Александр Прозоров
Любовь ифрита
– А вы, похоже, и вправду… разбираетесь… – признала блондинка.
– Меняйтесь хотя бы раз в месяц, сударыня, – вскинул свой бокал чародей. – Не давайте к себе привыкнуть! Сегодня ваш муж выбрал вас. Сие добрый знак. Завтра ему захочется узнать: что за брюнетка появилась в его доме? Ему захочется этой незнакомкой овладеть. Ваше расставание отодвинется еще ненадолго. Потом снова и снова… И так до бесконечности. Не упустите завтрашний день, и все у вас будет хорошо!
– То есть, я сама, собственными руками, смогу полностью изменить отношения в семье и удержать мужа при себе? – уже вполне спокойным тоном поинтересовалась блондинка. – Вы что, пытаетесь отговорить меня от колдовства?
– От порчи, – полушепотом поправил ее ифрит. – Наведение болезненной слабости – это порча. Большой грех.
– Вы же маг! С чего вам беспокоиться о грехах?
– У чародеев нет бога, который им все прощает, – перекрестился Михаил. – По нашей вере считается, что наведенная порча возвращается к своему автору в пятикратном размере. Добрые дела, наверное, тоже. Но эта сторона магии никого особо не беспокоит.
– Вы боитесь?
– Нет, – пожал плечами ифрит. – Ведь я всего лишь сотворю зелье. Наносить его станете вы. Или не наносить. Ваш выбор, вам и отвечать.
– Какие-то трудности? – быстрым шагом подошла к собеседникам знаменитая ведьма. – Все хорошо?
– Все даже лучше, чем я ожидала, уважаемая Умила… – пробормотала блондинка. – Ваш муж вселил в меня уверенность. Теперь я знаю, что с завтрашнего дня моя жизнь переменится к лучшему. Вы встретили удивительного мужчину, берегите его.
– Михаил? – Ведьма перевела на ифрита свой вопросительный взгляд.
– Да все хорошо, Умила! – Мужчина залпом осушил бокал. – С чего ты вдруг так обеспокоилась, моя волшебница?
– Ты вдруг начал креститься, Мишенька! – крепко взяла его за руку колдунья. – На тебя это сильно не похоже.
– Это все шампанское. – Ифрит снова оценил бокал на просвет. – Розовое. И да… Пожалуй, ты права. Наверное, мне на сегодня достаточно.
– Еще раз спасибо, – кивнула блондинка. – Пожалуй, мне самое время вернуться к своему благоверному. И все же… Вы говорили, два ногтя и два волоса?
– Вот, возьмите мою визитку. – Умила привычно опустила два пальца в свою крохотную сумочку, извлекла картонный прямоугольник. – Лучшие полотна современности. Рада буду видеть вас в нашей галерее в любое время. Кстати, послезавтра, по случаю открытия выставки современных маринистов, у меня случится открытый прием вкупе с небольшим фуршетом. Вы приглашены! Обещаю, вы встретите много интересных и полезных людей.
– Послезавтра? – Женщина скользнула по визитке быстрым взглядом: – Галерея «Элегия» в Старосенном? Два волоса и два ногтя. Полагаю, прием ожидается вечером? Приеду обязательно!
Блондинка с легким поклоном удалилась.
– Спокойна, как мамонт, – проводила ее взглядом бывалая ведьма. – Быстро же ты девочку отработал! Я бы как минимум неделю только на подготовку запросила.
– Опыт, – кратко ответил ифрит.
– Но почему именно два ногтя и два волоса? Я чего-то не понимаю?
– Красивые цифры, – пожал плечами Михаил. – Для заклинания, понятно, хватит и чего-то одного. Простенькая порча, любой дурак состряпает. Но два плюс два звучит красиво.
– «Два плюс два звучит красиво»? – с подозрением прищурилась Умила. – Ты сколько сегодня выпил, нежить допотопная?
– Три бокала. – Ифрит поставил пустой бокал на поднос проходящего мимо официанта. – Или четыре…
– Розового с пузырьками? Не иначе, наши добрые хозяева туда пыльцы с цветочных полей накапали, каковой кальяны заправляют! Ты хоть помнишь, нечистая сила, что мы сюда на машине приехали? Как нам теперь домой возвращаться?
