Александр Островский
Гроза. Бесприданница. Пьесы
Явление десятое
Те же и Милашин.
Милашин. Здравствуйте, Анна Петровна!
Анна Петровна. Здравствуйте, Иван Иваныч! Машенька, должно быть, в саду гуляет.
Милашин подходит к окну.
Хорькова (осматривает Милашина). Кто это, Анна Петровна?
Анна Петровна. Милашин, Иван Иваныч.
Хорькова. Ну, это вашей дочке не жених.
Анна Петровна. Какой жених!
Уходят.
Явление одиннадцатое
Милашин (один у окна). Что это! Мерич опять здесь! Ну, так и есть. Я этого и ожидал. Черт возьми, это досадно! Нет, я этого не позволю. (Ходит по комнате.) Сколько времени я все силы употребляю, чтоб ей понравиться, бьюсь, бьюсь – и все ничего; а тут какой-нибудь… Я решительно не могу видеть, как она с ним любезничает. Как бы мне его выжить отсюда! Жениться на ней? Так она за меня не пойдет, потому что мне жить нечем, да и, кажется, она не любит меня. Да из чего ж я бьюсь? Просто уйти, бросить и не обращать внимания. Но, однако же, надобно ей дать почувствовать. Надобно ей сказать: «У вас теперь, Марья Андреевна, есть новые знакомые, с которыми вам веселей, чем со старыми; но вы теряете друга, который был вам предан». Она, конечно, будет меня уговаривать, а я ей: «Нет, скажу, коли у вас есть лучше, так уж что же мне здесь делать; может быть, я вам уж надоел; прощайте, скажу… навсегда». – «Но зачем же навсегда, Иван Иваныч?» – «Нет, скажу, если прощаться, так навсегда, у меня такой характер». Взять шляпу и уйти… Ну, что ж потом! А, черт возьми! Она еще, пожалуй, будет рада, что я ушел, а Мерич и подавно! Так нет же, останусь, назло им; буду ходить каждый день, буду в глаза смеяться над Меричем: уж как-нибудь да я его выживу отсюда!.. Я на всякое средство решусь!.. (Ходит по комнате.)
Входят Марья Андреевна и Мерич.
Явление двенадцатое
Милашин, Мерич и Марья Андреевна.
Марья Андреевна. Здравствуйте, Иван Иваныч! Что, ушли свахи?
Милашин. Кажется, ушли; мне навстречу две попались.
Марья Андреевна. Как это скучно! (Стоит, задумавшись.) Заходите к нам, Владимир Васильич, почаще. Обещайте.
Мерич. Смею ли я ослушаться, когда вы приказываете. Только я вам повторяю, Марья Андревна, я вас боюсь.
Марья Андреевна. Полноте шутить-то!
Милашин делает гримасы довольно заметно.
(Милашину). Что с вами: вы нынче как будто не в духе?
Милашин. Так-с, у меня что-то голова болит.
Мерич. Голова болит! Это нехорошо. Вы лечитесь. Прощайте, Марья Андревна, засвидетельствуйте мое почтение маменьке.
Марья Андреевна. Когда же вы к нам?
Мерич. Завтра, если можно.
Марья Андреевна. Очень можно! Так завтра. Я буду ждать.
Мерич. Непременно. (Уходит.)
Марья Андреевна подходит к двери.
Марья Андреевна. Смотрите же, не обманите.
Мерич (за сценой). Честное слово!
Явление тринадцатое
Марья Андреевна и Милашин.
Милашин. Что это он с вами говорил в саду, Марья Андревна?
Марья Андреевна. А вам какое дело? Вы очень любопытны.
Милашин. Извините, Марья Андревна, я думал, что у вас с Меричем нет особенных секретов. Я не знал… Может быть, это что-нибудь такое, чего и сказать нельзя.
Марья Андреевна. Может быть.
Милашин (после непродолжительного молчания). Скажите, Марья Андревна, за что вы меня не любите?
Марья Андреевна. Полноте, что вы! За что мне вас не любить?
Милашин. Конечно, я не так хорош, как Мерич; не бываю в обществе; не говорю по-французски. Нынче эти качества очень ценят. Будь глуп, как пробка, только умей любезничать, болтать… Вот что нынче нравится. Это смерть досадно!
