Александр Тамоников
Один против Абвера
Глава 3
В итоге оперативники потеряли сорок минут, не считая времени, истраченного на починку машины. Лесная дорога одолевалась с трудом, колеса плавали в разливах грязи. Пустовой отчаянно газовал, по инерции сквернословил.
За лесом проезжая часть стала сравнительно сухой, хотя колдобин хватало и здесь. Машина не ломалась, но в задней рессоре что-то подозрительно хрустело.
Мимо пробегали поля, на которых уже наметились всходы. Там топорщилась какая-то растительность, из жухлой ботвы выбирались чахлые метелки.
– Что здесь росло? – спросил Казначеев.
– Мины, – проворчал Пустовой, поедая глазами подозрительные выпуклости на дороге. – Какая тебе разница, Гена? Война тут шла, а прежде колхозники свеклу растили или еще какую сельскохозяйственную вкусность. Ничего, скоро снова сажать начнем.
Последняя фраза Пустового прозвучала несколько двусмысленно. Впрочем, оба смысла слова «сажать» имели право на существование. Фашистов прогнали. Эта земля теперь опять наша, советская. Что хотим, то на ней и делаем.
Диверсанта Лизгуна офицеры скрутили узлом и затолкали под заднее сиденье. Он там еле дышал. Иногда Левторович пинал его ногой, проверяя, не помер ли.
– Удобно ли нашему гостю? – спросил Алексей, повернув голову.
– Да, очень удобно, товарищ капитан, – ответил Левторович. – Вы слышали хоть раз, чтобы он пожаловался? На хрена мы его тащим с собой? Думаете, эта падаль имеет важную информацию? Предъявить обвинение и привести в исполнение на месте. А то много чести, знаете ли. Он наших не жалел, а мы ему жизнь гарантируем, борщом накормим, спать уложим в отдельной уютной камере, да?
– В исполнение приводят не обвинение, а приговор, – назидательно заметил Саблин. – Обвинение можно только предъявить.
– Позвольте не согласиться, товарищ капитан, – заявил Левторович. – В нашей работе обвинение и приговор – фактически одно и то же.
Саблин промолчал. В принципе, это была правда. Оправдательных приговоров военные суды почти не выносили. Во всяком случае, такое случалось крайне редко. Социалистическая законность цвела и пахла. Если уж кого-то брали, то в худшем случае этот человек проходил все круги ада, а потом погибал. В лучшем он сразу становился к стенке. В мирное время теоретически допускались послабления. В военное никакой поблажки не было никому.
Алексей прекрасно понимал терзания сержанта Кривошеева, вина которого состояла лишь в том, что сотрудники абвера научились делать советские документы. Допустил оплошность – отвечай.
Навстречу «газику» трактора тянули батарею стодвадцатидвухмиллиметровых орудий. Водителю пришлось уйти с обочины в борозду и ждать, пока колонна пройдет. Ее сопровождал конвой.
Надо же! Случись это чуть раньше, и оперативникам не пришлось бы собственными малыми силами уничтожать вражеских диверсантов.
Застонал, заворочался Лизгун. Левторович придавил его каблуком. Саблин вывернул шею и задумчиво разглядывал пленника.
Информация о школе абвера, работавшей в городе Ненашеве, появилась не сегодня. Это учебное заведение действовало больше года. Отрывочные сведения о нем поступали в советские компетентные органы, но внедрить туда своего человека не удавалось.
Основной контингент курсантов составляли бывшие советские военнопленные, доказавшие свою преданность рейху. Их обучали радиоделу, рукопашному бою, ведению подрывной и пропагандистской деятельности.
Пока немцы наступали, школа клепала диверсантов для заброски в ближний тыл советских войск. Они должны были сеять там панику, уничтожать коммуникации. После неудачи под Москвой и разгрома под Сталинградом характер деятельности школы изменился. Теперь она, как и прочие заведения такого рода, стала работать на будущее. В ней готовили агентуру на так называемое длительное оседание.
Диверсантов немцы тоже продолжали обучать. Но теперь занятия проводились по нескольким дисциплинам, в разных блоках. Курсанты одного такого вот, извините, факультета были полностью изолированы от других.