– Чего ты беспокоишься, Умила? Ничего со мной из-за трех бокалов не случится!
– Да я за тебя и не беспокоюсь, нежить, тебя даже пушечным ядром не проймешь! – оскалилась женщина. – Мне тех людей жалко, которых ты спьяну зацепить способен.
– После трех бокалов газировки?
– Газировки от бешеной коровки! Давай-ка ключи сюда… На такси домой поедешь.
– Ключи на входе загонщик отобрал.
– Тогда поедешь со мной. – Ведьма крепко взяла его за локоток. – И пока полностью не продышишься, не отпущу!
* * *
Свою угрозу Умила исполнила на все сто: после приема усадила ифрита в такси, возле своего дома выгнала его из машины, вместе с ним поднялась на седьмой этаж, а затем впереди себя втолкнула в открытую дверь квартиры.
– А ты знаешь, волшебница, я ведь у тебя в новом жилище еще ни разу не бывал, – с интересом осмотрелся Михаил. – Вот, значит, как выглядят берлоги современных знахарок?
Квартира чародейки была всего лишь двухкомнатной. Одна из комнат, судя по углу большой постели за приоткрытой дверью, использовалась как опочивальня, вторая – как гостиная.
Потолок из тонкой бамбуковой циновки, стены обиты голубым бархатом, на полу пушистый ковер с синемалиновым рисунком. Пара шкафов из вишневого дерева, большая панель телевизора, на которой плясал огонь, удивительно похожий на настоящий, журнальный столик с палехской росписью, а по сторонам от него – два глубоких кресла, закрытых накидками цвета индиго. Здесь пахло лавандой, здесь царил полумрак, слабо развеиваемый множеством крохотных светильников в углах, под потолком и возле окна, здесь тихонько мурлыкала «Энигма»…
– И ни одной картины… – вслух отметил Михаил.
– На работе надоели, – небрежно отмахнулась ведьма, выходя из спальни. Она уже переоделась в халатик китайского шелка, черный с большими красными розами, и теперь несла в одной руке два бокала, а в другой бутылку крымского игристого вина. – Вот, открывай. Раз уж я не дала тебе наклюкаться в консульстве, можешь отведать шампанского здесь, в покое и безопасности.
Умила присела на подлокотник левого кресла, закинула ногу на ногу. Край халатика, естественно, соскользнул и обнажил ножку не то что до бедра – а почти до самого пояса!
Мужчина невольно крякнул и повел плечами. Подошел ближе, опустился на колено, словно бы случайно коснувшись запястьем коленки хозяйки. Потом уже откровенно провел ладонью вверх по ноге, наклонился вперед и, касаясь щекой выбившейся у Умилы пряди волос, вдохнул исходящий от виска женщины аромат «шанели»:
– Все, что только пожелаешь, моя волшебница… – с придыханием произнес он. – Как же ты восхитительна, моя девочка! До чего же ты красива! До чего же ты статна, ароматна, обаятельна и нежна… – Михаил привстал, наклонился вперед, почти поцеловал ее в порозовевшее ушко, обжег своим дыханием, а его руки заскользили уже над пояском, по мягкой теплой коже под совершенно невесомым халатом. – Как же ты соблазнительна, как желанна! Так бы тебя и съел!
От ледяной волны смертного ужаса, едва не скрутившего тело судорогой, ведьма резко распрямилась, шарахнулась назад, врезалась спиной в стену, отлетела и с такой силой ударилась о шкаф, что внутри что-то посыпалось и зазвенело, явственно превращаясь в осколки.
– Да-да, волшебница, ты все правильно понимаешь, – криво усмехнулся ифрит, так и оставшийся перед креслом на одном колене. – Настоящая страсть, она такая… Временами перестаешь себя контролировать. И тогда желание обладать любимой внезапно воплощается в жизнь излишне прямолинейно. Хочешь поглотить… И поглощаешь.
Умила громко сглотнула.
