.
– А-а-а, понятно, – кивнул Ане Юрген. – Спасибо.
Интересная мысль, подумал я, и провел пальцем снизу вверх по сенсорному боку электрического чайника. Подставка чайника загорелась зелёным. По мере нагрева воды, а это около полутора минут, цвет подставки будет меняться от зелёного при включении до красного при кипении. Что на самом деле мне не очень понятно, потому как стенки чайника стеклянные и кипячение видно и так, а дисплей с температурой находится сверху на откидной крышке. Наверное, для увеличения продаж. Всё просто – лампочка светится, простачок радуется.
– Кофе хочешь? Но он дрянь. Честно.
– Хочу. А где ты сейчас приличный кофе найдёшь?
– Наверное, уже негде. Да и искать не буду.
Я открыл холодильник. Оттуда на меня смотрели: два куриных яйца, три небольших сосиски, пластиковый контейнер с остатками картошки и грибов, кетчуп и двенадцать бутылок «Хольстена» по 0,33.
– Слушай, а давай ты сам выберешь, что ты будешь? – спросил я у блондина.
Он поднялся из-за стола и встал рядом со мной, так же тупо пялясь в холодильник и щупая глазами лежавшие там продукты, тщетно пытаясь на глаз определить их качественные и вкусовые характеристики.
Общественный транспорт пока ещё ходил исправно. Да, его стало значительно меньше, но и автобусы, и городские электрички, и метро, и даже паромы до сих пор были на маршрутах. Я сел на станции метро «Бильштедт» в поезд U4, намереваясь выйти на станции «ХафенСити Университет». «Шеф Боровски» находился буквально в двух шагах, на Йокохаммаштрассе. Помню, как пять-шесть лет назад на этой линии вводили в эксплуатацию новые поезда. Как разительно они отличались от старых, во всех смыслах этого слова. Они были ультрасовременные, пахли новым автомобилем и, что сейчас наиболее актуально, были с автопилотом. Автопилот прижился у нас, к слову, не везде. Но, скорее всего, именно метро и шнелльбан останутся единственным транспортом через пару-тройку дней.
Людей было немного. Оно и понятно. Слева от меня через проход сидел юноша лет шестнадцати. Он улыбался и сёрфил интернет. Впереди сидела очень красивая женщина, возрастом, может, около сорока. На ней была светлая бежевая куртка на пуху, под курткой был виден чёрный свитер. Женщина поправила прядь чёрных волос за левое ухо, и я увидел, что она сидит с наушниками. Кто сидел сзади, я не знал.
Пообедав со мной сосисками с яйцами и пивом, Юрген ещё раз взял с меня честное-пречестное слово, что я приду. Я обещал. Тогда он начал просить меня поклясться на мизинчиках. Я послал его к чёрту. Тогда он начал угрожать струнами. Я протянул ему мизинчик и он его на полном серьёзе пожал своим. Детский сад, ей-богу… Теперь, когда нерушимость клятвы была скреплена, он со спокойной душой отправился в прихожую к своим огромным лыжам, наверное, пятидесятого размера, которые назывались кроссовками. Обувшись, он не стал опять донимать меня обещаниями, а просто очень долго и многозначительно посмотрел мне в глаза. Наверное, он увидел в них искренность, раз после этого просто развернулся и ушёл, так же не проронив ни слова. Вот что любовь с людьми делает, подумал я.
Оставшееся до выхода время я посвятил домашней репетиции, походу в душ, поиску чистой одежды, что было непросто, и бритью. Ах, да. Еще Мустафа приходил, чай какой-то восточный принёс. Сказал, эксклюзив, специально для меня. Я обещал вечером обязательно попробовать.
– Следующая остановка – «ХафенСити Университет», – сказал женский голос из динамиков. – Выход справа.
Пора, подумалось мне. Интересно, а мне обязательно надо будет сидеть с ними до конца вечера или можно будет уйти через какое-то время? Я встал и направился к дверям. Они точно так же, как и раньше, были оснащены специальными кнопками, этакими круглыми большими блямбами, подсвечивающимися красным, если заперто, и зелёным, когда безопасно и можно открывать. Эти кнопки нужны для пассажиров. Тебе нужно выйти – дождался полной остановки поезда, нажал, вышел. Круто.