Руководил школой барон фон Кляйст – пятьдесят пять лет, истинный ариец, потомственный военный, имеющий серьезные связи в Берлине. В контактах с СС не замечен, но для абвера это норма.
Военная разведка, возглавляемая адмиралом Канарисом, держалась подальше от Гиммлера, впрочем, вовсе не по причине своей гуманности. Абвер был таким же врагом, пусть его офицеры и не участвовали в преступлениях против мирного населения.
Немецкая военная разведка имела немалое число сотрудников. Школы абвера работали как в самом сердце Германии, так и на окраинах оккупированных территорий. В том числе здесь, на Смоленщине, где активно ковало кадры заведение под грифом 2-212.
Накануне вечером в штабе армии капитан Саблин имел короткую беседу с начальником контрразведки корпуса полковником Гробовым. Обладатель такой зловещей фамилии не был образцом любезности. Вечно мрачный, похожий на Кащея. Он имел неистребимую привычку пронзать собеседника взглядом, вне зависимости от его отношения к этому человеку.
– Задание ты уяснил, капитан, – заявил он. – Мы не ошибаемся. В Ненашеве действует крот. Если его не выявить, он будет гадить и дальше. Не исключено, что этот тип имеет отношение к школе абвера. Ты обладаешь всеми нужными полномочиями. Не стесняйся командовать людьми, которые старше тебя по званию. Для нашей конторы это нормально. Вторая задача – собрать информацию по барону. Он кладезь ценных сведений как для Гиммлера, так и для нас. Выясни про него все, что только сможешь. Семья, постоянное место жительства и так далее. Дела в абвере идут неважно. Шефу этой конторы, адмиралу Канарису, могут быть предъявлены обвинения в государственной измене. Насколько нам известно, небеспочвенные.
«Газик» снова месил дорожную грязь. На подъезде к Ненашеву солдаты в форме НКВД, но уже настоящие, дважды проверяли документы. Они морщили лбы, вчитывались, сверяли фотографии с лицами предъявителей.
Алексей даже вынужден был приказать одному особо бестолковому солдату вызвать старшего наряда. Тот быстро понял, с кем имеет дело, и попросил прощения за задержку. А когда машина отдалилась, он наверняка устроил своему подчиненному выволочку. Молодая спецслужба быстро набирала вес. В армии ее уже боялись.
Капитан рассматривал грязные улицы, малоэтажные здания, разрушенные через одно. Городок, окруженный лесами, и до войны не был образцом опрятности, а сейчас стал и вовсе унылым и неприглядным. Советская артиллерия обстреливала окраины Ненашева, крошила оборонительные укрепления противника. Кругом чернели остовы сожженных орудий, перепаханные окопы.
Красная армия город не штурмовала. Немцы сами ушли отсюда, просочились как через игольное ушко. В городе стояло до батальона пехоты, находился штаб полка, работал госпиталь.
Два последних учреждения располагались в разных крыльях одного здания, бывшего общежития мукомольного комбината, стоявшего в конце улицы Хлебной. От самого комбината уцелели пара корпусов и вереница складских строений. Небольшой элеватор немцы взорвали.
Перед штабом полка простирался обширный пустырь. Виднелись остатки решетчатой ограды. До войны здесь был городской сквер.
У соседнего крыла царила активность. Там урчали машины с красными крестами, сновали люди в белых халатах. До линии фронта было несколько километров. Попыток ее прорыва немцы не предпринимали, да у них и не вышло бы. Но обстрелы происходили регулярно, отсюда и приток раненых. Санитары таскали носилки, на них покрикивали доктора.
В штабном дворе стояли потрепанные «газики» и полуторка. Солдаты в расстегнутых фуфайках грузили в ее кузов катушки с кабелями.
За углом в крохотном дворике между столбами висело белье. Стройная женщина в кофте и форменной армейской юбке снимала его с веревки и складывала в алюминиевый таз. Она покосилась на подъехавший «газик», нахмурилась. На первый взгляд в ней не было ничего отрицательного – стройная, худощавая, прическа каре. Но взгляд этой дамы был какой-то вызывающий.
