Александр Прокудин
«Белый шум» Сэма Джойса
1. 37-я капсула
Кто я? И где?
В жизни не бывал в солярии, но, наверное, похоже. Только попросторнее. Я хоть и треснулся о потолок головой, а всё-таки места достаточно, чтобы вытянуть грабли в обе стороны – наполовину, а то и больше. Да и ноги можно согнуть в коленях почти до конца. Освещение тусклое, зато не бьёт по глазам. Опа! На большом пальце ноги – бирка. Прочитать, что на ней, не могу, так близко ногу не подтянуть. Ладно, потом.
Что тут ещё? Верчу башкой, как сойка, потерявшая жёлудь.
Ага. Стакан-непроливайка с надписью «ВЫПИТЬ СРОЧНО!». Окей, выпью. Почти без вкуса, вязкая, скользкая хрень, но глотаю её с жадностью. Прямоугольная кнопка над головой, большущая, с надписью «НАЖАТЬ ПО ПРОБУЖДЕНИЮ» – как я её не заметил сразу, не понимаю?
Но я вообще мало что понимаю. Нажал. Ничего не происходит.
Удивительно, но я спокоен. Не психую. Хотя, может и надо: кто я такой и что тут делаю – это же непонятно до сих пор?
Лежу, тусклый свет выключается. Двигаюсь – включается снова. Ясненько. Значит, реле. Что такое «реле», кстати, я знаю, и понимаю, как оно действует. Но больше в голове ничего.
Жутковато.
Жму на кнопку снова. «ВАШ СИГНАЛ ПРИНЯТ, ЖДИТЕ» написано.
Ну, жду.
Слышу, как открывается дверь, с гудящим звуковым сигналом, низким и крикливым, как будто трахнуло током пожилого альбатроса. Замок, стало быть, электромагнитный, на кнопке или с ключом-картой – это я почему-то понимаю тоже.
Два мужских голоса. Спорят. Первый вежливый и низкий. Пробует в чём-то кого-то убедить:
– Я бы не был настолько уверенным, Хосе, но они всегда прибавляли в конце сезона. Статистика говорит, что шансы неплохи.
– Статистика, док, говорит то, что поможет букмекерским конторам меня поиметь, – не соглашается второй. Этот голос моложе и… попроще что ли? Типа «с улицы». – Скорее моя бывшая позвонит сказать, что ждёт меня вместе со всей своей грёбаной семейкой на Рождество, чем они выйдут из группы. Как тебе такие шансы?
Не врубаюсь, о чем именно разговор, но понимаю, что скорей всего о бейсболе или какой-то другой спортивной херне.
Обсуждали они её, впрочем, не долго.
– Ничего себе! – громко удивляется второй, которого назвали Хосе, аж присвистнув. – 37-я! Гони десятку, Картрайт!
– После зарплаты, если позволишь, – отвечает первый, Картрайт. – Доставай ключи.
– Я?
– А кто же, Хосе? Тебя назначили старшим санитаром, несмотря на… да ладно. У меня только пропуск от дверей.
– Я не виноват, что правила такие, – Хосе по ходу в чем-то оправдывается. – Проработаешь тут с моё, тоже поднимешься.
– С моё? Ты шутишь? Я отпахал тут с ординатуры…
Они будут болтать так до бесконечности. Наверное, стоит что-то сделать.
– Эй! – ору. – Что, мать его, происходит?
Это я так говорю, что ору. На самом деле голос у меня тихий. И хриплый, будто из пробитой покрышки выходит воздух. Слышно ли его вообще там, снаружи?
Поэтому дополнительно молочу кулаками по пластиковым стенкам и потолку.
Помогло.
– Сэр… … – первый называет имя, которое мне кажется знакомым. Но не настолько, чтобы я повторил его с первого раза.
– Я за ключами! – слышу я голос Хосе и то, как он снова открывает дверь с электромагнитным реле.
– Всё нормально, сэр, всё под контролем, – продолжает тот, которого назвали Картрайтом. – Мы приняли ваш сигнал и скоро вас выпустим. Не больше двух минут!
Две минуты можно подождать. За них я успеваю заметить на себе татуировки. На кистях рук, на предплечьях. Их довольно много, но, как и когда я их себе сделал, ни малейшего понятия, хоть убей.