– Девочка моя… – поднялся на ноги мужчина. – Ты хороша собой, ты невероятно привлекательна, ты сильна и сказочно талантлива. Но ты юна и наивна. Неужели ты думаешь, что за минувшие двадцать лет я бы не попытался стать твоим любящим лавером, если бы у тебя при этом имелся хоть какой-то шанс остаться в живых? Поверь опытному кудеснику, соблюдать между нами некоторую дистанцию в первую очередь в твоих интересах. Ферштейн?
Ведьма несколько раз щелкнула пальцами, вытянула палец, затем отмахнулась и выдохнула:
– Мне нужно выпить… И охладиться… Шипучка из морозилки, она сойдет. Наливай!
Михаил, цыкнув зубом, взялся за бутылку, сдернул фольгу, стал откручивать проволоку. Раскачал пробку, вынул без хлопка, наполнил бокалы, протянул один Умиле:
– Твое здоровье, волшебница!
– Поставь на стол! – потребовала ведьма. Она успела немного успокоиться, но прикосновений ифрита все еще опасалась.
– Как скажешь! – Мужчина опустил фужер на столешницу и отступил на пару шагов. Сделал большой глоток и спросил: – Скажи, моя девочка… С чего это тебе вдруг пришло в голову меня соблазнить? Музыка, халатик, запахи, полумрак… Что это было, волшебница?
Ведьма тяжело вздохнула.
Всего минуту назад идея поближе сойтись с Михаилом казалась ей гениальной. Ведь не станет же ифрит жрать свою любимую, пусть даже в самое голодное время?
Однако, парочку мелочей она и вправду не предусмотрела…
– Умила? – наполнил о себе колдун.
Женщина вздохнула, подошла к столу, взяла свой бокал, залпом опрокинула и развела руками:
– Это был чудесный вечер, Миша, ты оказался прекрасным кавалером, а та блондинка смотрела на тебя с таким вожделением, что я даже заревновала. Вот мне и показалось… Почему бы не закончить столь удачно начавшийся день так, как это полагается в цивилизованном обществе?
– В постели?
– Так устроен мир, – королева богемы виновато пожала плечами. – «Секс, наркотики, рок-н-ролл». И раз уж начался такой разговор, то давай, нежить, признавайся: скольких красных девиц ты уложил в могилы за свою трехсотлетнюю жизнь?
Говорить ифриту правду ведьма не собиралась и потому поспешила сменить тему, пока тот не начал вдаваться в детали.
– Ни одной. – Михаил снова наполнил ее бокал.
Умила тут же выпила, протянула фужер за добавкой и недоверчиво покачала головой:
– Хочешь сказать, за три века у тебя не случилось ни единого удачного романа?
– Я встречался только со смертными девушками, – ответил мужчина таким тоном, словно бы это все объясняло.
– И-и-и… Что? – Умила выпила. – Хочешь сказать, для них это безопасно?
– Само собой… – Ифрит поставил опустевшую бутылку на пол и сел в кресло.
– Но почему?
– Потому что они смертные.
Умила, допив вино, сходила на кухню, принесла еще бутылку, молча сунула мужчине в руки, поставила перед ним свой бокал. Ее еще продолжал бить мандраж.
Ифрит пожал плечами, откупорил бутылку и снова наполнил фужеры.
Ведьма взяла свой, села с ним в кресло и только оттуда спросила:
– Может просветишь, Мишенька, откуда простым смертным перед нежитью и чародеями такая преференция?
– Ты знаешь, каков главный признак сотрясения мозга?
– зачем-то принюхиваясь к вину, спросил ифрит. – Потеря памяти! Смертные забывают от нескольких секунд до минут о последних случившихся с ними событиях. То есть, ведут себя в точности так, как простенький персональный компьютер, который внезапно выдернули из сети. Содержимое оперативной памяти теряется, содержимое жесткого диска остается. Вставляешь вилку обратно в розетку, и все, кроме последних минут, в электрической памяти машины тут же восстанавливается. Так и с людьми. При сотрясении мозга энергетическое тело смертного умирает, но физическое тело восстанавливает его быстро и качественно, без особых проблем. Все, кроме краткосрочной памяти.
Михаил пригубил шампанского.
– А я? – Ведьма опять выпила вино залпом.