В глубине двора находилась одноэтажная пристройка к задней части здания. Там прохаживался часовой. Из-за угла высовывался капот «эмки».
– Ага, наш полковник Борисов тут не один. При нем молодая жена, – пробормотал Левторович.
– Это твои домыслы? – осведомился Саблин.
– Нет, информация, полученная из источника, заслуживающего доверия, – вкрадчиво сообщил командиру оперативник. – Жена не настоящая, а так, военно-полевая. У нее особые взгляды на сей счет, но вряд ли они согласованы с мнением полковника, у которого в далеком Хабаровске осталась полноценная семья. Она не может об этом не знать. Подозрительная какая-то дамочка.
– Не в нашем ли ведомстве работает? – с улыбкой проговорил Алексей.
– До войны трудилась преподавателем в колонии для малолетних преступников, – поведал всезнающий Левторович. – Потом прописалась в действующих частях, там подцепила Борисова. Он воюет давно, прошел ржевскую мясорубку. Ох, какой же был бардак!..
Про ржевскую мясорубку Левторович мог бы и не поминать. Части и подразделения гибли там в полном составе, вместе с командирами. С востока подходили резервы и прямо с эшелонов шли в бой.
С командным составом творилась неразбериха. Органы воинского учета и контроля не справлялись со своей работой. Многих они хоронили заживо, а где-то воевали мертвые души, на которых исправно выписывались паек и денежное довольствие.
Части сплошь и рядом формировались заново. Офицеры туда отправлялись откуда угодно, чуть ли не с других фронтов.
Полк, занявший Ненашев и расползшийся по его окрестностям, был на скорую руку сколочен из разрозненных групп, с бору по сосенке. Офицерский состав комплектовался впопыхах, без особых проверок. Ничуть не удивительно, что командир этого самого полка и проворонил прорыв немцев из окружения. Будь он хоть семи пядей во лбу и настоящий храбрец, но в одиночку много не навоюешь.
Алексей первым выбрался из машины, осмотрелся.
«Что-то не видать комитета по торжественной встрече. А ведь предупреждение о нашем прибытии было сюда отправлено», – подумал он.
Впрочем, нет. С крыльца пристройки скатился невысокий человек в офицерской форме и зашагал к машине, застегивая на ходу китель. Он был невысок, сравнительно упитан, имел широкую физиономию и отчаянную нехватку волос на голове.
Саблин козырнул первым, как и положено младшему по званию. Потом он показал удостоверение. Мол, к вам не кто-то там приехал, а представители очень серьезной конторы.
Полковник нервно вздохнул. В глазах его блестела какая-то печаль.
– Борисов Николай Петрович, командир полка, – представился он, изучив удостоверение, предъявленное ему.
Алексей протянул руку. На физиономии полковника мигом нарисовалось облегчение. Если бы эти офицеры имели приказ взять его, то их командир не проявил бы такую любезность. Он схватился за протянутую руку, нервно и долго тряс ее, потом опомнился, отпустил.
«Думал, что арест, – догадался Алексей. – Грешок за ним, конечно, знатный. Немцев из кольца выпустил. Хотя вина ли в том лично полковника?»
– Я командую оперативной группой контрразведки СМЕРШ, – сказал Алексей, пряча удостоверение. – Мы прибыли для расследования событий, о которых вы прекрасно осведомлены, Николай Петрович.
– Да-да, меня предупредили. – Полковник приосанился, устыдился своей минутной слабости. – Милости просим, товарищи офицеры.
Женщина на задворках как-то застыла, хоть картину с нее пиши. Она перехватила насмешливый взгляд Алексея, быстро поправила какую-то тряпку, висевшую на веревке, забрала тазик и ускользнула за сарай.
В это время подчиненные капитана Саблина вытащили из-под заднего сиденья «газика» диверсанта Лизгуна. Он был в сознании, но явно не в своей тарелке. Глаза его блуждали.
У полковника отвисла челюсть от изумления.
