Александр Сергеевич Палкин
Гранд-Леонард
Из гостевой комнаты доносились шорохи и стук. Рамон нехотя встал, накинул халат и пошел смотреть, в чем дело. На входе он чуть не споткнулся о неровную стопку журналов и огляделся. На диване, кофейном столике, в креслах были разложены бумаги, фотографии; коробочки для мелких вещей, шкатулки и статуэтки сбились в разношерстные компании по всему полу. Удивительно, но когда это было в шкафах, нишах и углах, мужчине казалось, что вещей у них совсем немного. Но вот все разом вылезло на свет, и осталось только поразиться количеству накопленного хлама. А ведь все это были деньги. Его деньги.
Магда же, видимо, посчитала созданный хаос недостаточным, потому как принялась брать с полок компактной библиотеки книги, пролистывать одну за другой, затем класть на пол, образуя еще одну бумажную гору.
– Доброе утро, – бесцветно бросила она, не отрываясь от своего занятия.
– Доброе, – ответил Рамон, с трудом выходя из охватившего его оцепенения. Переступил через обтянутую тканью коробку и неуверенно приблизился к супруге. – Почему ты не в постели? И что все это значит? – он махнул рукой в сторону одной из стопок.
– Мне не спалось, – тихо ответила Магда, не отрывая взгляда от страниц очередного романа. – Все не дают покоя твои спрятанные деньги. Вот я и решила найти их сама, раз уж ты не хочешь быть со мной честным.
– Ты… ты серьезно? Не спала всю ночь из-за этой… ерунды?
– Ерунды! – напускное спокойствие мигом слетело с женщины, и она швырнула книгу на пол. – Разве это ерунда – что у тебя от меня какие-то секреты? И знаешь, что? Раньше я находила твои деньги случайно, без труда. А теперь искала их несколько часов, просмотрела все дважды. И ничего! – наконец, она подняла на мужа глаза, и это был не нежный взгляд из прошлого вечера, но острый и холодный. Чужой. – Так в чем дело?
Впервые Рамон не дрогнул. Сейчас он мог сказать все, что пришло бы ему на ум, не думая о последствиях. Такая Магда, которая стояла сейчас перед ним, заслуживала пощечины. В переносном смысле, конечно. Что же, пусть ноет от злобы и досады, когда он закончит диалог неприятной новостью и захлопнет за собой дверь, чтобы никогда ее больше не открыть.
– А ни в чем, представь себе, – улыбка вышла не издевательской, а, скорее, нервной, но посыл жена расшифровала.
– Шутить вздумал? Речь о серьезных проблемах. О твоем недоверии и неуважении!
– А за что тебя уважать? Меня уже тошнит от тебя! – это неслыханное заявление Рамон смог сопроводить только нелепо-конвульсивными жестами. Он упивался ощущением безнаказанности, но одновременно и был в ужасе от того, что решился выйти за многолетние рамки смирения.
Пауза была недолгой. С исказившимся от ярости лицом Магда запустила в него увесистый том. Удар пришелся в плечо и оказался весьма болезненным.
– Идиотка психованная!
Кинутая в ответ фарфоровая статуэтка пролетела в паре сантиметров от головы женщины. Осколки разбитого стекла в дверце библиотеки посыпались на пол. Непораженная же мишень в страхе отскочила, закрываясь руками от звонкого сверкающего дождя.
– Что ты творишь? Ты совсем потерял разум? – она глядела на него настолько широко раскрытыми глазами, насколько было возможно физически. Конечно, такая вспышка гнева – это последнее, чего Магда могла ожидать от своего вялого, флегматичного супруга.
– Конечно, – огрызнулся Рамон, на всякий случай отступив на шаг к двери. Внутри у него все бурлило, как в жерле вулкана, проснувшегося после многовековой спячки. Как облака пепла, вырвалась на волю порция ненависти. И Рамон ощущал небывалый подъем из-за того, что, наконец, бросил ее в лицо этой женщине, а не подавил, как это обычно бывало. – Нельзя прожить с такой дурой годы и не сойти с ума! Тварь, идиотка, истеричка!
– Рамон, прекрати это! Ты не в себе, ты сам не понимаешь, что….