Марья Андреевна. Вы очень любезны.
Милашин. Вы меня извините, Марья Андревна, а я говорю правду; я не виноват, если это вам не нравится… Чем я хуже какого-нибудь Мерича? Если б я захотел, я бы мог во сто раз быть лучше его. Мальчишка! Нигде не учился; выучился только болтать по-французски в каком-то пансионе. Я, по крайней мере, в гимназии курс кончил. Как он смеет смеяться надо мной! Ничего не делает, только числится на службе, чтобы первый чин получить. Что у него отец-то богат, так невелика важность!
Марья Андреевна. Что он вам мешает?
Милашин. Да помилуйте, самый пустой человек!
Молчание.
Марья Андреевна. Послушайте, Иван Иваныч, вы влюблены в меня?
Милашин в смущении.
Бедный, мне вас жаль! Извините вы меня…
Милашин. Пожалуйста, не жалейте! Что ж делать, насильно мил не будешь. Осчастливьте того, кто достойнее меня!
Дарья (входит с самоваром). Матушка барышня, Платон Маркыч пришел.
Милашин. Очень кстати!
Марья Андреевна. Отчего ж не кстати?
Милашин. Да так, я его не люблю что-то.
Марья Андреевна. Вы, кажется, никого не любите.
ВходятАнна Петровна с Добротворским.
Явление четырнадцатое
Те же, Анна Петровна и Добротворский.
Добротворский. Так вот, сударыня, дело-то какого роду.
Анна Петровна. Понимаю, понимаю, Платон Маркыч. (Садится к столу и наливает чай.)
Добротворский. Здравствуйте, матушка барышня, что это вы невеселы?
Марья Андреевна. Да чему же мне радоваться-то, Платон Маркыч?
Добротворский. Да и то правда. Неурожай нынче, барышня, на женихов-то неурожай.
Анна Петровна. Чаю не угодно ли?
Добротворский. Выпью-с. Не с чего невестам веселым-то быть. Ну, да уж для вас, матушка барышня, постараюсь отыскать хорошего – будете благодарить. Я еще папеньку вашего знал покойного: благодетель для меня был. Так уж не извольте беспокоиться, постараюсь. Пожалуйте ручку.
Марья Андреевна. Нет, зачем, Платон Маркыч!
Добротворский. Ничего-с, пожалуйте. (Целует РУКУ-)
Анна Петровна. Подвигайтесь, Платон Маркыч, сюда поближе.
Анна Петровна и Добротворский садятся с одной стороны стола, а Марья Андреевна и Милашин с другой.
Добротворский. Слушаю, сударыня! Народ-то нынче, я говорю, сударыня, поизветреничался, женихов-то трудно искать. В наше-то время, когда мы-то были молоды, бывало, чуть мальчик пооперится, поступит на службу, глядишь – женится. Тогда, сударыня, Анна Петровна, холостых-то что-то мало было и видно, а у нас в суде, так, поверите ли, ни одного холостого чиновника не было. А нынче как живут молодые люди, так только дивиться надо. А уж это непорядок.
Анна Петровна. Какой уж это порядок! Что хорошего! Ох, да никак я вам сахару-то забыла. Что, Маша, положила я сахару Платону Маркычу?
Марья Андреевна. Положили, маменька.
Добротворский. Что вы, сударыня, изволите говорить?
Анна Петровна. Говорю, что хорошего, – нехорошо.
Добротворский. Нет, как можно, что хорошего! В наше-то время совсем не так было. Вот оно и невестам-то веселей было: долго-то не засиживались; разве уж которая с каким-нибудь недостатком телесным, горбатая там какая, да и теми не брезгали. Вот у моей у невестки, сударыня, шесть пальцев было на правой руке, мать-то все ахала, что, говорит, не возьмут…
Анна Петровна. Скажите!
Добротворский. Хороший человек взял – и ничего. Так я и говорю, сударыня, что невестам-то веселей было, задумываться-то было не о чем.
Марья Андреевна. Да я совсем об этом и не думаю.
Добротворский. Как, чай, не думать, барышня! Не скажете только, а то как не думать! Конечно, дело девичье: этого не говорят, как будто от совести; а то как не думать, все думают. Так ли я, сударыня, говорю?
Анна Петровна. Так, Платон Маркыч, так, уж что толковать! Не хотите ли еще чашечку?
Добротворский. Пожалуйте. Вот, матушка барышня, и ваша маменька то же говорит. (Говорит потихоньку с Анной Петровной.)
Милашин. Дурак!
Марья Андреевна. За что вы его браните?
Милашин. Он вас совсем не понимает! Он думает, что вы так же о женихах хлопочете, как невестка его, у которой было шесть пальцев.
Марья Андреевна. А пусть его думает, что хочет; он очень добрый человек.
Милашин. Однако что они там шепчут?
Марья Андреевна. Что-нибудь о своих делах.
Добротворский/^олголош/ Прекрасный, сударыня, человек, и молодой еще, очень молодой. Он секретарь.
Анна Петровна. Что?
Добротворский (громче). Секретарь, говорю. Чин небольшой – да место хорошее. Всего у него в доме много, лошади свои.
Анна Петровна. Что? Не слышу.
Добротворский. Лошади свои.
Марья Андреевна. Что такое он говорит?
Милашин. Это что-то интересно.
Анна Петровна. Послушай-ка, Машенька, Платон Маркыч какое нам одолжение делает: нашел человека, который хочет взяться за наше дело. Говорит, что очень хороший молодой человек.
Добротворский. Прекрасный, барышня, человек; а уж делец какой – беда!
Анна Петровна. Никак я про вас-то и забыла, Иван Иваныч. (Наливает ему чай.) А не пьет он, Платон Маркыч?
Добротворский. Как, чай, не пить, да, должно быть, немного: кабы много пил, так бы слышно было.
Анна Петровна. Вот, Машенька, хорошо, кабы ты ему понравилась.
Марья Андреевна. Да вы, маменька, опять за свой разговор.
Анна Петровна. Ах, боже мой! Что ж такое за важность! Ты ведь его еще не видала; посмотришь, может быть, и самой понравится.
Добротворский. Мы, сударыня, с ним к вам приедем.
Анна Петровна. Ах, Платон Маркыч, как я вам благодарна! Уж я, право, не знаю, как вам это и выразить. – Сами видите, наше дело женское, что мы знаем. Так только маешься.
Добротворский. И, сударыня, что это вы говорите! Я вашему супругу покойному много обязан был…
По гроб не забуду. Благодетель мне был, дай ему, господи, царство небесное, место покойное. Чем же мне ему заплатить-то? Ну, стар стал, не на все ума хватает.
Марья Андреевна (встает). Вы слышали, Иван Иваныч?
Милашин (встает). Слышал. Это ужасно!
Марья Андреевна. Вот это у нас вечно такой разговор.
Милашин. Я не знаю. Я не могу прийти в себя. Одна мысль, что вы когда-нибудь будете принадлежать другому, убивает меня. Я, кажется, этого не перенесу.
Марья Андреевна. Вы все о себе. Вы обо мне-то подумайте хоть немножко.
Милашин. Что же об вас-то! Вы посмотрите, может быть, он вам понравится. Вы будете счастливы. – Что ж! Я готов пожертвовать даже жизнию, чтобы вы были счастливы.
Марья Андреевна. Это что такое! Полноте, перестаньте. Пойдемте в сад.
Уходят.
Добротворский. Так мы завтра приедем, сударыня. Об деле потолкуем, да он Марью Андревну посмотрит. Может, она ему и понравится. Вот два дела разом и сделаем.
Анна Петровна. Хорошо бы, Платон Маркыч, очень хорошо. Тяжба-то эта у меня из головы нейдет, – ночи ведь не сплю. Ну, как дом-то отнимут, куда я денусь? Да и Машеньку-то уж пора выдавать, право, пора.
Добротворский. Чего, матушка, ждать! Самое время. Покорно благодарствуйте, сударыня! (Перевертывает чашку.) Прощенья просим.
Анна Петровна. Прощайте, Платон Маркыч; так мы ждать будем.
Добротворский. Хорошо-с.
Уходят.
Действие второе
Сцена представляет небольшой тенистый сад: направо от зрителей скамейка, сзади которой большой куст. Хорьков сидит на скамейке, повеся голову.
Сцена I
Явление первое
Хорьков. Ушел, струсил! Какой я жалкий человек! Однако что я делаю, наконец! За что же я гублю себя? Вот уж три года, как я кончил курс, и в эти три года я не сделал ровно ничего для себя. Меня обдает холодом, когда я вспомню, как я прожил эти три года! Лень, праздность, грязная холостая жизнь – и никаких стремлений выйти из этой жизни, ни капли самолюбия! Для себя я ни на что не решусь, я это знаю. В ней мое единственное спасение, а я не смею сказать ей, что люблю ее. Нет, надобно кончить! Неужели она не сжалится надо мной? Для нее я бы стал работать, трудиться; она одна только способна привязать меня к жизни. (Садится.) Боже мой, как я люблю эту девушку! Как я люблю ее!
Хорькова входит.
Явление второе
Хорьков и Хорькова.
Хорькова/садясь на скамейку). Как это тебе, Миша, не стыдно! Зачем ты ушел? Только что я стала выражать Марье Андревне, как ты их любишь и как ты об них относишься, ты сейчас и бежать… Я необразованная женщина, да никогда не конфужусь, а ты всего конфузишься.
Хорьков. Ах, маменька! Не говорите, сделайте милость, обо мне с Марьей Андревной! Я сам поговорю. Вы и так про меня всегда бог знает что рассказываете.
Хорькова. Да, дождешься тебя! Странно это, Миша, ты человек образованный…
Хорьков. Да, маменька, я образован, у меня сердце доброе; кроме этого я знаю, что со мной она будет счастлива, что только я один могу оценить ее, что она погибнет в этом кругу жертвой расчета или невежества… но я боюсь, что она мне откажет.
Хорькова. Ах, боже мой! Свет-то не клином сошелся – найдем другую.
Хорьков. Где я найду другую? Хорошо, что случай свел меня с Марьей Андревной, я ее узнал, полюбил… Да поверьте же вы мне, что я так люблю Марью Андрев-ну, что никого не могу видеть, кроме ее… Я и не думал, что так могу полюбить. Я измучился в последнее время… Вы видите, я плачу… Я не могу жить без нее.
Хорькова. А коли любишь, так откройся – это всегда так делают.
Хорьков. Я поговорю с ней, непременно поговорю: надобно же чем-нибудь кончить… А что, если она мне откажет? Теперь, по крайней, мере есть надежда, есть мечты, а тогда что?
Хорькова. Странно это, Миша: ты человек образованный, а что ты делаешь, как погляжу я на тебя. Никакого ты знакомства не имеешь, делом не занимаешься, валяешься дома в халате с трубкой. Вот теперь влюбился, а сказать боишься. Ты посмотри, как другие-то образованные люди живут: барышни за ними сами ухаживают… Вот, кажется, Марья Андревна сюда идет.
Хорьков. Маменька! Ради бога, не говорите ни слова!
Хорьков а. Сделай милость, не учи! Я хоть женщина и необразованная, а умею себя вести.
Марья Андреевна входит.
Явление третье
Те же и Марья Андреевна.
Хорькова (встает). Погулять вышли?
Марья Андреевна. Да, немножко освежиться.
(КХарькову.) Вы что здесь делаете?
Хорьков. Так-с, мечтаю…
Хорькова. Он у меня все тоскует.
Марья Андреевна. Об чем?
Хорькова. Влюблен, должно быть: я так замечаю по его словам.
Хорьков. Маменька!
Хорькова. Посмотрите, как страдает: право, мне на него даже тяжело смотреть.
Хорьков. Маменька! Ах, боже мой!
Марья Андреевна. Право, мне не верится. В кого же влюблен Михайло Иваныч?
Хорькова. Уж это извольте спросить сами. Миша!
(Делает, ему знак и уходит.)
Явление четвертое
Хорьков и Марья Андреевна.