– Нет, Николай Петрович, – с улыбкой проговорил Алексей. – Это вовсе не похмельный член нашей группы, к тому же страдающий прогрессирующим слабоумием. Мы по дороге подобрали этого фрукта. Он главарь диверсионной группы, заброшенной в наш тыл. Они пытались взорвать мост через Илим, но сегодня оказался не их день. Мост в порядке, группа ликвидирована. Этого господина нужно временно упрятать за решетку в надежном месте. Будем говорить с ним позднее. И чтобы ни один волосок не упал с его головы. Усиленная охрана, никого к нему не пускать! Даже офицеров вашего полка. Тем более их! – с заметным нажимом произнес капитан. – Вы способны справиться с этой несложной задачей?
– Разумеется, товарищ капитан. – Полковник даже обиделся. – Под зданием штаба имеются хорошо оборудованные подвалы. Они нам от немцев достались. Кстати, в тот день, когда мы заняли Ненашев, в штаб полка явился человек, сказал, что он бежал от немцев. Мол, специально согласился с ними сотрудничать, чтобы при первом удобном случае уйти к своим. Божился, что не предатель, хочет искупить свою вину. Учился в местной диверсионной школе, но сбежал из нее, а немцам в суете было не до него. Он тоже сидит в подвале под охраной. Честно говоря, товарищ капитан, мы не знаем, что с ним делать. При штабе имеется своя так называемая оперативная часть, но там люди из разведки, два шифровальщика, офицер особого отдела, надзирающий за благонадежностью военнослужащих.
– Неужели?.. – пробормотал Алексей. – И что за гусь такой?
– Говорит, что был сержантом в РККА, некто Гуляев Глеб Максимович. В плен попал зимой сорок первого под Можайском, сопротивляться не мог, потому что контузило. Год скитался по концлагерям, потом выразил желание сотрудничать с фашистами. Он уверяет, что это была только уловка, чтобы попасть к своим.
– Все они так говорят, – заявил Левторович.
– Не могу знать. – Борисов пожал плечами. – Но все-таки сам пришел, никто его за уши не тянул. Мог бы с немцами бежать или в нашем тылу диверсии устраивать. Возможно, совесть проснулась, вот и записался в перебежчики.
– Ладно, разберемся и с ним, – сказал Алексей. – Пусть сидят в подвале. Никакого контакта друг с другом! Охранять как золотой запас. Где мы можем поговорить, Николай Петрович?
– Так пойдемте в мою избу, – предложил Борисов. – Анфиса поесть приготовит, баньку натопит. Устали с дороги, да?
Дорогие гости ехидно усмехнулись, а полковник растерялся, не сразу понял.
В одноэтажной пристройке было от души натоплено. Боец-коротышка опасливо поглядел на офицеров, кинул в топку несколько поленьев и испарился.
– Пусть топит, – пробормотал Борисов, снимая фуражку. – Россия-матушка, все такое. Погода переменчивая. Тепло, как говорится, лишним не бывает. Располагайтесь, товарищи офицеры. У меня тут что-то вроде кабинета. Я сейчас распоряжусь насчет…
– Сначала к делу, Николай Петрович, – сказал Алексей. – Никаких посторонних, только вы и наша группа. А все остальное будет потом.
Офицеры расстегнули фуфайки, расселись по лавкам. Борисов спохватился и открыл форточку. Не парная же.
Комната выглядела вполне обжитой. Тут имелись вся необходимая мебель, печка с чугунными конфорками, самовар, какие-то кастрюли, прочая посуда.
Насчет кабинета полковник не особо загнул. В помещении стоял длинный стол для совещаний командного состава. На стене висела карта района, включающая городок Ненашев с обозначением всех улиц и жилых кварталов.
Алексею стало любопытно, он подошел к карте. Она вся была исчиркана пометками, в районе Ненашева истерта почти до дыр. Видимо, эти хреновы полководцы пальцами по ней возили.
Он перехватил ироничный взгляд Левторовича и украдкой посмотрел на полковника. Тот снова не находил себе места, волновался.
Состояние этого человека нетрудно было объяснить. Война с фашистами – чепуха. Куда страшнее попасть в немилость к своим.