Вот и ключ. Меня отпирают и вытаскивают наружу. То, на чем я лежал, оказывается чем-то вроде носилок на полозьях. Их выкатывают, фиксируют и помогают мне подняться до сидячего положения.
– Добро пожаловать, мистер Джойс! Сэм? Как вы себя чувствуете? – спрашивает первый.
Он опять произнёс это имя. Ноль.
Неопределённо мотаю головой. Я действительно не знаю, что сказать.
– Всё позади, чувак. Ты снова с нами, – говорит второй, тот, что Хосе, и скалится.
– Что? – спрашиваю я, потому что действительно не понимаю. – Что позади?
Я откровенно таращусь на них. Они оба кажутся мне странными.
– Всё ясно, – произносит Картрайт. Он постарше и выглядит посолиднее. – «Белый шум». Посмотри его карту, Хосе, у него серьёзная травма мозга.
Хосе берет в руки планшетку с бумагами. Пялится в них, потом обходит меня, чтобы взглянуть на мой затылок.
Моя голова. Я ощупываю её. Кроме того, что я почти не чувствую её под пальцами, все мои мышцы как будто замёрзли и одеревенели, на затылке, за левым ухом, глубокая щель – как в треснувшем арбузе. Пальцы свободно входят туда на целую фалангу.
– Вы ресургент, мистер Джойс, – говорит Картрайт, объясняя. – Вам ничего не говорит это слово?
Мотаю головой.
– Ты зомби, чувак, – поясняет Хосе, скаля зубы. – Хотя и подзадержался. Мы даже на твой счёт поспорили.
Я… кто?! Зомби? Что-что, бля?!
– Да не боись! – Хосе, посмеиваясь, хлопает меня по плечу. – Помню, как очнулся сам, ничего страшного. Привыкаешь за неделю или около того.
Картрайт тоже лыбится и кивает:
– Всё верно, сэр. Добро пожаловать в этот мир ещё раз, мистер Джойс. Вы в Питтсбурге, если вам это поможет, в штате Пенсильвания.
Не помогает ничуть. Я приглядываюсь к санитарам. Света мало, но я вижу, что кожа у них необычная. Местами сухая до шелухи, но кое-где маячат, наоборот, влажные, тёмные пятна.
Вот что с ними не так. Они… Бляха-муха! Они тоже зомби!
И опять – никакого беспокойства. Может это просто сон?
– Вам придётся подождать утреннего обхода, – сообщает первый. – Это скоро. Пока посидите, попытайтесь что-нибудь вспомнить.
– Что именно? – спрашиваю.
– Как вы умерли, например. У меня, например, был обширный инфаркт.
– Судя по черепушке, навернулся откуда-то, – экспертно замечает Хосе. – Или авария. А может и специально кто саданул. Ничего не припоминаешь, приятель?
Про это – нет. А вот про зомби вообще – в голову вдруг что-то приходит. Да, это я помню, верно. Сейчас полмира таких. Вирус, или что-то там такое, врубил тела мёртвых, и они поползли наружу. Сначала им было несладко, их боялись и «мочили» по второму разу при первой же возможности. Но потом разобрались, что, в общем-то, это безобидные ребята. Им нахрен не сдались наши мозги, они просто ожили и теперь сами не знают, куда себя девать.
Им? М-да… «Нам» – вот как теперь я должен говорить.
– Что я выпил? – спросил я, поскольку наткнулся взглядом на пустую непроливайку.
– Это смягчающий питательный раствор, – ответил Картрайт. – Помогает окоченевшему телу привести мышцы в порядок.
– Жрать тебе теперь почти не надо, – добавил Хосе, – а вот пить придётся много. Но не обычной воды, а специальной. Мы зовём её «зомбиралка» или «змузи».
И снова заржал.
– Стабилизированный раствор слабой щелочной кислоты. Чтобы клетки тела не давали пищу бактериям, но, в то же время, не умирали от обезвоживания, – пояснил Картрайт.
– А то сгниёшь на корню. Или ссохнешься как мумия.
– Важен баланс. Доктор объяснит подробнее. Я пока заполню для него ваши бумаги, – Картрайт показал мне внушительную пачку бумажных листов.
