Выбравшись из прокуратуры на свежий воздух, Иван вспомнил, что ничего еще сегодня не ел. Возможно, в животе крутило, в том числе и от этого, а не только из-за недавнего общения с Евгением Алексеевичем. Иван поежился. «Я тебе переносицу в гипоталамус впечатаю». «Желудок выверну и на скулы натяну». «Яйца с гландами поменяю местами». По теме «анатомическое строение человеческого тела» у школьника Шестакова определенно была пятерка.
Но съесть что-нибудь все-таки действительно было пора. Кафе напротив прокуратуры примерно соответствовало финансовым возможностям Ивана. То есть, питаться в нем по умолчанию было опасно. Но Иван Черешнин рассудил так: «Кто ж прямо под носом у ментов посмеет торговать некачественными шницелями? Не враги же они сами себе – травить того, кто способен «зубами набить аппендикс»? Но не угадал. Купленный кофе был мерзким, сосиски бумажными, пюре ждало наступления холодов, чтобы продолжить жизнь в качестве оконного утеплителя. Возможно, не первый сезон подряд.
Набухав в кофе как можно больше сахара, Иван ограничился только им. Свободный от процесса пищеварения аналитический мозг программиста, попытался собрать мысли вместе. Их было немного и собирались они хреново. Сосед в бегах, сам он без денег и работы. Про убийцу Филиппа ничего узнать не получилось. Личной жизни тоже нет, а на периферии обозримого будущего вновь маячит вынужденный звонок родившей его женщине. Тоска.
Коснувшись краем мысли своих отношений с противоположным полом, Иван непроизвольно вспомнил о девушке с той стороны ноутбука. «Симпатичная, наверное… – подумалось ему. – Голос красивый. Даже, когда заплаканный».
Голос, по мнению Черешнина, был одним из самых важных женских параметров. Иван придерживался правила: чтобы понять, нужна ли тебе эта женщина, представь, как она на тебя орет. Плохую фигуру можно исправить аэробикой. Можно заставить похудеть задницу, утянуть живот. Волосы можно подкрасить или спрятать под головным убором. Можно применить маскирующий природу макияж, наконец. Но вот с голосом никаких особенных манипуляций не произведешь. Простуда да гелий из воздушных шаров – вот и все доступные инструменты. Да и жить вместе с неидеальной внешне подругой тоже легче, чем с такой. Глаза ведь закрыть куда проще, чем уши, верно?
«Что-то между ней и Филиппом было, наверное. Кто она ему? Жена? Любовница?» – продолжал размышлять Иван.
Хоть он и видел убитого лишь мельком, но запомнил, что никаких колец на руках у него не было. Черешнин вспомнил так же обстановку ванной и комнаты-кабинета. Женского присутствия там не ощущалось, в этой квартире она с ним не жила.
«Подруга? Сестра? Заказчица?». Нет, точно не заказчица. Похоже, там все-таки любовь.
Иван с тоскою вздохнул. Ему вдруг захотелось, чтобы по нему тоже когда-нибудь заплакали таким красивым и любящим голосом. Он даже представил, что именно тем, о котором только что думал. Принадлежащим именно ей – безымянной незнакомке с неисправной веб-камерой.
«Хорошо бы она была такая же красивая, как… как… – фантазия Черешнина подбирала подходящий образ. – Как Гуляра, например! – ответ нашелся быстро. – Да! Точно. Как она!».
В полицейской стажерке ему нравилось все. Фирменные восточные, полные темного огня глаза. Улыбка яркая, ослепительная, вспыхивающая, словно мгновенно распускающийся цветок. Фигура, которую так чудно подчеркивает на удивление идущая ей полицейская форма. Голос – он тоже был хорош, звонкий и мелодичный, как колокольчик.
А еще Гуляра прекрасно выглядит, когда сердится. Этот параметр Иван тоже мог оценить по достоинству. И девушек, и более взрослых женщин, типа, матери с ее подругами, он позлил предостаточно, и вполне имел право судить: умеет женщина сердиться привлекательно или становится при этом монстром? Так вот Гуляра в сердитом состоянии, по его экспертной оценке, была совершенно бесподобна!
Поначалу Иван и сам не понял, откуда ему это про нее известно. Но спустя мгновение до него дошло, что прямо сейчас он пристально пялится на бывшую одноклассницу через витрину кафе. Очаровательная помощница следователя Шестакова была действительно прекрасна: в данный момент она яростно пинала дверцу своего красного «хюндая».
Залпом допив кофе, Иван выбежал на улицу.