Карта была из старых запасов – геологическая, со всеми топонимами и высотными отметками. Южнее лесного массива, к югу от Ненашева – деревня Коптянка. За ней река Илим, протекающая с востока на запад. Дорога вдоль Илима, село Мокрушино. За ним холмистая местность, где полегла штрафная рота капитана Суворова.
Линия фронта осталась там же, где и была четыре дня назад. Она проходила верстах в шести к западу от Ненашева.
Разведка у немцев работала, поэтому сам городок из орудий они не обстреливали. К весне сорок третьего швыряться снарядами туда, где нет важных объектов, для них стало накладно. Штаб полка не в счет. Попробуй попасть в него.
Противник еще не надорвался, но к тому шло. Промышленность перегрелась, снабжение не поспевало, ощущалась нехватка боеприпасов и тяжелого вооружения. Немцы били из орудий по позициям советских войск, да и то нечасто.
Ненашев, окруженный лесами, даже не был райцентром. Тот находился в Бутове, южнее. Весь городок состоял из нескольких улочек, застроенных в основном маленькими частными домами.
Из промышленных предприятий к концу германской оккупации признаки жизни подавали лишь консервный завод и мастерская, где изготовлялись гробы. Она даже процветала. Здания бывшего горсовета, местного отделения НКВД – все, что в городе было построено на совесть, – использовалось немцами под комендатуру, военный штаб, полицейские участки.
Отворилась задняя дверь. В комнату вошла женщина, которую уже все видели. Взоры офицеров устремились на эту представительницу прекрасного пола. Такова природа! Даже на смертном одре мужчина будет оценивать женщину. Она причесалась, накрасила губы, смотрелась эффектно.
Эта женщина даже чем-то напомнила Алексею сотрудницу ЧК Риту Устинович из романа «Как закалялась сталь», который публиковался в журнале «Молодая гвардия». Впрочем, данная особа была постарше. Она улыбалась, но поглядывала настороженно. Волевой подбородок, морщинки в уголках глаз и рта.
– Коленька, товарищи, наверное, чаю хотят попить. У нас есть сушки, баранки, ватрушки.
– Анфиса Павловна, не сейчас, – сказал Борисов и недовольно поморщился. – Дайте нам с товарищами поговорить, если несложно.
– Коленька, да разве же так можно? – Женщина всплеснула руками. – Ведь товарищи устали, голодные. Я сейчас согрею, все принесу.
– Анфиса Павловна, вы не поняли? – резко бросил Борисов и устремил на свою зазнобу тяжелый взгляд. – Пожалуйста, выйдите и больше не появляйтесь, пока вас не пригласят. У нас с товарищами важный разговор.
Женщина поежилась и вышла из комнаты. Перед этим она одарила своего сожителя тяжелым взглядом, суть которого Саблин понял правильно. Да, каждый человек – хозяин своей судьбы. Пока не встретит хозяйку.
Борисов смущенно перебирал на столе какие-то папки, кусочки рафинада, выпавшие из упаковки. По-видимому, он считал, что его женщина не отличалась большим умом. Хотя как сказать.
Алексей поднялся, на цыпочках дошел до задней двери, взялся за ручку и резко распахнул створку. Вопреки его ожиданиям в узком пространстве никого не оказалось. Женщина ушла. Значит, есть у нее какие-то мозги. Он закрыл дверь и вернулся на место.
– Анфиса Павловна не будет подслушивать, – проворчал Борисов, борясь с румянцем на щеках. – Она благоразумная женщина, никогда не сует свой нос в чужие дела.
Офицеры заулыбались, чем окончательно вогнали полковника в краску. Он скрипнул зубами. Если бы эти ехидные типы не представляли контрразведку СМЕРШ, структуру совсем новую, но уже вызывающую дрожь в коленках, то всыпал бы им по первое число!
– Ладно, это ваша личная жизнь, Николай Петрович, – миролюбиво заметил Саблин. – Дело добровольное, законом не порицаемое. Лишь бы оно не мешало исправному несению службы. Вы бы тещу сюда еще привезли, – не удержался он.
Казначеев отвернулся и прыснул. Шутка с бородой. Почему женщины живут дольше мужчин? Потому что у них тещ нет! Впрочем, не самая удачная хохма для военного времени.