Вагон выпустил меня без каких-либо проблем. Повернув на платформе налево, я пошёл выбираться наружу. Ещё было совсем не темно. Довольно прохладно. Народу тоже особо не видно. Пара-тройка человек на обозримой улице Юберзееаллее. Мне по ней надо пройти совсем чуть-чуть и потом повернуть направо, на Ам Лозепарк. А дальше прямо до второго перекрестка и налево. Говорил же, совсем рядышком.
Часы показывали без пяти шесть, когда я толкнул дверь «Шефа Боровски» и вошёл в уютный полумрак приличного заведения. Вопреки ожиданиям, меня не встретила хостесс. Как был, в куртке, я прошёл в зал и осмотрелся. Народу, точно так же, как и в метро с улицей – всего один столик. За ним сидела пожилая пара и пила чёрный кофе со штруделем. Понятно. Моих ещё нет.
Заняв понравившийся столик по центру зала, я повесил куртку на вешалку, не забыв достать из карманов деньги и телефон. Тут же подошла официантка в белой накрахмаленной рубашечке и чёрном переднике. В руках у неё был электронный блокнот для приёма заказа и планшет-меню.
– Добрый вечер, – начала сотрудница общепита, – мы рады вас видеть.
– Здравствуйте, – отозвался я. – Удивлён, что еще что-то хорошее работает.
– Да, мы открыты. Пока можем, – пояснила девушка. – Кстати, сегодня скидка на все меню пятьдесят процентов.
– Вау, – притворно восхитился я, – а что так? Акция для привлечения клиентов?
– Нет. Просто хотим сделать ваш вечер приятнее. – Улыбнулась она.
– Что ж, спасибо. Вечер действительно становится приятнее.
– Могу я что-то принести сразу? – спросила она?
– Я жду друзей, – пояснил я, – мы сделаем заказ все вместе.
– Хорошо, – чуть кивнула головой девушка и удалилась.
Ровно шесть. И где они? И только я об этом подумал, как открылась дверь и с улицы ввалились три человека. Гиганта с белой бородой я узнал сразу. Две фигурки поменьше были мне незнакомы. Юрген, так же, как и я, осмотрел зал. Увидев меня, он нарисовал на лице облегчение и смело показал своим спутницам на меня. Они заулыбались и стали рассматривать меня с интересом. Через пару секунд они уже стояли рядом. Я встал.
– Леди, знакомьтесь. Это Антон Ланге, музыкант и мой давний друг. – Девочки по очереди протянули мне свои маленькие, прохладные с улицы, ладошки. – Антон, это Вивиан и Ребекка.
– Приятно познакомиться, – аккуратно пожал я их ручки. Ребекка оказалась девушкой среднего роста, с русыми волосами и зелёными глазами. Говорю так уверенно, потому что мы стояли под шикарной люстрой в центре зала, и, хоть везде и был полумрак, вертикально падающий свет от люстры раскрыл мне эту деталь её облика. Узкий маленький острый носик, открытый высокий лоб, узкое белое лицо. Юрген молодец.
Вивиан была совершенно другой. Блондинка, но цвет не свой. Глаза карие, носик округлый, лицо не такое узкое. Тоже хороша. Может, позвать их с собой сегодня в компанию?
Юрген разделся сам, оставшись в голубых джинсах и чёрном свитере, и помог девушкам. Ребекка надела в этот вечер голубую кофточку с белым воротничком и чёрные брючки. Вивиан выбрала на сегодня чёрную блузку и чёрную же юбку до колен.
Наконец мы расселись. Тут же перед нами возникла официантка.
– Моин! Мы вам рады.
– Моин, – отозвались вновь прибывшие.
– Меню? – спросила девушка.
– Будьте добры, – улыбнулся Юрген. Он был в приподнятом настроении и, очевидно, старался понравиться Ребекке. Официантка раздала нам планшеты и спросила:
– Могу я что-нибудь принести вам сразу?
– Кофе будьте добры, – попросила Вивиан. Официантка кивнула и удалилась.
