Александр Николаевич Коробов
Моя ветвь
И костьми на стройке ляжем-
Только мельницу построй».
У Артёма мысли были
Молодых устроить, дом.
Но, чтоб люди предложили?
И помочь бы брались в том?
И мечтать не мог он ранее,
Что его все, наперёд,
Те заветные желания,
Вдруг, озвучит сам народ.
Дед, конечно, согласился.
И к полудню, день спустя,
Он уже в Нораде мылся,
Под приветствия крестьян.
Сверху солнце припекало,
Шёл к закату месяц март.
Пыль по берегу стояла,
От пришедших к воде стад.
Но привёз не Алексея,
Он на этот, первый, смотр:
Рядом с дедом – дочка Ксеня,
С нею муж её был, Петр.
Всем понравилось селенье,
Даже школа была в нём.
Вызывало лишь сомненье -
Где желали водоём.
Топографию проверив,
Артём вычертил проект.
И на местности отмерил
Весь свой мельничный объект.
День потратил на расчёты
И копание шурфов.
Прощитал все земработы
В категориях грунтов.
А на утро, лишь проснулась
В блеске солнечном река,
Как на берег потянулось
Населенье кишлака.
Люди шли не только сами,
Взяв лопаты и кирки,
Но и ехали возами,
Запряжёнными в быки.
Большинство киргизов было.
Но в последние года,
Их народность подразмыло,
Русской, хлынушей сюда.
Нету правильнее мненья,
Чем народная молва.
А вождям – мудрей решенья -
Услыхать его слова.
То же самое и в частном,
Плюсы-минусы, сведя,
Киргиз пользу видел ясно,
От совместного житья.
«Эта русская активность,
Жизнь меняет в кишлаке.
И одна лишь позитивность
В умном брате, добряке».
Знал Артём людские чаянья,
В общем смысле, видел свой.
Вспомнил он их обещанья:
«Лечь костьми» на стройке той.
Как кишлак в единстве слился -
Защемить могло до слёз,
Понимал он, что случился
Человечий симбиоз.
Если в деле совпадает
Интерес у всех сторон,
Там препятствий не бывает,
Успех дела, предрешён.
Могут даты в жизни деда,
Подтвердить эти слова:
Что уже, на конец лета,
Завертелись жернова.
Всё для мельницы достали -
Дед муку давал в обмен.
Меж собой киргизы звали,
Её «Ксеня тегермен»¹.
Через месяц, может, позже
В дом свой въехала семья,
И делила «гарнец», тот же,
Уже только на себя.
И в тот год, как сообщают,
Те ж источники, мои ж,
Дед с Алёшей начинают
Мельницу на Джеламыш.
Здесь опять опередили -
Вышло всё, как на Норад:
Строить сами предложили,
И, конечно, дед был рад.
_____________
¹ (кирг.) – мельница Ксени
Хоть мешала и погода -
Дело ж осенью, зимой,
Но весной, через полгода,
Мельница вступила в строй.
И пока на Джеламыше
Строил мельницу Артём,
Главным мельником стал Миша,
В кишлаке своём родном.
Кончил он «Четырёхлетку»,
Что в Кунту – на три села:
Тогда школа – семилетка
Только в городе была.
Прибыл срочно дед с Норады,
Мишу к делу приобщить:
Что на годик ему надо,
Счас учёбу отложить.
Знал, что сын, как всё семейство,
С делом мельничным знаком,
И назначил ему место -
К Лёше, быть учеником.
Подражая Алексею,
Он приличный мельник стал,
И работою своею
Брату мало уступал.
(Разница, что у Алёши,
Как в Артёме, как в Илье -
Дар к тому ещё был Божий,
Что есть редкость на Земле.)
С сентября, как писал выше,
Он заглавный мельник стал.
(Алексей на Джеламыше
Вместе с дедом пропадал.)
Надо было утверждаться,
Что – вопрос, в пятнадцать лет,
И, чтоб «марке» удержаться,
Наезжал со стройки дед.
В марте мельницу пустили, -
Праздник был с причины той.
По обычью, окропили
Джеламышевской водой.
Алексей на ней проделал
Первый, пробный помол свой,
И простившись, дед уехал
С облегчённою душой.
Как поклажа с плеч свалилась:
Детям дело свое дал,
И, пока что всё сложилось,
Как о том он и мечтал.
«Алексей на Джеламыше,
Ксеня – на реке Норад.