– Если смертный – это простенькая персоналка, то ты, волшебница, в сравнении с оным, есть супермощный банковский компьютер, – подмигнул воспитаннице ифрит. – Что случится, если такая система вдруг забудет события нескольких последних минут? Переводы, списания, введенные пароли, открытия счетов… Все!
– Кирдык банку, – признала женщина.
– Именно, – согласился мужчина. – Энергетическое тело чародея очень сильное, насыщенное. Оно намного превосходит возможности смертной физической оболочки и в значительной степени пребывает за ее пределами. Физическое тело колдуна, увы, не способно восстановить его ауру. Его «жесткий диск» слишком мал для подобной «оперативной памяти». Так что, если я вдруг случайно слизну всю энергетику твоей подруги, она всего лишь ненадолго потеряет сознание. Спустя некоторое время Настя мирно проснется, живой и здоровой. С маленьким провалом в памяти, но зато бодрой и отдохнувшей, со свежими силами. Сиречь, с обновившейся аурой. Если же я слизну твою – то это кома и смерть. Твоя личность в любом случае перестанет существовать. А мне не хочется терять столь очаровательную воспитанницу.
– Как интересно… – пригубила шампанское женщина.
– И часто ты усыплял своих подружек?
– Бывало… – болезненно поморщился колдун. – Самое обидное то, что случалось такое неизменно в самые лучшие, самые яркие моменты отношений. Когда вот оно, когда наступил самый сладкий и сочный момент! И вдруг бац: девица сладко посапывает, и потом совершенно не помнит, насколько ей было хорошо… Вот и как, по-твоему, при этом возможно наладить крепкие любовные отношения?!
– Мои соболезнования, ифрит, – приподняла бокал ведьма.
– Есть и хорошая сторона. Когда женщина взрывается страстью, из нее хлещет такая бешеная энергетика… – Михаил мечтательно покачал головой. – Не со всякого оборотня или упыря удается столько высосать, сколько она добровольно отдает!
– Значит, ты все-таки можешь жить без охоты на ведьм? – навострила уши Умила.
– Я не суккуб, это не мое, – покачал головой Михаил.
– Случайно несколько раз выходило, только и всего. Но отношения из-за этого обычно быстро портились.
– Но питаться смертными ты все-таки можешь?
– Да дались тебе эти смертные, Умила! – Ифрит начал проявлять недовольство. – В последние дни ты неизменно заворачиваешь к ним все наши разговоры! У тебя что, возникли какие-то проблемы с обычными людьми?
– Это у тебя проблемы! – попыталась отодвинуться от гостя ведьма. И поскольку кресло не шелохнулось, пересела на подлокотник. – За последний месяц в моей галерее появился всего один вампир, да и тот полудохлый. Целый месяц никакой еды! Я же вижу, что ты голодаешь! И я не хочу тебя потерять. Ты беспокоишься обо мне, а я о тебе, что в этом плохого? Я же знаю, как устроен мир! Временами дичи становится слишком мало, хищники голодают, жрут друг друга или просто мрут. После этого охотников становится совсем мало, дичь плодится и для выживших зверей наступают райские времена. До тех пор, пока их опять не становится слишком много. Так вот, мой зверь… Я не хочу, чтобы ты сдох навсегда среди всех прочих! Если в голодное время можно перекантоваться на смертных, то почему бы тебе этим не воспользоваться?
– Питаться смертными – это все равно, что стричь свинью, – покачал головой Михаил. – Визгу много, шерсти мало. В обычной жизни они слишком слабы. Правда, изредка у человека случаются всплески силы, когда он способен прыгнуть выше головы, набить морду медведю или перевернуть автомобиль. Но это только на краткий миг, в момент испуга, ярости или восторга. В минуты сильнейших эмоциональных переживаний. В общем, когда в организме случается мощный выброс адреналина… – Михаил запнулся, потом громко рассмеялся: – О-о, волшебница, я уже вижу, как у тебя заблестели глазки! Сейчас ты наверняка предложишь ловить прохожих, прятать в ящик и пугать до полусмерти, или просто колоть им в попу заветный препарат. Так вот… Напрасные старания. Люди, собранные в концлагеря, ни под каким адреналином никакой энергии тебе не дадут. Они просто передохнут, как лошади, которых стегают, но не кормят. Для сильных, здоровых, ярких всплесков энергии смертный должен быть здоров, силен, счастлив, свободен, бодр и весел. Но вот только как его такого, вольного и буйного, доить?! Так что, девочка моя, поверь на слово: выследить и высосать инкуба в двести раз проще, нежели пытаться подражать его повадкам.