Хосе помог мне пересесть в каталку и откатил её вместе со мной в сторонку. Сам же принялся обрабатывать капсулу, из которой меня вынули. Стянул и бросил под ноги простынь, на которой я лежал, и, орудуя тряпкой и пульверизатором, начал надраивать пластик, оттирая всё то, что я мог на нем оставить.
Предоставленный сам себе я осмотрелся. Помещение, в котором мы находились, было забито такими же капсулами, как моя, до самого потолка. По три в высоту, примерно полтора на полтора метра в торце, они занимали всю стену, а она была немаленькой. Я не стал считать, но капсул было несколько десятков, и у всех горел жёлтый огонёк. Кроме моей. У меня лампочка была потушена. Ещё я понял, что не чувствую холода – когда увидел большущий термометр у входных дверей, на нем было всего 4 градуса по Цельсию.
– А вообще, то, что ты выкарабкался, для тебя адски хорошая новость, – болтливый Хосе, застилающий мою капсулу свежей простынёй, продолжил разговор. – Ещё пара дней и по закону тебя бы сунули в печку.
– В печку? – туповато переспросил я.
– Как «невернувшегося». С разбитыми башками такое бывает. Уж «Белый шум», по крайней мере, точно из-за неё. Правильно, мистер Картрайт? – спросил он у коллеги.
– Очевидно, – подтвердил Картрайт, не отрываясь от бумаг. – При повреждённом мозге «Белый шум» явление весьма распространённое. В большинстве случаев он проходит сам собой. Синапсы и нейронные узлы постепенно включаются в работу, их совместная мощность нарастает и, наконец, её становится достаточно для сложного мышления.
– Как электрические подстанции? – спросил я неожиданно для самого себя.
– Да, это верная аналогия, – с небольшим удивлением подтвердил санитар. – В общем, пока бить тревогу рано. Надеюсь, у вас все наладится.
Йо-моё…
Да уж, придётся мне поскрипеть мозгами, чтобы врубиться в то, что происходит. Я зомби, у которого проблемы с кукушкой – вот и всё, что я пока понял.
– Картрайт шарит. Уж поверь, – заметил Хосе с уважением, присев на стол рядом с коллегой. – Пока был живым, работал лепилой. Тут же, в Медицинском центре Барквиста.
– Нейрохирургом-вертебрологом, – поправил Картрайт, а я про себя отметил, что слово «лепила» мне куда понятней. – Но сейчас, сами понимаете, к операциям меня никто не допустит. Тружусь в отделении ресургентов, младшим санитаром в переходном зале. Хосе – старшим. Он тут, кхм, подольше работает.
Понятно, чего они спорили, когда я еще лежал в ящике.
– Ок, бро, – говорю, чтобы сказать что-нибудь. – А что со мной дальше?
– Процедура такова, – Картрайт оторвался от бумаг. – Доктор произведёт осмотр, зафиксирует вас как состоявшегося ресургента и заполнит свою часть документов. Он же сообщит о вашем воскрешении родственникам, указанным в досье. Далее вас ждёт медицинская консультация, скорей всего групповая. В нашей конторе воскресает по несколько десятков человек в день, по одиночке вводить вас в курс дела утомительно. Вам подробно расскажут, что делать с собственным телом, оно, как вы понимаете, сильно изменилось. Затем вас или заберёт родня, или вы сами доберётесь по адресу в резервационный центр. Там вас закрепят за куратором, который объяснит вам всё остальное. Это отлаженная процедура, не беспокойтесь.
Неожиданно на одной из камер жёлтая лампочка сменила свой цвет на мигающий зелёный.
– О! Ещё один, – соскочил со стола Хосе. – Сейчас у тебя появится компания, Сэм.
Санитары открыли сработавшую капсулу и вытянули оттуда носилки с одетой точно так же, как я, старой толстой бабой. Забыл сказать – на мне было что-то вроде операционной сорочки, с завязками на шее и сзади, на пояснице.
– Добро пожаловать, миссис…! – я не запомнил, как он её назвал. – Как вы себя чувствуете?
Толстуха закудахтала:
– Я здесь?! О, слава богу!!! Боже мой! Какое сегодня число?
– Пятое апреля, – ответил Хосе.
– Отлично! Я так боялась пропустить день рождения племянницы…
Толстуха продолжала кудахтать, Хосе с Картрайтом помогали ей перегрузиться с носилок в кресло-каталку.