– Товарищ капитан, я бы вас попросил!.. – Полковник тоже не удержался. – Это мое личное дело. Вы правильно заметили, законом и уставами не запрещается. Анфиса Павловна – несчастная женщина, она много пережила. Я в курсе, что у меня за спиной ведутся разные похабные разговоры на ее счет.
«Чему имеются основания, – подумал Алексей. – Учитывая наличие законного семейства в Хабаровске. Идиотская мысль!.. Если у Анфисы Павловны имеются серьезные чувства к Борисову, то на кой ляд ей нужно окончание войны?»
– Как долго вы знаете Анфису Павловну, товарищ полковник? Прошу понять меня. Это вопрос не личный, а чисто рабочий.
– Больше двух лет, – ответил Борисов. – Анфиса Павловна до войны работала в системе ГУЛАГ, была учительницей у малолетних преступников, зарекомендовала себя с самой лучшей стороны. Она ответственная, очень чутко относится к людям. Если они, конечно, не враги нашей Родины. Да, порой она не понимает простых вещей. Мне приходится повторять дважды. Мы познакомились под городом Калинином в октябре сорок первого. Немцы наступали, она вывозила своих подопечных, а мой батальон в это время сдерживал прорвавшихся фашистов. Анфиса Павловна в том бою вела себя героически. Она на моих глазах застрелила из пистолета двух немецких солдат, а потом вытаскивала меня, контуженного, из-под рухнувшей балки. Давайте называть вещи своими именами, товарищи офицеры. – Борисов заметно осмелел. – Если вы в чем-то подозреваете эту женщину, то просто теряете время. После октября сорок первого у нее не было возможности контактировать с неприятелем, уж поверьте. Да и раньше таковой тоже не имелось.
Полковник настороженно смотрел на дорогих гостей. Что на уме у этих ребят из контрразведки? Сейчас их интересует реальный враг? Или как всегда?
Интуиция подсказывала капитану, что дамочка не при делах. Можно сколь угодно рассуждать и фантазировать о женщинах-шпионках, но в реальной жизни такое случается редко.
Самого полковника Алексею тоже подозревать не хотелось. Человек боевой, не раз кровью умытый. Разве что случайно допустил слив информации. Но рядом с ним был человек, который этим воспользовался.
– Хорошо, товарищ полковник, – согласился Саблин. – Отныне все вещи будем называть своими именами. Диверсанты в последнее время вас не тревожат?
– Бог миловал, – сказал Борисов и смутился.
Ох уж этот великий и могучий русский язык, в котором к месту и не к месту упоминается Всевышний.
– Как налаживается в городе мирная жизнь?
– Всего три дня прошло. – Борисов усмехнулся. – Сами можете себе представить. К работе приступила комендатура. Капитан Левитин командует парадом. Прибыл товарищ Пастухов из Калинина. Будет восстанавливать горком и поднимать народное хозяйство, разрушенное войной. Коммунистов в городе, сами понимаете, не осталось. Немцы их уничтожили. В городе сейчас три с половиной сотни жителей. Люди гибли под бомбежками еще в сорок первом, других немцы расстреляли, третьих в Германию на работы угнали. Многие в эвакуации. С таким количеством рабочей силы восстанавливать хозяйство будем долго, но уже начали. Проводим электричество на важные объекты, чистим замусоренный водопровод, разбираем завалы. За снабжение населения продуктами пока отвечают военные. Особый отдел при комендатуре приступил к работе. Местные жители еще в первый день сдали пособников фашистов, которые остались в городе, рядились под нормальных людей. Трое в полиции служили, столько же в заготовительной конторе, которая у людей продукты отнимала. Всю компанию вывели в лес и расстреляли. В Бычьей балке за северной околицей братскую могилу обнаружили. В ней не меньше пятисот тел. Вонища там стоит страшная. Люди рассказывали, что сначала немцы евреев стреляли, которых до войны в городке хватало, потом пленных красноармейцев, не способных работать. Дальше они уже хватали всех подряд – подростков, мужчин призывного возраста.