– Ни разу в жизни не встречалась с инкубом, – посетовала Умила.
– Кто знает, кто знает… – пожал плечами мужчина. – Они тоже умеют неплохо маскироваться. Ты ведьма сильная. Если некий инкуб раз-другой унес в клювике скраденный у тебя кусочек энергетики, ты никакой потери наверняка и не заметила. Они ведь на простых смертных пасутся, им многого не надо… – Ифрит выпил вино, поставил фужер и поднялся. – Кстати, о суккубах! Мы с тобой, мне так кажется, немного успокоились. Так что давай воспользуемся тем, что наконец-то остались наедине. Раздевайся!
Ведьма смиренно вздохнула, отставила бокал, выпрямилась во весь рост, послушно развязала поясок, стала сдвигать шелестящий шелк с плеч. Ткань стремительно заскользила вниз, обнажая чародейку перед гостем – но в последний миг Умила повернулась, и когда халат упал ей на уголки локтей, мужчина увидел только женскую спину, по которой извивался китайский красносине-зеленый дракон.
Богатая, очень красивая татуировка, способная восхитить любого случайного зрителя!
Но только посвященные в сокровенные магические тайны колдуны могли заметить, как штрихи на чешуе тощего змея складываются на уровне талии в руны «голодного заклятия» – древнего чародейского изобретения, тупо пожирающего вокруг себя любую магическую энергетику, и тем самым лишающего ведьму той грозовой ауры, каковая может выдать хищникам ее истинную сущность. Круглый глаз дракона, покрытый радужными пятнами между изломанными линиями, тоже являл собой графический амулет, в просторечии именуемый «воробьиным писком». Он энергетику, напротив, излучал. Перемешиваясь с аурой носителя, оная придавала ведьме вид «больной птички», не представляющей ни для кого из существующих ведьмаков ни малейшего интереса.
Но если «голодные обереги» с легкостью существовали сами по себе – то «поющие амулеты» нуждались в подпитке. И потому ифрит, бесшумно подойдя к воспитаннице, чуть наклонился и поцеловал дракона в глаз, выдохнув в него немного своей силы.
Умила зябко поежилась, забросила халат обратно на плечи, сделала шаг вперед и поспешно схватилась за бокал.
Каждый раз, когда ифрит целовал ее в спину, ведьма не могла отделаться от ощущения, что хищник вдруг возьмет да и вцепится ей в шею, словно могучий уссурийский тигр в загривок трепетной лани, дабы вдосталь насосаться свежей и соленой парной крови…
И каждый раз Умила не сразу приходила в себя, медленно свыкаясь с тем, что опасность снова миновала и что она опять осталась жива.
Тяжело дружить с тигром. Очень удобно и спокойно, когда он тебя защищает. Приятно, когда он тебя холит и лелеет. Лестно, когда он тебя учит и поддерживает. Но при всем том невозможно забыть, что любой тигр по сути своей – могучий и безжалостный людоед.
– Ты удивительно хороша собой, моя волшебница, – словно бы подслушав ее мысли, признался мужчина. – Это здорово мешает.
– Еще как! – согласилась Умила. – Даже не знаю, благодарить тебя за комплимент, или пугаться ему?
– Чудесный запах, чудесная квартира, чудесная музыка, – похвалил ее убежище ифрит. – И нестерпимо обворожительная хозяйка! Так что мне, наверное, лучше всего… уйти.
– Зеркало в спальне, – отойдя к стене, указала через комнату чародейка. – Висит на обратной стороне двери. Спасибо за чудесный вечер, моя премудрая нежить!
– Я рад, что тебе понравилось, моя волшебница, – пересек гостиную ифрит.
– Не забудь, послезавтра в галерее светский раут! – торопливо напомнила Умила.
– А я там нужен? – остановился на пороге спальни Михаил.