– Деньги захотела? Секреты тебя раздражают? Вот тебе секрет, дура ты невероятная: нет никаких денег! Я все проиграл на ставках. Всё! Так что иди и заработай на свой вонючий дом на пляже сама. А я – на работу.
Он пулей выскочил из гостевой, полагая, что Магда бросится следом. Но жена только что-что сдавленно крикнула и осталась среди своих перерытых вдоль и поперек красот. Рамон оделся, взял с пола рабочий кейс и вышел из дормитория, где ему стало невыносимо душно. Даже окидывать комнату прощальным взглядом не стал.
В антрэ ему показалось, что он слышит судорожные всхлипывания и звук глухих, но тяжелых ударов, словно жена в расстройстве молотила ногами и руками по мебели. Да хоть бы и головой! Не время ее жалеть. Магда могла давным-давно изменить свою жизнь, уйти от него. Сам он тоже не сразу на это решился. Но все же решился.
Дверь звонко захлопнулась, отрезав запахи бывшего дома. Последняя сумка с необходимыми вещами ждала в машине. С этой минуты «Клементина» следовала единственному желанному маршруту: «Пустыня Гранд-Леонард – Оазис».
* * *
Элинор долго думала, что напишет в прощальной записке. Но поселившаяся в ней пустота убивала все сколько-нибудь связные мысли. Поэтому к утру отъезда назрел другой вопрос: а нужно ли что-то вообще излагать на бумаге? Мужу было на нее плевать, сын ее ненавидел, так что, возможно, скомкал бы письмо и выбросил в мусорное ведро, не читая, стоило ему лишь узнать заостренный, компактный почерк.
К моменту, когда Франциск, нескладно насвистывая, собрался на работу, отрицательный ответ созрел на девяносто процентов. Вместо того чтобы пожелать ей удачной командировки, он бросил из миниантрэ «я ушел» и хлопнул дверью. Даже на «пока» не разорился. Этот факт добавил не хватавшие десять процентов. Ответив молчанием на молчание, Элинор даст симметричный ответ.
Все шло по плану: супруг покинул дом только что, Диаманд – еще до того, как мать встала. С утра у него начинались занятия в регульере, и скоро не должен был вернуться. Однако тишина, в которой проходили сборы, вызывала нервозность. Женщина искала в ней подвох, при каждом шорохе останавливаясь и прислушиваясь. Но отца уже перевезли в приют, и весь шум в апартаментах могла производить только она сама. Все-таки стоило выпытать у Рамона, куда они направятся и как он думал организовать совместную жизнь. Неизвестность манила сильнее, чем давно отрепетированное постоянство, но тревожный озноб ползал змейкой по спине и рукам, притупляя чувство окрыленности.
Оба чемодана – готовые и проверенные – Элинор открыла повторно, когда вынесла в миниантрэ. И не зря: два раза пришлось ходить в дормиторий за забытыми вещами. Час – слишком мало времени, чтобы все удержать в голове и сделать правильно с первой попытки. Наконец устранив все недочеты, она спустилась вниз, чтобы проверить, не подошел ли Рамон: со своей ношей одной ей было не справиться.
Стоило толкнуть дверь на улицу, как в лицо бросилась волна жара. Что ж, вызвавшие массовый скепсис прогнозы оказались верными. После недели холода и двух дней щадящей прохлады на город вдруг навалилось пекло, какого не видели несколько лет. И если уж в неотступной тени квартала в девять утра было весьма тяжко, каково оказаться под лучами солнца в полдень? Прохаживаясь взад-вперед по тротуару, вглядываясь вдаль, Элинор искренне понадеялась, что план побега не включал долгие пешие прогулки по городу или поездку в раскаленной машине любимого через загородные просторы. Она всегда плохо переносила такие погодные аномалии…
– Элинор, я здесь.
Женщина вздрогнула и обернулась. Действительно, Рамон. Стоял в тени колонны у входа, одетый в простую белую майку и шорты выше колена, обутый в сандалии. Он изменился. Или зрение стало ее подводить.
– Я шел с другой стороны. Машину оставил в паре кварталов.