– Привет! Снова, как бы, – обнаружил он себя для Гуляры. – Что-то случилось?
– Ой, Ваня, ты! – действительно, по скорости срабатывания Гулярина улыбка могла дать фору стробоскопу. – Да вот, дура. Потеряла брелок от машины, теперь не уехать.
– Да, неприятность, – посочувствовал Иван. – А запасной? Существует?
– Существует, – засмеялась полицейская практикантка. – Дома лежит. Но я пока туда съезжу, все – день, считай, потерян.
– Ну, если дома кто-то есть, то ехать не обязательно.
– Бабушка дома. Но она сюда еще дольше ехать будет.
– И ей не надо, – улыбнулся Черешнин. – Бабушка сможет понять, что брелок это брелок?
– Надеюсь – прыснула Гуляра. – Он на видном месте лежит, я ей объясню.
– Звони! – уверенно сказал Иван, непонятно для чего одновременно закатывая рукава.
Для женщины нет ничего привлекательнее, чем мужчина, на ее глазах справившийся с созданной ею же проблемой. Женские глаза в таких случаях светятся счастьем, уважением и вожделением одновременно. И не очень важно, что именно зажгло этот огонь. Это может быть замена колеса, положенный в рис утопленный телефон или пойманное среди ночи в чистом поле такси.
Ивану выпала редкая удача – решить проблему женщине, на которую ему к тому же было нужно произвести впечатление. Мало того, разрешить ее получилось легко и непринужденно, в лучших традициях бронебойного мачизма – одним звонком. Телефонная трубка передаёт сигнал автомобильного брелока – все автохакеры знают этот приём. Все, что нужно было сделать бабушке, это найти ключи и пропищать ими в телефон.
Однако «потеряшливость» в семье Гуляры оказалась династической. Бабушка запросто нашла бы брелок, если бы перед этим не потеряла очки. Все, что она видела вокруг себя без них, это дверные проемы и мебель крупнее тираннозавра.
Устроив недолгий телефонный совет, Гуляра, Иван и бабушка решили, что этого может оказаться достаточно. Бабушкиным перемещением по квартире руководили по мобильному телефону. Словно персонажа в компьютерной игре-бродилке Гуляра вела ее по квартире до запасного брелока. Бабушка описывала, что видит, а чего нет, и на этом основании получала указания.
– Шкаф сейчас где, бабуля? За спиной? Хорошо! Теперь семь, примерно, шагов прямо. Что видишь? Оранжевое пятно? Блин, это занавеска в ванной. Бабуль, задний ход…
В телефоне было слышно, как старушка задевает стулья, натыкается на стол, дребезжит сервантом и другими предметами мебели. Бабушка ругалась по-татарски, Гуляра хохотала, а Иван с интересом следил за тем, чем все это кончится. Когда уже решили, что ничего не выйдет, бабушка нашла, наконец, на то, что искала – футляр с очками! Надела их и осмотрелась. Оказалось, что она находится в совершенно другой части квартиры, чем они с Гулярой думали. Костеря хохочущую внучку, она вновь пересекла жилище, уже в зрячем состоянии, и обнаружила брелок там, где и предполагалось. На все про все ушло минут восемь.
Сигнал, посланный по телефонной связи, пролетел через полгорода и разблокировал центральный замок Гуляриного авто. Бабушку поблагодарили и отправили к Малахову. Гуляра тихонько сияла, с восхищением глядя на Ивана.
– А я уже думала, что никуда не успею. Даже расстроиться успела, – сказала она. – Вань, чем я могу тебя отблагодарить?
– Да что там! – широко улыбнулся Черешнин. – Какие благодарности.
– Ну, тогда так! – сказала Гуляра и неожиданно чмокнула его в щеку.
Иван опешил. Но все же попытался придумать что-то, что ясно бы указало, что к такому развитию отношений он всегда готов.
– И еще кофе! – бодро заявил он, одновременно краснея.
Гуляра рассмеялась и, взяв «спасителя» под руку, пошла с ним в смелое, не боящееся ни бога, ни санэпидемстанции, ни работников МВД и прокуратуры, кафе.
Второй раз Иван такой кофе пить не стал, лишь угостил им Гуляру.
– Ну, а теперь ты меня узнал? Вспомнил? – задала вопрос Гуляра, дуя на горячий бумажный стаканчик.
– Э… Конечно! – разочаровывать объект ценной информации Ивану не хотелось.
– Не вспомнил, – легко раскусила его помощница следователя. – Ну же! Я в классе перед тобой сидела, ты мне записки писал.