– Вау, какой ты вежливый и учтивый с персоналом, – сделав влюблённые глаза, восхищённо выдохнула Ребекка.
– Я всегда с дамами такой, – подмигнул ей довольный собой великан.
– Это так возбуждает, – уже более интимно, но все ещё достаточно громко, добавила она. Я мельком глянул на Вивиан, у неё сначала расширились глаза от удивления, а потом она сделала вид, будто её тошнит. Нормальная девчонка, кажется, мы могли бы подружиться. Не знаю, связано ли это с последней фразой Ребекки, но пожилая пара спешно попросила счёт.
Встреча проходила в соответствии с форматом, часы над барной стойкой показывали полвосьмого. Нам с Вивиан времени уделили ровно столько, сколько нужно, чтобы мы не чувствовали себя главными. Но и не сбежали сразу, успев насладиться зарождающимися высокими отношениями.
– Ну а ты что думаешь о запрете оружия? – уже не зная, что ещё спросить, спросила она. Своё мнение по этому вопросу она мне только что озвучила.
– Запретили и ладно, – нехотя отозвался я, глядя как наша парочка держится за руки и не сводит друг с друга глаз. Честно говоря, я уже полчаса как в своей голове искал повод, чтобы слинять. Эти двое перестали реагировать на внешние раздражители ещё час назад, всё их внимание принадлежало друг другу. Вивиан явно завидовала, а я, как я догадываюсь, был не совсем в её вкусе, чтобы она тоже могла переключиться. Мы обсудили уже все нейтральные темы, знаем любимые фильмы и цвета друг друга и вот теперь плавно подошли к запрету на оружие, введенному в Германии почти сразу после признания миром скорой катастрофы.
– Может, свалим? – внезапно негромко предложила она.
– С удовольствием, – согласился я.
– Бекки, – тут же повернулась к подружке Вивиан, – солнышко, мы пойдем, ладно? Антон сказал, что у него дома есть коллекция арфовой музыки девятнадцатого века на каком-то виниле, я бы хотела послушать.
– Откуда у тебя арфовая музыка? У тебя и проигрывателя-то нет, – хохотнул Юрген и тут же получил от меня пинок под столом.
– Ты уверена? – с небольшим нажимом, но больше для вида, спросила Ребекка подругу.
– Да, всё хорошо, – отозвалась та.
– Мужик, – похвалил меня шепотом на ухо Юрген. Я ему подмигнул и встал, чтобы одеться и собраться.
За время наших посиделок в ресторан так никто больше и не зашёл. Я взял куртку со спинки кресла и принялся одеваться. Затем помог Вивиан справиться с её верхней одеждой. Тут же возникла официантка:
– Надеюсь, вам у нас понравилось. Будем рады видеть вас здесь снова.
– Да, всё было просто потрясающе. Повару от меня большое спасибо!
– Передам, – пообещала вдруг погрустневшая официантка.
Мы попрощались и с ней, и с друзьями, и вышли на улицу.
Стемнело. Стало прохладно, поднялся ветерок. Он не был сильным, но его холодное дыхание пробирало насквозь. Вивиан поёжилась.
– Поехали ко мне? – предложила она. Я не ожидал такого поворота.
– Знаешь, я домой, – начал отказываться я. – Сегодня у нас с друзьями встреча, соберёмся всей компанией. Точнее, тем, что от неё осталось.
– Не нравлюсь? – в лоб спросила она. – Ну и ладно, ты тоже не Аксель Фрайхорн.
Я улыбнулся, она всё-таки хорошая. Но я сегодня не хочу ничего и не готов ни к чему.
– Не в этом дело, – ответил я, – просто лень.
– Честно?
– Да. Ты очень красивая и хорошая. Но я сегодня не хочу. Устал, наверное.
– Ладно, – улыбнулась она, – мне туда. Можешь не провожать.
Она махнула рукой в сторону остановки автобуса за углом. Мы стояли на улице перед входом в ресторан, чуть слева, буквально в пяти-шести метрах, была арка, ведущая во внутренний двор здания.
– А мне туда, – махнул я в противоположную сторону.