Если б стало оно Мише
Делом жизни – был бы рад.
Но учиться детям надо,
Чтобы кем-то в жизни стать.
А безграмотного стада -
Участь – чтоб им понукать.»
Вспомнил молодые годы,
Что отец его, Илья,
Половину всех доходов
На учёбу выделял.
«Ваня с Кузей уже третий
Класс заканчивают тут,
Скоро и другие дети
В школу местную пойдут.
А вот Мишу нужно в город
На учёбу отправлять,
Ничего, что ещё молод, -
Жизнь-то надо начинать.
Я и сам, немногим старше,
В Оренбурге один жил.
Если б не учился дальше -
Недоучкой так и был.
Но, теперь уж будет легче,
Подошла наша пора:
«Гарнец» станет втрое крепче…
Ну, не в три, так в полтора.»
Вновь судьба его услыша,
Посылала добрый знак.
Может, едя с Джеламыша,
Думал дед, примерно, так?
И ещё сюда добавить:
Он сказал, как с дрожек слезть:
–«Надо стол в дворе поставить,
Пусть приходят люди есть.»
Этот факт отобразили
Два источника мои:
В основном киргизы были
«На подкормке» у семьи.
Отдавала и одежду,
Им Татьяна от детей,
Хоть у ней самой, как прежде,
Была куча малышей.
Всех просящих к столу звали.
Вот, пример – киргиз Кульчар:
Сапоги его держали,
Лишь обмотки кумача.
Дед, когда увидел это,
Мерку снял с его ноги,
И через неделю, где-то,
Сшил Кульчару сапоги.
И таких полно примеров
В отношеньи голытьбы.
Словно, на себя он мерил
Все превратности судьбы.
Эту мудрость, может статься,
Дед постиг до глубины -
«Никогда не зарекаться
От сумы и от тюрьмы».
Так оно и вышло далее.
Но желанья – до того,
Судьба будто в оправдание
Исполняла все его.
Переехал в Фрунзе Миша -
Здесь учёбу продолжал:
Так Пишпек назвали, бывший -
Я о том упоминал.
Через год Кузьма и Ваня
Поступили в пятый класс,
Записали в школу Аню -
Что здесь сталось в первый раз.
Жили братья тут до лета:
Дал дунганщик-хлебопёк
Комнату, в знак дружбы к деду,
И по три лепёшки пёк.
Дед, конечно, при расчётах,
Траты все на сыновей,
Ему списывал со счёта,
Муку сделав дешевей.
Приезжая регулярно
За деньгами с пекарей,
Привозил ему бесплатно -
Мясо, рыбу, овощей.
В воскресенье, утром рано,
Лошадь в дрожки запрягал,
Брал жену свою, Татьяну,
И в столицу выезжал.
Был маршрут его похожий:
Начинался с пекарей,
После рынок, ещё позже -
Навещал своих детей.
Дрожки ставил под охрану,
На базаре, у ворот,
И под ручку, взяв Татьяну,
Начинал рядов обход.
Выбирал с ней ткани вместе,
Для её занятий шить.
Продолжал ей, как невесте
Украшения дарить.
Расплатившись за охрану,
И покупки в воз сложив,
Снова ехали к дунгану,
На квартиру, где он жил.
Выпив чаю с сыновьями,
Стирку их забрав с собой,
Дав харчей, по рубль – деньгами,
С Фрунзе ехали домой.
Солнце уж до половины,
Опустилось ниже гор,
Как обнявшись семьянины,
Заезжали на свой двор.
А навстречу им детишки,
За гостинцем, впопыхах -
Аня, Маша и сынишка,
Коля с Фросей на руках.
Ты тут стал фигурой важной -
«Кассу» мельничную вёл:
Отсыпал с «пудовки» каждой -
«Гернец», плату за помол.
А ведь возрастом, едва ли,
Перешёл за пятый год,
Но по отчеству все звали,
Жалились на недород.
Часто вижу то именье,
Хоть не жил, не знал тот край,
Но напряг воображенье,
Представляется мне рай.
Вижу дом с резным крылечком,
А вокруг цветущий сад,
С гор сбегающую речку,
Вниз, срываясь в водопад.
Добежавши до долины,
Она выбилась из сил,
И на финише – плотине,
Распласталась в полный штиль.
По инерции толкались
Волны в лежбище пруда.
В водной ряби колыхались -
Дамба, мельница, звезда…
Всё кругом ещё дремало,
Напоённое росой.