– Вы в курсе, что в Ненашеве действовала школа абвера по подготовке диверсантов?
– Да, на Школьной она находилась, – сказал Борисов. – Показывали знающие люди. Нет там уже ничего. Немцы сами все пожгли из огнеметов. В подвалы взрывчатку заложили и грохнули. Немцы школу закрыли за неделю до нашего наступления. Персонал и курсантов увезли в неизвестном направлении, часть документации сожгли, остальное вывезли.
– Штрафная рота капитана Суворова, погибшая во время прорыва немцев, кому подчинялась? Вам?
– Что вы, нет, – решительно проговорил Борисов. – Штрафная рота находилась в подчинении штаба дивизии. Ее из Черного Яра пригнали, как радиограмму получили. Бросили на высоту, чтобы немцам дорогу перекрыла. Там она вся бездарно и полегла под пулеметами. А в ней было двести тридцать душ.
– Ладно, перейдем теперь к нашему делу, Николай Петрович. – Саблин поднялся, чтобы размять ноги. – Анализ сложившейся ситуации позволяет предположить, что в штабе вашего полка действует крот, передающий немцам информацию. Спорить не советую. Ваше мнение в этом вопросе учитываться не будет. Немцев заперли в Ненашеве тринадцатого апреля. В основном это сделала ваша часть, усиленная перед наступлением. На прочих участках немцы отходили организованно. Они закрепились, выровняли линию фронта. Здесь же у них получился выступ, который мы и срезали, а потом неделю давили артиллерией все их попытки вырваться из котла. На участке к югу от Ненашева стоял стрелковый батальон…
– Это не мой, – угрюмо вставил Борисов.
– Тем не менее его временно придали вам. Командир – майор Корбин, если не ошибаюсь. Четыре сотни бойцов надежно прикрывали проблемный участок, имели на вооружении достаточное количество пулеметов и противотанковых ружей. Заслон почти железный. Поздно вечером двадцать седьмого апреля он был снят с позиций. Южное направление практически оголилось. Почему?
– Мы получили приказ из штаба дивизии, – ответил Борисов. – Батальон должен был срочно прикрыть участок фронта южнее Бутова. Там назревала нездоровая активность немецкой бронетехники. У батальона же имелось двадцать противотанковых ружей. В штабе решили, что немцы собираются в контратаку. Предположение не подтвердилось, но кто же знал? Нас уверили, что это на несколько часов. На подходе два свежих стрелковых батальона, сформированных в Костроме, которые и заткнут дыру. Мол, если отвести солдат скрытно, то немцы не заметят и не успеют среагировать. Пусть видят фанерные муляжи. Они введут противника в заблуждение.
– Вам приказали перебросить именно это подразделение?
– Нет, на мое усмотрение. Но этот батальон находился ближе всего к месту новой дислокации, поэтому мы решили задействовать его.
– Вы лично принимали решение?
– Нет, что вы, – с испугом заявил полковник. – В двадцать два часа было проведено штабное совещание, на котором мы рассмотрели все возможные варианты и выбрали оптимальный.
– Где проходило совещание?
– В селе Покровка. Посторонних не было. Это совершенно точно. Комната для совещаний охранялась. Подслушать нас никто не мог.
– Понятно, – сказал Саблин. – Вы рассмотрели варианты и выбрали оптимальный, решили отвести с позиций батальон майора Кобрина и отправить его марш-броском на проблемный участок передовой. В районе полуночи позиции у Коптянки практически опустели. Через пять часов немецкий ударный кулак вырвался из леса и ударил именно туда, куда и следовало. За ним в прорыв устремилось все, что томилось в окружении, включая штаб немецкой пехотной дивизии.
– Могла сработать их разведка, – робко возразил Борисов.
– Могла, но плохо сходится, – заявил Алексей. – Допустим, немецкие разведчики что-то обнаружили, лежали в кустах, наблюдали. Им нужно было убедиться в том, что уйдет весь батальон, потом вернуться назад, доложить начальству. На это тоже нужно время. Теоретически возможно все, но в реальности немцы никак не успели бы собрать ударную группу, подготовиться к эвакуации. Лично мне по душе другая версия. В двадцать два тридцать по итогам совещания принимается решение. Не позднее двадцати трех немецкий агент уже шлет своим хозяевам радиограмму. Мол, батальон снимается с позиций. До восьми утра есть возможность провести операцию. Потом дыру опять заткнут. У немцев есть три дополнительных часа. Они работают организованно, слаженно и перед рассветом наносят нежданный удар.