Гуляра оказалась той еще болтушкой и следующие минут десять не умолкала, вспоминая общие школьные дни. Если верить рассказанному, Иван был обязан помнить ее с четвертого класса и до гробовой доски. Поскольку втюрился в нее с первого взгляда. Все перемены таскался за ней преданным псом и терзался от ревности к пятиклашкам. И лишь переезд семьи «любимой» в другой московский микрорайон и, последовавшая за ним смена школы, спасли его от страшных мук любви, которым все красавицы планеты подвергают всех четвероклассников мира.
– А! Ну, конечно! Гуляра! – шлепнув ладонью по лбу, симулировал воспоминание Черешнин. Несколько озадаченный. Все, что на самом деле помнил он, это Гуляриного брата. Старшего на пару лет детину, который как-то накостылял ему по шее. По детскому незапоминающемуся поводу – не разошлись в школьном коридоре. А еще в памяти всплыла темноглазая девочка, в огромных бантах. Оказывающая первую помощь его разбитому носу сложенным аккуратным белым квадратиком платочком. Девочка была маленькой и смелой. «Тебе не больно?» – спрашивала она Ивана, и смешно ругалась на непонятном языке на драчливого родственника.
– Как брат поживает? – спросил Иван на всякий случай.
– Брат? Что ему сделается? Женился, уехал.
Возникла пауза. Иван не знал, что сказать. Гуляра молча вертела в руках стаканчик с кофе. Они посмотрели друга на друга и вместе улыбнулись симпатичной неловкости.
Иван рискнул.
– Я вообще рад, что мы встретились. При таких, правда, обстоятельствах… Жуть! – осторожно направил он беседу в нужное русло.
– Да уж, обстоятельства те еще! – согласилась Гуляра. – Мое первое убийство, я уже говорила.
– А что с убийцей, кстати? Поймали его? – в лоб спросил Иван главное, что его интересовало.
И был щедро вознагражден за смелость. В скором времени он был в курсе практически всего расследования, будто лично провел все это время со следственной бригадой.
По словам Гуляры, убитый Филипп был дорогостоящим частным детективом, когда-то служившим вместе с Евгением Шестаковым, но в конце девяностых ушедшим «зарабатывать». Он часто обращался за помощью к бывшим коллегам, и сам, в свою очередь, тоже им, чем мог, помогал.
– Сотрудничали, короче, – пересказывала Гуляра то, что сама не так давно узнала от Шестакова.
В квартире, где его убили, Филипп жил, а также принимал «инкогнито» тех, кто не желал лишнего внимания. Официальный офис у него тоже был, в каком-то солидном деловом центре.
Иван перебил Гуляру и задал вопрос, над которым недавно размышлял.
– Нет, не женат, – ответила на него помощница следователя и продолжила. – Мы думаем, что смерть Филиппа связана с его расследованиями.
Насколько было известно Гуляре, Филипп работал над заказом одного крупного бизнесмена, у которого два года назад трагически погибла дочь.
– Убили в парке, – сообщила детали Гуляра. – Нина Кузнецова. Стала первой жертвой Заплаточника. Так у нас в прокуратуре этого маньяка прозвали.
Найти убийцу у полиции долгое время не получалось и отец, потеряв терпение, обратился к услугам Филиппа.
– А тут еще и убийства эти посыпались одно за одним, – делилась Гуляра. – Девять случаев. Без всякой системы. То несколько подряд, то почти год тишина. Все женщины. Заплаточник их похищает, душит, а потом, через сутки-двое, выкладывает тело в каком-нибудь парке. Именно выкладывает – в позе эмбриона, представляешь? И, самое жуткое, срезает с них небольшие участки кожи, с ладонь примерно. Как будто заплатки собирает.
– Ужас какой! – искренне сказал Черешнин, передернув плечами.
– Еще бы! – кивнула Гуляра. – Я тебя попрошу, кстати. Мы некоторые детали, типа срезанной кожи, в прессу не сообщаем, чтобы панику не сеять. Так что ты…
– Никому! – у Ивана получилось сделать честное лицо.
Гуляра продолжила:
– А последней убили Ольгу Брагину, в парке Матросова. И вот именно на ней он, сволочь, и попался. Ну, ты его у Шестакова видел.
Иван вспомнил киргиза и осторожно выразил сомнение.
– Ну да. Но не особо он на маньяка похож, нет?
– Похож не похож, а поймали на месте преступления, с поличным, – пожала плечами Гуляра. – Его и раньше, кстати, чуть не схватили. На восьмой жертве.