– Тогда пока, – сказала она с лёгкой грустной улыбкой и ушла не оборачиваясь. Я остался стоять на месте и смотреть ей в след.
Я думал о сегодняшнем дне, об этой девушке и о том, что, скорее всего, произойди эта встреча раньше, ещё до этого всего, она бы и внимания на меня не обратила. Но обстоятельства, обстоятельства…
Внезапно я услышал, как внутри тёмной арки кто-то шумно вздыхает, как при плаче. На улице было очень тихо, никто не ездил по улице и не ходил по тротуарам. Я еще сильнее напряг слух. Да, и правда всхлипывания, тихое втягивание соплей и глубокие вздохи. Там кто-то ревёт! Я решительно отправился в арку на помощь плачущему человеку.
Каково же было моё удивление, когда во тьме внутреннего двора здания я встретил всхлипывающую официантку. Она стояла рядом с чёрным входом в ресторан, кутаясь от холода в какую-то огромную мужскую куртку, и держала в руках незажжённую сигарету. Плакала она в воротник куртки, им же вытирая и слёзы, и побежавшие сопли.
– О боже, что случилось? – спросил я.
– А, это снова вы? – узнала меня девушка, тут же прекратив плакать. – Ничего не случилось. Страшно мне просто.
– И мне, – тоже признался я.
– Я в порядке уже, правда.
– Извините, – повинился я. – Я просто подумал, что вам нужна помощь.
– Помощь нужна, – совсем по-взрослому ответила ещё достаточно юная работница общепита. – Но она уже несвоевременна. Я уже сама. Как всегда сама.
И она снова заплакала. Я просто стоял рядом, думая, что, возможно, она просто хочет выговориться. Всхлипнув еще пару раз, она начала рассказывать:
– Я дочь шеф-повара этого ресторана Эмиля Боровски, Анна. Когда-то это было отличное место и отличное заведение. А потом этот астероид… Посетителей становилось все меньше и меньше. Папа долго держался, начал пить. А год назад вышел в окно. Оставил записку, что не может смотреть, как разрушается дело его жизни. Я никому не говорила, персонал держала сколько могла. Но со временем все стали уходить. Вот и получается, что веду никому не нужное дело жизни отца, хотя ни отца, ни дела уже толком нет. – И на этот раз она уже разрыдалась всерьёз.
Я подошел вплотную, её зарёванные глаза испуганно расширились. Я взял её за плечи, а затем крепко обнял. Через огромную куртку я чувствовал, как ее хрупкое тело было сначала напряжено, словно перетянутая струна. Я чувствовал, как она мелко дрожала, пробиваясь временами на судороги. Это всё нервы. Но уже через полминуты она расслабилась, перестала даже всхлипывать и положила свою голову мне на грудь.
– А как же мама? – наконец спросил я.
– Её давно нет, – коротко ответила Анна Боровски. – После смерти отца я сама стала готовить по его технологическим картам, получалось неплохо. Мой отец и правда был гением плиты и поварёшки. Но теперь я осталась совсем одна. И находиться здесь становится невыносимо, и бросить не могу. Потому что тогда вообще с ума сойду от самоедства.
– Бедная, – тихо сказал я.
– Нормальная, – поправила она. – Я не жалею себя и от других жалости не жду. Просто иногда хочется об этом с кем-нибудь поговорить.
– Поэтому я и подошел.
– Спасибо. – Она мягко отстранилась и выбросила нетронутую сигарету в стоящую тут же урну. А у меня в голове созрел план.
– А что, если мы с тобой проведем как-нибудь в твоем ресторане праздник?
– Праздник? – воскликнула она и расхохоталась. Вот это эмоциональные качели, подумал я, от рыданий – к искреннему веселью. И всё за десять минут.
– Слушай, если всё у моих друзей, оставшихся в твоих уютных залах, пойдёт по плану, уверяю тебя, скоро мы сможем закатить здесь грандиозную тусовку. Выстрелить напоследок, так сказать.
– Хорошая идея, – с серьезным лицом кивнула она. – Как зовут-то тебя? Ангел?
– Нет, – улыбнулся я. – Я Антон Ланге.