Элинор подошла, все еще немного растерянная, и поняла, что ей не показалось. Мужчина побрился налысо и начал отпускать бороду, которая росла не сплошным густым лесом, но жидкими клочками, разбросанными по бледным щекам, подбородку, шее. Ему не шло такое преображение – напрашивалось нелестное сравнение с бесполезными обитателями здешних резиденций. Разве что отвратного запаха изо рта не было. Но женщина поборола холодок неприязни. Это все еще был он, ее сообщник и вестник перемен.
– Милый, с чего такая смена имиджа? – спросила она севшим от долгого молчания голосом.
Рамон пожал плечами:
– Так, ничего особенного. Нам надо быстрее добраться до «Клементины». Это все твои вещи? – Он кивнул на стоявшие слева от входа чемоданы.
– Да.
– Отлично. Подожди-ка. Элинор, я же просил… Что это? – хмурясь, он критически оглядел ее платье.
Женщина не поняла причину недовольства:
– Что?
– Я же попросил тебя надеть бриджи или лучше даже шорты. И что-нибудь захватить, что можно накинуть.
– Ой, прости, – она с досадой хлопнула себя ладошкой по лбу. – Я полчаса металась по апартаментам, знала, что что-то забыла, но так и не вспомнила. А, впрочем, надо ли накидывать плащ или куртку в такую погоду? Тут скорее собственную кожу захочется содрать, лишь бы охладиться.
Наморщив лоб, Рамон немного поразмышлял, потом махнул рукой и взял по чемодану в руку:
– Это тебе так кажется… Но ладно, как-нибудь справимся. Я пошел к машине.
– А я?
– А ты постой пять минут и тоже выдвигайся в ту сторону. Я тем временем положу вещи в багажник и пойду обратно. Встретимся где-то на полпути.
– К чему такие схемы? Подкрался ко мне… И как я тебя не видела?
Мужчина отмахнулся:
– Обычными короткими перебежками от входа ко входу.
Элинор не сдержала нервный смешок:
– Я все понимаю, но не перебор ли – эти игры в шпионов? Мы же не преступники, чтоб вот так…
Рамон нетерпеливо шаркал ногой по тротуарной плитке, пока она говорила, а потом выглянул из-за своего укрытия и беспокойно посмотрел в обе стороны:
– Пожалуйста, Элинор, давай в машине поговорим. Нам надо поскорее убраться отсюда. Ты же не можешь полностью исключить риск, что твой муж или сын вдруг решат зайти домой?
– Нет, не могу. Хотя он ничтожен. Но не буду спорить, делай, как задумал. Сколько мне ждать, напомни?
– Пять минут.
– Хорошо, – Элинор отсчитала пять минут на наручных часах.
Рамон удовлетворенно кивнул и направился к соседнему входу с чемоданами в руках. Там он постоял с полминуты, затем перешел к следующему. Еще пара перебежек – и он превратился в одну из неопознанных крошечных фигур на кромке перспективы, проследить за перемещением которых не представлялось возможным. Стоя в ожидании, женщина не могла избавиться от горького привкуса действительности, расходящейся с тем, как она рисовала себе утро освобождения. Это даже не предчувствие, потому что пока никаких неприятных сюрпризов не случилось, если не считать внешнего вида Рамона, что было не столь уж критично, если подумать. Но почему радость от перемен, которую она предвкушала несколько недель, даже не мелькнула на горизонте?
Настало время выдвигаться. Слева и справа располагались махины резиденций, но, несмотря на все однообразие проплывавших мимо окон и входов, Элинор не могла не заметить, что впервые шла в эту сторону. Вон на тротуаре поперечная трещина, у одного из входов плитка другого цвета. Даже оконные рамы отличались. Казалось, запахи – и те витали другие в этом конце лежачего небоскреба. Наконец, стена оборвалась пустотой.