Вновь послышался электрический гудящий звук и, последовавший за ним щелчок сработавшего замка – кто-то ещё открыл дверь электромагнитным ключом-картой. Это пришёл врач. Среднего роста мужчина, в медицинском халате, защитных очках и респираторе. В отличие от Картрайта и Хосе, вроде бы живой – по крайней мере, под халатом у него был свитер, а изо рта вырвалось облачко пара. В руках он держал планшет, на нагрудном бэджике красовалась надпись «д-р Ким».
Доктор Ким приветливо кивнул мне, потом толстухе. Бросил взгляд на номера наших капсул.
– 37-я? Не может быть! – удивился он моему. – Поздравляю!
Толстуху врач оглядел минут за десять. Меня же мучил долго. Осмотрел зрачки, язык, горло, разве что не залез в задницу (ладно, вру – залез и туда, на самом деле). Стучал по коленям блестящим молоточком. Попросил сказать пару слов. Сосчитать до двадцати. Спросил столицу США и название города, в котором Эйфелева башня. Хотя он мне совершенно не нравился и даже бесил, я отвечал старательно.
– Париж, – подсказал он последний ответ и довольно, прямо в восторге, воскликнул: – Отлично! Кроме «Белого шума», всё отлично!
Ок. Я не был против.
– Теперь-то что? – спросил я. – Мне сказали, будет что-то вроде лекции, а потом меня отпустят?
– Не торопитесь. В вашем случае не всё так просто. Вы помните, как умерли? Нет?
И не дожидаясь ответа, добавил:
– Вас, голубчик, убили.
Что говорить, это было ещё одной новостью, хотя Хосе такую версию уже высказывал. Машинально я тронул рану на затылке.
– Не там ищите, – врач покачал головой и рассмеялся.
Ким подвёл меня к зеркалу и, развязав тесёмки моей сорочки, приспустил её до пояса. Я охренел: в моей груди, прямо на месте сердца, зияла сквозная, совсем не маленькая дыра!
– Ух, ты! – присвистнул Хосе, присев, чтобы посмотреть через меня насквозь.
– Вас застрелили, – сказал врач. – И уже потом вы упали и ударились головой. Так что первым делом вами займётся полиция.
Подытожим.
Я зомби по имени Сэм Джойс, который не помнит ничего, кроме того, как устроено магнитное реле и работают электрические подстанции.
И ещё меня кто-то грохнул.
Ну, охуеть!
2. Как ты умер, Сэм Джойс?
Детектив, вызванный доктором Кимом, не сильно торопился. Пока он добирался, мне успели провести тот самый урок по гигиене и всему прочему, что теперь в моей жизни пойдёт по-другому. В виде исключения – персонально. Я вроде всё запомнил.
Раз в день надо было обрабатывать специальным спреем всё тело – от макушки до ногтей на пальцах ног. Раны на груди и на голове дополнительно покрывать гелем, чтобы не гнили дальше, и проверять, чтобы в них не отложили личинки насекомые. Много пить. Специальную воду, ту самую, с высоким содержанием чего-то там. Она вроде как не позволяла клеткам отмирать слишком быстро и в то же время убивала жрущих меня микробов.
Ещё мне выдали «Путеводитель ресургента». Там были отмечены все места, где тусовались такие, как я. Медицинские центры, кинотеатры, магазины и так далее. Отдельно рассказали про жрачку.
– Вы можете не есть довольно долго, – объяснил доктор Ким, – ваша пищеварительная система всё равно почти не действует. Но подпитывать минеральными соединениями организм всё-таки рекомендуется. Это важно для хрупкости костей, например, и для цвета кожи, которая будет стремиться стать пепельной. И для много чего другого. В принципе, можно вообще не есть продукты, ограничившись специальными растворами и питьём. Но будет совсем невкусно. Поэтому большинство всё-таки что-то ест.
Доктор рассказал, что есть забегаловки, где «перекусывают» зомби попроще, и рестораны для более обеспеченных, ужин в которых стоит целого состояния. Еда в них, по сути, та же, что и у живых людей, но щедро сдобрена разными комплексами витаминов и вкусовыми гипер-усилителями. Еду ими посыпают, поливают, опрыскивают – в зависимости от вида пищи – в общем, делают всё, чтобы хоть как-то расшевелить наши вкусовые рецепторы, отдавшие богу душу одновременно с остальным телом.