Скрепя крыльями, стояло
Мельничное колесо.
Утро первое проснулось,
Разгоняя мрак ночи.
Во все щели потянулись
Золотистые лучи.
И в мгновенье прояснился
Свет в высоких небесах.
Над долиной пар курился,
Испаряясь на глазах.
Утро раннее сияло
Позолотой наносной,
И как будто приглашало
К любованию собой.
Дом давно уже проснулся:
Вижу, мальчик двор подмёл.
А потом мне улыбнулся,
И на мельницу пошёл.
На него теперь всё чаще,
Обращать я начал взор:
Вроде, знал его я раньше,
Но не вспомню до сих пор.
Я его как будто видел -
Ныла вся душа моя:
То, наверно, папа, ты был,
Или, может, это я?
Сказки эти мифом стали,
Из киргизского бытья.
И семейство снова ждали
Неизвестные края.
А началось всё с ареста:
В дом нагрянули с утра
Пять конвойных, трое местных
С комитета «Беднота».
Возглавлял конвой столичный
Гэпэушник молодой.
Был портрет его обычный -
В кожанке и с кобурой.
За очками, близоруко,
Щурил он глаза свои.
На плече висела сумка
С приговором для семьи.
Шёл июль, учёба в школе
Не велась до сентября,
Потому, опять вся в сборе
Была дедова семья.
Кроме Ксени и Алёши…
Он построил всех в рядок,
И достал из сумки с кожи,
Серый,сложенный листок.
Зачитал Постановленье,
Что в такие-то срока,
Подлежали выселенью,
Как семейство кулака.
Что семья вся под арестом
Будет с часу, дня сего,
До прибытия на место.
С конфискацией всего.
Дозволялось взять постели,
Зимнее – с собой везти,
И харчей на две недели,
Чтоб не померли в пути.
Объявил он, что в дорогу
Выезд в пять часов, с двора,
В час, когда спадёт немного
Полудённая жара.
Сборы эти проходили
Под надзором с «Бедноты»:
Они нехотя следили,
Всё топтались у плиты.
И понятно, их смущали
Поручения сии,
Потому как состояли
«На подкормке» у семьи.
Был тут и Кульчар, тот самый,
Но исчез от всех, тайком.
И перед отъездом самым,
Появился он с мешком.
За ним женщина бежала,
С плоским, спекшимся лицом,
В руках торбочку держала,
И курдюк из кумысом.
На возу уже сидела
Детвора, кто слаб и мал,
И Татьяна к ним подсела
Фросю на руки забрав.
Впереди подвода с скарбом,
В ней сидел киргиз Марат.
Дрожки деда были рядом -
Гэпэушный конфискат.
Сам Артём из сыновьями,
Загрузивши груз подвод,
С отрешёнными глазами,
Молча, ждали у ворот.
К ним Кульчар свернул, не глядя.
Но дорогу перекрыл,
На ходу винтовку ладя,
Гэпэушный конвоир.
К ним начальника позвали.
Снял Кульчар мешок свой с плеч:
– «От аула мы собрали
На дорогу детям есть!»
Тот сказал, недоумённо,
Чтоб Кульчар мешок раскрыл:
В нём барашек, разделённый,
И уже просолен был.
Раздраженье шкалить стало.
На киргизке взгляд повис, -
Она сыр в ответ достала,
Показала и кумыс.
– «Не пойму я вас, киргизов-
Враг он классовый вам стал!
Я от вас таких сюрпризов,
Просто-напросто не ждал.
Непонятного тут много:
Он же кровь сосал из вас.
Вы его же как родного
Провожаете сейчас.
Будь по вам, кормите вора,
Видно, он нагнал в вас страх,:
Ничего, поймёте скоро,
Кто вам друг, а кто вам враг.»
– «Говоришь ты про какие
Страхи, что нас взяли в плен?
Были б все враги такие,
Как Артём наш, «тегермен»¹.
И Кульчар взвалил барана,
И к подводе поспешил.
Киргизуха же Татьяне
Понесла кумыс и сыр.
Всё сложив, поцеловала
Руки ей, глаза свела,
На своём запричитала,
И от воза отошла.
____________
¹Тегермен (кирг.)-мельник
Подошёл Артём к подводе,
Где Кульчар стоял с мешком:
– «Не держи зла на народе,
Здесь киргизы не причём.
Не побрезгуй от нас дара
Взять, как дружбы нашей знак.»
