Александр Николаевич Ивкин
Обожжённое сердце
– Чушь собачья! Оба вы ненормальные! – Сизый высунулся из проулка и тут же отступил назад.
– Тихо! Он рядом!
Не дойдя всего несколько шагов до перекрёстка, человек остановился. Послышалась какая-то возня, а затем в стену через дорогу впечатался снежок. Человек целил в табличку с названием улицы. Один за другим послышалось ещё несколько рассыпчатых шлепков. Друзья переглянулись. Запоздавший гуляка словно бы и не собирался входить в тень подворотни. Слегка пошатываясь, он расстегнул пальто и долго рылся во внутреннем кармане. Наконец, выудив кончиками пальцев папиросу, странный прохожий тщательно продул фильтр, смял его гармошкой, закурил. Окутавшись дымом, он опустил голову и задумчиво произнёс:
Седые вербы у плетня
Нежнее головы наклонят.
И, не обмытого, меня
Под лай собачий похоронят.
Последняя строка прозвучала дважды: «Под лай собачий похоронят».
Лёху пронзило. Это его голос, его стихи! Лёха узнал вчерашнего поэта.
– Ну всё, хватит! – Сизый подался вперёд, но Лёха обхватил его обеими руками.
– Стой, не надо, пусть идёт!
Сизый рванулся и легко высвободился из объятий товарища. Через мгновение он уже шагнул в размытый круг фонарного света.
– Привет, дядя! Медленно ты ходишь. Я весь околел, тебя дожидаючись.
Сизый был на полголовы выше. Недобро улыбаясь, он медленно приближался, нависал. На удивление, Лёхин знакомый не выглядел испуганным. Скорее, наоборот. Он стрельнул папиросой в снег, сдвинул меховую кепи на затылок и весело поприветствовал:
– А! Господа флибустьеры! Разбойнички с большой дороги! Так-так… – казалось, он искренне рад встрече. – Плохо вижу ваше лицо, света здесь мало. Скажите, кто это вас так разукрасил? Уж не вчера ли с вами приключилось несчастье?
Почувствовав себя узнанным, Сизый застыл в замешательстве. Поэт тем временем плотнее подтянул перчатки, осведомился:
– Позвольте узнать, за вчерашнее меня поджидаете, или как?
Сизый медленно опустил руку в карман своего пальто, Лёха хорошо знал, что означает этот жест. В кармане его друга была припрятана самодельная финка. Заметил этот жест и поэт. И тоже всё понял, но не отступил, а напротив, продолжал дразнить судьбу:
