Александр Островский
Гроза. Бесприданница. Пьесы
Явление девятое
Марья Андреевна (одна). И я поверила этому человеку! Как мне стыдно за себя… Он ушел, и ему ничего! Он даже рад, я думаю, что развязался… А я, я? За что же я страдаю, чем я виновата! О господи! зачем в людях так мало правды! Могла ли я знать, что он меня обманывает! Как мне было знать! Почем мне было знать!.. За что он меня обманул! (Плачет.)
Входит Милашин.
Явление десятое
Марья Андреевна и Милашин.
Милашин. Вот доказательства, Марья Андревна.
Марья Андреевна. Теперь уж не нужно.
Милашин. Значит, правду я говорил. Помилуйте, я его знаю очень хорошо. (Читает.) «Простите моей дерзости, но я не могу более скрывать страсти, которая меня сожигает». Скажите, какие нежности!
Марья Андреевна. Что вы там еще читаете?
Милашин. Вот, извольте посмотреть. (Подает ей записки. Марья Андреевна читает про себя.) Вы давеча говорили, что я лгу; я это помню, Марья Андревна.
Марья Андреевна (рвет записки и бросает их за окно). Только этого недоставало! Это ужасно!
Милашин. Вот у меня еще есть. Не хотите ли?
Марья Андреевна. Ах, боже мой! Да на что мне они? Оставьте меня, ради бога. Вы видите, в каком я положении. (После непродолжительного молчания.) Я сейчас видела Владимира Васильича.
Милашин. Что же он?
Марья Андреевна (плачет). Ему нет никакого дела до меня. Он говорит, что нужно покориться своей участи.
Милашин. Мерзавец! Марья Андревна, перестаньте, не плачьте! Я готов жизнию пожертвовать для вас.
Скажите, Марья Андревна, чем я могу быть для вас полезен, – я на все готов.
Марья Андреевна. Вы ничего не можете для меня сделать. Дайте мне немного успокоиться. Мое самолюбие оскорблено, мне стыдно за себя. Я не о том плачу, что мне нужно пожертвовать собой – я уж примирилась с этой мыслию, – а об том, что я была игрушкой пустого человека. Чем вы мне можете помочь?
Милашин. Хотите, я его вызову на дуэль? Вы думаете, не вызову? Непременно вызову.
Марья Андреевна. Что вы выдумываете! Зачем вы это сделаете, как, по какому праву?
Милашин. Да, в самом деле, неловко! Я так только спросил у вас, а то, как вам угодно. Мне жизнь не дорога… Я не могу видеть, как вы страдаете! Неужели я решительно ничем не могу вам помочь?
Марья Андреевна. Одним только: оставьте меня в покое.
Милашин. Вы меня гоните! Вы вот как со мной поступаете! Ну, так я вам докажу, что я не заслуживаю этого. Я, Марья Андревна, не Мерич! Я очень хорошо понимаю ваше положение! Выйти за Беневоленского! Какому-нибудь скоту придет фантазия за вас свататься, а вы должны идти за него! Нет, это невыносимо! Это ужасно досадно! Знаете ли что, Марья Андревна? Я человек бедный, я, может быть, сам не знаю, чем содержать себя одного, не только с женой, но я не сделал бы так, как Мерич: не уступил бы вас на жертву Беневоленскому. Марья Андревна! Я предлагаю вам свою руку, мне хочется доказать вам, что я благородный человек.
Марья Андреевна. Ах, Иван Иваныч, не хотелось бы мне вас обидеть, да нечего делать. Не нуждаюсь я ни в вашей помощи, ни в вашем благородстве; не пойду я за вас ни за что на свете.
Милашин. Да, конечно, я не Беневоленский; он завидный жених.
Марья Андреевна. Беневоленский человек с состоянием, да и маменька хочет, чтоб я за него вышла; вот почему я предпочту Беневоленского.
Милашин. Не угодно? Как вам угодно! Мне только одно обидно: за что вы меня унижаете, ставите хуже какого-нибудь Мерича. Я делаю вам честное предложение, а вы на меня сердитесь; а Мерича не гнали прочь, когда он ухаживал за вами.
Марья Андреевна. Послушайте, за кого вы меня принимаете? Вы даже не имеете уважения ко мне. Нет, надобно это покончить одним разом. Будет плакать. (Утирает глаза.) Если б теперь Мерич сделал предложение, я б не пошла за него. Я выхожу за Беневоленского – это решено. Незаметно, что я плакала? Мне хочется показать маменьке, что я без всякого усилия решилась выйти замуж. Пусть она будет весела и покойна, я возьму все на себя. Полноте дуться и вы. Посмотрите, в самом деле, незаметно слез?
Милашин. Почти незаметно.
Марья Андреевна. Ну и слава богу! Станемте смеяться, станемте разговаривать о чем-нибудь о постороннем. Не были ли вы в театрах как-нибудь на днях?
Милашин. Вы думаете меня обмануть и себя также. Для чего это? Ведь я знаю, что у вас на душе.
Марья Андреевна (топает ногой). Я совсем вас не обманываю; мне, право, что-то вдруг весело сделалось. Давайте играть во что-нибудь. Ах, вот карты! Давайте играть в карты.
Милашин. Давайте, пожалуй, если вам угодно. (Садится к столу.)
Марья Андреевна. Во что же? В дураки давайте.
Милашин (сдает). Поиграемте, поиграемте. Послушайте, Марья Андревна, вы притворяетесь. Вы не хотите, чтоб я видел ваши слезы. Зачем же вы от меня-то скрываетесь: я вам не чужой. Это досадно!
Марья Андреевна. Играйте, играйте, а то останетесь.
Милашин. Вы так горды, что не хотите мне позволить принимать в вас участие. Ведь это заметно, что вы притворяетесь.
Марья Андреевна. Что, остались! (Смеется.)
Милашин. Ну что ж, остался. (Мешает карты, сдает.) Ведь это ужасно досадно! Это гордость! Вы меня этим унижаете, не считаете ни за что!..
Марья Андреевна. Вы принимаете! Еще принимаете. Ну, так вы опять остались! (Хохочет.)
Милашин. Ведь это невыносимо просто.
Марья Андреевна. Сдавайте, сдавайте. Что же вы!
Милашин сдает.
(Марья Андреевна задумывается, закрывает глаза платком и опирается на стол, потом утирает глаза и берет карты.) Кому ходить, мне?
Анна Петровна входит.
Явление одиннадцатое
Те же и Анна Петровна.
Анна Петровна. Что это у вас за смех?
Марья Андреевна. Да вот Иван Иваныч все остается. Вы совсем не умеете играть. Когда же мы, маменька, напишем ответ Максиму Дорофеичу? (Продолжает играть в карты.) Поблагодарите его за предложение и напишите, что я согласна.
Анна Петровна. Ты, Маша, согласна? Ну, спасибо тебе, утешила ты меня. Вот теперь я вижу, что ты меня любишь. Обрадовала ты меня… Уж так обрадовала, что и сказать нельзя… Вот, Иван Иваныч, у меня дочка… И красавица и умница. Где тут бумага была? Вот теперь вдруг-то и не придумаешь, что написать. (Берет бумагу и пишет.)
Марья Андреевна и Милашин играют в карты.
Марья Андреевна (Милашину). Хоть бы поскорее это кончилось, моих сил больше нестает. (Встает.) Дайте, я вам помогу. Что вы пишете?
Анна Петровна. А вот: «Милостивый государь, Максим Дорофеич! Благодарю вас за лестное для нас предложение. Машенька согласна и просит вас сегодня на чашку чаю». Хорошо ли так-то? Уж я не знаю. А? Аль другое написать?
Марья Андреевна. Нет, прекрасно, прекрасно! Вот и отошлите поскорей.
Анна Петровна. Нет, в самом деле хорошо? Иван Иваныч, хорошо?
Милашин. Очень хорошо.
Анна Петровна. А не надо ли чего прибавить?
Марья Андреевна. Нет, не надо, ничего не надо… довольно и этого. Пошлите поскорей. Дарья, Дарья!
Входит Дарья.
Пошли поскорей кого-нибудь с этим письмом к Максиму Дорофеичу. Ступай, Дарья, поскорей. Я не выдержу больше… Иван Иваныч, мне дурно!
Милашин подбегает, подает ей стул,
Марья Андреевна сидит несколько времени в изнеможении, потом заливается слезами.
Анна Петровна. Машенька! Машенька! Что ты? Что с тобой?
Милашин (в сторону). Что же это такое!
Марья Андреевна. Ничего, это пройдет. Мне дурно что-то. Не беспокойтесь.
Анна Петровна. Поцелуй меня, Машенька! Умница ты моя…
Марья Андреевна. Что, маменька, хороший он человек?
Анна Петровна. Хороший! Уж я не отдам тебя за дурного.
Марья Андреевна (в слезах). Он меня станет любить? Если он меня будет любить, и я его буду любить.
Анна Петровна. Дао чем же ты плачешь-то, глупенькая?
Милашин. Неужели это вас удивляет, что Марья Андревна плачет? Это странно!
Анна Петровна. А что ж тут, батюшка, странного? Она сама объявила желание выйти за Беневоленского, а теперь плачет. Чем же не партия?
Милашин. А что ж особенно завидного в Беневоленском?
Анна Петровна. А то, что ты молод еще судить-то постарше себя. Он солидный человек, с небольшим в тридцать лет уж состояние имеет; делом занимается, а у вас все гулимоны да пошлости на уме.
Милашин. Состояние! А где взял он это состояние, спросить надобно. У нас совесть есть, оттого и состояния нет. Состояние нажить немудрено.
Анна Петровна. Да, поди вот, наживи, да тогда уж и разговаривай!
Милашин. Яи теперь могу рассуждать, кто честный человек, а кто нет. Счастие не в богатстве, а в душевном спокойствии. Соединить свою судьбу с таким человеком, которого, того и гляди, отдадут под суд…
Анна Петровна. Да, очень нужны мне все эти резоны! Я, батюшка, мать! Так, зря, дела не сделаю. Еще молод очень учить-то меня! Наживи-ка своих детей, да тогда и выдавай, как знаешь. Учить-то всякий умеет, а попробуй-ка за дело-то взяться, так и нет ничего. Все одни фантазии дурацкие. Вот тут с вами табатерку потеряла. О! чтоб вас! Дарья! Дарья!
Дарья (входит). Что угодно?
Анна Петровна. Что глаза-то вытаращила! Сыщи табатерку!
Дарья уходит.
Милашин. Меня вы можете бранить, сколько вам угодно, а за что же должна гибнуть Марья Андревна?
Анна Петровна. Поди ты, я тебя и слушать-то не хочу. А она должна понимать, кажется, что такое мать для нее. Чего мне стоило ее вырастить-то. Надо мне видеть от нее какое-нибудь утешение. Полно плакать-то!
Марья Андреевна. Разве я вам, маменька, не угождала? Разве вы были недовольны мной когда-нибудь?
Анна Петровна. Что там про старое толковать, я того и знать не хочу. Легко ли дело, нужно мне очень помнить, когда ты мне угодила, когда нет. Вот теперь я вижу твою благодарность. Мать на старости лет ни дня, ни ночи покою не знает, женское дело, измаялась вся. Нашла ей жениха, что она и сама-то его не стоит, а она плачет да убивается, как будто я ей злодейка какая!
Марья Андреевна. Да ведь я, маменька, согласна.
Анна Петровна. Вижу я, как ты согласна-то.
Входит Дарья.
Что ты еще?
Дарья. Табатерку извольте.
Анна Петровна. Ишь ты, тебя принесло, нашла время!
Дарья (идет). Ну, раскудахталась.
Анна Петровна. Другая бы радовалась да не знала, как благодарить мать-то за такого жениха, а не то чтоб расстраивать. Мое дело женское, я женщина сырая, а тебе все ничего. Ты об матери-то и не думаешь, как бы мать порадовать.
Марья Андреевна. Маменька! Ради бога! Что вы говорите! (Плачет.) Боже мой, что это такое!
Анна Петровна (помолчавши и успокоившись). Что ж, конечно, я на тебя не могу пожаловаться, ты меня всегда слушалась… Да что ж теперь-то ты, Машенька!
Ну, полно, перестань! Мне ведь и самой тебя жаль. Я тебя обидела… Что ж делать, прости. Я ведь женщина, у меня сердце слабое, горячее, раскипится другой раз, и не уймешь; сами виноваты, что до этого доводите! Иногда что и скажется сгоряча… Обижаться-то на меня за это грех, дело женское.
Марья Андреевна. Я на вас не обижаюсь…
Анна Петровна. Что ж делать, хороша ли, худа ли, все-таки мать. Выдешь замуж, и такой не будет. Ну, полно же, друг мой. Мне разве весело смотреть на тебя, как ты плачешь. Бог с тобой, что ты это!
Все лица на левой стороне;
входит Хорьков и останавливается среди сцены.
Явление двенадцатое
Те же и Хорьков.
Хорьков. Марья Андревна! Моя мать вас обидела; я пришел просить прощения за нее.
Анна Петровна. Да, батюшка, нечего сказать, хорошая женщина ваша маменька.
Марья Андреевна (тихо). Маменька, он, кажется, пьян; молчите, пожалуйста.
Милашин (Марье Андреевне). Он уж четвертый день пьет; как ушел тогда от вас, и запил. Ходит по комнате, плачет и пьет.
Марья Андреевна. Неужели? Ах, бедный!
Хорьков. Что такое? Слезы! Об чем вы плачете? Я не хотел вас обидеть… Я бы умер для вас, Марья Андревна. Это мать… Она простая женщина. Я не знал, что она была у вас, не знал… Я б ее не пустил к вам… Она простая женщина, не понимает ничего… Где же ей вас понять! Что же делать! Мать… любит… воспитала… Марья Андревна, простите! (Становится на колени.)
Марья Андреевна. Что вы, что вы, Михайло Иваныч! Встаньте! Я ни на вас, ни на вашу маменьку не сержусь; напротив, я вам очень благодарна за ваше расположение.
Хорьков (встает). Об чем же вы плачете? Скажите мне, об чем вы плачете? Кто вас обидел?
Анна Петровна. Ах, молодой человек, молодой человек…
Хорьков. Что вы, Анна Петровна!.. Ах, вы не знаете!.. Уж молчите лучше! (К Марье Андреевне.) Вас, вероятно, маменька обидела? Не сердитесь на нее… Бог с ними… они не знают… не сердитесь на нее… ведь любят… воспитывали… учили…
Анна Петровна. Пойдем, Машенька, пора одеваться, скоро Максим Дорофеич приедет. (Милашину тихо.) Уведите его, Иван Иваныч.
Милашин (берет шляпу). Пойдемте, Михайло Иваныч.
Хорьков. Что? Мальчишка!
Милашин. Что же вы бранитесь! Я вас хочу увести отсюда, потому что вы пьяны.
Хорьков стоит, задумавшись.
Марья Андреевна (встает). Перестаньте, Иван Иваныч!
Милашин. Что же он бранится! Это досадно.
Хорьков. Да, скверно, скверно! Извините… Куда я годен! Пьяный… в чужом доме…
Марья Андреевна. Ах, как мне его жаль! Как мне его жаль!
Хорьков. Марья Андревна, не презирайте меня! Я люблю вас… Я не мог перенести вашего отказу. Конечно, это гадко… подло… недостойно… Но что ж делать, я жалкий человек! Я ведь люблю вас, очень люблю!..
Марья Андреевна. Я сама вас люблю, Михайло Иваныч. Я очень жалею, что поздно вас узнала. Я выхожу замуж… за Беневоленского. (Плачет.)
Хорьков. За Беневоленского!.. Это жертва… да, жертва. Что ж, благородно… благородно… слезы…
Марья Андреевна (садится на стул). Ах, Михайло Иваныч, мне тяжело, очень тяжело!
Анна Петровна. Она это для матери делает. Максим Дорофеич – человек хороший и с состоянием.
Хорьков. Да, с состоянием. Слезы, слезы… вечные слезы… чахотка, не живши, не видавши радостей жизни… Прощайте. (Становится на колени, берет руку Марьи Андреевны и целует.) Я сам не переживу!
Марья Андреевна в обмороке, все суетятся около нее; Хорьков плачет, прислонившись к стене.
Действие пятое
Сцена представляет небольшую комнату. Направо от зрителей дверь в залу; ближе к зрителям трюмо; прямо – дверь в переднюю, налево диван, перед диваном круглый стол, далее еще дверь, в углу простой стол, на котором чашки и бутылки. Дарья устанавливает бутылки на столе, официант устанавливает чашки на поднос, потом берет поднос и идет к двери. Входит Добротворский.
Явление первое
Дарья, официант и Добротворский.
Добротворский. Ты что это, любезный, несешь? Официант. Чай-с.
Добротворский. Арому-то что ж не захватил?
Официант. Сперва так обнесем-с.
Добротворский. Эх, братец! Не знаешь ты, кого чем потчевать. Ишь, все деловые люди собрались, со светлыми пуговицами сидят.
Официант. Дарья Семеновна, пожалуйте рому-с.
Дарья. Что там еще! О! Чтоб вас! Рому, что ль?
Официант. Рому требуют-с. (Берет бутылку и ставит на поднос.)
Добротворский. Дай уж и мне, я тут к сторонке сяду, на просторе пушнику попью. (Берет чашку и садится на диван.)
Официант уходит в дверь направо.
Входит женщина в капоте и в платке.
Женщина в капоте. Танцы будут, матушка? Барышни прислали спросить. У нас, матушка, семь барышень. Беспременно, говорят, узнай: коли танцы будут, так и мы придем посмотреть.
Дарья. Будут, будут. О! Чтоб вас тут!
Женщина уходит. Входят несколько лиц ипроходят к двери направо; в дверях показывается кучер.
Ты зачем?
Кучер. Свадьбу смотреть.
Дарья. О! Мужлан, туда же лезет!
Кучер. А ты что за барыня!
Дарья. Да ты не хайли! Что горло-то распустил?
Кучер. А вы потише, а то неравно испугаюсь.
Дарья. Говорят, пошел вон!
Кучер. Пойду. (Уходит.)
Дарья. О! Чтоб вас, так бы, кажется!.. (Уходит.)
Входят разные лица и смотрят в дверь направо.
Между ними две женщины, довольно хорошо одетые, девушка, покрытая платочком, и двое молодых людей в синих чулках.
Первый молодой человек (девушке, покрытой платком). Позвольте узнать, который жених-с?
Девушка. Вот этот.
Первый молодой человек. Так-с. А где невеста-с?
Девушка. Вот она.
Первый молодой человек. Так-с. А вы далеко живете-с?
Девушка. Не доходя – прошедши.
Первый молодой человек. Я сам оттедова недалечко-с. Позвольте вас проводить.
Девушка. И без вас дорогу знаем.
Второй молодой человек (первому молодому человеку). Что! Налетел с ковшом на брагу! (Девушке.) Что вы его слушаете, он у нас уж известный по этим делам. (Кпервому.) Что ты пристаешь, в самом деле! Тут, брат, тебе нечего взять. Ишь, разлетелся! (Девушке.) Он намедни из городу одну в Рогожскую провожал, а там его метлой дворник и пугнул; так взад-вперед даром пешком и проходил.
Пер вый молодой человек. Буде врать-то, любезный!
Второй молодой человек. Что врать-то! Не с твоим, брат, рылом! Ты видишь, барышня какая! Что вы, сударыня, здешние?
Продолжают говорить шепотом. Из толпы выходят на авансцену две женщины – Дуня и Паша.
Паша. Будто тебе его, Дуня, и не жаль?
Дуня. Ничего-таки не жаль. Что я жила – маялась! Приедет, бывало, пьяный да олаберный – так как обеснующий какой. Я уж давно ему говорю: развяжи ты мою голову; хоть бы ты женился; авось остепенишься немножко. Взял бы, говорю, хорошенькую барышню, так и сам бы, может быть, стал порядочным человеком, а то что так-то мотаешься!
Паша. Что ты говоришь!
Дуня. Да право, так, Паша.
Паша. Так это другое дело. Пойдем посмотрим приданое.
Дуня. Пойдем, Паша.
Уходят в дверь налево. Толпа мало-помалу расходится, остаются несколько старух. Добротворский пьет пунш.
Входят Марья Андреевна и Беневоленский.
Явление второе
Добротворский, Беневоленский и Марья Андреевна.
Беневоленский. Вы, сударыня, только извольте приказывать, а уж я буду все исполнять в точности.
Марья Андреевна. Вы меня станете слушаться во всем, Максим Дорофеич?
Беневоленский. Честное слово благородного человека.
Марья Андреевна. Я вам откровенно скажу: мне в вашем характере кой-что не нравится; мне бы хотелось, чтобы вы оставили некоторые привычки. С тем и иду за вас. Вы меня послушаетесь?
Беневоленский. Все, что вам угодно. Из любви к вам я на все готов. Вам не угодно было, чтоб я водку пил, – я ее бросил; вы мне не приказывали табак нюхать – я и не нюхаю. А, Платон Маркыч, ты здесь! Приходи ко мне как-нибудь, я тебе подарю серебряную табакерку.
Добротворский. Покорно благодарю, Максим Дорофеич, зайду как-нибудь.
Беневоленский. Я ваш покорнейший слуга на всю жизнь. Позвольте ручку поцеловать. Вам, может быть, угодно здесь одним остаться?
Марья Андреевна. Да, мне нужно поговорить с Платоном Маркычем.
Беневоленский. Ухожу-с. Видите, как я послушен. (Подходит к Платону Марковичу.) Что, ловко я себя держу?
Добротворский (одобрительно кивая головой). Хорошо.
Беневоленский уходит.
Явление третье
Марья Андреевна и Добротворский.
Марья Андреевна. Глупая, Платон Маркыч, скажите мне. Так ведь, не правда ли?
Добротворский. Что вы! Кто смеет сказать! Нет, вы у нас умница.
Марья Андреевна. Послушайте, Платон Маркыч, что мне в голову пришло. Может быть, вам это смешно покажется. Я думала, думала… да знаете ли, до чего додумалась?
Добротворский смотрит на нее.
Только вы не смейтесь надо мной… Мне показалось, что я затем иду за него замуж, чтобы исправить его, сделать из него порядочного человека. Глупо ведь это, Платон Маркыч? Ведь это пустяки, нельзя этого сделать, а? Платон Маркыч, не так ли? Все это детские мечты?
Добротворский. Звери лютые, и те укрощаются…
Марья Андреевна. Без этой мысли, Платон Маркыч, мне было бы очень тяжело. Только этим я теперь и живу. Поддерживайте меня, Платон Маркыч.
Добротворский. Знаете ли, барышня, я вам русскую пословицу скажу: что будет, то будет, а что будет, то бог даст. А другая еще пословица говорится: суженого конем не объедешь.
Марья Андреевна садится на стул к трюмо и задумывается; входит Дарья и выгоняет со сцены зрителей, которые проходят в заднюю дверь.
Явление четвертое
Те же и Дарья.
Дарья. О, чтоб вас! Куда зашли! Коли хотите смотреть, так стойте в передней. Да чего и смотреть-то! Эка невидаль какая!
Марья Андреевна. Поправь мне прическу.
Добротворский уходит.
Дарья (поправляет прическу). Барышня, Владимир Васильич здесь в саду.
Марья Андреевна. Ну так что ж?
Дарья. Они просят позволения войти, хотят поговорить с вами.
Марья Андреевна. Это что еще? Затвори эту дверь. Позови его.
Дарья уходит.
Зачем он? Послушаем, что он скажет. Странно, как скоро я его разлюбила. Мне теперь он представляется совершенно посторонним человеком. Я его жду без всякого волнения. А прежде?
Мерич входит.
Явление пятое
Марья Андреевна и Мерич.
Марья Андреевна (не оборачиваясь к нему). Зачем вы?
Мерич. Поглядеть на вас последний раз. Неужели вы мне в этом откажете!
Марья Андреевна (поворачиваясь к нему). Хороша я?
Мерич. Обворожительна.
Марья Андреевна. Прощайте, мне пора к жениху.
Мерич. Ах, погодите, Марья Андревна, ради бога. Выслушайте меня. Позвольте мне хоть полюбоваться на вас еще несколько минут.