Марья Андреевна (садясь подле Хорькова). Что вы такие скучные? Вы в самом деле влюблены?
Хорьков. Да, я не знаю, что со мной делается.
Марья Андреевна. А я так плачу нынче целое утро.
Хорьков. Об чем же вы плачете?
Марья Андреевна. Маменька все с женихами пристает. Какой-то купец старик, да нынче еще чиновник приедет. Как вам это покажется?
Хорьков. Это ужасно!
Марья Андреевна. Да и к тому же, Михайло Иваныч, – я с вами буду говорить откровенно, потому что мы очень дружны с вами. Не правда ли? (Протягивает ему руку.)
Хорьков (берет ее руку). Говорите, говорите.
Марья Андреевна. Я сама влюблена немножко.
Хорьков (встает быстро). Вы?
Марья Андреевна. Что вы так испугались? Не бойтесь, не в вас.
Хорьков (садится). Нет-с. Я так, извините.
Марья Андреевна. Как вы испугались! А вы думали, что в вас? Не бойтесь, не бойтесь: я не потревожу вашей солидности. (Молчание.) Вот какое мое положение, Михайло Иваныч. Что вы мне посоветуете?
Хорьков. Я-с? Я решительно ничего.
Марья Андреевна. Я теперь не могу ни за кого идти… Неделю прежде я бы пошла, если бы нашелся хороший человек.
Хорьков. Неужели ни за кого?
Марья Андреевна. Решительно ни за кого.
Хорьков. А если б я за вас посватался? (Принужденно смеется.) Я шутя вас спрашиваю.
Марья Андреевна. И за вас бы не пошла. Я с вами дружна, а любить вас не могу.
Хорьков (с возрастающим волнением). А как бы я любил вас! Как бы я старался угождать вам! С какой бы готовностью исполнял малейшее ваше желание! С какой бы благодарностью я принимал каждую вашу ласку!
Марья Андреевна (взглянув на него). Вы шутите?.. Впрочем, если бы вы посватались, мне все-таки было бы не так тяжело: я вам могу откровенно сказать, что вас не люблю, и вы не обидитесь, а другие еще обижаются.
Хорьков. Да, да, конечно. (Молчание.)
Марья Андреевна. Что, каков человек – Мерич?
Хорьков. Мерич?
Марья Андреевна. Да, Владимир Васильич.
Хорьков. Не знаю, Марья Андревна, что вам сказать; право, не знаю.
Марья Андреевна. То есть вы не хотите. Однако прощайте: мне пора к маменьке. (Уходит.)
Хорьков. Ия, дурак, мечтал о счастии!.. Боже мой, боже мой!.. (Сидит, закрывши лицо руками.)
Милашин и Мерич входят.
Явление пятое
Хорьков, Милашин и Мерич.
Мерич. Что нынче здесь за праздник? Дарья такая нарядная; так разрядилась, что смотреть не хочет. Бегает взад и вперед с крахмальными юбками.
Милашин. Гостей ждут.
Мерич. Каких же это гостей?
Милашин. Приедет какой-то чиновник по делу Анны Петровны. Да его, кажется, прочат в женихи Марье Андревне. Это ужасно досадно!
Мерич. Что же вы не женитесь на Марье Андревне?
Милашин. Я-с? По самой простой причине. Нам будет жить нечем: у меня нет состояния, у нее также.
Мерич. А любовь? С милым рай и в шалаше. Мне кажется, что она вас любит.
Милашин. Может быть! Да-с, может быть! Разве вы что-нибудь заметили?
Мерич. Нет, я нарочно, Иван Иваныч, – она вас не любит.
Милашин. Почему же вы так думаете?
Мерич. Я не думаю, а наверное знаю. Она мне сама сказывала.
Милашин. Это странно, что Марья Андревна так говорит. Это обидно даже. Мне, конечно, все равно: любит ли она меня или нет, я на это никакого внимания не обращаю. Я сам к ней совершенно равнодушен. Да зачем говорить? Этим она хочет показать, что я за ней ухаживаю. Нет, уж я предоставлю это другим.