– Ты хочешь спихнуть свою блондинку на меня? – возмутилась ведьма. – Ну уж нет, сам отдувайся! Ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным!
– Да уж, сегодня я сглупил. Язык мой, враг мой, – повторился чародей. – Хорошо, попробую успеть.
– Если что, буду звонить. Удачи тебе, Миша!
– Спасибо, волшебница. Завтра она мне точно понадобится, – кивнул ифрит, шагнул в спальню и затворил за собою дверь.
Свидетель
Комната размером примерно шесть на шесть метров выглядела до предела официальной и потрепанной жизнью. Вытертые письменные столы из ДСП, обшарпанные шкафы из ДСП, тумбы между столами – из ДСП, облупленные подоконники – из ДСП. И только стулья были сварены из железного прутка и украшены обитыми коричневой мешковиной сидушками и спинками. Но главным отличием этого помещения от прочих ему подобных являлись толстые казенные папки, которые лежали высокими стопками буквально везде: на столах, на тумбах, на шкафах, и разумеется – проглядывали на полках между незапертыми створками.
Из-за множества набившихся сюда мужчин в комнате было довольно душно, и даже распахнутая форточка не спасала положения.
Вдоль стены, на пяти составленных рядом стульях, сидели четверо похожих друг на друга, унылых субъектов: все возрастом около сорока лет, все слегка небритые, все в брюках и в пухлых зимних куртках. Придирчиво оценив их взглядом, майор Чеботарев щелкнул пальцами и указал на бледного скуластого парня, в свитере и джинсах, пристроившегося на углу стола:
– Юра, сходи в паспортный стол, пригласи кого-нибудь из очереди. Скажи, потом быстро проведешь их со служебного входа.
Паренек молча кивнул, скрылся за дверью и вскоре вернулся с тремя женщинами. Две были в возрасте и одеты неброско, повседневно: одна в юбке с кофтой, другая – в темном платье ниже колен. Третья оказалась девицей лет восемнадцати, в желтой куртке и зеленых лосинах.
– Уважаемые гражданки, вы приглашены сюда в качестве понятых, – заученно проговорил майор, – прошу вас честно исполнить свой гражданский долг. Это займет всего несколько минут, но прошу вас быть внимательными. Теперь давайте задержанного.
В комнату ввели понурившегося мужчину – лет сорока, в серых брюках и зимней куртке.
– Выбирайте себе место, – предложил ему Чеботарев.
Задержанный подумал и уселся посередине, сдвинув оказавшегося там человека.
– Сфотографируйте их и давайте свидетеля, – распорядился майор.
Стоящая у входа упитанная дама в полицейской форме распахнула дверь и крикнула:
– Варишин, заходите!
Михаил ради следственной процедуры оделся скромно: камуфляжные штаны, высокие ботинки, коричневая водолазка грубой вязки, поверх которой красовался широкий ремень с парой пустых ножен. Ни дать ни взять – заядлый грибник, внезапно выдернутый из леса прямо в центр города.
– Скажите, гражданин Варишин, вам знаком кто-нибудь из сидящих здесь людей? – размеренно спросил майор Чеботарев.
– Да, конечно, – кивнул ифрит и вытянул руку: – Вот этот, посередине.
– Обращаю внимание понятых, что свидетель указал на трижды судимого Григория Ростохина, – озвучил его жест начальник отдела. – Занесите это в протокол. Гражданин Варишин, при каких обстоятельствах вы познакомились с этим человеком?
– Позавчера, возвращаясь вечером с рыбалки, я ощутил сильную усталость, – начал рассказывать Михаил. – Чтобы не заснуть за рулем, я решил остановиться и съехал с оживленной улицы в первый попавшийся двор, дабы на трассе в меня в сумерках никто не врезался. Во дворе я удивился тому, что на скамейке сидит человек, пьет кофе и закусывает багетом. Как бы, не то время, чтобы безмятежно загорать на скамеечке. Ладно бы с бутылкой пива сидел, или водку огурцом закусывал. Но купить кофе и багет в такое позднее время, да еще в стороне от оживленных мест? К тому же, этот субъект старательно прятал лицо от света фонарей. В общем, он сумел привлечь мое внимание.