Гуляра рассказала о предпоследней погибшей. У девушки было два телефона. Один маньяк нашел и вырубил, но того, что может быть второй, не сообразил. Геолокация выдала адрес, и группа оперативников выехала его брать. Однако попытка захвата оказалась неудачной: погибла и жертва, и целых пятеро сотрудников полиции. Одна из них молоденькая девушка – практикантка.
– Такая же, как я. На курс старше училась, Алина, – Гуляра помрачнела. – Евгений Алексеевич тоже там был, лично с маньяком схватился, но тот его ранил и ушел.
– А! Так Шестаков его в лицо видел и просто опознал? – уточнил Иван. – Киргиза?
– Вообще нет, – ответила Гуляра. – Евгений Алексеевич так все описывал, я дело читала. На лице убийцы была маска – похожая на шаманскую. Как у ацтеков или индейцев майя. И еще длинный нож какой-то, особой формы. Им он всех и положил.
– Ничего себе!
– Шестаков очень переживает, – Гуляра теребила в руках бумажную салфетку. – Винит во всем себя. Говорит, это дело для него личное. Из-за Алины, конечно.
Иван понимающе кивнул.
– А что за киргиз? – задал он еще вопрос. – Он же дворник из парка, я по одежде правильно понял?
– Да. Как раз из того, в котором Брагину нашли. Последнюю жертву.
Гуляра замялась, сжав измученную салфетку в кулачке.
– Честно говоря, я и сама сомневаюсь, что это он. Но улики слишком серьезные. У него пиджак нашли с галстуком, со следами крови Брагиной.
– Да, – согласился Иван. – Это серьезно. А он сам это как-то объясняет?
– С его слов, утром у реки, где он листья убирал, мужчина в белой рубашке снял с себя пиджак и галстук и бросил в воду. Дворник его окликнул, но мужчина тут же закрыл лицо руками и сбежал. Киргиз, типа, лица не разглядел. Запомнил только перстень на руке, какой-то золотой. А пиджак с галстуком, говорит, выловил, потому что хотел сам носить.
Гуляра пожала плечами.
– Неубедительно, по-моему. Да и алиби у него нет. Ни на этот день, ни на день, когда опергруппу убили.
– Хм! – все-таки выразил сомнение Иван, – впечатление человека, способного перебить лучших оперативников города, он все же не производит. Если только это не киргизский Брюс Ли. Тайный.
– Ну да, – Гуляра приняла очевидный довод. – Вообще есть еще варианты, что это дело связано и с убийством Филиппа. Расследуя убийство Нины Кузнецовой, Филипп интересовался всеми жертвами Заплаточника. И по Брагиной он тоже работал. И даже звонил Евгению Алексеевичу прямо в день смерти, что нашел что-то на него. Но Шестаков не заинтересовался, киргиза тогда уже взяли. Отложил на потом – и вот.
Гуляра развела руками, демонстрируя сочувствие к участи детектива.
– Филиппа могли и за что-то другое убить, – высказала еще одну версию помощница Шестакова, – он же и другие дела одновременно вел. Но, все-таки, непосредственно перед смертью он собирал сведения об Ольге Брагиной – у ее рабочих коллег. Может, он как раз там что-то нашел? Если предположить, что киргиз невиновен, такая вероятность есть. И, если честно, я туда и спешила, к Брагиной на работу. Там же никого толком не опрашивали, когда дворника нашли. А тут машина закрылась, думала, не успею. Спасибо тебе еще раз, я прямо сейчас поеду.
Гуляра поднялась. И опять осветила все вокруг себя улыбкой.
– Как-то еще тебя смогу отблагодарить? Бог троицу любит.
– Слушай, а можно с тобой? – Иван сказал это быстрее, чем подумал, куда это может его завести.
– В смысле? Куда? Дома бабушка! – слегка опешила Гуляра.
– Нет, нет! – Иван замотал головой. – Я про работу этой… Брагиной!
– Зачем?
– Ну, интересно же! – Черешнин сложил ладони в умоляющем жесте. – С детства мечтал Фантомаса и Черную кошку ловить. А тут настоящее расследование. Никогда не видел, как работают настоящие следователи.
– Ну… – Гуляра не понимала, как ей следует поступить.
Видя ее сомнения, Иван тактически правильно атаковал:
– Обещаю хорошо себя вести! Представляться практикантом. Младшим.
Гуляра рассмеялась, а Иван закрепил успех.
– К тому же, если вдруг киргиз не маньяк, и ты отыщешь настоящего, тебе же нужна защита? А я КМС по пинг-понгу, если что.
– О, ну тогда какие разговоры! – сдалась смеющаяся Гуляра. – Но только молчать и во всем меня слушаться.