Марья Андреевна. Я слушаю. Что вам угодно?
Мерич. Не сердитесь на меня, Марья Андревна.
Марья Андреевна. Я на вас не сержусь.
Мерич. Вы хотите сказать, что я не стою того, чтобы вы на меня сердились. Извините, вы, кажется, меня не так поняли. Мне хочется перед вами оправдаться.
Марья Андреевна. В чем вам оправдываться? Я во всем виню себя. Я думала, что вы человек, способный любить, и ошиблась. Я искала любви, вы – интриги, побед. Мы с вами не пара.
Мерич. Вас я любил истинно, Марья Андревна…
Марья Андреевна. Это неправда, Владимир Васильич. (Подумав.) Скажите, пожалуйста, кого вы обманываете? Чем вы берете? Все ваши победы, вероятно, то же, что было со мной. Девушка сама бросается к вам, а вы потом хвастаетесь победой. Не так ли? Я бы вас сама разлюбила скоро, как бы далеко ни зашла наша любовь. Немного больше страданий, раскаяния, стыда, а все-таки разлюбила бы вас. Мне нужно было, чтоб меня любили! Только этого я хотела.
Мерич. Бесценная женщина!
Марья Андреевна. Вы прежде не хотели меня слушать, теперь вы выслушаете меня. Как бы я была счастлива, если б я родилась полегкомысленнее. Меня бы занимали наряды, маленькие интрижки, и все бы было так легко, весело; я бы влюблялась, забавлялась. Я теперь иначе смотрю на жизнь: я выхожу замуж и хочу быть хорошей женой.
Мерич. Боже мой, как я ошибался! Я не знал вас, Марья Андревна. Я теперь вижу всю пошлость своего поведения…
Марья Андреевна. Не знаю, от души вы сознаетесь или нет, но я вам верю, не хочу вас обижать. За себя я на вас не сержусь; я бы желала только, чтобы это послужило вам уроком. Расстанемся друзьями. (Протягивает ему руку.)
Мерич (целуя ее руку). Мери, я люблю тебя!
Марья Андреевна. Поздно, Владимир Васильич, поздно… Передо мной новый путь, и я его наперед знаю. У меня еще много впереди для женского сердца! Говорят, он груб, необразован, взяточник; но это, быть может, оттого, что подле него не было порядочного человека, не было женщины. Говорят, женщина много может сделать, если захочет. Вот моя обязанность. И я чувствую, что во мне есть силы. Я заставлю его любить меня, уважать и слушаться. Наконец – дети, я буду жить для детей. Вы улыбаетесь! Как это честно с вашей стороны! Даже если бы все, что я вам говорю, были мечты одни, которым никогда не осуществиться, вы все-таки не должны разочаровывать меня. Мне они нужны, чтобы поддержать меня в моем теперешнем положении… Ах, Владимир Васильич, бог с вами… Ведь мне тяжело… Мне очень тяжело, – и никто не хочет знать этого.
Мерич. Я вам желаю всякого счастия. Но мне кажется, что с таким человеком оно для вас невозможно.
Марья Андреевна. Нет, Владимир Васильич, вам не видать моих страданий. Я не доставлю вам удовольствия пожалеть меня. Какие бы ни были обстоятельства, я хочу быть счастливой, хочу, – чего бы мне это ни стоило. За что же мне страдать? Рассудите сами, – ну, рассудите. За то, что я ошибалась, что меня безжалостно обманывали, что я, наконец, исполняю долг и спасаю мать… Нет, нет, нет!.. Я буду счастлива, буду любима… Не правда ли? Скажите… да, да… Говорите же! Мне так нужно, не противоречьте мне…
Мерич (подумав). Да!
Марья Андреевна. Покорно вас благодарю. Прощайте. (Уходит.)
Мерич (один). Какая умная девушка! Желал бы я знать, что она обо мне думает. Неужели она меня считает пустым человеком?.. А впрочем, еще слава богу, что так кончилось, – будь она поглупее, так не знал бы, как и развязаться; одним упрекам не было бы конца, а еще, пожалуй, женили бы.
Милашин входит.