– А как я буду гадить? – вот что внезапно заинтересовало меня, ибо я стал чувствовать что-то внизу живота. Кто знает, может я не успел это сделать перед смертью. – Что, если у меня задница оторвётся?
– Все внутренние мышцы, включая сфинктеры, функционируют, – успокоил врач. – При переполнении желудка, они выталкивают лишнее сами. Но, конечно, лучше до этого не доводить.
В принципе, оказалось, есть даже некоторые плюсы. Ким рассказал, что пища почти не переваривается и выходит в том же виде, разве что пережёванной. Поэтому дерьмо зомби дерьмом не пахнет. В отличие от самого тела. Ну, про спреи, гели и прочее, я уже рассказывал.
– Физические упражнения не приветствуются, – добавил Ким. – Нарастить мышечную массу всё равно не получится, а вот оторвать себе на турнике руку – запросто.
Ну, этого-то я делать и не собирался.
– Впрочем, это всё ещё очень новый мир, – сказал доктор, будто собираясь завершить разговор. – Организмы зомби изучают учёные во всех странах мира, и каждый день приносит какие-то новые знания. Так что следите за новостями – рекомендации обновляются еженедельно.
– «Белый шум», – попросил я, – вот про него бы?
Всё-таки он меня тревожил, это правда. Прошло уже больше часа, а я всё так же ничего нового не вспомнил.
– Если бы не рана на голове, я бы не беспокоился, – ответил врач. – У большинства проходит за неделю. Но в вашем случае есть опасность – травма могла повлиять сильнее, чем хотелось бы. Покажет ближайшее время.
Ни хера себе утешил.
Наконец подскочил фараон, и мне велели подняться к нему на лифте. Меня проводил Картрайт, тот самый санитар, что раньше сам работал тут доктором.
– Насчёт «Белого шума» могу кое-что посоветовать, – сказал он неожиданно. – Сон вам теперь не нужен, но погружаться в похожее состояние вы будете – на пару часов в день. Как правило, в эти периоды и будет восстанавливаться память. Тело использует энергию, которая высвобождается при отдыхе. Так что старайтесь отдыхать и ресурсы вашего тела включатся.
– А если нет?
Мне не улыбалось жить дальше мертвецом, ничего не помнящим, кроме нахрен мне не нужного грёбаного «реле».
– Теоретически можно простимулировать гиппокамп и зону глубокой памяти электрическими разрядами слабой силы, – ответил Картрайт. – Я проводил подобные опыты, когда был… ну, вы понимаете. Живым. Но это довольно опасно. Можно утратить и то, что есть. Человеческий мозг считался малоизученным и до апокалипсиса. Что уж говорить сейчас… Да ещё и про мозг зомби!
Итак, много пить и много отдыхать.
Мне кажется, я справлюсь.
Фараона звали Джереми Флинн, он был здоровым, крепким дядькой за сорок, с крайне неприветливым и жёстким взглядом. Может ему не нравился конкретно я, но мне так не показалось. Скорей всего он не был в восторге от своей работы вообще. Что-то мне подсказывало, что на расследование зомби-преступлений живых копов бросали за какие-то служебные проступки, в качестве наказания, не иначе.
– Значит, Сэм Джойс? – буркнул коп, пытаясь наделать во мне дырок своим угрюмым взглядом.
– Мне так сказали, – ответил я честно.
– И ничего не помнишь?
Не рассказывать же ему про «реле»?
– Вроде так. Мне сказали – «Белый шум».
– Угу.
Он откинулся на спинку стула, не сводя с меня взгляда. Фараон он фараон и есть.
– Ок, – протянул он, – я расскажу, что есть в твоём деле, Джойс. Начну с самой главной, с моей точки зрения, информации. Ты, Сэм, ублюдок каких мало. Такое у меня мнение.
Ого! Ублюдок каких мало? Странно, но у меня – ни капли удивления или обиды.
– Ты сидел четыре раза, – продолжил коп. – За наркоту, кражу и мошенничество с кредитными картами. Вспоминаешь?
Наколки. Вот они откуда, такие красивые.
– Нет.
– У тебя есть жена, Беатрис Джойс.
Бетти. Что-то шевельнулось у меня внутри. Бетти!..
– Бетти, – сказал я.