– Клянусь! Допивай кофе и идем?
– Как это можно пить, не смеши! – Гуляра вскинула брови. – Давно бы эту тошниловку прикрыли, да она шурину министра МВД принадлежит.
Чтобы руководить женским коллективом, нужно обладать определенными качествами. Тягу к суициду, например, лучше иметь сразу, чтобы не мучиться противоречиями в процессе.
Сорокалетний директор бухгалтерской фирмы «Баланс» Игорь Вадимович Лапин ловил себя на подобных мыслях часто. Женские коллективы были проклятием его жизни. Брат трех старших сестер, с детства он жил под одной крышей с ними, мамой, теткой, и обеими бабушками. Отец Игоря, моряк, дома почти не бывал, мудро не вылезая из рейсов. На фоне постоянно галдящего женского курятника, Игорю он запомнился печальным, немым человеком.
Руководство «Балансом», состоящим из одиннадцати сотрудниц, давалось Игорю Вадимовичу нелегко. С младенчества он привык к обратному – к женской власти над собой. Колготы на мальчишке не такой уж и позор, но не в случае, когда ты их донашиваешь за первоклассницей. Младшим в семье командовал каждый. Сестры ежедневно практиковались в красоте, требующей жертв, и играли в Игоря, как в куклу, наряжая во все, что было под рукой. Костюмов космонавтов, разведчиков и индейцев под рукой не было никогда. Зато нарядов принцесс, фей и моделей журналов «Бурда моден», полные закрома.
Вне дома сложилось не лучше. В детсадовской группе девчонок было в три раза больше, чем мальчишек. И в школьном классе тоже. В балетном же кружке (матери после работы было проще забирать всех детей из одного места) Игорь вообще был единственным, кто носил трико, а не пачку.
Отец, на памяти Игоря Вадимовича, против женского всевластия восстал лишь однажды. Когда вернувшись с рейса, увидел восьмилетнего сына в макияже рекомендованном советским женщинам к 8-му марта журналом «Работница». Родитель потемнел лицом и молча эвакуировал наследника в дающую хоть какую-то надежду хоккейную секцию. Женщины, конечно, ни за что бы этого не позволили, но предусмотрительно были нейтрализованы привезенными из рейса сокровищами. Майкой с огромными, во весь торс, блестящими губами, видеодвойкой «Саньо», кока-колой, жвачками с переводными картинками и другими видами знаменитого аленького цветочка дефицитной предперестроечной эпохи.
А потом решили, ничего страшного. Пусть растет мужчиной, раз такой невезучий.
Невезучий Игорь Лапин в итоге вырос спортсменом, понимающим женщин, как никто другой. Это по идее могло бы сулить ему успех в любовных делах, но, увы, неуверенность в отношениях с противоположным полом, заложенная с молодых ногтей в характер, оказалась сильнее. Хотя Игоря и тянуло (особенно после алкоголя) к женскому полу, чаще всего лапинские ухаживания заканчивалось несерьезными пьяненькими лобызаниями. По известному любой выпускнице «Великому Слюнявому Пути»: ладонь-локоть-ключица, яремная вена, ухо-глаз, щека-губа. В совокупности с активным хватанием за талию и поисками хотя бы одной груди. Ускользающей, как правило, вместе со всем остальным домой в такси, от греха подальше,
После подобных «финишных кривых» выпивший Игорь, как это ни странно, чувствовал себя спокойней. Любое сближение с женщинами, казалось ему, неминуемо ведет к страшной расплате в виде женитьбы. И тут же ему являлся призрак отца (который уже лет десять как променял и сушу, и море на небо). Выразительным молчанием однозначно намекающий: все зло в мире от баб, и Лариса Гузеева его первый эмиссар на Земле. Роза Сяббитова второй, ну, а далее – твоя мама с бабушками, сынок!
Женщины «Баланса» своего начальника раскусили давно. Безопасный, со всем соглашающийся эротоман, которому можно бесконечно давать авансы и ничего не платить в итоге. Они вили из него веревки любой длинны и назначения. На одной из них несчастный начальник планировал когда-нибудь повеситься. В том числе и по рабочим мотивам. Выбранным им стиль руководства и успешные рабочие показатели совмещались из рук вон плохо. Давить на женщин он не умел, и возводил в ранг кумиров тех, у кого это получалось.
Предстоящий разговор с женщиной-полицейским по поводу его бывшей подчиненной Ольги Брагиной, Игорь Лапин рассматривал, как еще одно испытание его безграничного мужского терпения.