Филомена перешла дорогу, выбравшись из тени рукотворного ущелья на залитую солнцем площадь с небольшим ромбовидным фонтаном и цветниками по периметру. Мгновенно ее окутал настоящий, полноценный жар. Уже в это время становилось невыносимо – потому и ни души. Разве что на парковке слева кто-то лавировал меж рядов сверкающего металла, пробираясь к своему транспорту. Элинор прошла мимо пары одноуровневых строений и малость обветшалого регульера8. Нет, Диаманд учился не здесь – уж это она помнила. В тот день, когда впервые отвела его туда, совсем маленького, Элинор еще пыталась играть хорошую мать. Точно другое здание. У того не было ржавеющего купола обсерватории и кирпичной ограды по пояс…
– Элинор, не туда, – окликнул ее высокий голос любимого. Рамон вернулся за ней по небольшой улице справа от площади, на углу которой и стояло образовательное учреждение. Женщина ее уже миновала, почему-то уверенная, что стоило идти дальше, никуда не сворачивая. – Тут недалеко: метров двести, – заверил Рамон, приблизившись. Элинор машинально потянулась обнять его, но спустя миг опустила руки.
– Давай потом. Нам надо уезжать, – он сутулился и все так же кидал опасливые взгляды на редких прохожих.
– И что ты такой беспокойный? Как будто за нами уже идет погоня! Или я чего-то не знаю? Чего-то важного? – она послала ему многозначительный взгляд. – Рамон, я не твоя дурная жена, от меня можешь не держать секретов.
– Нет-нет, никаких секретов, – мужчина мотнул головой и слабо улыбнулся. – Просто я буду спокоен, только когда мы окажемся в убежище.
– Ладно. Веди.
Элинор последовала за ним, с растерянностью глядя в лысый затылок и для разнообразия бегло знакомясь со зданиями. Они шли по уютной улочке в тени деревьев мимо магазинов и двухуровневых резиденций-кондоминиумов, а на заднем плане, как айсберги с тысячами глаз, пристально взирали на их микроскопическую суету эконом-резиденции. Складывалось впечатление, что от них не уйти, не укрыться даже за два часа ходьбы. Но, право, было бы чистой паранойей думать, что через одно из тех окон кто-то мог их увидеть, узнать, и каким-то невероятным образом сделать выводы, отражающие настоящие намерения двух песчинок, отбившихся от бархана. В пустыне, как Рамон называл Леонард, этих частичек было не счесть, и все они одинаковы, если не разглядывать вблизи.
– Садись, садись, – полушепотом поторопил Рамон и открыл «Клементину» ключом. – Нет, сзади! – добавил он, когда Элинор потянула ручку передней пассажирской дверцы.
Женщина повиновалась, удержавшись от вопроса «какая разница?». Лучшая тактика сейчас – молча выполнять просьбы и отложить все сомнения и разговоры до момента, когда они благополучно прибудут на место. Рамон все спланировал; она должна довериться, какие бы тревоги внутри вдруг не проснулись. Хуже, чем прежде, быть не могло. Будет только лучше и никак иначе!
«Клементина» сонно загудела, выползла с парковки давно закрытого магазина и повезла их по неизвестным Элинор улицам. Рамон построил весьма витиеватый маршрут. Проехав по одной улочке совсем чуть-чуть, они свернули в запущенный проулок, где наружные зеркала едва не чиркали по бетону фундаментов, когда машина катилась под уклон. Затем – еще пара кварталов по куда более широкой, но пустынной артерии, и вот – снова проулок. Элинор, не запоминая дороги, просто откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Было не так жарко и душно, как она ожидала: машина остыла, пока стояла в тени, а Рамон, едва они тронулись, пооткрывал все окна, так что волны прохлады приятно разбивались о лицо и трепали волосы.
По мере удаления от дома Элинор Рамон словно оттаивал, становясь самим собой. Он отбросил резковато-нервозный тон и стал комментировать виды за окном, делиться со своей пассажиркой впечатлениями от первого этапа плана.
– Да, конечно, надо было ночью все это делать. Тогда и спокойнее мне было бы.
– Как раз ночью могли бы возникнуть проблемы, – заметила Элинор. – Мой сын имеет привычку приходить и уходить в очень позднее или раннее – как посмотреть – время. А тут вдруг я с чемоданами… Пусть ему и его отцу на меня плевать, но кто-то один уж точно заметит, что что-то не в порядке. С чего бы мне уходить из дома посреди ночи, если я всегда езжу на наши мероприятия на полуденном поезде? И никогда не беру с собой столько вещей. А так начнут что-то подозревать лишь послезавтра, когда съезд пройдет, а я домой к вечеру не вернусь.