Мерич. И прекрасно! И я бы на вашем месте то же сделал. Однако это жалко, если она выйдет замуж: она такая хорошенькая. Мне всегда жаль, когда хорошенькие девушки замуж выходят. Вам не жаль?
Милашин. Нет, не жаль.
Мерич. Софи Барашкова тоже недавно вышла замуж. Вы ее не знали?
Милашин. Нет, не знал.
Мерич. Мы были очень привязаны друг к другу. Вам я могу признаться, Иван Иваныч, вы, конечно, никому не скажете: она меня очень любила. Вот, посмотрите, какое она мне письмо написала перед свадьбой. (Вынимает.) Хотите прочесть?
Милашин. Зачем же я буду читать чужие письма?
Мерич. Как хотите! (Прячет опять.) Я надеюсь, что вы никому не скажете. Марья Андревна, вероятно, в комнатах, – я пойду к ней! (Уходит.)
Явление шестое
Милашин и Хорьков.
Хорьков. Иван Иваныч!
Милашин. А, вы здесь! Я вас и не заметил.
Хорьков. Что, этот Мерич часто здесь бывает?
Милашин. Прежде редко бывал, а теперь опять стал каждый день ходить.
Хорьков. Это дурно.
Милашин. Да вы представьте мое-то положение: каждый день ходит, черт знает, зачем!
Хорьков. Да вам-то что ж?
Милашин. Нет, как хотите, Михайло Иваныч, это мне ужасно неприятно.
Хорьков. Тут не об вас толк. Он может иметь очень дурное влияние на Марью Андревну. Я его давно знаю. Он еще мальчишкой был, сам к себе письма писывал да хвастался товарищам в пансионе, что от барышень получает. Если вы имеете влияние на Марью Андревну, так вы ее предостерегите: мне будет очень жаль, если она поверит этому пустому человеку.
Милашин. Хорошо, Михайло Иваныч. Покорно вас благодарю, что вы мне открыли глаза насчет этого человека. Я ей непременно скажу.
Хорьков. Да поверит ли она вам?
Милашин. Поверит, непременно поверит: она меня очень любит.
Хорьков. Едва ли, Иван Иваныч! Мне кажется, что она вас совсем не любит.
Милашин. Отчего вы так думаете? Разве я хуже других? Нет, уж извините! Вы меня не знаете: меня тоже женщины очень любят.
Хорьков. Ну, положим, что так. Только надо сделать поумнее, чтобы Марья Андревна не подумала, что мы из ревности хлопочем. Эх, не хочется мне с ним связываться-то только, а то бы я его сразу выгнал отсюда.
Милашин. Хотите, я это сделаю? Я буду в глаза смеяться над ним.
Хорьков. Из этого ничего не выйдет; Марья Андревна на вас рассердится, и только. А впрочем, что нам за дело, пусть их как хотят! (Молчание.) Чудак этот Мерич! Мне случайно попалась тетрадка из его дневника да несколько писем, которые он писал нашей соседке, а та отдавала мужу, – уж чего там нет!
Милашин. Одолжите мне этих писем на время.
Хорьков. На что они вам? Пожалуй, возьмите.
Милашин. Покорно вас благодарю! (Берет его за руку.) Вы меня очень обязали.
Хорьков. Да за что вы меня благодарите: я стараюсь об Марье Андревне, а не об вас, потому что очень люблю ее и принимаю в ней большое участие.
Милашин. И я люблю…
Хорьков. Я верю. Мерич может очень много вреда сделать Марье Андревне. Он человек совершенно без правил.
Милашин. Дай мне ужасно надоел: старается очернить меня в глазах Марьи Андревны, мешает мне.
Хорьков. Пойдемте домой, Иван Иваныч; нам, кажется, нечего здесь делать.
Милашин. Нет, мне нельзя уйти; мне надобно здесь остаться. Марья Андревна, пожалуй, рассердится, что я ушел.
Хорьков. Не беспокойтесь, не рассердится; ей теперь не до вас: нынче Анна Петровна ждет какого-то чиновника, которого она хочет просить о своем деле. Что вы будете здесь делать?
Милашин. Пожалуй, пойдемте.
Уходят. С другой стороны выходят Мерич и Марья Андреевна.