При последних словах Григорий Ростохин поднял голову и вперил в ифрита мрачный немигающий взгляд.
– Когда во двор въехала крупная светлая машина, этот человек поднялся, бросил стакан и недоеденный багет в урну, прошел чуть вперед и встал в кустарнике. Потом дважды выстрелил в вышедшего из машины водителя и тут же быстро ушел. Во время бегства его лицо несколько раз попало на свет, и я хорошо его рассмотрел. Особенно шрам на подбородке… – Михаил вытянул руку, снова указывая на задержанного.
Ростохин скривился, пригладил пальцами свой шрам и снова опустил голову.
– Спасибо за помощь, свидетель, вы можете идти, – кивнул ифриту майор. – Понятых прошу расписаться в протоколе. Задержанный, у вас есть замечания?
– Да, разумеется есть! – поднялся со своего места уголовник. – И я хотел бы собственноручно внести их в протокол!
– Стойте! – внезапно встрепенулся молодой полицейский по имени Юра. – Не подпускайте его! Не давайте, закройте!
Он метнулся к столу с протоколом, но опоздал – Ростохин уже смотрел страницы.
– Да что ж вы… – разочарованно развел руками паренек. – Там же адрес свидетеля!
Уголовник вскинул пальцы к виску, словно бы приветствуя опоздавшего оперативника, после чего взял ручку и вписал несколько строк:
– Ваш стукач фальшивый, – вслух сказал он. – Он просто цитировал протокол с описанием места задержания. Подстава!
– А как, по-твоему, мы на тебя вышли, Ростохин? – громко ответил Чеботарев. – Тебя видели на месте преступления! Свидетель назвал твои приметы и опознал тебя по фото. Вот и вышли на тебя по горячим следам, уже на второй день вышли! Так что ты попал. Суши сухари, поедешь на пожизненное.
– Ничего у тебя нет, начальник, ни единого доказательства! – мотнул головой уголовник. – Только пустые слова фальшивого стукача. В суде не прокатит!
– Ты рецидивист, а у нас есть надежный свидетель. Так что сядешь без вариантов. – Майор придвинул ему блеклый листок размером в половину машинописной страницы. – Вот, подпиши. Тебе запрещено покидать пределы города, если ты попытаешься выехать, это будет считаться попыткой к бегству, и тогда меру пресечения придется ужесточить.
– Подождите, подождите, Алексей Сергеевич! – снова попытался вмешаться паренек в свитере и джинсах. – Вы что, его отпускаете?!
– Нет, Скворцов, он будет находиться под подпиской о невыезде.
– Но, Алексей Сергеевич, так же нельзя!
– Скворцов, немедленно выйди из кабинета! – жестко отрезал майор. – Я потом с тобой поговорю.
– Его нельзя отпускать, он убийца!
– Оперуполномоченный Юрий Скворцов, выйдите из кабинета, это приказ!
– Да что вы все… – Оперативник сжал кулаки, скрипнул зубами, по послушался, выскочил за дверь, бегом промчался по коридорам, вылетел на улицу, огляделся. Громко крикнул: – Варишин!!! Гражданин Варишин, вы где?!
Никто не отозвался.
Скворцов выматерился себе под нос, злобно сплюнул, отправился обратно.
Комната за это время успела опустеть. Здесь остались только два человека – начальник отдела и сам Юрий.
– Что же вы делаете, Алексей Сергеевич?! – чуть ли не выкрикнул молодой полицейский. – Как можно отпустить рецидивиста, виновного в убийстве?! Да еще показав ему протокол со всеми адресами и фамилиями!
– Юра, у нас недостаточно улик для ареста, – невозмутимо ответил майор. – В этом Ростохин прав. Доказательств нет. Показания свидетеля лишь повторяют все то, что мы увидели на месте происшествия. Стрелял из кустов, ушел через сквер за дома. На таком основании ни один судья под стражу его не возьмет.
– Но он же убьет свидетеля, Алексей Сергеевич! – горячо выдохнул оперативник. – Он знает, где тот живет, знает как выглядит!
– Не посмеет, Скворцов, – покачал головой Чеботарев. – Смерть свидетеля – это косвенное признание вины. Наш рецидивист окажется первым подозреваемым. Ему проще подождать, пока дело развалится само за недостатком улик.