– Да-да, я не подумал об этом… Хотя при этом варианте нас бы никто не опознал. Вдруг кто-то из соседей в окно наблюдал и видел, как ты стояла у дома с чемоданами, а рядом терся незнакомый, нездешний мужик… А потом оба ушли в одну сторону, да еще мужик – с твоими чемоданами.
Элинор издала полусмешок-полувздох и, наклонившись, нежно погладила его бритый затылок:
– Милый Рамон, не переживай так. Никто нас не увидел. А даже и увидел бы – что с того? Они не знают, кто ты такой и куда мы направились, не знают даже марку нашей машины. И вообще… Мы взрослые люди, никаких законов не нарушаем.
Между тем, они уехали достаточно далеко. Плотность застройки становилась все ниже, как и здания вокруг. Места излучали необжитую, но при этом суетливую ауру – промзоны, не иначе. Значит, они либо въехали в Верхний Леонард, либо пересекали окраинные районы Нижнего, те, что граничат с сектором Хавьер.
– Так куда мы все-таки направляемся?
Рамон мельком посмотрел на нее через салонное зеркало:
– Тут совсем близко. Десять минут – и мы там. Правда, еще предстоит немного пройтись.
– Разве мы не уезжаем из сектора? – спросила Элинор в недоумении. – Ты же сам говорил, что нас будут искать, и потому надо оказаться подальше.
Мужчина виновато и ответил не ранее, чем они миновали два перекрестка.
– Мы как бы и окажемся за пределами Леонарда, но никто этого и не заметит.
– Хорошо, допустим, – медленно проговорила пассажирка, переваривая его ответ. – А мы точно должны идти пешком? Никак не выйдет доехать? Сегодня меньше всего хотелось бы, учитывая, какое пекло стоит…
– Увы, только так. Но не переживай: там прохладно.
Где могла в это время выжить прохлада, как не в помещении? В парке, быть может? Или в тоннеле. Элинор не стала уточнять, но про себя перебирала догадки всю оставшуюся часть пути.
Старый кирпич, грязный бетон и ржавчина встретили их там, где Рамон развернулся и заглушил двигатель. Впереди стояли склады, а за ними высилась стена. Совершенно пустое, тоскливое место.
– Где это мы?
– На границе Гранд-Леонарда. Дай мне две минутки, и мы пойдем.
Тяжело пыхтя, Рамон вытащил чемоданы из багажника, вооружился отверткой и принялся откручивать транспортный номер.
– Пусть ищут, – хмыкнул он, довольный собой. – Сколько таких «Клементин» в городе? Да сотни, а то и тысячи! В это глухое место еще надо догадаться заглянуть! – Рамон глянул на Элинор, ожидая подтверждения, что действовал умно.
– Да, точно, – только и нашлась она. – А мы обойдемся без машины? Ведь без номера нельзя…
– Обойдемся, дорогая, – с номерами подмышкой он подошел к Элинор и чмокнул ее в щеку. – Не могла бы ты взять эти железяки?
– Конечно.
Филомена вытянула номера и последовала за Рамоном к складам. Между их тусклыми стенами зияла полоса света – туда и устремился ее проводник. Боком, чиркая ношей по кирпичу. Она тоже стала протискиваться, чувствуя, как нелепо смотрелось ее красивое платье на фоне места и действа.
– Иначе… ох… туда не попасть, – пояснил Рамон, тяжело дыша. – Через сам склад пройти бы… но замки на всех дверях…
И вот они оказались на той стороне. Элинор не знала, что ожидала увидеть, но точно не это. Не таким в ее понимании должен быть оазис. Безжизненный задний двор – вроде маленькой свалки в начальной стадии – окружала буйная растительность, которая в своей дальнейшей экспансии была ограничена бетонной стеной метра четыре высотой. Стена тянулась в обе стороны, соприкасалась с неказистыми строениями, заборами. Можно было подумать, что Рамон водил спутницу по закоулкам города-призрака; но вдруг по эстакаде за небольшим производственным зданием пронесся поезд. Если прислушаться, то можно было уловить и далекое шуршание автомагистрали. Да, жизнь теплилась где-то рядом: всего за двумя-тремя слоями кирпича и металла. И в то же время недостижимо далеко.