– О! Прогресс! – Флинн с издёвкой ощерился. – Вспомнил?
– Только имя, – я снова ответил честно.
Перед глазами замелькали какие-то рыжие кудри, но это было всё.
– И ещё у тебя есть брат, – добавил коп. – Старший.
Отлично. Новости же вроде хорошие? Я не один.
– И на данный момент, – коп сделал паузу, – все улики указывают, что на тот свет тебя отправил именно он.
Блядь…
– В принципе, его бы уже вздёрнули на виселице, с последующим растворением в кислоте. Если не знаешь, у нас в Пенсильвании теперь казнят так. Но его адвокат выбил время на то, чтобы дождаться твоего воскрешения. Срок истекал на следующей неделе, кстати. Теперь ты должен сказать, кто тебя убил. Твой брат или кто-то ещё. Ну?
Я напрягся. Что-то мелькает перед глазами, а что – понять невозможно. Грёбаный «Белый шум».
– Нет, не помню. Хоть убей.
Он кинул на стол передо мной папку с моим делом.
– Оружие, из которого ты был убит, зарегистрировано на твоего брата. Пистолет 38-го калибра. Твоё тело обнаружила твоя жена. Свидетели видели, как твой брат приезжал к тебе ругаться. Слышали, как вы ссорились. Там были фразочки, типа: «И что ты сделаешь, убьёшь меня?», «Убьёшь своего брата?». Это орал ты. Потом был выстрел, его тоже все слышали. А следом за ним твой брат тут же уехал.
Я пожал плечами.
– Не помню. Из-за чего мы спорили?
– Твой брат утверждает, что ты украл у него некую сумму, довольно большую, а также фамильные драгоценности, и он приезжал об этом поговорить. Он был в бешенстве – это он признал. Отрицает только факт убийства, говорит, когда уезжал, ты был цел и невредим.
– Вот как, – я пытался сложить в уме услышанное. – То есть получается, он говорит, что стрелял в меня, но промахнулся? Я бы так не сказал…
Машинально я потёр то место на груди, где у меня была дырка. Коп, прищурившись, смотрел на меня, как мне показалось, с подозрением.
– Это самое странное в твоём деле, Джойс, – протянул он. – Твой брат говорит, что никакого выстрела не было вообще. И это… глупо с его стороны. Мы проверили – выстрел был, его слышали многие, и это был тот выстрел, который продырявил тебя, без сомнения. Мёртвым тебя обнаружили буквально через пять минут.
Я тронул рану на голове.
– А это откуда?
– Прокурор настаивает, что далее, чтобы избежать твоего воскрешения, твой брат пытался размозжить тебе голову бронзовым орлом.
– Чем, чем?
– Статуэткой из бронзы. Она лежала на полу в твоей кровищи, на ней нашли отпечатки пальцев твоего брата. Рана по форме подходит. Считается, что приезд твоей Бетти его спугнул – иначе бы он домолотил твою башку до пола, исключив оживление. Или же он решил, что одного удара хватит, не знаю. Сам он отрицает и это, говорит, что просто швырнул её в тебя, и то промахнулся.
Детектив закурил и принялся оформлять мои показания. Дыма табака я почти не почувствовал – зомби, мать его так.
– Моя жена… – спросил я. – Как мне связаться с ней?
– Могу дать позвонить. Минуту.
Флинн сам куда-то позвонил, куда я не понял, и поинтересовался у кого-то, тоже, непонятно у кого, сможет ли Бетти сейчас со мной поговорить. Наконец, передал трубку мне.
– Алло? Кто это? – услышал я женский, прокуренный, с хрипотцой голос.
– Бетти? – спросил я осторожно.
– Что? Вас плохо слышно! – проорала она.
– Бетти, это… – я не сразу вспомнил собственное имя. – Сэм. Твой муж.
– Что… – на том конце возникла пауза. Но затем она заголосила так, что я даже дёрнулся. – Сэм! Блядь, засранец! Ты всё-таки выкарабкался, твою мать!
– Вроде.
– Засранец! Говнюк! Дьявол, как же мне жаль, что я не могу до тебя добраться прямо сейчас. Ты где?
– Не знаю, – я был немного смущён таким напором. – Я не совсем отошёл. У меня… «Белый шум».
– Что у тебя?
– «Белый шум»! – повторил я громче. – Я ничего не помню.