Ветер усилился. Я шёл на станцию метро, одолеваемый грустными мыслями. Мимо мелькали редкие машины и еще более редкие прохожие. Кто-то проехал на велосипеде буквально в полуметре от меня, заставив от неожиданности шарахнуться в сторону. Мне было жалко эту милую девочку, Анну. Было жалко разочарованную Вивиан. Было жалко себя в конце концов. За что нам это всё? Почему именно нашему поколению выпала эта страшная участь? Но тут же сам себе и отвечал – ни за что. Так вышло и никто не виноват. Мозгами понимаю, но эмоциональный фон по щелчку пальца изменить не получается. И в безлюдном вагоне метро я ехал с такими же мыслями, прислонившись лбом к холодному стеклу. И в тот самый момент, когда я уже был готов глубоко вздохнуть, всё отпустить и жить дальше, я вспомнил кое-что, что окончательно испортило мне настроение. Этот огромный белобрысый гад Юрген не отдал мне струны…
Через полчаса, без пяти минут девять, я вошёл в дверь своей квартиры. Скинул обувь, снял куртку и прошел на кухню. Там я щёлкнул чайник и оттуда отправился в гостиную, чтобы включить телевизор. Не люблю, когда в доме слишком тихо, мне часто нужен фон. Пиликнул телефон – пришло сообщение в групповой чат. «Через час у меня» – написала Юлия. Господи, какой сегодня длинный день… Ну что ж, у тебя, так у тебя, подумал я и сел в кресло напротив телевизора.
– Добрый вечер, дорогие зрители! В эфире вечерние новости, в студии я, Ана Фишер.
Интересно, подумалось мне, а откуда на ней каждый раз разная одежда? Сейчас самая красивая ведущая новостей в мире была одета в тонкую шелковую блузу нежного кремового цвета. Восхитительные белые волосы уложены в вечернюю прическу, а на белой длинной шее красовался маленький золотой крестик на золотой же цепочке.
– О главном. «Космический убийца» продолжает свой полёт по направлению к нашей планете. Сейчас он всё ещё находится в Поясе Койпера, орбиту Плутона он должен пересечь в пять утра по центрально-европейскому времени.
К другим новостям…
Вот бы он там, в этом Поясе, повстречался с каким-нибудь неведанным доселе крупным телом, которое способно изменить траекторию его полета. И всё стало бы нормально. Снова. Однако, если честно, никто уже толком и не помнит, каково это, когда нормально.
– В Австралии отменили закон, запрещающий женщинам с маленькой грудью сниматься в порно. «Это была вопиющая дискриминация», выступил с запоздалым признанием глава австралийского правительства Джон Макмёрфи. «Лучше поздно, чем никогда», также добавил он…
Уставший и немного подавленный от сегодняшних приключений, я вспомнил, что ставил чайник. Но вдруг резко стало лень, захотелось раствориться в мягком удобном кресле, слиться с ним, стать одним целым.
– Канцлер Австрии Карл Лихттюрмер подписал последнюю амнистию для осужденных за преступления средней тяжести. Таким образом, после целого комплекса амнистий, в австрийских тюрьмах останутся осужденные только за тяжелые преступления…
На улице стало ещё холоднее. Идти к Юлии, слава богу, было недалеко. Она живет на соседней улице. Знакомы мы с ней уже очень давно – она когда-то прибилась к нам в рок-тусовку ещё подростком. Худая, рыжая, конопатая и наглая. Но годы шли, и Юлия превратилась в очень хорошенькую стройную рыжую девушку. Как и мы многие, она почти ничем не занималась по жизни, лишь изредка выходила помогать на кухню в одной ночлежке для бездомных. Но бездомных уже давно нет (свободного жилья – сколько угодно!), и Юлия пробовала посвятить себя творчеству. Она рисовала, фотографировала и лепила кувшины. Ни одно из этих занятий не пришлось ей по душе надолго и она превратилась в профессиональную бездельницу. Хотя нет, одно занятие у неё точно есть. Она всегда в прекрасном расположении духа и её священная миссия – делать окружающих её людей счастливее. Приложи Юлию к раненой душе – и уже через десять минут забудешь о тревогах и невзгодах.