– Куда дальше? – спросила Элинор, вытерев пот со лба. Бетон и кирпич вокруг раскалились до такой степени, что двое забредших в этот тоскливый тупик людей чувствовали себя в лоне гигантской печи. – Уж не перелезать ли ты собрался?
Рамон отрицательно покачал головой. Поразительно, как переменилось его настроение за мимолетные пятнадцать-двадцать минут! Глаза лучились радостью, а рот растянулся в самой блаженной улыбке, когда-либо появлявшейся на этом лице – на памяти Элинор, по крайней мере. Рамон больше не сутулился и не озирался по сторонам, но словно подпитывался растерянностью спутницы.
– Идем. Я же обещал прогулку в прохладе. Так и будет.
Он стал продираться через кустарник, проводя чемоданами борозду в доходившей до колена траве.
– Осторожно, тут торчит какая-то палка, – Элинор обошла место, на которое мужчина указал, изворачиваясь, чтобы не зацепиться платьем за ветку или не нахватать колючек на подол.
– Что это за стена? Я имею в виду, что за ней?
– То самое место, – откликнулся Рамон с небольшой задержкой. Его голос едва долетел до женщины сквозь шорох листвы и сочных стеблей. – Ты сама мне скажешь, что это, когда увидишь его.
– Далеко ли еще?
– Не очень. Мы почти на финишной прямой.
– Хорошо, если так, – выдохнула Элинор, обнаружив свежий порез на локте.
Они спустились в пологую канаву под самым забором. Двор склада остался метрах в пятидесяти позади. Рамон оставил чемоданы на куске бетонной плиты, а сам разворошил заросли и склонился над чем-то невидимым. Приблизившись, Элинор различила ржавые прутья решетки, которую он пытался вытащить. Довольно скоро металл поддался, явив взору квадратную дыру в земле. Женщина подошла еще ближе, наклонилась. Там, внизу, журчала грязная вода в пятне солнечного света. Рамон, сидя на корточках, наблюдал за ее реакцией.
– Коллектор?!
– Да, милая. Теперь – коллектор, а некогда – небольшая речушка. Ну а для нас с тобой это – путь к спасению.
Элинор с ужасом посмотрела на сияющее лицо любимого, затем на спуск в сырой колодец.
– Рамон, ты что? Зачем такие сложности, такие опасные…
Рамон одарил ее успокаивающей улыбкой и встал во весь рост, потянулся.
– Я бы и рад провести тебя более понятным, простым путем. Но его нет, прости. Могу тебя успокоить: там совсем не опасно.
– Откуда ты можешь знать наверняка? Мало ли что таится в таких местах!
– Внизу не таится ничего, кроме воды. Уж я знаю, я проходил этим путем десятки раз. – Рамон подошел к Элинор и взял ее за руки. – Посмотри на меня, моя дорогая. Ты мне веришь?
Женщина заглянула в его глаза и увидела собственное отражение. Тревожное, бледное. И чувство, что с самого начала все пошло немного не так, как думалось, вернулось, стало набирать силу.
– Ну не молчи. Ты сама понимаешь, что пугает только темнота, неизвестность. Поверь мне, она и вполовину не так плоха, как люди и места, которые мы покинули. Давай доведем дело до конца. Я многое сделал, чтобы наступил этот момент.
Элинор вздохнула, пожала плечами:
– Что ж, если это – и правда, единственный путь, я доверюсь твоему здравому смыслу. Уверена, ты не стал бы влезать во что-то действительно опасное, да еще и меня втягивать, – она говорила больше для себя, нежели для него. Тем не менее, Рамону этого было достаточно.
– Я огражу тебя даже от минимальных неприятностей, – торжественно объявил он. – Пронесу на руках, так что ты даже ног не замочишь.
– А вещи? – кивнула Элинор на чемоданы.
– Вернусь за ними, как только доставлю тебя на место. Их тут никто не тронет.
Он снова углубился в заросли, опустился на колени перед сложенными домиком обломками плит и запустил руку в пустоту между ними. Вытянул оттуда пару высоких резиновых сапог.
– Там сейчас воды немного: сантиметров двадцать пять-тридцать. А вот весной бывало до середины бедра. Потому я и раздобыл такие.
– И как давно ты начал туда ходить? – спросила Элинор, глядя, как он обувался.
– О, давно. Потому тебе и нечего переживать, – Рамон подмигнул и снова улыбнулся. – Пора спускаться.
Он пошел первым, вооружившись фонариком, затем стала спускаться Элинор. Она с опаской переставляла ногу на каждую следующую ступеньку металлической лестницы – холодной, мокрой и осклизлой. В лицо летели неисчислимые мелкие брызги, будто кто-то направил на женщину гигантский пульверизатор. Свет фонаря едва разгонял черноту. Ей вдруг показалось, что вода шумит чрезвычайно сильно; что созданный ее движением гул вот-вот опустится на голову, словно шлем весом в десятки килограмм. Элинор погрузилась в эпицентр водопада звуков и странных запахов. Все происходило, как будто во сне. Казалось: стоит лишь преодолеть несколько ступенек, упасть в объятия Рамона, и известный ей мир умрет, а новый еще не родится. Они очутятся посередине – в сюрреалистичном чистилище для беглецов.
Двинулись. Она – на руках Рамона, забрав себе фонарь и вглядываясь в те места, по которым скользил луч света, рассеиваясь в мнимой бесконечности. Он – осторожно переставляя ноги, разрезая шагами тихую гладь реки. Хоть и мелко, но идти было непросто из-за драгоценной ноши – Элинор понимала это по тяжелому дыханию мужчины и его напряженным мышцам.
– Не свисти! – филомена легонько ткнула своего рыцаря кулаком в грудь, когда он издал пронзительную соловьиную трель. – У меня и так мороз по коже.
– Уф, руки потеют. А ты тяжелее, чем кажешься.
– Вовсе нет. Просто мы идем уже минут десять, – шепнула Элинор ему на ухо и сочувственно погладила по гладкой голове.
– Осталось чуть-чуть… Видишь выступ в стене? Это краешек платформы, на которую мы заберемся чуть подальше. Почти на месте, милая…
И действительно: вскоре выступ раздался вширь настолько, что по нему можно было идти. Рядом располагалась лестница. Элинор залезла первой и посветила на площадку, пока Рамон к ней не присоединился.
– Нам в ту дверь, да? – спросила она, указав туда, где в круг света попало углубление в стене, внутри которого – прямоугольник крашеного металла.
– Да. Заходи первой, не бойся.
Элинор пошла медленно, держась на всякий случай за перила одной рукой, а пальцами другой, вытянутой в сторону, едва касаясь стены. Ее накрыла волна страха. С каждым шагом росло ощущение, что стоит лишь нарушить контакт с этими ориентирами, как она сразу потеряется в пространстве: верх смешается с низом, а лево перебежит вправо. Рамон что-то сказал, но Элинор не слушала. Ее стало знобить: платье и волосы вымокли насквозь от непрестанных атак водяной пыли. Теперь стало ясно, почему Рамон, несмотря на жару, попросил захватить с собой куртку.
Холодная дверь – будто сделанная изо льда, не из металла – открылась с поразительной легкостью, несмотря на неприступный, массивный вид. За ней шел небольшой вестибюль, от которого ответвлялся узкий коридор. Впереди располагалась лестница наверх.
– Прямо, – подсказал Рамон, подойдя сзади вплотную и легонько поцеловав ее в шею.
– Здесь что, нет освещения? – с оттенком раздражения спросила Элинор, подсвечивая ступени, чтобы не споткнуться.
– Давно уже нет.
Еще одна площадка с дверью. Она тоже легко повернулась на петлях. Сперва Элинор подумала, что помещение невелико, так как луч света уперся в бетонную стену. Но затем она направила фонарь вправо и охнула: то, что женщина приняла за стену, оказалось фрагментом огромной колонны. Соскользнув с ее края, свет сорвался в бездну пространства, не встретив по пути ни единой преграды. В следующий миг Элинор вздрогнула от неожиданности и заслонила глаза рукой: несколько десятков лампочек загорелись слепящим синеватым светом.