– Ростохину светит пожизненное! – опять сжал кулаки Юрий. – Он не станет рисковать! Убрать единственного свидетеля для него гарантия безопасности!
– Не устраивай паники, Скворцов! – повысил голос начальник отдела. – Новое убийство Ростохина только выдаст. Он не станет подставляться.
– Он рецидивист, Алексей Сергеевич, а не хитроумный тактик! Для него простой путь самый правильный. Убрать, и концы в воду!
– Скворцов, прекратите истерику! – хлопнул ладонью по столу майор. – Решение принято! Все, свободен!
– Вы играете человеческой жизнью, Алексей Сергеевич! Неужели вы этого не понимаете?
– Иди работай, Скворцов, – жестко приказал Чеботарев. – Принимать решения ты будешь, когда заработаешь себе на погоны хотя бы четыре звездочки. А сейчас твое дело просто выполнять приказы. Кругом, шагом марш! Свободен!
– Но Алексей Сергеевич…
– Команда была кругом! – резко перебил его майор.
Оперативник заметно покраснел, сделал три шага вперед, заглянул в протокол опознания, затем развернулся на каблуках и вышел из комнаты, громко печатая шаг.
Глядя ему в спину, Чеботарев задумчиво покачал головой:
– Ох, и намучаюсь же я с ним…
* * *
Скуластый парень тем временем выскочил из отделения, добежал до потрепанной зеленой «Нивы» на парковке, завел ее и, ревя пробитым глушителем, сорвался с места.
Дорога до цели заняла у оперуполномоченного Юрия Скворцова не больше двадцати минут.
– Дом двадцать два, – пробормотал он себе под нос, притормаживая под раскидистыми кронами. – Дом двадцать два…
Рощинская улица полностью оправдывала свое название. Дома отстояли здесь от проезжей части метров на сто, и весь этот промежуток являлся сплошной зеленой зоной: два ряда кленов, дальше березки, липы, рябины и даже несколько яблонь…
Скорее всего, лет пятьдесят назад это место считалось престижным районом: двухэтажные малоквартирные дома из красного кирпича, построенные далеко в стороне от фабрик и заводов. Много воздуха, зелени и прогулочных дорожек. Однако время оказалось сильнее – и асфальт на узком проезде растрескался, превратившись полосу крупных серых камней, рассыпанных между корявыми стволами; ровные аллеи сквера преобразовались в натуральные лесополосы, а ограждение из шиповника – в непролазный кустарник, сожравший былые дорожки. И ко всему этому добавились еще и выросшие где ни попадя лопухи и бурьян… В общем – все вместе взятое вызывало ощущение полной дикости и запустения.
– Как они тут живут? – вслух удивился оперативник.
– Просто колхоз какой-то!
Впрочем, попавшиеся ему на глаза «майбах», «роллс-ройс» и пара крупных джипов, припаркованные прямо на газонах, подсказывали, что живут тут неплохо. Вестимо, здешние квартиры повышенной комфортности, построенные когда-то для обкомовских работников, продолжали котироваться заметно выше банального «евроремонта» в новых спальных кварталах.
– А вот о парковках в советское время как-то не задумывались…
Пользуясь малыми размерами своего внедорожника, Скворцов свернул между кленами, упершись радиатором в кустарник, вышел из машины, прищурился:
– Значит, дом двадцать два…
Нужная ему двухэтажка выглядела и вовсе заброшенной: выбитые окна, стены в разноцветных пятнах, пробитые через шиповник тропинки, везде рассыпана какая-то пластиковая труха.
Однако, подойдя к левой парадной, оперативник к немалому своему удивлению обнаружил не только добротную железную дверь, но и черную полусферу видеокамеры над ней. А чуть дальше по стене – выгоревшие оконные рамы.
– У богатых свои причуды, – сделал вывод паренек.
– Они бы еще в общественном сортире поселились!
С этими словами юный полицейский нажал на дверной звонок. Немного выждал, нажал снова.
– Прошу прощения, но дома никого нет, – послышался смутно знакомый голос.
– А с кем я тогда разговариваю? – вскинул брови оперативник.