– Вы хотите сказать, что среди моих офицеров затесался предатель? – Полковник поежился. – Но все, что было сказано на совещании, являлось строжайшей тайной.
– Вот вы сами и ответили на свой вопрос, – проговорил Саблин. – Не знаю насчет предателя, товарищ полковник. Это может быть профессиональный вражеский разведчик, имеющий в укромном месте рацию, для которой восемь верст дистанции – сущая чепуха. Скорее всего, он изображает советского офицера.
– Поправку разрешите, товарищ капитан, – подал голос Левторович. – Соглашусь, что это офицер. Он имеет свободу передвижений как минимум по данному населенному пункту. Но это не может быть офицер из боевого подразделения. Только штабист, связист, сапер. Что-то в этом роде.
– Да, разумеется, – согласился Саблин. – Так у него есть вероятность, что он не будет переброшен куда-то еще. Тогда вторая поправка. Данный субъект для вас фигура новая. Вы не можете долго его знать.
– Господи, да полк после Ржева был сформирован из кусков, офицеров собирали с бора по сосенке! – в сердцах воскликнул Борисов. – Особый отдел их даже не проверял, не до того было. Занимай должность и тащи свой воз.
– Оглашайте список, Николай Петрович. Кто из офицеров присутствовал на вашем скоротечном совещании? Вы должны это помнить.
– Конечно, помню, – заявил Борисов. – Начальник штаба полка майор Шевенко Александр Елизарович. – Он начал загибать пальцы. – Его заместитель, начальник строевой части капитан Кондратьев Дмитрий Олегович. Начальник службы вооружения капитан Рожнов Алексей Константинович. Мой заместитель по политической части майор Костин Евгений Романович. Капитан Чаплыгин Борис Аркадьевич, командир роты связи. Капитан Вахновский, особый отдел. Без него, увы, никак. Георгий Свиридович, кажется. – Пальцев не хватило, полковнику пришлось задействовать вторую руку.
– Шестеро, – резюмировал Саблин.
– К сожалению, уже пятеро, – сказал Борисов. – Начальник штаба майор Шевенко погиб позавчера. Он с представителем штаба дивизии выехал на передовую. «Виллис» попал в засаду. Второго офицера ранили, Александр Елизарович бросился его вытаскивать, попутно отстреливался. Их обоих убил немецкий снайпер.
– Сожалею, – пробормотал Алексей. – Значит, вы скоро получите нового начальника штаба.
«Надеюсь, не вражеского агента, – подумал он. – Сомнительно, чтобы неприятельский лазутчик кинулся выручать нашего штабного офицера, да еще подставился под пулю. Майора Шевенко, мир его праху, придется исключить из списка подозреваемых».
– Но все эти люди в высшей степени порядочные, коммунисты, – произнес Борисов.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. Вы их долго знаете?
– Да нет же, – раздраженно проговорил Борисов. – Я сам еще месяц назад не знал, что в природе существует этот полк. Командовал семнадцатым гвардейским, принимал участие в освобождении Зубцова, Осташкова. От полка остались две роты. Они были выведены в тыл на отдых и переформирование. Мне же отдохнуть не дали – командировали в Калинин, где я и получил новое назначение. Полк существовал только на бумаге. В селе Видное формировался его костяк из трех батальонов. Поначалу в каждом из них числилось по сорок-пятьдесят штыков. Подходили резервные подразделения, вливались группы, вышедшие из окружения, возвращался народ из госпиталей. С офицерами та же история. Они прибывали в часть после лечения, из тыла, из других частей действующей армии. Возможно, вам трудно это понять, товарищ капитан, но в таких условиях, когда тебя вот-вот бросят в бой, ты просто не думаешь, что твой товарищ может оказаться не тем человеком, за которого себя выдает.