– Бляха, тут плохо слышно… – Бетти крикнула кому-то «Закройте хлебальники! Я говорю с мужем!..», потом вернулась ко мне. – Нам бы надо поговорить, зайка. О Теде. И о суде. Ты понял?
– Понял, – ответил я.
– Я найду тебя по этому номеру?
– Это телефон детектива, – сказал я, – полицейского.
– А… ну тогда, ладно… – Бетти утихла. – Когда у тебя будет свой телефон, дозвонись до меня обязательно.
– Хорошо…
– Сэм?
– Да?
– Как же я рада, мудила, что ты снова со мной! До усрачки рада!
– Я тоже… Бетти.
Мы попрощались. Перед глазами снова что-то мелькнуло – не пойми что. Огненный всполох. Рыжие кудри. Кто это? Она? Беатрис?
Из раздумий меня вывел жёсткий голос Флинна.
– Поговорил? Давай сюда, – потребовал он обратно телефон.
Его враждебность была такой очевидной, что я решился спросить:
– В чем дело, босс? У тебя ко мне странное отношение. Я что-то тебе сделал?
Он снова смотрел на меня прищурившись, словно оценивал, можно ли мне верить и стоит ли вообще снизойти до разговора со мной. Наконец выплюнул то, что вертелось у него на языке, наверное, с начала беседы:
– Честно говоря, Джойс, твой брат единственный в этой истории, кого мне по-настоящему жаль.
Ничего себе. А меня-то убили, кстати.
– Че, даже не объяснишь? – спросил я, прищурившись в ответ. – Я же ничего не помню!
Он ещё раз прищурился, словно ему это как-то помогало, и заговорил, с презрением цедя каждое слово:
– Урок, вроде тебя, кончают каждый день. Ты жалкий торчок, просравший свою жизнь задолго до того, как тебя подстрелили. И твоя жена тебе под стать. Она тоже на наркоте и подрабатывает на панели, если ты этого не помнишь. И, насколько я знаю, ты не сильно против, Сэм. Лишь бы она приносила в дом деньги на дозу вам обоим.
Я даже не разозлился. Может, потому что знал, что всё было правдой?
– Она сейчас на зоне, если ты не понял, – пояснил коп. – Ты звонил в Нью-Йорк, в женскую тюрягу Бедфорд-Хиллз. Получила очередные полгода за очередной, найденный у неё, чек с мефедроном. Её привезут прямо в зал суда.
– А остальная моя семья? – спросил я, на всякий случай с опаской. Кто знает, может они ещё хуже.
– Кроме брата у тебя никого нет, – ответил Флинн. – И он не такой как ты, Сэм. Он добрый малый. Тащил тебя на своём горбу всю свою жизнь. Не знаю, что между вами произошло, но, судя по всему, ты его доконал, и он сорвался. Теперь же ты воскрес и получил второй шанс на жизнь. А его казнят без надежды на возвращение. Если, конечно, ты не вспомнишь, кто на самом деле тебя прикончил.
В последней фразе копа прозвучала надежда. Он, по всей видимости, действительно хотел, чтобы мой брат… Тед?.. оказался невиновным. Да, может, и я был бы не против, тем более что легавый говорит, что брат обо мне заботился… Но…
Но кто тогда на самом деле меня прикончил?
Неожиданно по моим глазам будто хлестнули плетью. Ослепительным светом, заставляющим зажмуриться. Машинально я закрыл лицо руками, но темноты добиться не получилось даже близко. Яркие оранжевые, жёлтые, красные вспышки замелькали у меня перед глазами, рассеивая мрак. Но не только они. В микроскопических промежутках между ними успевали вклиниваться картинки. Слишком непродолжительные, чтобы я мог из них что-то понять.
Но кое-что я всё же успел рассмотреть.
Летящий прямо на меня орёл.
Кирпичная стена, в которую я упираюсь буквально рылом, и хриплый мужской шёпот: «Ты умрёшь быстрее, чем твоя жена раздвигает ноги…».
Револьверное дуло, направленное прямо мне в лицо.
Страх и паника. Я кричу: «Нет!».
Вырывающееся из ствола пламя.
Темнота.
И снова рыжие кудри. Длинные огненные, похожие на языки пламени волосы – те самые, которые я уже вспоминал.