– Что…? Рамон? – в ее голосе слышалась растерянность.
– Я здесь. Сейчас глаза привыкнут, и увидишь! – как же долго он предвкушал это событие!
Элинор слегка разлепила веки и посмотрела себе под ноги. Бетонный пол. Щурясь, подняла взгляд. Ряды цилиндрических колонн высотой метров в пятнадцать, несмотря на их размер, количество и частоту, не создавали ощущения ограниченного пространства – настолько огромным был этот подземный зал. Только около стены, где стояли Элинор и Рамон, шло три ряда, а между ними лежали… ленты электротротуаров, уходящие влево и вправо. Элинор не могла ошибаться, ибо точно такие же доставляли ее к дверям ненавистной резиденции.
Миновав колонны, они подошли к частично металлическому, частично стеклянному барьеру высотой до середины груди. Элинор заглянула за него, встав на носочки и вытянув шею, и увидела внизу несколько глубоких колей с рельсами. Их также разделяли несущие конструкции – еще более монструозные, чем у входа. Далее, отгороженная стеной из одноуровневых построек, параллельно железнодорожным путям шла автомагистраль, по две или три полосы в каждую сторону. За ней с немалым усилием можно было разобрать такое же возвышение с барьером, как то, у которого стояла Элинор, а еще дальше – аналогичные ряды колонн, почти полностью скрывавших противоположную стену.
Имевшегося света не хватало, чтобы разогнать тени, залегшие тут и там: под потолком, подле колонн, барьеров, в углах. Колеи с дорогой и вовсе будто покоились на дне бассейна, заполненного густым полумраком, что вкупе с почти осязаемой тишиной придавало залу мистический вид, от которого Элинор онемела.
– Впечатляет, правда? – спросил Рамон тихо.
Она обернулась к нему, шокированная тем, как одиноко прозвучал его голос и как ничтожно смотрелась его фигура на фоне двух пустых глазниц разного размера, зияющих вдалеке – тоннелей железнодорожной и автомобильной магистрали.
– Куда ты меня привел? Секретный бункер? Брошенная военная база? – прошептала женщина, с усилием разомкнув губы.
Рамон поднял глаза к потолку, окинул взором зал, смакуя момент ее непонимания и смятения.
– Нет, это не бункер, не база. Но место заброшенное – тут ты угадала.
– Ну а что же тогда? Уж не здесь ли…, – она замялась, – уж не «оазис» ли это?
Мужчина рассмеялся и приблизился, заключив Элинор в объятия:
– Неужто я настолько ненормальный, чтобы заточить себя и тебя в страшном пустом подземелье?
– Нет? – робко уточнила она, подняв на него глаза.
– Нет, конечно же, нет. Мы идем наверх, любимая, там и ждет нас новое гнездышко.
Все еще под впечатлением, Элинор подавляла всплывавшие в воображении картины – предполагаемые виды того самого «гнездышка». Что могло удивить ее после всего случившегося за утро? Да и, в самом деле, не спятил же Рамон, чтобы привести ее туда, где им не будет жизни? Он настрадался не меньше ее, мучимый жаждой покоя и счастливого уединения при сохранении всех благ цивилизации под рукой.
Поглощенная этими мыслями, женщина толком не поняла, куда вел ее Рамон. Была вроде бы лестница наверх, какие-то технические помещения, темнота, разрезанная пополам лучом фонарика, запах сырости и свирепая прохлада. Окончательно вернуться в реальность заставило солнце. Они стояли в большом холле с незаконченной отделкой. Такой же пустой, как и лабиринт под землей, он, однако, не пугал: в нем было светлее и теплее благодаря большим окнам по всему периметру. Удивительно, как за каких-то полчаса можно кардинально изменить отношение к жаре – всего-то и надо сменить обстановку на противоположную.
Вопреки ожиданиям Элинор, они не вышли на улицу через широкие двустворчатые двери, но продолжили подниматься по красивой лестнице с мелкими ступенями, начинавшейся прямо у входа. Под ногами хрустели осколки бетона и кирпича; в полосах света плясала потревоженная пришельцами пыль.