И Артём обнял Кульчара, -
Всё, наверно, было так.
Эти речи пробудили
На душе Артёма свет.
И вопросы породили,
И не знал на них ответ.
И с тех пор стыдиться начал
Он себя, перед детьми.
Но не видел, как иначе
Строить жизнь своей семьи.
Свой ответ, ты, папа, позже,
Дал, по поводу тех мер:
«Без них сделать невозможно
Из России – СССР.
Никогда НЭП не построит
«Божье царство» на Земле.
А добро нередко ходит,
Восседаемо на зле».
Всем аулом провожали
Семью деда из двора.
За возами побежала
Голопопа детвора.
Видно, солнце у Кульчара
Слёзы вызвало в глазах:
Он стоял, дрожа плечами,
В сшитых дедом, сапогах.
Но закончу по Кунту я:
Смысл и цель – социализм:
Страна начала вживую
Проводить коллективизм.
Вскоре здесь колхоз создали:
Стал конторой деда дом.
Также на баланс забрали
Мельницу и водоём.
Но весною не спустили
Воды «лишней» из пруда:
Затвор в дамбе не открыли -
И снесла её вода.
Своей мощностью сорвала
С вала мельницы, крыло.
И опять проблема встала -
Где молоть теперь зерно?
Что-то схоже учинили
С Джеламышевским узлом.
Его также загубили
По незнанию своём.
Лишь в Нораде сохранили
В строю мельницу былом,
Потому что возвратили,
Туда Ксению с Петром.
Им тогда ведь дали шансы
Искупления вины.
Теперь мелют не за «гарнцы»,
А как все – за трудодни.
В Фрунзе были к ночи близко,
И на станции Пишпек,
Передал конвой, по списку,
Всех их, девять человек.
Здесь народу много было:
От вокзала до путей
Всю платформу запрудило
Сотни, свезенных людей.
Кое-где костры горели,
Смачный запах дразнил нос.
Молча люди вкруг сидели,
И в глазах стоял вопрос.
О Сибири говорили,
Что везут их пилить лес.
В основном, киргизы были
Раскулаченные здесь.
У платформы разгрузились.
Дед пошёл искать места:
Узнав деда – расступились,
Дав площадку у костра.
На поклоны их – поклоном,
И вопрос, что всех гнобил,
Дед ответил бодрым тоном,-
Что не дальше, чем Сибирь.
Подошёл на шум Алёша,
И узнал свою родню,-
Привезли сюда их тоже,
Но ещё по полудню.
Только не было здесь Ксени-
Мы-то знаем всё вперёд:
А семья про те сплетеньи,
Лишь узнает через год.
Подтащили свои вещи,
Стали есть разогревать.
Снова были они вместе,
Но не знали, что сказать.
Паша грудь дала сынишке-
Он годился мне в отцы.
Мясо жарили мальчишки,
Наткнутое на хлысты.
Закусив таким макаром,
Алексей баян достал,-
В такт стуча, с душевным жаром,
Лихо «Барыню» начал.
Тишь взорвалась словно мина,
Будто умерший воскрес!
Взял Артём баян у сына-
И полился полонез.
Эта музыка сжимала
Человечие сердца.
И ряды плотней сдвигала
Вокруг дедова костра.
Дед подыгрывал душою,
Взгляд уставил – в никуда.
Будто знал, что с той землёю,
Он прощался навсегда.
Утром подали вагоны,
Грузовые, двух осей.
И конвой погнал с перрона
К ним винтовками людей.
По расчёту, разместили-
Пять семей в один вагон:
Семьи многодетны были-
Оттого такой резон.
В обе стороны от двери,
Сбили наров яруса.
А под крышею глядели
Два окошка, как глаза.
Вагон деда оказался
«Попросторнее» других.
Мест в нём ярус оставался
Незаполненных, пустых.
К ним киргизов подвизали,
Чтобы численность блюсти.
Всё же, так и не сказали,
Куда будут их везти.
В три часа отъезд пробили.
И в Арысе, через день,
К ним вагоны подцепили
Из узбеков и туркмен.
И пошёл состав на север,
Вдоль теченья Сырдарьи.
Может, кто и в что-то верил,
Но страшились Сибири.
Даже темой умолчанья,
Сам маршрут киргизам стал.
Дед записывал названья
Станций, что Кузьма читал.
Он Сибири не боялся.
Но возник душевный мир,
Как в названьях разобрался,
